Омут

Ученические руки синхронно сдвигались вправо по тетрадному листу. Гертруда Борисовна грузным телом загораживала добрую половину политической карты и не замечала совсем, что леса Сибири, Дальний восток и Охотское море были надёжно спрятаны от учеников за её тылом. Настенные часы по утрам тикали особенно громко, десятиклассники слышали каждую секунду урока и молились, чтобы скорее прозвенел звонок. С конца кабинета тянулся слабый запах табака, который бдительная учительница почему-то не замечала. Одноклассники-же прекрасно знали, кто бодрится сигаретами по утрам. Бедный Славик после бессонной ночи растекался по парте киселём, титаническим усилием воли он держал ручку, изображая учебную деятельность. Девчонки с лицами, как у совы сипухи, честно пытались учиться, но в головах их варилась настоящая манная каша, похлеще, чем в столовой. Подпирая голову кулаком, Рома перемещал взгляд по классу и скучал. Смирнов был нарочито серьёзен, поджав губы, он сильно давил на ручку, записывая объяснения учительницы. Истомин хорошо изучил повадки друга и был почти полностью уверен, что Пашка в мыслях расчленяет его тело. — Дай карандаш, а то мой затупился, — тихо попросил он, желая завести с соседом беседу. Смирнов занёс руку над тетрадью Ромы и разжал пальцы. Карандаш шумно упал на парту и едва не укатился на пол. Истомин криво растянул рот в улыбке, — спасибо, дружище. Паша никак не отреагировал и продолжил мелким почерком записывать слова Гертруды. Проверив остроту грифеля, Рома начал водить карандашом по листу. Серые линии довольно быстро выстроились в сносный рисунок. Это была графика октаграммы с петельками на концах, повёрнутыми по часовой стрелке. Странный знак, значения которого Рома не знал, пришёл ему на ум сам собой. Ещё более странным казалось то, что сие творение нужно было непременно показать Смирнову. Истомин легонько толкнул парня локтем и пододвинул ближе к нему свою тетрадь. — Надо же, — с издёвкой протянул он, — неужели не портрет? Ты же обычно так перед всеми извиняешься: лист в карандаше изгадишь и ждёшь, что тебя за твои художества всегда простят? Вот почему проще пятнадцать минут сидеть и чертить, чем сказать лишь одно слово? — Извини, — пробубнил Рома, — утром был неправ. — Только утром? Да ты постоянно подобное вытворяешь, и тебе всё сходит с рук! — Маму вечером в больницу увезли. Пашка, услышав новость, замер и будто подавился словами. Лицо приобрело черты растерянности и скулящей вины. Истомин сидел откровенно мрачный и даже не пытался храбриться, как обычно делал в подобных ситуациях. Он уставился тупым безжизненным взором в парту и гонял у себя в голове какую-то мысль. Смирнов его не тревожил, хотя понимал: что-то непременно нужно сказать, толко что — сообразить никак не мог. Человек всегда ждёт в трудную минуту поддержку, дружеское плечо, но не всегда умеет подставить это плечо сам. Звонок. Как по щелчку, через некоторое время всё громче и громче из коридора начали доноситься сначала шаги, затем голоса, а после в одночасье все звуки слились в один шумовой поток. Зашелестели тетради, звякнули молнии на рюкзаках и застёжки дипломатов, подошвы туфель десятка человек вразнобой запели монотонную песню. Класс вышел в коридор и двинулся к лестнице. Рома шагал в толпе исключительно по звукам, вновь отключив сознание. Он бродил по берегам и окрестностям Омута, но не нырял. Неприятное и вязкое чувство холода тревожило юношу. Было предельно тихо, никто из тварей не высовывался из камышей, не чавкал мыслями, не теребил нервы. Рома хорошо знал: тишина — дурной знак. Затаились, значит что-то готовят. — Дайте-же кто-нибудь противогаз скорее! Воздуха мне, воздуха! — Мальчишечий голос на лестничной клетке разлетелся и рассеялся, как пар на морозе. Истомин обернулся и задрал голову. Кричал Женя, закрыв нос полой пиджака. Вместе с ним спускался Руднев, также закрывая лицо рукавом. Рома инстинктивно вдохнул поглубже и ощутил едкий запах кислоты. Дышать стало дурно. Истомин, Смирнов, Руднев и Травин сошлись только в коридоре. Гоша предложил сходить в уборную. — Там хотя бы окно открыть можно, — проговорил он и толкнул двери туалета. Парни двинулись прямиком к подоконнику, Руднев, как самый высокий, распахнул форточку. Холодный воздух вихрем ворвался в помещением. Старшеклассники жадно глотали свободу. — Что у вас на химии произошло? — спросил Пашка, глубоко вдыхая улицу. — Практическая была по карбонам, будь они неладны, — Женя потёр руки от холода и поёжился. — Надо было карбонат с уксусом смешать и посмотреть реакцию, — продолжил Руднев, — ничего сложного, но кто же знал, что Кира до такой степени бестолковая! В учебнике русскими буквами, не по-китайски, написано: «Налейте в пробирку один милилитр карбоната натрия и по каплям добавьте уксусную кислоту». Она сначала карбоната пол пробирки влила, а потом ещё и кислоты бахнула! Там всё как запенилось, как забурлило! Реактив выливаться начал, Кирка испугалась, завизжала, как швырнёт эту пробирку в стену, та вдребезги! Училка орёт, Самойлова рыдает, наши горелки не потушили от шока, так чуть ещё и пожар не учинили! Короче, Кира теперь отстранена от лабораторок, и мать в школу вызвали. — Эх, хорошо бы, чтоб ещё и спасателей вызвали, — мечтательно протянул Пашка, — уроки хоть отменят. Парни посмеялись. Мальчишка-пятиклассник зашёл в уборную, желая воспользоваться комнатой по назначению, но, увидев четырёх взрослых, видно испугался и шмыгнул за дверь. Друзья, каждый про себя, подумали, что туалет — не лучшее место для разговоров, и друг за другом вышли в коридор. На втором этаже слабо, но тянуло кислотой. — Фу, и тут воняет, — зажав нос пальцами, пробухтел Рома, — и уроки фиг отменят. Парта гореть будет, скажут: «Сиди и пиши». — Кстати, какой там у нас урок? — спросил Смирнов и рассеянно почесал затылок. — У нас геометрия, — подумав, сказал Травин, — а у вас, кажется, химия. — Геометрия?! Вот чёрт! — Руднев нервно начал вертеть головой, пытаясь что-то сообразить. — Мне же ей ещё домашку показать надо! Жека, бежим! Парни, увидимся. Гоша и Женя сквозь толпу ломанулись к лестнице. Провожал друзей взглядом Рома не долго. Мелькали разные лица, знакомые и не очень, расстроенные и, наоборот, хохочущие дети проплывали мимо и сразу же стирались из памяти как только скрывались из виду. Одинаковые безликие двери оставались позади одна за одной, коридор кончался. Один лестничный пролёт вверх, и парни на месте. Пограничниками толпились у кабинета десятиклассники. Истомин и Смирнов подгадали время и пришли к открытию двери. Вперёд всегда пропускали нерасторопных девчонок, каждая из которых перед входом норовила поправить волосы или платье, перекинуть сумку через плечо и шепнуть что-то на ухо подружке, посмеяться и совершить ещё бог знает какую штуку, лишь бы задержать всех остальных. — Побыстрее, — требовательно произнесла Валентина Сергеевна и начала нервно постукивать пальцами по журналу, что в несколько раз увеличило скорость движения. За перемену запах кислоты немного рассеялся, работала вытяжка, а вот прожженную дырку на линолеуме химичка никуда деть не смогла, лишь только содой засыпала, чтобы реакцию нейтрализовать. На партах стояли ящики с оборудованием и реактивами, на доске с прошлого урока остались кое-какие записи о проведении опытов. — Походу, уроки не отменят, — заключил Рома, — и спасателей тоже не позовут. Пашка грустно вздохнул и открыл учебник. Воровато Истомин осмотрел пробирки и бутылочки с химическими реагентами, покрутил в руках горелку, глядя на жидкость внутри. «Слить бы» — навязчивое желание зацепилось за сознание, и только осуждающий взгляд Паши заставил его вернуть горелку обратно в ящик. Прозвенел звонок на урок. После пятиминутных объяснений и инструктажа школьники приступили к работе. Опытов было много, а времени как всегда катастрофически мало. На подобных уроках от Истомина было мало проку, Паше приходилось не только проводить эксперименты и записывать уравнения, но и следить, чтобы его друг не стащил со стола спички или реагенты. — Ромыч, если ты ничего не делаешь, то хотя бы, пожалуйста, не мешай, — когда терпение сходило на нет, он говорил нечто подобное, и Истомин ненадолго успокаивался и брался списывать у него результаты опытов. Пока низенькая учительница заполняла какие-то бумаги, зарывшись ими как в шалаше, лаборантка тётя Наташа бегала по кабинету от одной парты к другой, помогая нуждающимся. Рома считал минуты до звонка и в глубине души надеялся, что и у них в классе произойдёт что-нибудь весёлое, но ничего не случилось. Тридцать минут спустя звонок вновь ворвался в спокойную жизнь учителей и школьников. С чувством выполненного долга, услышав заветный сигнал к бегству, Роман поднял своё тело, бросил ручку в рюкзак, взял тетрадь, чтобы на выходе сдать её и, не дожидаясь друга, пошёл вон из класса. В коридоре он чуть отошёл от двери, давая возможность одноклассникам свободно ретироваться. Кудрявый юноша вышел почти самым последним и выглядел раздражённым. — Ну и обнаглевшая же ты натура, Истомин, — ругался Паша, — ничего не делал весь урок, ещё и оборудование бросил! Хоть бы раз помог! — Милая, не ругайся на людях, а то вдруг подумают, что у нас брак несчастливый, — расцветая на глазах, сладко, что аж зубы сводило, проговорил Рома. Рядом стоящие одноклассники засмеялись. — Пойдём, драгоценная моя, я куплю тебе петушка на палочке, будешь идти, сосать, да меня добрым словом вспоминать. Ребята покатились со смеху. Хохотал и Смирнов, которого Рома записал в свои жёны. Парень ничуть не обиделся, напротив, даже подыграл другу, взял его по-хозяйски под руку и, что-то трепетно-нежно рассказывая, увёл за угол. Когда основная масса людей осталась далеко позади, парни пошли уже нормально. Должна была быть геометрия, а потому десятиклассники спускались вниз, в то время, как их параллель наоборот шла на географию. На лестнице оба класса успевали в потоке передать друг другу все важные новости. Так бешки узнали, что математичка уехала на какое-то очень важное совещание, и урока не будет. Эта новость очень обрадовала Рому. — Схожу проветрюсь, — предупредил он Пашу, — если учителя пришлют сидеть с нами, скажешь, что я в больницу ушёл. — Что-то часто ты проветриваться стал, — неодобрительно заметил Смирнов, остановившись у кабинета, — смотри, как бы не продуло совсем. — Хорошо, жёнушка! — притворно выкрикнул Истомин и чуть тише добавил: — Ладно, уговорил, схожу только до Чайки, проведаю и вернусь. На уроке потолкуем с тобой об одном дельце. Умело лавируя между людьми, Рома двинулся наверх. Поднимаясь по лестнице, его голову грызла мысль: «Кто составляет такое дурацкое расписание? Или это веселье у завуча такое: гонять нас с первого этажа на третий и обратно? Издевательство какое-то!». Ашки, в большинстве своём девушки, не изменяли традициям, стояли линеечкой у стены и что-то зубрили. Руднев говорил вчера, что у них назначен какой-то ужасный зачёт по столицам Европы. Истомин злорадствовал и благодарил высшие силы, что его класс эта кара обошла стороной. — А где же твоя свита? — поинтересовался парень и заглянул в тетрадь Чайки. Мелким убористым почерком в две колонки были написаны европейские страны и их столицы. — Пишешь, как курица лапой, впрочем, так же ты и рисуешь. — Это всё, что ты хотел сказать? — не отрываясь от тетради, меланхолично спросила она. — Если да, то не мешай. — Я принёс тебе папку, можешь оставить её у себя до завтра. Здесь много картинок, есть из чего выбрать. Лена с опаской взяла папку и поблагодарила. Она хотела вернуться к повторению, но Рома не оставлял её в покое. Он не трогал её, не говорил, он просто стоял рядом и смотрел на неё. Такими глазами не смотрят картины в галерее, не наслаждаются красотой природы, и уж тем-более не наблюдают будничную суету. Глазами, которые были у Ромы в тот момент, провожали девушки своих мужей и детей на фронт, на верную и неизбежную смерть. Юноша старался запомнить каждую деталь, каждый шрамик и каждую родинку, острым лезвием вырезал в памяти Ленин образ. Зачем это делал, он не мог объяснить. В такие моменты рациональное мышление вешает белый флаг на своей могиле. — Гертруда пришла, — вздохнула Чайка и закрыла тетрадь. Рома будто очнулся после долгого сна и огляделся по сторонам. Одноклассники заходили в кабинет, скоро Лена осталась с Истоминым вдвоём. — Ну, я пойду? — Иди, — Рома небрежно согласился, но его интонация ясно говорила: «Какого лешего ты у меня вообще разрешения спрашиваешь?» или что-то в этом духе. Лена кивнула и направилась к двери. Будто специально, а, может, так Истомину казалось, девушка шла медленно, словно ожидая, что Повелитель её сейчас остановит. Рома и сам это чувствовал, напряжённые связки были готовы к крику, но Чайка переступила порог, прошлась между рядами и дошла до своего стола, а он так и остался стоять, исступлённо глядя ей в спину. Досада внутри лихо разбежалась и ударилась мягкой головой о рёбра, да так сильно, что затрясло и Рому. Парень, подтолкнутый внутренними силами, зашагал вперёд к лестнице. В голове гулял ураган, который вырывал с корнями мысли, дербанил их и швырял обломками обратно. Опять, полагаясь лишь на слух, Истомин кое-как добрёл до кабинета. Ему хотелось покоя.