Омут

Истомин отворил дверь и зашёл со света в темноту дома. Было вовсе не тихо, как он на то надеялся. По звукам понял, что это мама хозяйничает на кухне. «Сегодня она хотя бы встала днём, — про себя заметил Рома, вешаясь на крючок, — может, ей уже стало лучше?». Войдя, юноша мечтал увидеть вечно молодую и красивую женщину с цветущей улыбкой и живыми глазами. Такую маму он не видел уже очень давно. У старенькой плиты стояла человеческая тень, по-другому и не назовёшь. Она была будто высушена изнутри. Безжизненное хрупкое тело, казалось, могло от лёгкого прикосновения рассыпаться, как песчаный замок. Выжженные волосы напоминали солому, хотя когда-то были нежнее самого дорогого шёлка. Сетка синих вен окутывала призрачно-бледные руки, одна из которых тремя пальцами держала половник и совершала круговые движения в кастрюле. Медленно поднимался пар. — Я дома, — вздохнул Рома. На его голос Вера Викторовна обернулась, и Роме сделалось ещё хуже. Пока мама стояла спиной, он хотя бы не видел глаз, которые теперь с вниманием и заботой смотрели на него. Висящие мешки, казалось, хранили всю боль этой женщины. «Это не моя мама, — думал Истомин, глядя на неё, — это какой-то экспонат кунсткамеры, и будет проклят тот человек, кто совершил с ней такое!». Вера двинулась навстречу сыну, как ей казалось, стремительно быстро, но на самом деле страдальчески и очень медленно. Она волокла по полу сильно распухшую ногу, которая была будто налита свинцом. Рома с содроганием сердца наблюдал эту ужасную картину, но продолжал стоять на месте, не сделав даже шага к матери. Она подошла к нему и крепко, насколько хватило сил, обняла, уткнувшись головой в плечо. Мать будто не видела сына уже много лет и вот, наконец, встретила. Рома стоял лицом к плите и видел, как сначала в кастрюле шапкой поднимается пена, как она переваливается через край и стекает по стенкам на конфорку, заставляя ту шипеть и дымить. Кухонка наполнилась горелым запахом, но Вера даже не шелохнулась, не видя и не слыша ничего, кроме своего единственного сына. — Ромушка, — шёпот цепкими лапками проник в сознание, заставляя Истомина вздрогнуть. Холодок пробежался по его спине, и внутри меж рёбер будто что-то зашевелилось. — Мам, ну что опять случилось, — он отнял её от своей груди и пристально посмотрел в синие опухшие от слёз глаза, — чего ты на пустом месте трагедию устраиваешь? Я в школу ухожу — молчишь и прячешься, возвращаюсь — рыдаешь, будто не виделись полгода. Мать никогда не отвечала на его вопросы, но Рома и без её спутанных объяснений всё понимал. Легко ли признаться единственному сыну в том, что умираешь? Она храбрилась, делала вид, что всё прекрасно, но только слепой не заметил бы, как болезнь медленно, но верно вытягивала из неё жизнь. Она всё больше и больше принимала обезболивающие препараты, спала почти всё время, а в короткие часы бодрствования ходила по пустой квартире и долго плакала в своей комнате, увешанной воспоминаниями о прошлой счастливой жизни. Вздохнув, Истомин отстранился от матери и сел за стол. Вера мигом угадала его желание и, оживившись, кинулась к буфету за тарелкой. Её движения были суетливыми и резкими, а потому она чуть не разлила остатки убежавшего супа на пол. Рома с опаской заглянул в тарелку. Суп был странного жёлтого цвета, переваренная картошка превратилась в кашу, а вермишель даже подгорела. Юноша осторожно опустил ложку и зачем-то перемешал жидкость, поднимая со дна тарелки прелую морковь. Желудок страдальчески заныл, Рома был очень голоден и, скрывая свои рвотные позывы, начал механически хлебать бульон. Горячая жижа обжигала язык и нёбо, стягивала нестерпимо солёным вкусом и медленно стекала вниз по стенкам пищевода. Истомин старался побыстрее опустошить тарелку, чтобы его мучения, наконец, закончились. — Кушай, Ромушка, не торопись, — приговаривала мама и тоже села за стол. — Что в школе нового? — Жорик кол схлопотал по математике, а я сбежал с Олесей с физики и бегал по этажам от обезумевшей географички. — Всё шуточки шутишь? Не хочешь, можешь не говорить. Просто скажи мне, что не совершил ничего серьёзного, и я не стану тебя больше беспокоить. — Сегодня я не совершил ничего серьёзного, — благосклонно улыбнулся Рома и встал из-за стола. Обед съеден. — Я пойду, а то ещё уроки надо делать. Мама неохотно кивнула. Было видно: ей хотелось побыть с сыном, но останавливать и докучать не стала. Истомин ушёл в комнату. Привычным движением он кинул рюкзак на диван и открыл шкаф. Одежда занимала всего одну полку и выдвижной ящик, остальные секции были заполнены всяким бесполезным, по мнению окружающих, хламом. Рома хранил здесь саморучно выструганные деревянные модели автоматов, папки с бумагой, забитые его рисунками, всякие железки, которые он пока не придумал, как использовать, но и не выкидывал из жалости. Почётное место занимала коробка с касетами и импортный магнитофон. За три года он насобирал приличную коллекцию музыкальных записей на любой вкус, а потому был самым желанным гостем на всех квартирниках и школьных дискотеках. «Да, давненько я уже виделся с тобой» — с тоскою заметил Рома, глядя на магнитофон. Истомин переоделся в домашнее и уселся на диван. Покопавшись в рюкзаке, он нашёл дневник. Последнии недели в четверти отличались обилием домашнего задания и полным нежеланием учеников что-либо делать. Сон обнимал его своими нежными объятиями, всё ниже и ниже опуская тело. Рома почти провалился в дрёму, как вдруг в его сознании будто что-то вспыхнуло. Из Омута появились Расчёт и Глум. — Я думал, ты в своём положении будешь более деятельным, — недовольно проворчал едкий юноша. — Время пока на твоей стороне, но это не значит, что ты должен безвольным телом валяться на диване. — Отстань, я устал, — отмахнулся Истомин и перевернулся на другой бок, — вы всего лишь голоса в моей голове, поэтому я не стану подчиняться каждой вашей прихоти. Сгинь. — Мы часть тебя, — выступил Расчёт, — поэтому мы делаем всё для твоего, а стало быть, и нашего блага. Глум прав, тебе стоит действовать. Мы не знаем, что задумали твои друзья, поэтому, пока есть время, следует ввести в игру свои правила. Не стань куклой в руках этой девчонки, стань кукловодом. — Что ты имеешь ввиду? — Истомин, не открывая глаз, сел на диван. — Цель твоих друзей — сделать так, чтобы ты влюбился в Лену. Мы поступим так же. Тебе лишь нужно, чтобы девчонка начала бегать за тобой. Пусть она окажется на том месте, которое было уготовлено для тебя. — Допустим, я сделаю так, но какая мне от этого польза? Из глубины сознания раздался хохот. Перед глазами появился возбуждённый Азарт. — Ты только представь, Хозяин, — сладко запел он, — какие возможности перед тобой откроются! Влюблённая девчонка — безмозглое, но преданное создание. Она исполнит всё, что пожелаешь. Представь, как мы можем развлечься, Хозяин. Я заскучал в последнее время. Ну же! Давай сделаем это! Последние слова Азарта эхом разлетелись по телу, а перед глазами, как в калейдоскопе, замелькали сотни знакомых образов. Ромина память начала активно показывать, как в кинотеатре, все моменты, где он виделся с Леной. Совместные уроки физкультуры, где она неважно играла в волейбол, но продолжала выходить на поле, потому что ей нравилась игра. Редкие встречи в коридоре, где она постоянно ходила с Володей, который глядел на неё влюблёнными глазами. Концерт группы «Метро» в их школе, Лена — солистка. Девочка пела и играла на гитаре довольно неплохо, толпа искренне восторгалась, а Рома просто снисходительно слушал. Он с интересом рассматривал металлические тарелки барабанщицы до тех пор, пока не почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглядевшись, он с удивлением обнаружил, что на него смотрит Чайка. Она пела куплет, улыбалась и из всей толпы зрителей смотрела именно на него. «Как я раньше этого не помнил?». Рома подскочил на ноги и заходил по комнате в бестолковых поисках. Его смятение, впрочем, довольно быстро рассеялось, а голова стала вновь холодной. — Чтобы очаровать девчонку, много ума не нужно, — заговорил он. — Всё что требуется — кнут и пряник. Сегодня воспользуемся пряниками. Быстрым шагом Истомин вышел из своей комнаты в коридор. На пыльном зеркальном столике помимо маминой косметики, которая давно стояла без дела, стоял домашний телефон и справочник. Истомин вернулся к себе и принялся листать телефонную книгу. Номер Чайки нашёлся быстро, людей с такой фамилией очень мало. Пальцы немного дрожали, боясь ошибиться, набирая заветный номер. Длинные гудки разрывали нити нервов в клочья. Наконец, трубку сняли. — Алло, кто это? — Истомин узнал голос Лены и обрадовался, что именно она ответила на телефонный звонок. — Здравствуй, Слуга. — Истомин? Не думала, что тебя услышу. Чего хотел? — Хочу, для начала, чтобы ты называла меня «Мой Повелитель». — Очень смешно. Давай, говори, что нужно, и я пойду, у меня ещё дел по горло. — Какие дела могут быть важнее воли твоего Повелителя? — Рома, — последовала внушительная пауза, которая заставила Истомина понервничать. Лена явно подбирала слова. — Что тебе от меня нужно? Второй день мне уже прохода не даёшь, хотя раньше мы с тобой вообще не общались. Истомин присвистнул про себя. «А Ленка умная девица! Если хочешь в чём-то убедить человека, нужно подать информацию так, будто он уже со всем согласен. Хочешь, чтобы за тобой бегали — скажи, что человек уже делает это». — Я тебе прохода не даю? Ха, ну, насмешила! Повелители не бегают за слугами, обычно всегда наоборот всё происходит. Да, Чайка? Последние слова Рома произнёс с явным нажимом и укором в сторону Лены. Он надеялся поймать её и раскусить, но девчонка промолчала на его выпад, сделав вид, что ничего не понимает, чем ещё сильнее раззадорила юношу. — Ладно, я вот чего звоню. Принесу тебе завтра папку, выберешь картинку сама и нарисуешь её. Место рядом со мной надо оплачивать. — Но я не могу завтра. У нас контрольная по математике в четверг, я буду готовиться. — Фу, зубрилка. Претендуешь на место Насти Краевой? Она же у вас самая главная заучка, или я что-то путаю? — Ты и с Настей знаком? — Я знаком со многими девушками в нашей и в соседней школе. Истомин замолчал и внимательно прислушался. Из трубки донёсся тихий вздох. Ромино воображение тут же нарисовало картинку, как Лена непроизвольно нахмурила брови и поджала губы, а её свободно болтавшаяся рука напряглась и сжалась в кулаке. Юному махинатору было важно вызвать любую, даже самую дурную эмоцию у девушки. Что уж поделать, если раздражать и злить людей у него получалось лучше всего? Её тихий вздох был намного красноречивее слов. Роме удалось задеть её чувства. — Очень рада твоей популярности, — через силу мягко заговорила Лена вновь. — Может, ты найдёшь себе слугу из своего окружения, где уже все связи налажены? — С тобой интересней. Ты смешно пытаешься отвязаться от своей роли, меня это забавляет. Опыт Истомина в подобных разговорах давал свои плоды. Он точно знал, какие слова и когда нужно сказать. Глупая девочка услышит фразу «Мне с тобой интересно» и расплывётся от счастья, а то, что он лишь использует её для собственной забавы, она великодушно пропустит мимо ушей. Девчонки, по мнению Ромы, были ужасно просты и примитивны. Чайка ничем не лучше остальных. Стоило ему найти интересную тему для разговора, как дела Лены неизвестным образом куда-то испарились, она уже не гнала Рому от себя, а внимательно слушала и даже хихикала над его шутками. За пустой болтовнёй незаметно пролетел час. Истомин слушал рассказы Чайки в пол уха, считая их бесполезными, однако некоторые важные моменты он всё-таки подмечать успевал. Например, он узнал, что Лена до сих пор бегает в музыкальную школу и помимо «Метро» занимается ещё и там. По своей натуре, как Рома и предполагал, Лена оказалась типичной домашней девочкой, которая вечерами делала уроки и вязала шарфик на зиму. Больше всего удивляло Истомино то, что именно её Пашка, Женя и Гоша выбрали ему в пару. Чем же она должна была его поразить? Лена была далеко не красавицей, даже Олеся казалась намного симпатичней. Чего же тогда в ней такого особенного? Этого Рома, как не старался, понять пока не мог, но он не сдавался и фраза за фразой раскрывал образ этой девочки. — Что ж за слуга мне досталась! Дома всё время сидишь. Ты ведь и целоваться поди не умеешь. На умение Лены Истомину было глубоко наплевать. Ему важно было узнать имя её бывшего парня, чтобы понять, что Чайку привлекает в противоположном поле. Спрашивать напрямую довольно странно, а так, спровоцировав её таким смелым заявлением, Лена сама всё расскажет. — Откуда знаешь? Следишь за мной? — Просто знаю, — пробормотал Рома, скрывая в голосе своё удивление. «Ей шестнадцать лет, и она ни разу не целовалась? — для рано повзрослевшего юноши слышать такие новости было очень неожиданно. — Да что с ней такое?». — Там нет ничего сложного. Хочешь, могу научить. Своим предложением парень окончательно выбил скромную девочку из колеи. Она несколько секунд молчала, не зная, что ответить, а Рому по-настоящему начала веселить эта ситуация. — Спасибо, конечно, но в ваших услугах, мастер поцелуев, я не нуждаюсь. — Ну, почему сразу мастер? Не мастер, просто есть опыт. Ты подумай, Лена, хорошенько, когда тебе ещё такой шанс предоставится? За такую фразу от Лизы Лисянской он бы уже давно схлопотал по щам. А Лена молчала. Это бесило и интриговало одновременно. Через телефонную трубку Рома ощутил, как Чайка улыбнулась, очевидно, придумав ответ. — Целоваться по любви надо, ну, или очень сильно пьяными. Я не пью и никого не люблю, так что, Ромочка, извини, но ты в пролёте. Шумно выдохнув, Рома брякнулся спиной на диван. Внутри Глум нервно топал ножками и злился, а Эго и Гордыня били посуду, решая, кого из них оскорбили больше. Парень был в замешательстве: чем больше он узнавал Лену, тем сильнее он не понимал её мотивы. «Тебе предложили прийти и добиться цели, так чего ж тебе надо?! Почему это я в пролёте? Целомудренную из себя строишь? Ну-ну, поглядим, насколько тебя хватит, идиотка». — В таком случае, не смею больше радовать своим вниманием. Про рисунки не забудь, завтра сам тебя найду. Не дав Лене и слова сказать, Рома положил трубку и поставил телефон на пол. Он лежал на диване с закрытыми глазами и слушал голоса, доносившиеся из Омута. — Возмутительная наглость! — Гордыня кричала, разбив очередную тарелку. Звон прокатился по всему телу. — Как она посмела отказаться?! — Хитрая и лживая девица, — вторил ей Плут и сложил руки на груди, — с ней нужно быть жёстче. — Она хочет, чтобы ты мучился! — подпевал Глум. Он болтался на рёбрах, царапая их острыми когтями. — Я восхищаюсь её жестокостью! — Она не жестокая, а просто очень глупая, — Эго возразило, — только дура могла отказаться от нас! — Она не глупа, — спокойно заявил Расчёт, — в ней есть мои черты. Она достойный соперник, пока вы этого не признаете, её не победить. Ваши бестолковые крики ничем не помогут, а только ещё больше расстроят Хозяина. — Твои дурацкие планы всегда убивают интригу, не дают действовать по- настоящему, по зову сердца. Мы справимся сами, просто потому что нам нет равных. — Мы справимся, если не будем ссориться, а объединим все усилия. На нашей стороне информация и опыт Хозяина. Она полюбит его, а после мы сломаем её, будьте уверены. — Уйдите, — тихонько прошептал Рома, впуская пальцы в волосы, — пожалуйста, замолчите все. Нехотя, твари скрылись. Иногда Рома хотел, чтобы они ушли насовсем, хотел больше никогда не слышать эти призрачные голоса в своей голове, однако все его мысли были подвластны им, и они, узнав о его желании, боялись и всячески разубеждали его. Твари звали Истомина «Хозяином», однако Рома опасался, что однажды они выберутся из своего Омута и захватят власть над ним. Поселить к себе в голову восемь чертей было бредовой идеей. После долгого лежания на диване у Ромы всё кружилось перед глазами, а уши были будто заложены. Осторожно ступая по полу, он отнёс в коридор телефон и книгу. В доме царствовала гнетущая тишь. Кухню заливало светом закатное солнце. С приближением зимы дни становились короче, а тьма набирала силу. Это приводило Рому в восторг, он любил зиму и темноту. Любил убийственный холод, который сковывал, рвал на части и будто замораживал всё изнутри. Сейчас небо пересекала алая полоса, напоминающая Роме кровь. Такой кровавый закат был парню по душе, он мог любоваться им до самой последней минуты, пока солнце совсем не скроется за горизонтом, забрав с собой остатки света. Сумерки опускались на землю, и Рома отправился в комнату. На столе со вчерашнего дня лежал рисунок, над которым он работал уже неделю. Странная картинка будоражила его сознание уже давно, он по памяти пытался перенести образы на бумагу, однако получалось пока не очень. Это был тронный зал с каменными плитами, которые Рома старательно пытался сделать мраморными. Громадная люстра с множеством свечей помпезно возвышалась над монолитными сводами зала. По центру располагались восемь кресел и один трон, стоявший на постаменте выше остальных. Истомин чувствовал, что на этих местах кто-то должен сидеть, но кто именно, не знал. Рука взяла карандаш и проверил пальцем остроту. Тупой. Выдвинув ящик стола, Рома вытащил тканевый свёрток. Это была его вторая, менее известная окружающим, коллекция. Внутри лежали маленькие коробки со скрепками и канцелярскими кнопками; иглы самых разных размеров: швейные и от медицинских шприцов; надежно завёрнутые в бумагу лезвия для бритвы и чуть поменьше, снятые с железных точилок. Особое место занимали острейшие ножи и ножницы. Рома всегда с замиранием сердца глядел на металл, который так приятно блестел от света яркой настольной лампы. Его руки помнили каждую встречу с ним, некоторые знаки остались до сих пор. Ему нестерпимо хотелось взять что-нибудь острое и нарисовать замысловатый узор на коже, который непременно бы понравился Мраку, но Рома сдержался и взял нож, чтобы заточить карандаш. После заточки, он свернул все инструменты и спрятал в стол. Грифель карандаша еле коснулся бумаги, когда Истомин услышал шаркающие шаги, которые приближались к комнате. Парень удивился, но на всякий случай быстро достал учебник по математике и тетрадь, изобразив учебную деятельность. В дверь постучали. — Да, входи, — откликнулся Рома. В комнату зашла мама. Хоть она и спала, вид у неё был ещё более уставший, чем днём. Вера Викторовна медленно прошла и села на диван. Она молчала и бросала взгляд по углам. — Можно я посижу у тебя немного? Дома так пусто и тихо, будто все умерли. — Сиди, если хочешь, — Рома пожал плечами. Пока Истомин делал вид, что решает уравнения, его мама ходила по комнате, с интересом рассматривая рисунки сына. Она то хмурилась, то улыбалась. Рома незаметно наблюдал за ней по отражению в окне. В какой-то момент лицо женщины изменилось. Она попятилась назад, попыталась сесть, но не дошла до дивана и упала на пол. Опрокинув стул, Рома подскочил к ней. Мать держалась за больную ногу и скулила от боли. —Я звоню в «скорую», — заявил Истомин и выбежал в коридор. — Не надо! — запротестовала Вера и попыталась встать, однако больная нога не давала ей пошевелиться. — Со мной всё в порядке, я просто оступилась. — Ты мне это уже месяц говоришь, что с тобой всё в порядке! — зло отмахнулся он, набирая номер. Из комнаты доносился плачь, который невыносимо было слушать. «Скорая» приехала через десять минут. За это время Вера Викторовна не раз пыталась подняться на ноги, но Рома прекращал все её попытки сдвинуться с места. Врач осмотрел больную и велел санитарам грузить её на носилки. — Что с ней? — спросил Рома. — Пока сложно сказать, но на лицо явное омертвление конечности, — проговорил врач, — есть опасность развития гангрены. Собери, пожалуйста, вещи и документы. Есть кто-нибудь из старших, кто поедет с ней в больницу? — Нет, мы с мамой вдвоём живём. — В таком случае приходи завтра, — заметив растерянность парня, доктор похлопал его по плечу, — да не переживай ты так. Вылечим мы твою маму. Рома ничего не ответил и пошёл собирать мамины вещи. Наскоро скидав всё в пакет, он вышел в коридор, где два санитара на носилках несли маму. Он отдал ей пакет и попросил врачей подождать минуту. — Ромушка, как же ты будешь здесь один? — Вера плакала и хваталась за руки сына, как утопающий за соломинку. — Я не маленький, всё со мной хорошо будет. Я к тебе завтра после школы сразу же приду, обещаю. — Ну, всё, хватит тут прощания устраивать, — прервал их доктор, — парень, не забудь завтра в больницу прийти, там нужно будет кое-какие бумаги оформить. Санитары вынесли носилки, доктор вышел за ними следом. Рома подошёл к окну в гостиной, которое выходило на дорогу. В темноте улицы мигалка «Скорой помощи» освещала всё вокруг холодным синим светом. Парень спокойно смотрел, как доктора вышли со двора, погрузили носилки, сели в машину и уехали. Звук сирены растаял в ночной тишине. Рома покрутил в руке листики цветка, потрогал почву, хмыкнул и вернулся в комнату. — Ещё час назад моя мама спала, а сейчас её увезли в больницу со страшным диагнозом, — Истомин лёг на диван, потушив свет. — Любой на моём месте был бы печален, а мне всё равно. Почему? Его голос рассеялся в безмолвии дома. Привычная тишина теперь казалась уж слишком всеобъемлющей. Он не хотел спать, да и время было ещё раннее, но через несколько минут веки начали тяжелеть, пока совсем не закрыли глаза. — Пусть спит, — прошептал Мрак, усыпив юношу, — силы ему ещё понадобятся. Да и вы все идите по норам. Обитатели Омута не стали спорить и залегли на дно.