Дочь кузнеца

Фенрис задыхался. В том месте, где он находился — было очень жарко. Будто бы в пасти самого Архидемона или в жерле вулкана. На глазах лежало что-то теплое, влажное и холодное. Капли воды стекали по его вискам и часть ее намочила седые волосы. На эльфе было что-то одето. Резко подскочив с места, белое полотенце упало с лица на колени Фенриса. Оглядываясь вокруг себя, он увидел небольшое, слабо освещаемое свечами помещение, одну большую кровать и скамейку у печи — на которой он лежал. Был слышен стук молотов и наковальней. Было слышно и ощутимо шипение кипяченной воды. Где он? Эльф слегка брезгливо поддел коричневую рубашку пальцами и посмотрел на деревянный дощатый пол, обнаружив, что он по-прежнему босой. Он встал со скамейки. — Черт! — спина резко заболела, а колени стали непроизвольно подкашиваться из-за судороги. Он, кажется, слишком долго лежал на этой скамейке… Фенрис осмотрел помещение еще раз и, с сомнением оглядев дверь, ладонью ощупал ее, почувствовав шершавое дерево под кожей пальцев. А если открою дверь — меня убьют? Весьма глупый вопрос самому себе, но большего раб и не предполагал. Интересно, куда же его занесло течением? И сколько он плыл, и главное — насколько далеко?       Фенрис вздохнул, зажмурился и помянул Создателя, открыв дверь. Перед его взором предстала девушка, которая с размаху била средней величины молотом меч на наковальне, причем старательно, обводя взглядом каждый миллиметр стали, осмотрев рукоять… Он так и замер на месте, боясь шевелиться. Ну, а вдруг? На что могут способны женщины-кузнецы с молотом, который десять раз больше их самих?.. У девушки были длинные русые волосы, лохматые, наспех заплетенные в косу. На ней же был фартук, на руках — шрамы, рубцы и ожоги. И давно она работает? Фенрис захотел подойти ближе, хотя бы на шаг, но вдруг серые глаза метнулись в его сторону, встречаясь с яркой зеленью зрачков. -…Проснулся? Вали отсюда, раб, — буркнула девушка, продолжив свое дело. Фенрис, по привычке, не упустил шанса погрубить: — А я и не просил, что бы Вы, миледи, подбирали раба, — холодно отозвался эльф, поменяв свое решение благодарить. Интересно, а зачем тогда она вытащила его? Зачем притащила, согрела?.. — А я тебя и не подбирала, чертов эльф, — плюнула зло та, стукнув от души молотом по наковальне. Искры полетели не только от стали, но и из глаз кузнеца. — Скажи спасибо моему отцу. Будь моя воля, ты бы валялся уже расчлененным трупом где-нибудь в кустах. На другом конце кузничной раздался еще один молот, отчего эльф неожиданно вздрогнул: — Робин Филд! — раздался громогласный твердый голос. — Сколько тебе раз я тебе говорил — следи за своим языком, святая Андрасте! — ярость постепенно перерастала в возмущение. — Я не обязана любезничать с макакой! — плюется ядом в ответ, так называемая, Робин, и показывает язык второму кузнецу. Разум эльфа резко прицепился к последнему слову девушки, и Фенрис едва воспылал лириумом, но так же быстро успокоился, решив, что не стоит нагонять панику на этих людей. Пока что, не стоит. Мужчина грозно рыкнул и посмотрел красноречивым взглядом на свою дочь. Та упрямо продолжала смотреть на него в ответ и завязалась холодная борьба между Филд-старшим и Филд — младшей. Фенрис хотел знать, почему этот человек спас его — по сути — ничтожную жизнь? Он бы мог отдать его работорговцам, вернуть тому же Данариусу (если он вообще его ищет) или просто убить! Так почему он этого не сделал? Возыграла ли на этом простом кузнеце совесть или благородство? Или так, — жалость? Фенрис не понимал. Вернее, он и понимал человеческие чувства взаимопомощи, но это лишь поверхностные знания. Когда он был в замке, ему совершенно никто не помогал. Всем было на него плевать, и из-за этого Фенрис всегда чувствовал себя подавленным, ненужным, одиноким. И нахождение в поместье Данариуса в виде раба принесло ему пару нужных жизненных уроков: не полагайся на других, полагайся на себя. Не делай добро тем, кто этого так просит. Из-за этого, он потерял себя не только физически, но и морально. Потерял? Ну… То есть… Воспоминания? Воспоминания, верно? Он их потерял. А так же потерял силы верить. Смысла жить сейчас беглый раб не видел, поскольку он и был свободен от Данариуса и его заточения, но не был свободен от ненависти и чувства мести, которая огромными лапами тянула к себе, заманивала, обещала удовлетворение и очищение отсутствующей совести. И Фенрис верил, верил своим планам и одновременно разочаровывался. Как он отомстит, когда отыщет? А когда сбежит? Да и найдет ли он тех, кого хочет убить? Вопросы без ответов, как и всегда… Но сейчас его жизнь ни от чего не зависит — ни от слова хозяина и не от чужого меча. Зависит от одного всего лишь человека, который взял на себя ответственность поручиться за эльфа. Но что теперь? Выгонит со словами: «Уходи, нам проблемы не нужны»? — Отец, он на нас навлечет беду, — процедила Робин, скережав зубами. — Робин, пожалуйста, послушай меня и будь умнее самой себя, — вздохнул отец. — Ты мне дала слово, что кто бы ни вошел в этот дом — мы будем о нем заботиться, будь то нищий старик или беременная женщина. Так? — Робин скупо кивнула и опустила глаза. — Ты не держишь свое обещание, Роб. Эльф остается с нами, если он нуждается в нашей помощи до тех пор, пока он не станет на ноги. Тем не менее… — Но, отец! — Тем не менее, — сурово повторил мужчина, надавив на дочь. — твоя жизнь и моя стоит ровно столько же, сколько и его. Не забывай об этом. А теперь, будь добра, покажи нашему гостю деревню и дай ему косу. Фенрис, понимая, что обстановка для благодарностей сейчас совсем ненужная, но оставить этого он просто так не мог: — Сэр? — обратился эльф к Филду-старшему. — Спасибо Вам огромное за заботу. Я буду делать все, что в моих силах. — О, не стоит. И между прочим, из воды тебя вытащила моя дочка. Ma dare’th*, — мужчина лукаво улыбнулся и подмигнул Фенрису, весело присвистывая. Глаза эльфа широко распахнулись. Он знает тевинтерский язык?! Фенрис только собирался раскрыть рот и начать сыпать спасителя вопросами, как к нему подошла девушка и ловко кинула через все помещение к нему косу, лезвием вперед. Раб быстро среагировал и налету сумел схватить инструмент. Он хмуро посмотрел на Робин, и весь порыв благодарностей и спокойствия разом ушел. — Чего смотришь? Пошли, — огрызнулась с ним недовольная леди и ушла за дверь. Эльф выругался на своем языке, шипя, поспешил пойти за девушкой. Когда ему стоило открыть дверь на улицу, там он увидел, как кипит жизнь простых и свободных от рабства людей.       По улице бегали дети, ходили разные животные с вещами, прикрепленными к их спинам грузом, везде был слышен смех и громкие крики торговцев, зазывающих в свою лавочку. Фенрис не чувствовал нарастающей паники, как в замке Данариуса, вокруг было шумно и кипела жизнь, было довольно весело этим жителям. Взгляд сразу устремился вдалеке стоящих пограничников. А, значит, не деревня. Беженцы? Похоже. Но они хотя бы свободные люди, в отличие от него. И Фенрис их свободе безумно завидовал. — Короче, слушай, — Робин потерла переносицу, не глядя на эльфа. — Сейчас мы идем работать в поле. Ты должен выкосить траву на определенном участке, пределы ее кончаются до следующего забора нашей кузницы. — она показала пальцем, где конкретно кончается их территория. — Надеюсь, косой ты умеешь пользоваться, или работа крестьянина — не твой конек? — презрительно хмыкнула Филд, прави́лом выправляла волнистую сталь косы, щуря глаза от солнечного света. Фенрис посмотрел на нее исподлобья, скрывая в челке седых волос искры безумства во взгляде. — Умею, — лаконично ответил он и ловко переставил косу на другую сторону от левой руки. На Фенриса смотрели люди. Фенрису было неуютно среди них. Он чувствовал их осуждающий взгляд на себе и будто бы слышал, как их губы шепчут давно забытые слова — проклятия. Утешив себя тем, что долго он задерживаться в этом обществе не будет, беглый раб позволил себе устало вздохнуть и начать работу под свист стали и падения скошенной, желтой травы. Рядом сходилась вторая коса, принадлежавшая русой женщине. Она сосредоточенно вела дело, ни на что не отвлекалась и постоянно закатывала рукава. Она не отвлекалась. Ей было довольно легко косить траву, будто бы двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, она только этим и занималась. Фенрис во второй раз поежился под грозными взглядами общественности, выхватывая из толпы напуганные глаза детей. Эльф остановился и принялся сверлить взглядом толпу, грозно поставив косу рядом с собой. Робин остановилась тоже, заметив неладное в атмосфере. — Надень это, — девушка сняла со столба черную мантию и подала Фенрису. — Они тебя ненавидят, ты это знаешь? — её губы тронула легкая ироническая улыбка. Странно, на ней нет косметики и прочей хрени, которую обычно напудривают на свои лица девушки… Он послушался и накинул на себя мантию и понимал, что они не его ненавидят — метки на его кожи пугают их. Значит, они не все такие безнадежные люди, какими кажутся, раз узнали с первого шага раба. Когда Фенрис накинул на седые волосы черный капюшон, толпа начала быстро терять интерес и расходиться по делам, отталкивая детей от наполовину скошенного поля. — Вы беженцы? — посреди работы решился спросить эльф, глядя померкшей зеленью глаз на Робин. — Ага, — безразлично кивнула она, — Кто-то из Лотеринга, кто-то вообще прибыл на Вольную марку чисто случайно, а кто-то просто приперся попытать счастья в Киркволле. — девушка замолчала, показывая это тем, что настраиваться на разговор она не желает, а уж продолжать его — тем более. Эльф дернул верхней губой, положил обе руки на ствол косы и оперся об нее, оглядываясь назад. Прошла уже чертова половина дня, а скосили они только четверть всего поля. И то, с учетом того, что работников в поле — два. Эльф вновь незаметно принялся наблюдать за Филд-старшей, изредка останавливаясь для отдыха. Это бездельничество заметила девушка: — Слушай, ты, — четко и по буквам проговорила она, — Ты эту чертову траву, пожри меня Черное Пламя, косить будешь еще лет сто, если будешь постоянно останавливаться и пялиться в никуда! Да кто она вообще такая, что бы ему грубить?! Эльф счел нужным промолчать. Чертова крестьянка! — Я не хочу загнуться посреди дня в поле, глупая смерть будет, — ответил недовольный Фенрис, продолжая косить траву и, со злости, перегнав саму Робин. — Тем лучше для тебя, — огрызнулась та в ответ и стала махать косой более яростнее, чем обычно. — Да-а? — с сомнением протянул эльф, предвкушая спор. — А что же ты не убила меня сразу? — Я вообще в таком случае не была бы против каннибализма, — съязвила Филд-старшая, дернув плечом. — Зажарила бы тебя на костре, содрала бы твои чертовы уши и скормила их лошади! — От самой лошади слышу, — вяло отозвался эльф и через секунду чихнул. — Будь здоров, — гаденьким голосом пропела Робин, растянув улыбку на все лицо. — Тц, vehnedis! — выругался Фенрис, приняв решение попусту игнорировать колкие реплики крестьянки, которая намеренно вставляла замечания по поводу и без. К концу дня бедный эльф скрежетал зубами и ненавидел каждую девушку с русыми волосами, низким ростом и вредным характером…

***

Ближе к вечеру, под стук молотов, флейты Генри и вечного ворчания Робин на эльфа, день кончался не так уж и плохо. Отец все так же направлял в ремесле Филд-старшую и в любой мальски-мальской ошибке дергал ее. Робин злилась. Когда солнце совсем уже ушло за горизонт, в дверь кузничной постучала знакомая кузнецов: — Гаррет! — позвала кузнеца женщина, войдя через дверь. Эльф, как по сигналу, быстро накинул на себя черную мантию и опустил голову, навострив уши. — Хлоя! — радостно раздалось на том конце кузничной и стук молотов и шипящей воды прекратился. — Привет, с чем пожаловала? — кузнец потирал руки и счастливо улыбался. Робин тоже прекратила выправлять форму делавшего копья и отложила новоиспеченное оружие в сторону, на всякий случай ощупав наконечник. — Тут такое дело — я завтра уезжаю в другой город, далеко, возможно, это на три дня, — женщина запыхалась, видно, торопилась сюда. — И мне нужна помощь твоей дочери. — А что такое? — удивился Гаррет, посмотрев на игравшего на флейте Генри. — Мне нужно, что бы она посидела с моими детьми, но это ненадолго! Клянусь! — затараторила в спешке Хлоя, побоявшись, что ее перебьют. — Чего?! — раздался крик возмущенной Робин из-за угла. Та вся была перемазана в саже и запах от нее шел, как от металлической баллисты. — Хлоя! Я, конечно, могла бы посидеть с ними, но их девять! Ты меня убить хочешь? — Она посидит с ними — обманчиво ласково проговорил отец и стукнул дочь по голове, та зашипела на него и по-ребячьи показала язык. Фенрис отрицательно покачал седой головой. Ведет себя хуже пятилетнего ребенка… — И Фенрис тоже, — многозначительно кивнул кузнец, выразительно глядя на возмущенный вид эльфа. Женщина, заслышав имя чужестранца, сощурилась: — Я ему не доверяю… — Понимаю, — кивает Гаррет. — Но, поверьте, вреда он вам не принесет. К тому же, за ним обязательно присмотрит Робин. — Я ничем не обязана этому… эльфу! — рыкнула Филд-старшая, дернув плечом. — Я вообще предлагала убить его и принести его в жертву Создателю, как ягненка! Ай!.. Ощутимый отцовский подзатыльник привел в чувства дочь, и та под напором отца сдалась, смирившись с участью второй няньки для беженца. Эта же идея не устраивала и эльфа, но если он обязан всей жизнью перед этим человеком — отцом Робин — он будет делать то, что должен. Ведь его спасли, так? — Ну, если Робин присмотрит, — затянула речь женщина, покосившись на девушку, которая старательно своими глазами, похожими на сталь драконьего меча, хотела убить всех подряд. Робин то, Робин это! Какого высокого мнения вы обо мне! Робин раздраженно вновь повела плечом и прикусила палец, хмурясь.

***

Был поздний вечер, Генри и Гаррет уже спали в своей небольшой хижине, которая была недавно и быстро сооружена возле кузничной. Сам кузнец посчитал, что у Робин, как у дамы, должно быть свое личное пространство. Которое она теперь будет разделять с рабом. Чудесно. Она всю дорогу молчала и лишь изредка одергивала Фенриса, постоянно напоминая о том, чтобы не оглядывался и смотрел под ноги. Излишняя медлительность эльфа порядком бесила, а молчаливость и холодный взгляд чужих изумрудов… Кхм, каких к черту изумрудов?! Ну!.. Да. Хорошо, Робин спорить не будет, не тот случай. Глаза у него напоминают глаза матери — они так же блестели зеленью свежей травы, отливали цветом дорогого камня и были очень спокойны. В такие моменты — нередко — Фенрис напоминал Робин мудрого старца, который пришел из другого мира и превратился в раба, попав в другой. Робин не понимала. Робин во всем старательно искала подвох. Фенрис тайком смеялся над ее ребячеством и всей душой ненавидел, считая человека — существом злым и неискренним. Фенрис был уверен в своих словах гораздо больше, чем в своем решении прыгнуть со стены замка Данариуса. Эльф нахмурился и ссутулился. Как бы ни хотелось вспоминать об этом, делить душу на «надо» и «не надо», — не выходило. Все равно прошлое от него не отстанет. Никогда. Будет ходить по пятам, оставлять свои следы-знаки, снова уходить и тут же напоминать о себе обрывками из совершенно чужой жизни. Фенрис чувствовал себя обманутым ребенком, у которого отобрали леденец, а затем подкинули новый, совсем другой. Он желал собрать остатки своего прошлого и воссоединить полностью картину его жизни когда он не был Фенрисом а… кем-то другим? Возможно, до ритуала у него так же не было своей жизни и был рабом, а возможно, он был счастливым эльфом — своя семья, свой дом, своя жизнь. Никто не лез к тебе, никто тебе не приказывал, тебя все любили. А сейчас — все по другому. И все так между собой запутано… Фенрис во всем старательно искал подвох. Человек и эльф вошли в теплую кузничную и тут же расслабились. Тут было гораздо теплее, чем на ночной улице. Теплее ночного холодного ветра и теплее всякой кружки чая. Родной дом. Робин широко зевнула и потянулась, тихо фыркнув. — Эльф, — негромко произнесла она в пустоту. Этого было достаточно, чтобы Фенрис обернулся и хмуро посмотрел на нее. — Скажи, а откуда ты… — Ты хочешь знать, где я родился? — прошелестел голос в полумраке. — Не-а, — махнула рукой Филд-старшая. — Я про другое. Ты же не мог просто вот так взять и полумертвым поплыть по реке? — Помнишь, что ты мне говорила? — Фенрис присел на пол и скрестил ноги. — Беглый раб? Твоя теория была весьма точна. Причем с первого раза. — Я всегда знала, что у меня есть дар ясновидицы, — гордо крякнула Робин и стукнула себя кулаком по груди. Эльф вздохнул и неодобрительно покачал головой. Перевел взгляд на голые стены кузницы и стал осматривать оружия — где-то были недоделанные, где-то ржавые, а где-то попадались глазам и поломанные. Выглядело довольно жутко — мечи, где-то местами ржавчина напоминала запекшуюся кровь, темное помещение, слабо освещаемое дешевыми факелами, три стула и стол — обшарпанный и сломанный. И как в таких условиях люди живут?.. — Дело не в этом, — брякнул Фенрис, встречаясь с взглядом холодной стали. — Эльф — это клеймо для нашей расы. Если ты ушел откуда-то — беглый раб, если ты из леса — долиец, — ленивый и низкий голос глухим эхом отдавался от каменных стен, и Робин это, признаться, завораживало. — А люди — это тоже своеобразное клеймо, которое на нас поставили, — отозвалась надломленным от засухи в горле голосом. — Только оно не совсем благородное или что-то вроде того. — Оу, так таким как вы — знакомо слово «пощада» или «сочувствие»? — огрызнулся седовласый эльф, чувствуя, как лириум начинает закипать внутри него и давить на больные, едва остывшие раны. — Я этого не говорила, Эльф, — размеренным и спокойным голосом произнесла она, сдерживая себя. — не увиливай от темы. — Я практически совсем ничего не помню, что было в моей жизни. В моей прошлой жизни, и если была она вообще. — Фенрис поднялся и подошел к окну, вглядываясь в мягкий полумрак, обволакивающий половину помещения. — Был ритуал, из-за которого Данариус (так звали моего хозяина) собирался повысить на меня ставки. — Повысить ставки? — переспросила русоволосая, заплетая косу. Фенрис слегка загляделся, но быстро одернул себя и заставил продолжить: — Именно. Из квалифицированного раба он превратил меня в телохранителя. В свое оружие, назначение которого он так и не успел понять. Он вживил в мою кожу лириум, — Фенрис снял черную мантию, обнажая светлые татуировки на темной коже. — Моя жизнь тогда ни от чего не зависела. Думал, что умру, а вот оно как сейчас… — Жалеешь? — Возможно. — Зря. — Что? — С таким взглядом, Эльф, тебе не выжить, — устало произнесла Робин. — Ты сожалеешь о том, что было, но не о том, что сейчас. Фенрис раздраженно цокнул языком и постарался унять подступающий к горлу крик и гнев. Да что она может знать? Что? Она не была в рабстве, ей не торговали на рынке или площади, ее не приковывали цепями и не запирали в пустой комнате на целую ночь! Что она может знать такого, чего не знает он? — Не учи меня жизни, девчонка! — громкий и твердый голос раздался по всей кузнице, лириум воспылал адским синим пламенем, обжигая холодом Робин. Робин, не растерявшись, схватила кинжал за пазухой и направила его острие на свирепого Фенриса, скрывая свой неуверенный взгляд в разгоревшемся лириумном пламени. — Я тебе дала совет, ушастый ты хрен. — зло сплюнула девушка. — И твое теперь дело — прислушиваться к нему или нет. Девушка толкнула в грудь Фенриса, и тот упал на стол, унося за собой все столовые приборы, стоявшие на нем. Раздался небольшой силы грохот, на который прибежал Генри. Старшая сестра заметила это сразу: — Иди спать, Генри. — а затем, более тихо произнесла. — Пожри меня Черное Пламя! Робин, громко хлопнув дверью, скрылась в комнате. Фенрис успокоился и разжал пальцы, впившиеся больно в ладонь.