Лабиринты судьбы

      Легкий лунный свет разливался по комнате. Девушка с рукой на перевязи и забинтованной головой стояла около окна и смотрела вдаль, на озеро, на звезды, на колышущиеся подле здания деревья. Неаккуратно пошевелила рукой, поморщилась, дотронулась до раскалывающейся от боли головы. Вздохнула. В голове стояли образы, какие-то образы, которые были непонятны даже ей; она закрыла глаза и ощутила на себе дыхание теплого ветра, который дунул на нее из открытого окна. Губы прошептывали нахлынувшие в мысли имена и образы. Она на понимала, кто они ей, что для нее значат. Из-под век выкатились две маленькие, наполненные всей горечью, похожие на маленькие алмазики слезинки. Открыла глаза, отошла от окна и села за стол. Пододвинула к себе зеркало. Начала рассматривать свои порезы, провела пальцами здоровой руки по шраму, поморщилась от боли.       Посмотрела на изрезанные руки, на бинты на более серьезных ранах. Что же с ней произошло? Кто она на самом деле? Сейчас она просто девушка без памяти, без прошлого… Неловким движением уронила зеркало на стол. Оно разбилось. Из-под пластикового ободка выпали кусочки стекла и вонзились, будто стрелы, в пальцы девушки; ярко-алая кровь просочилась сквозь неглубокий порез, окрашивая подушечку пальца в неприятный кровавый оттенок. Немного вскрикнула от боли, подпрыгнула от неожиданности.       Вышла из комнаты, чтобы найти кого-то, кто может помочь ей в этом небольшом казусе: убрать стекло и забинтовать палец. Побрела по серым безлюдным коридорам, куда не пробивался солнечный свет. Узкие, кажется, сближающиеся друг к другу стены; низкий некрасивый потолок странного оттенка: то ли грязно-белый, то ли серый. Кажется, коридор никогда не закончится; длинные его разветвления ведут куда-то; можно было свернуть несколько раз и выйти бог знает куда, а она, кажется, знает, куда идет, куда хочет попасть.       Ноги медленно переступают по линолеуму, слышится легкое шарканье тапочек. Извне долетают порывы ветра. Слышны ударяющие по крыше и стекающие вниз капли дождя. Она проходит мимо частых дверей — одинаковых коричневых, без каких-либо табличек или надписей. Дверные ручки тоже все одинаковые — круглые. Нет ни ламп, ни люстр, ни простых лампочек — ничего нет. Свет просачивается из-под дверей полосками света.       И вот она наконец достигла той двери, до которой так долго шла. Она ничем не отличалась от других: такая же коричневая с круглой ручкой и без табличек. Но девушка остановилась возле нее, словно точно знала, что пришла правильно. Неуверенно положила ладонь на дверную ручку; дверь без скрипа слегка отворилась, предоставив девушке небольшую щель, через которую было прекрасно видно, кто там находится и что там происходит.       В комнате находились двое — мужчина и женщина. Мужчина стоял около окна, повернувшись спиной к самому окну, и держался руками за подоконник, сжимая его со всей силы. Женщина стояла спиной к девушке и смотрела в упор на мужчину. Ее ярые жестикуляции чуть было не задели его лицо, а может, она и хотела этого. Лиц обоих она не смогла разглядеть — расплывчатые слишком, вот она вроде смотрит на мужчину, видит его лицо, а разобрать не может — все смешивается во что-то непонятное. Неведомая ранее сила заставила ее остановиться и не идти внутрь, а остаться здесь хотя бы на время. Какая-то тревога воцарилась в ее душе, она уже и забыла про разбитое зеркало и порезанный палец.       Они говорили не шепотом, но почему-то слышала она лишь некоторые обрывки фраз, а должна была — весь разговор. Женщина отвернулась от мужчины и, сев на кровать, тихо спросила: «На этот раз ты все сделал правильно? Уничтожил паспорт?» — мужчина кивнул в ответ. Он достал из кармана брюк какую-то корочку: то ли паспорт, то ли удостоверение — и протянул ей. «Вот он был там. Он ни в коем случае не должен здесь появиться». Она открыла, по-видимому, паспорт и взглянула на фотографию, ухмыльнулась, встала и положила его в ящик стола. Кивнула ему, выказывая одобрение. «Что с девчонкой? Препарат готов? — вернувшись на свое место, спросила она и взяла лежащий неподалеку ежедневник, — Смотри у меня! Чтоб на этот раз без фокусов. Мне уже надоело тебя вытаскивать из-за того, что эти девки не могут и пары месяцев протянуть. Ты говорил, что понял, в чем дело. Это так?» — она посмотрела на него, ожидая ответа на свой вопрос, ожидая единственно правильный положительный ответ. Мужчина кивнул и сказал: «Сегодня и начну. На этот раз должно получиться. Эту искать не будут — мертвяков обычно закапывают и плачут по ним, но не ищут».       Девушка зажала рот ладонью. Они говорили какие-то ужасные вещи, говорили о некой несчастной, которой предстоит стать подопытным кроликом, и ее никто не будет искать. Она не могла понять, как та, о ком говорят, может быть и жива, и мертва одновременно? И кто она? Может, еще не поздно предупредить?       «Эта дурочка со шрамами даже не думает, что она тут не для того, чтобы понять, кто она…» — вдруг донеслось до ее ушей. Она резко отдернула руку с дверной ручки и не поняла, как дверь распахнулась, обнажая ее перед людьми. Они переглянулись, поняли, что она все слышала. Мужчина поманил ее пальцем, как собаку; она медленно прошла, осознание того, что говорили о ней, не отпускало. Боялась. Сердце трепетало и просило уйти отсюда, убежать, куда глаза глядят, но ноги послушно несли ее к мужчине. На предложение сесть она отказалась. Стояла и ожидала, что он ей скажет… И он сказал. Сказал, что она не должна была этого слышать, что она сама напросилась и вынудила его сделать это.       Глаза девушки начали нервно бегать по комнате; она искала поддержки хоть в чем-то, искала пути отступления, искала что-то… Сама не знала что, но цеплялась взглядом за всё. Остановила взгляд на оперевшейся о подоконник женщине. Она как ни в чем не бывало смотрела на нее, губы скривились в нахальной ухмылке. Девушка вздрогнула. Здесь ей никто не поможет… Можно рассчитывать только на себя.       Сама не заметила, как сорвалась с места и понеслась прочь отсюда, из этой комнаты. Побежала вдоль по коридору, скинув тапочки, и босыми ногами поскальзывалась на линолеуме. Бежала, бежала, бежала… Казалось, бежит целую вечность, а на самом деле лишь несколько секунд. Слышала, как позади нее, усмехаясь, легким бегом, приговаривая, что ничего у нее не выйдет, бежит мужчина. Она обернулась, не сбавляя темпа, и увидела в его руке что-то маленькое, но, увидев это, сердце стало колотиться с бешеным ритмом. Дыхание сбивалось. Кажется, до лестницы оставалась еще целая вечность, которую ей не удастся преодолеть… Ноги подкашивались, заплетались от страха. Смех мужчины заставлял леденеть кровь. Она понимала: он где-то рядом, совсем рядом. Страх не позволял обернуться.       Вдруг холодные, ледяные руки схватили ее за талию и притянули к себе. Она билась, выбивалась из его цепких и крепко ее держащих рук. «Успокойся, дура, тебе уже ничего не поможет!» — крикнул он ей. Вскоре к ним подошла та женщина. Она набрала из ампулы в шприц какую-то жидкость, спустила воздух и начала приближаться к ним. Дикий страх охватил девушку. Она начала того больше вырываться, ударять мужчину кулаками, как могла. Пыталась кусаться и бить его ногами. Ничего не помогало. Он еще более жестко начал сжимать ее в своих руках. Казалось, проломит ей с такой силой грудную клетку.       «Держи ее крепче!» — женщина приблизилась к ним. Из глаз девушки полились слезы отчаяния. Она поняла, что ей уже ничего не поможет. Завопила, понимая, что это бесполезно. Просила отпустить, молила. Говорила, что ничего не слышала, что никому ничего не скажет. Но вот острая иголка вонзилась в ее руку. Из глаз градом посыпались слезы — это конец…       Ноги стали ватными; тяжелые, словно налитые свинцом, веки сомкнулись; руки перестали лупить по мужчине и, как плетни, повалились вниз Он поддержал бессознательную девушку. Подхватил ее на руки.       «Ну вот и ладушки, — ударила ладонь о ладонь женщина, — неси ее туда…»       Ася открыла глаза и почувствовала на них еще не засохшие слезы. Сны с каждым разом становились все более реальными, все более страшными и странными. Она не знала, чего ожидать завтра, была готова ко всему. Сердце все еще трепетало, как во сне. Говорило, что нужно бежать. Куда бежать? Здесь Игнат — ее муж. Он любит ее. И она, наверное, тоже… Здесь она в безопасности. Это, наверно, сон еще не до конца отпустил. Вот время пройдет, немного — несколько минут, — и все пройдет.       Она повернулась набок и начала водить пальцем по обоям. Вдруг она отдернула палец, обеспокоенно что-то шептала, затем попыталась уговорить саму себя, что эта мысль — полный бред, что этого быть не может. Но она никак не хотела покидать ее голову, как бы Туманова ни старалась. «А что если… Да нет, быть не может. Он так хорошо ко мне относится… И все-таки, а если в этом сне тем мужчиной был Артем?..»

***

— А что, если я скажу Вам, что она жива?! Что она совсем рядом! Да отпустите же Вы меня! Я хочу Вам помочь!       Руки Артёма самозабвенно отпустили курточку девушки. В его глазах воцарилось непонимание и опасение, что это сон, что это злая шутка. «Как? — дрожащим голосом спросил он. — Это шутка? Как жива?» — Артём осел прямо на пол. — Вот так бы сразу, — улыбнулась Олеся и поправила курточку, — я думаю, ему, — она указала на Артема, — сейчас лучше побыть одному. Вадим, можно вас? Пойдемте прогуляемся.       Малышев, также ошарашенный словами Олеси, встал, подошел к продолжавшему сидеть на полу Артему. Колосов взъерошил волосы, не зная смеяться ему или плакать? Верить Олесе или нет? Он сидел и смотрел в пустоту. Вадим подошел в нему, похлопал по плечу, сказал: «Держись…» — и вышел из комнаты вместе с Александровой.       Вадик и Олеся вышли из корпуса и пошли подальше от него, в сторону озера. Туда, казалось, шли все, кто хотел побыть наедине с собой или выслушать кого-то. Находка будто притягивала всех, кому сейчас необходима была помощь. — Олесь, а зачем Вам всё это надо? Кто Вы? — Ваш ангел-хранитель, Вашего друга и Вашей пропавшей, по официальной версии, умершей подруги, — усмехнувшись, сказала она. — Не смешно, — Вадику не хотелось, чтобы все эти штучки оказались простой шуткой заскучавшей медсестры. Он вспомнил смотрящего в одну точку Артема, вспомнил, как Тёме было тяжело привыкнуть к Кузьме, а теперь какая-то медсестра, быть может, пошутить решила. — Я уже разучилась смеяться. Не бойтесь, это не злая шутка, — будто прочитав мысли Малышева, сказала она. — Да я и не боюсь, собственно. А почему Вы?.. — Помогаю вам? — перебила она его. — Для меня это, как сказать… Дело чести…       Малышев заметил, как на ее глазах сверкнули слезы, как она быстро смахнула их рукой, как продолжила говорить, пытаясь не дать голосу дрогнуть в самый неподходящий момент. Дальше они шли молча. Вадик не решался спросить ничего у еле сдерживающей слезы девушки. Подойдя к озеру, Александрова заметила стоящую неподалеку скамейку и предложила присесть там. Вадим кивнул. Они сели на занесенную осенней листвой скамью. Олеся сложила руки на коленях и опустила голову вниз, рассматривая что-то на земле и рисуя ботинком какой-то узор на земле. — Я родилась здесь рядом. В соседнем селе. Учиться поехала в Москву. Все пророчили мне стать столичным врачом, а меня тянуло сюда, в родные места, — затянуло, блин… — там, в Москве, я познакомилась с молодым человеком. А он как раз из Находки. Ну, думаю, судьба. Как-то все у нас закрутилось, завертелось. Я почувствовала, что люблю его. И он вроде тоже. Закончили учебу и решили вернуться на родину. Поселились в Находке. Сначала все хорошо было — как у людей. Зарплата, конечно, оставляла желать лучшего, но мы не жаловались. Но потом все пошло наперекосяк. Его уволили с работы. Мне урезали зарплату — фельдшеры в деревнях и так над последней копейкой на ладан дышат, а ее еще больше урезают. Пришлось свои запросы уменьшить. Что делать. И вроде со всяким бывает. Как говорится, — она, всхлипывая, смахнула слезы, — когда мы вместе — мы все можем… Но всё оказалось немного иначе. Мои гроши хоть немного, но позволяли стоять на ногах. Чем могли, помогали его родители. Мои давно погибли. Потом непонятно откуда у него стали появляться деньги. Я чувствовала, что нечисто там. Ну откуда у безработного человека деньги вообще? Я уже не говорю о тех тысячах рублей, которые он приносил. На все вопросы лишь отвечал: «Леся, я деньги принес? Принес. Ничего не продал, в бандиты не подался, никого не убил и не ограбил. Так какие вопросы? Лучше собирайся. В магазин поедем». И я верила. Верила, дура… Но потом он, будучи нетрезвым, проговорился мне, что есть у нас возле санатория, оказывается, место такое, про которое никто не знает, и место, как он сказал, «хлебное». Вот там-то он и берет деньги. Точнее, конечно, не сам берет. А «зарабатывает». И руководит всей этой благотворительностью некая Темнова Маргарита Арсеньевна. Кто она — я не знала. Хоть и выросла здесь, но ни разу о такой не слышала. И, оказывается, тестирует он у этой Маргариты Темновой таблетки от головной боли. Я сразу смекнула, что навряд ли это таблетки от головы. Просила его отказаться. Ревела, уговаривала, в ноги падала — бесполезно. Уперся как баран и говорит, что я радоваться должна, а не рыдать. И слушать не хотел меня. После этого случая больше никогда не говорил о своей новой «работе». Молчал. Дурак… А однажды произошло непоправимое… Его, видимо, не предупредили, что эти «таблетки от головы» с алкоголем несовместимы. А он решил мой день рождения отпраздновать. Я теперь сама свой день рождения ненавижу, понимаешь? — она посмотрела на Малышева полными слез глазами, — Терпеть не могу. Я тогда задержалась на работе — подруга тортик принесла, посидели с ней. Пришла я позже обычного. Захожу, а там, — слезы хлынули из ее глаз, Вадик прижал ее к себе. Олеся ухватилась пальцами за его куртку и сжимала ее до невозможности, казалось, еще чуть-чуть и порвала бы она ее. Малышев погладил девушку по голове, проводя пальцами по ее русым волосам, — он лежит на диване. Рядом стоит бутылка водки, на столе — стопка. Рука свисла с дивана; глаза закрыты, как у мертвеца; губы синие. Сам бледный… Я к нему подошла, трясу, трясу, а он не реагирует. Рука повисла. Весь холодный. Я его зову: «Саша, Саша! Очнись, Сашенька…» — а он не отзывается. Это я только потом догадалась пульс потрогать. Да лучше бы не трогала — не было пульса. Сердце не билось уже тогда… Опоздала я. Умер Сашка мой. Я ведь сразу поняла, что это из-за этих его таблеток. Из-за этой Маргариты Темновой. Вот я и решила: отомщу ей за Сашку, чего бы мне это не стоило. Сама сяду, но ей отомщу. Вот и устроилась к ней. Фамилия-то у меня девичья, не успели мы пожениться, так что вопросов не было. На словах мед — на сердце лед. Втерлась к ней в доверие, и…       В это время у нее зазвонил телефон, и Олеся потянулась рыскать в карманах в его поисках. Вскоре он был извлечен из кармана куртки. Посмотрев, кто звонит, Леся проговорила: «Только вспомни про… Она, гадюка, звонит» — и сняла трубку. Александрова поднялась со скамьи и начала как ни в чем не бывало спокойно говорить с Темновой, засунув вторую руку в карман. Видимо, она сжимала ее в кулак, чтобы не высказать собеседнице самое сокровенное. Потом она сказала, что скоро будет, и резко нажала на кнопку «сбросить», выдохнула. Посмотрела на Вадика, проговорила: «Мне нужно идти. Пока еще рано показывать свое истинное лицо. Пусть она думает, что я ничего не знаю. А Вы идите к другу, ему сейчас очень важна Ваша поддержка, » — улыбнулась и пошла прочь.       Вадим молча смотрел ей вслед. «Так вот ты какая, Олеся Александрова…» — провожая ее взглядом, подумал он.