***
Артем сидел в своей комнате. Сейчас он будто снова был в том далеком месяце апреле, в том треклятом дне. Он с пьяных глаз видел перед собой Лену. Вспомнил, как пришел к ней на могилу, как увидел ее фотографию на вколоченном в землю кресте; увидел венки, которыми была завалена могила, живые, уже подвядшие и вечно живые, как не парадоксально, мертвые цветы. Жизнь увядает, а то, что мертво по своей натуре, живет вечно и вечно существует. Она смотрела на него с фотографии, такая живая, настоящая. Такая, какой она была всегда. Небольшой бугорок земли. Просто небольшой бугорок, а она там, под ним. Она лежит там и больше никогда не встанет, больше никогда не подойдет к нему, не укорит в опоздании, не сделает больше ничего. Он аккуратно положил на этот бугорок букет живых цветов. По его голове барабанил дождь: зонт валялся рядом. Тёма смотрел, пытался осознать, но ничего не получалось. Хотелось взвыть, бить себя в грудь, рвать на голове волосы. Он не мог, — да и не хотел, — принимать то, что она мертва. Он провел ладонью по портрету, смахнул капли дождя. На пальцах застыли ледяные, словно загробные капли воды. Он сжал ладонь. Из глаза невольно скатилась слеза. В горле встал горький, противный комок, который никак не удавалось прогнать. Он стоял и стоял, какая-то горечь обжигала горло. К нему подошла Жанетта, вся одетая в черное. Она подобрала зонт, подала его Артему. Он взял, неохотно водрузил над головой. Капли все равно ударяли по голове мужчины. "Тёмочка, ты поплачь, поплачь, легче станет, — заметив влагу на его лице, оперлась на его плечо и прошептала Жанна." "Жанетт..." — отмахнулся Артем и сбросил ее руку со своего плеча. Достал сигарету. Еле как скрыв от дождя, зажег, поднес ко рту, посмотрел на лицо Брусникиной, вспомнил, как она велела ему бросить, как запрещала брать эту дрянь в рот. Он выхватил сигарету изо рта, не успев затянуться и кинул ее на землю, растоптал. На земле тлел кусок бумаги, втоптанный в грязь. "Тёмочка, пойдем. Сыро, мокро. Простудишься. Нечего себя изводить." Он неохотно, последний раз бросив взгляд на ее портрет, поплелся на выход с кладбища. Его взгляд зацепил те ужасные цифры: дата рождения — дата смерти. Сердце сжалось. Наверное, именно тогда пришло осознание. Тогда он понял, что ее больше нет. Перед глазами стояли эти цифры, высеченные на дощечке под ее именем. Он даже в страшном сне не мог представить, что она умрет так скоро, что ее вот-вот и не станет, что ей так мало отведено... Он налил себе водки. Отхлебнул из бокала. Сморщился. Взял из тарелки колбасу. Поднес к носу, внутрь проник привычный до тошноты запах колбасы. Потом закусил этим же куском. У горла снова стоял тот самый ком, который был и тогда. Поставил стакан и проговорил все то же: "Ничего, Ленка, все будет хорошо..."***
Девушка открыла глаза. Тихонько села. Оперлась о стену. Запустила пальцы в волосы. Сидела и смотрела в одну точку, улыбалась непонятно чему. Вытащила руки из волос. Оглядела их. Загадочно провела по своему шраму на ладони. Подобрала колени. Обхватила их руками. Из глаз потекли слезы, обжигающие лицо. Она шевелила губами. Что-то неслышно, понятно только для себя шептала: "Неужели? Но это не сон... Это не сон, ей-богу. Я должна ему сказать. Должна...". Она улыбнулась, встала с кровати, пошатнулась, успела ухватиться за дверь шкафа, подошла к двери. Улыбка резко пропала с ее лица. Вдохнула побольше воздуха. Выдохнула. Часть воздуха, казалось, так и стояла где-то в трахее, мешая нормально дышать. Она жадно хватала воздух. Распахнула дверь и вылетела из комнаты. Побежала, не оглядываясь, не смотря на удивленные взгляды тычущих в нее пальцем отдыхающих. Взбежала по лестнице на второй этаж, не замечала ступенек, не обращала внимания на то, что запиналась о них, что пальцы больно сжимались при ударах. Она быстро подбежала к комнате Артема, полная решимости рассказать ему все, поделиться и, положив руку на ручку двери, вдруг замерла. Вдруг задрожала. Одернула трясущуюся руку. Решила: или сейчас, или никогда. Повернула дверную ручку — было не заперто. Отворила дверь. Зашла в комнату, сразу начала искать глазами Артема. Он сидел на кровати в более нетрезвом состоянии, чем когда они расстались. Она впилась в дверь. Почему-то такой его вид напугал ее. Прошептала мимолетно, незаметно для него: "Господи, помоги...", прошла, медленно переступая, к нему и села рядом. Пальцы нервно теребили подол юбки, распластанные беспорядочно волосы вылезли из утром заделанного хвоста. Сейчас они кололи лицо, казалось, иглами втыкались в кожу. — Артем, я... Помнишь, я тебе говорила, что мне снятся странные сны? Что меня называют там не Асей? Тёма поднял на нее стеклянные глаза. Ему было далеко не интересно, как ее называют в каких-то снах. Гори оно все синим пламенем! Кивнул, чтобы дать понять, что слышит ее. — Сегодня, после того, как ты ушел, мне стало плохо, ужасно плохо, и я... Я, кажется, вспомнила... Я не знаю, насколько эти сны верны, но теперь я практически уверена, что меня зовут не Ася, не Настя, не Анастасия. Она говорила с таким трепетом, с таким жаром, что было видно сразу: она хочет, чтобы он ее услышал, поверил ей. Ее глаза блестели, как маленькие хищные зеленые змейки. Сердце трепетало, сильно билось. — И самое странное и, наверно, страшное, что в этих своих снах, если их можно снами назвать, я видела там человека, ужас как похожего на тебя... Тёма посмотрел на нее. Что она несет? Как она могла видеть его в каких-то там снах? Видимо, права была Маргарита, когда говорила, что Ася не совсем нормальная, что ей следует лечиться, что ему не следует с ней общаться. Она схватила его руку. Начала перебирать пальцы на его ладони. — Называют меня в тех снах именем, которое мне более кажется родным, чем Ася... Ее слова звучали все более странными. Тёма слушал и теперь уже слышал ее. Туманова отпустила его руку. Приложила свою ладонь к виску, круговыми движениями проводила по участку головы, немного побледнела, пошатнулась, но продолжала говорить. — Это имя... У меня такое чувство, что меня так называли от рождения. В том сне и ты, и какая-то рыжая женщина, и все остальные называют меня Лена. Лена... Она проговорила это имя второй раз, и ее глаза стали медленно закрываться, а сама она начала, пошатываясь, клониться вниз. Туманова повалилась на кровать. Артем подскочил. Девушка дышала, но глаза ее были закрыты. Колосов начал трясти ее, пытаясь привести в чувствах, похлопывал по щекам, утратившим здоровый румянец, но ничего не помогало — она не открывала глаза. Его потряхивало. Она не приходила в себя. Бросился, куда глаза глядят, на выходе столкнулся с Вадиком; Малышев выпучил глаза на взбалмошного Артема. Тот пытался что-то невнятно объяснить, но получалось что-то несуразное. Плюнув на попытки понять, что ему объясняет коллега, Вадик встряхнул его и попросил все нормально объяснить. К Артему и Вадиму, заметив неладное, подбежала Маргарита. Женщина посмотрела на испуганного Колосова и спокойным голосом попросила объяснить, что случилось. Ее невозмутимость поразила Малышева. Она спокойным голосом попросила Артема объяснить всё, но как же испугалась, когда он сказал, что Ася потеряла сознание. Маргарита бросилась в комнату Колосова. Когда мужчины оказались внутри, она уже сидела на кровати около Анастасии и щупала пульс. Заметила шевеление в комнате, кинула яростный взгляд на Артема. Он прочитал в ее глазах одну единственную фразу: "Что ты натворил?!". Казалось, она сейчас набросится на него. — Бери ее и неси в мою комнату! — прошипела женщина. — Быстро! Артем подскочил на месте. Тут же бросился к Асе, взял ее на руки и вышел в незапертую дверь. Маргарита подошла к Вадиму, пронзила его своим холодным взглядом и тихо, с напором сказала: "Следите за своим другом лучше, а то могут быть большие неприятности!" — и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Вадим поправил воротник рубашки, пошевелил плечами и, проговорив: "Кто ж за ним уследит", вышел из комнаты. Спустившись на первый этаж, Вадик увидел Артема сидящим в холле. Он не смотрел телевизор, как делали остальные. Он смотрел в одну точку. Вадим присел около него. Артем даже не посмотрел в его сторону. — Неужели опять? — он обхватил голову. — Почему опять? Малышев и без слов все понял. Понял, о ком он говорит; понял, что эта ситуация напомнила ему трагедию с Леной. Да, ему больно сейчас, неприятно, он успел привязаться к этой девочке. Но потеря Лены была для него больнее. Лена была для него близким другом, а Анастасия — просто знакомой. — Ну что? — решился спросить Вадик. — Ничего, студент, ни-че-го, — забросив голову и уперевшись ею в стену, пробормотал Артем. — Ты знаешь, что она мне сказала? Она мне сказала, что видит меня в своих снах, вот так, — развел он руками, — и видит эти сны она уже давно. Что к чему — я не понимаю. Артем выпрямился. Поднял голову. Провел руками по волосам. Странно усмехнулся, хотя смех был больше похож на что-то истерическое. Потом мотнул головой. Скрестил пальцы в замок. Повернулся к Вадиму. — А знаешь, что она еще сказала? Она сказала, что в этих снах ее называют Леной. Понимаешь, студент, Леной. Вадим встрепенулся. Посмотрел на Артема. Нет, он, конечно, понимал, что Артем переживает все еще из-за смерти Брусникиной. Но почему видит в каждой женщине ее? — Говорит, что там была рыжая женщина. Узнаешь? — Тём, ты правда думаешь, что Ася — это наша Елена Владимировна? — Да я бы многое отдал, чтоб это было правдой... Ты понимаешь, что могло произойти все, что угодно?! Понимаешь, что она могла выжить?! — истерически вопил Артем. — Ты выпил. Иди. Проспись. Утро вечера мудренее, (хотя какое утро в час дня?), может, вся, ты прости, дурь из головы улетит. Он похлопал Колосова по плечу, встал и ушел. "Ну и пусть не верит. Я докажу!" — он с хрустом сжал кулаки, он должен разобраться в этой ситуации: Лена она или не Лена, и он просто накручивает себя, выдавая желаемое за действительное.