***
Толик сидел в кабинете у экспертов. Выздоровевший в момент Иннокентий, бледная, выревевшая все слезы Жанетта, поскуливающий в ногах оперативника Мухтар. Пес в одночасье потерял одного дорогого человека и сейчас боялся потерять второго. Ребят эта новость застала на работе. Люда позвонила Толику и сказала, что сюжет в новостях был про аварию. Ребята моментом нашли нужную информацию, списки погибших и выживших... Вот вроде и первая хорошая новость ярким лучиком промелькнула перед их глазами. Первая и последняя... Артем находился в больнице. Забегая вперед, он все еще не приходил в сознание после той злосчастной аварии. Никто так и не мог принять, что Брусникиной больше нет... Несмотря на то, что Тёма остался жив, ее не стало. Хоронить будут в закрытом гробу. Они уже около сорока минут сидели и смотрели в одну точку, на монитор, где в списках погибших числилась Брусникина Е. В. "Почему она? — то и дело задавались все вопросом. — Зачем судьба так с ней?". Муха лежал около ног Анатолия. Пес тихонько скулил, боялся больше никогда не увидеть хозяина, самого дорогого и самого важного в его короткой собачьей жизни человека, потерять его навсегда... Больше никогда не услышать его голоса, не стоять рядом с ним, идти нога в ногу, лапа в лапу, просто видеть его живым, таким, каким он всегда был... Слезы постоянно катились с лица Сельской. Она то пыталась брать себя в руки и пыталась не давать себе слабину, ведь именно она в какой-то степени была виновна в этом. Залпом опрокинутая стопка спирта, потом еще пара — ничего не помогало справиться с нависшей болью. Она кричала, просто кричала, что должна была погибнуть именно она, а не Лена. Лена должна была жить. У нее еще вся жизнь была впереди. Как теперь Артему сказать, что ее нет? Сельская проклинала себя за то, что практически силой заставила Лену взять эти билеты, это она стала причиной того, что она мертва. Новость об аварии свалилась на них как гром среди ясного неба. Одна новость по телевизору... Потом мгновенные звонки, беспрестанные нажатия на повтор, попытки дозвониться до друзей — всё тщетно. Это был именно тот автобус, тот самый, на котором ехали Артем и Лена. Колосов в тяжелом состоянии был доставлен в больницу и до сего времени в сознание не приходил; врачи ничего не обещают. Авария произошла приблизительно в одиннадцать тридцать вечера. О трагедии сообщили только утром. Быть может, были и более ранние новостные сюжеты, но их блюстители закона почему-то волей случая не увидели. Быть может, спали. Быть может, просто смотрели другой канал. Но тем не менее, эту ночь они еще проспали в неведении. Даже не задумывались, что их ждет утром, что нужно выспаться именно сейчас, насладиться последними спокойными часами, когда уверен в завтрашнем дне, когда не задумываешься: умрет твой лучший друг или выживет. Когда не приходится хоронить лучшую подругу в закрытом гробу.***
Артем открыл глаза. Последним, что он помнил, был яркий, ударивший в глаза свет, крики людей, тщетные попытки водителя вырулить, прижавшаяся к нему Елена, удар о стекло, пронизывающая боль, струйки крови, еще один удар, теперь уже о стоящее впереди место, уже помутившееся сознание, удар... Пустота. Колосов поморщился от боли. Ленка! — вдруг озарило его сознание. Он помнил, что не смог удержать ее, что она тоже обо что-то ударилась, что всё вокруг смешалось воедино, в одно большое месиво. Только теперь Артем понял, что на его лице кислородная маска. Тёма и представить не мог, что находится тут уже несколько дней, что о той аварии трубят все телеканалы, что он — один из немногих выживших. В палату вошел врач. Он быстрым шагом приблизился к Артему. Наконец тот пришел в сознание. Мужчина поднял левую руку пациента, к которой не были прикреплены никакие медицинские аппараты, положил палец, щупая пульс, и тихонько перешептывал числа. Вскоре он положил руку Тёмы, проговорив краткое: "М-да", — и подошел к изрядно надоевшим своим писком аппаратам. Поправил очки, присмотрелся и вновь посмотрел на Артема. — Вы что-нибудь помните о себе? Как Вас зовут? Руки-ноги чувствуете? — обратился врач к нему, сняв с лица кислородную маску. Артем сжал руку в кулак и немного пошевелил ногой. Врач кивнул и пробурчал себе под нос: "Это хорошо. Позвоночник-таки цел". — Артем... Артем Колосов... — прохрипел он. — ... И с памятью все в порядке. Молодой человек, Вы родились в рубашке. — А Лена?...***
С момента трагедии прошло уже двое суток. Сегодня многие семьи отправляли в последний путь своих невернувшихся с экскурсии близких. Сегодня на многих кладбищах Москвы и ее пригородов раздавались рыдания матерей, детей, остальной родни, друзей и знакомых. С утра лил дождь, начавшийся еще в ночь после трагедии. Периодически он затихал, почти прекращался, но затем начинал расплескивать капли с новой силой. На одном из московских кладбищ собралась делегация из ОВД "Щукино". Некоторые были в парадной форме, не к месту выделявшейся. Фуражки были сняты с голов, сами головы склонены вниз. В последний путь они провожали свою коллегу. С поникшим видом они стояли позади друзей и родных. Остальные были в черном. Прикрыв головы зонтами от дождя, они с замершим сердцем наблюдали, как гроб опускают в вырытую яму, как его закапывают... Владимир Павлович не смог смотреть на это, не смог видеть, как его девочку закапывают в землю. Он даже не смог увидеть ее лица в последний раз, не смог попрощаться с ней по-человечески. Рядом стояла Люба, его сестра, не оставившая брата в трудную минуту. "Как так? — вторил в который раз генерал, смахивая с глаза слезу, — Почему она ушла раньше меня? Дети должны хоронить родителей! Не наоборот!". Толя прижал к себе всхлипывавшую Людмилу. Одной рукой он обнимал ее за плечи, другой — держал зонт, с которого скатывалась вода. Люда была вся в черном. Новость о такой трагедии заставила ее вновь вспомнить о своем давно забытом черном платье, которое она ненавидела. Именно в нем она всегда хоронила близких, оно было своего рода спутником несчастий. И вот опять пришел его черед. Сам Щепкин не мог представить, что она, Лена, сейчас в том деревянном ящике, который закапывают в землю мужчины. Ему казалось, что сейчас она подойдет к нему сзади, улыбнется, предложит горячего чаю в такую сырую погоду. Но здравый смысл вновь одолевал им, фантазии улетучивались, он возвращался в действительность. Жанна опиралась на Кешу. Она ведь так хладнокровно относится к трупам: их вид, вскрытие, даже расчлененный или уже начавший разлагаться не пугал ее, а сейчас Сельская не смогла открыть крышку гроба, не смогла пересилить себя и взглянуть на то, во что превратилась ее подруга. Она перебирала пальцами рукава своей черной водолазки, поправляла ее удушающий ворот и смахивала слезы. "Леночка, это я виновата, — прошептывала изредка она, — земля тебе пухом. Я не хотела этого". Слезы и дождь смешались воедино. Пришел и стажер Вадик Малышев. Он не смог пройти мимо такого несчастья, не смог не прийти на похороны начальницы, которая была ему симпатична, которая была настоящим профессионалом, которая не давала им унывать, которая была настоящей тургеневской девушкой, необычной, красивой, поражающей своим хладнокровием, с другой стороны — обыденностью и стойкостью мысли, обдуманными решениями. Она не велась на дешевые слова, была крепкой скалой, была настоящей русской женщиной, которая и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет. Вадик стоял и не мог поверить, она там, в сырой земле. Ее больше нет. Артем в больнице. Тот, кто вечно называл его студентом, кто всячески издевался. Сейчас было его невыносимо жаль... Он еще ничего не знает, не знает, что жизнь его подруги, коллеги и начальницы оборвалась, что сам он чудом выжил, что теперь уже ничего не вернешь... Черные вороны кружатся в небе, запевая унывную песню, Ты ушла и уже никогда не придешь, Никогда мы не будем вместе. Никогда не посмотришь мне вслед, Никогда уже не посмеешься, Никогда не прочтешь ты стихи, Никогда не посмотришь в оконце, Только знай, мы увидимся в пору, Но уже, к сожаленью, не скоро... Никогда не увижу твой взор, Никогда не смогу улыбнуться Твоему появленью сквозь тучи. Ты ушла... Этих слов неприятных тут кучи. Ты ушла, запевает мне ветер Ты ушла, и расстались мы в горе навеки...