1866, 5 ноября. (Мантуя), Пьемонт.
25 июля 2018 г. в 14:24
Примечания:
(на самом деле, написано больше года назад)
В октябре 1866 года прошли плебисциты о присоединении области Венето (которой принадлежала также и Мантуя) к Итальянскому королевству. Ратифицированы 4 ноября.
В Мантуе против присоединения проголосовали двое из 37 с небольшим тысяч.
Этот день обещал быть довольно обычным. Выходной, перерыв в жизни простых смертных и в течении Рисорджименто. Не прошло и недели с тех пор, как вышел декрет о присоединении Венеции и Мантуи к Итальянскому королевству. Пьемонт тогда находился в своём доме в Турине. Сейчас с ним была только Агата, остальные разъехались или пока не приезжали.
С наступлением вечера Роберто вышел на свежий воздух в собственный сад. Во время войны часто не хватало запаха природы, он перебивался вонью пороха. Пьемонт не ненавидел войны, за свою долгую жизнь он привык к полю боя и порой находил в нём свои красоты. Но даже самым лучшим бойцам нужен отдых. А он лучшим себя уж точно не считал.
Роберто выдохнул и прислонился к одному из деревьев, поднимая взгляд к розовеющему небу. Вернее... сереющему. Ветер задул сильнее, парень получше закутался в плащ. Погода неумолимо портилась. Возможно, стоило уже возвращаться в дом, но последнее время он казался настолько пустым, что Пьемонт скорее промёрз бы до самых костей, чем вернулся туда конкретно в этот момент.
Резкое дыхание ветра принесло звуки, чужеродные для этого сада. Кто-то приближался сюда. Эти шаги были слишком тяжёлыми для Ломбардии или кого-либо из близких вообще. Впрочем, никто из них не должен быть здесь и сейчас. Пьемонт прислушался к звуку и повернулся в их предполагаемую сторону. Силуэт. Смутно знакомый, но абсолютно неродной. Длинные вьющиеся волосы трепались в воздухе, юбка в пол била ноги, спрятанные в старые сапоги, одна рука скрылась в одежде, на лицо была надета вселенская ненависть. Девушка, нет, женщина была мрачнее самой беззвёздной ночи, но сквозь мрак ухмылялась решимость. Мантуя. Собственной персоной, чёрт возьми.
– Собственной персоной, чёрт возьми! – приветствовал её Роберто. «Он удивлён» недостаточно описывает степень его шока. Мантуя – наверное, последняя из итальянцев, кого он ожидал увидеть у себя в саду. Даже если опустить все вопросы, как и зачем он сюда явилась. – Чего тебе от меня надо?
– Полюбоваться тобой, отродье Сатаны, – Мантуя остановилась в полуметре от него.
– О, позволь угадать: ты снова хочешь наорать на меня по поводу Монфра? – произнёс он ехидно. – Надеюсь, ты взяла с собой платок. Не очень хочу вытирать твои слёзы своим.
– Тебе придётся вытирать не их.
Она ступила вперёд и от всей души плюнула Пьемонту в лицо.
Он даже не сразу осознал происходящее. Машинально смахнул тыльной стороной ладони оскорбление с лица и не сразу сморщился в отвращении. Взглядом зацепился за точку где-то за затылком непрошеной гостьи. А потом вдруг безрадостно, но ядовито ухмыльнулся.
– Это всё, что ты способна сделать в отместку за своего горе-муженька?
Спрятанная в куртке рука вмиг возникла перед глазами Пьемонта, её пальцы до побеления впивались в револьвер, дуло упёрлось в голову, грозя сделать этот вечер последним в жизни Роберто. Но тот не дрогнул. То ли не понял, то ли действительно не испугался.
– Не смей говорить о нём в таком тоне, подлец!!
Они застыли в таком положении на несколько мгновений, даже ветер секундно перестал тревожить их. В полной тишине, погружённые в свои чувства. Они хотели многое высказать друг другу – и в то же время понимали: это бессмысленно. Оба неизменны. Оба слишком упрямы.
– Ха-ха-ха, – стеклянно рассмеялся Пьемонт, нарушая невысказанный обет молчания первым. – Ты знаешь, я начинаю потихоньку тебя понимать. В плане... одиночества, пожалуй.
– Ты о Генуе и Савойе? Агата рассказала мне, – Мантуя всё ещё не опускала оружие.
Имена дорогих сердцу людей звучали из уст Мантуи слишком... тяжело? Скорее, издевательски. Он не солгал. Он начал её понимать. Но вот у неё был реальный человек, на кого можно относительно справедливо повесить вину за собственные беды. А у него остался лишь тот, кто каждое утро своими синими глазёнками глядел на него с поверхности зеркала. Пьемонт попытался заговорить с прежним сарказмом, но нечто внутри уже не давало сделать этого.
– Ах да, вы ведь с Ломбардией хорошие подруги.
– Говоря о Милане: я искренне надеюсь, что она передала тебе моё сообщение, – зато та не потеряла хватку в словесной драке.
– То, которое из рода «этот ублюдок получит мои земли только через мой труп»? – он продолжал язвить. – Неужто это было буквальным?
Оружие последний раз поцеловало Роберто в лоб и сбежало от него к виску Мантуи. Пьемонт вздрогнул от неожиданности, но времени на осознание ему было не дано. Она целилась в себя. Неужели столь буквально!
– Ты чертовски прав.
Лезвием кинжала на её губах сверкнула улыбка, а глаза глядели неестественной решимостью. Элеонора выстрелила. Несколько торопящихся ударов своего сердца Роберто услышал яснее обычного. Багровые локоны вместе с кровью окрасили траву в неестественный для неё цвет. Постаревшая Элеонора Делль'Аморе, а когда-то просто Лебедь, лежала на земле, искажённая в своей красоте позой мёртвого.
Чуть поодаль, глядя на картину произошедшего, застыла не видимая до этого момента Ломбардия.