Как причудливо тасуется колода...

— Итак?       Эвер подошла ближе к разделяющему их стеклу. Она прищурилась, а на губах появилось подобие улыбки. Но все было вовсе не так, как в день их первой встречи после долгих лет разлуки.       В таких же густых черных волосах как у Шерлока, пробивалась хорошо заметная седина, морщин куда больше чем у брата, лицо немного осунувшееся.       Ремиссия длилась уже шесть с половиной лет. Для Эвер это был пока что самый долгий срок. И это одновременно радовало и пугало Холмсов. Сколь гениальными не были бы умы Шерлока и Майкрофта, они не могли знать, когда ремиссия закончится и что последует за этим. Сердце их сестры слабело, все пережитое раньше накладывало свой неизгладимый отпечаток и старость все уверенней окутывала её тело, разум и душу. — Что именно ты хочешь от меня услышать? — Не знаю, а что ты хочешь мне рассказать? — Вчера приходил клиент, довольно интересный тип… — Почему ты никогда не приводил её сюда, ко мне?       В голосе её не было ни капли обиды, как можно было бы ожидать, учитывая их довольно-таки странные отношения. Нет, в каждом слове читалось только любопытство, будто она вновь разгадывала какую-то загадку.       Шерлока всегда удивляло, что Рози никогда не вызывала в его сестре чувства ревности. Ни во время приступов, ни когда болезнь отступала. Беззащитный ребенок, что явственно хотел братской любви и не признавал даже мысли о том, что придется с кем-то ею делиться, дочь Джона по какой-то причине в расчет не брал.       Джон, миссис Хадсон, Молли, Ирен и даже Лестрейд — все они вызывали у Эвер приступы ярости.       «Ты мой брат!!!»       Но не Розамунд-Мэри Ватсон. — Ты хочешь познакомиться с ней? — Мне было бы интересно. И ей, думаю, тоже. — Нет. — намного резче, чем положено, ответил Холмс.       Эвер улыбнулась. Но совсем по-доброму. Она стала почти вплотную к стеклу, положив руку на него, и шепотом сказала: — Не бойся этого. — Не говори глупостей. Она дочь Джона… — А Мэри была его женой. И что?       Смычок выпал из рук, с глухим стуком упав на пол. Слишком умная… — Мне нужно идти. Опоздаю на ужин. — быстро складывая скрипку в футляр, доставая из кармана пропуск и спасаясь бегством, пока разговор не зашел слишком далеко.       Эвр рассмеялась, наблюдая за братом и только вдогонку ему бросила: — Передавай Рози привет! И мои поздравления!       Дверь хлопнула и женщина осталась одна.       Она продолжала улыбаться некоторое время. Поведение Шерлока порядком её развлекало. Брат все же ничего не понимал, когда речь заходила о нем самом.       Холмс поставила скрипку на полку и села под стеной. Радость постепенно отступала, уступая место спокойствию. Просидела она так с полчаса, наслаждаясь своими мыслями.       Но что-то не так. Странное ноющее чувство под сердцем заставило женщину обеспокоенно встать и маленькими, неуверенными шагами подойти к стеклу.       Сердце словно сдавили, тело обжигало внутренним жаром, появилась головная боль, словно череп положили под гидравлический пресс.       Руки нервно заколотили стекло, а тело покрылось липким потом, вся кожа приобрела бледный, синеватый оттенок. Еще мгновение и ноги подкосились. Перед глазами все поплыло, затем покрылось неясной дымкой…       Ни криков вбежавших охранников, ни действий врачей она уже не видела и не чувствовала.

***

— Ты опоздал. — Рози стояла у двери недовольно сверля взглядом крестного. — Прости, дела задержали. — Какие дела? — Ватсон не сдвинулась с места, закрывая собой вход в гостиную. — Очевидно очень важные, раз он решил пропустить семейный ужин. — Молли вошла, поправляя очки на носу и держа в руках миску с салатом. — Именно. И юным девушкам с нездоровой манией к опасности о них не следует знать. — Джон приобнял дочь и отвел от двери, давая Шерлоку возможность войти. — Кто бы говорил! Не я убила сумасшедшего таксиста! — Что? — Лестрейд появился в комнате словно по команде, только заслышав слово «убила». — Какого еще таксиста? — Успокойся, Гленн, она пошутила. — Меня зовут Грег. — скорее отчаянно нежели злобно ответил Лестрейд. — А Майкрофт не пришел еще? — Его не будет. Позвонил, сказал какие-то очень срочные дела. — Ну конечно. — Хватит вам там болтать, идите скорее к столу!       Молли расправляла последние складки на скатерти, пока остальные спешили на кухню. Маленький, вновь убранный Рози столик прекрасно вместил всех пятерых. Когда гости наконец уселись, Джон повернулся к другу: — Может начнешь? — тут же все взоры обратились к Шерлоку, явно застигнутому врасплох. — Я? — Ну да, ты. Ты ведь крестный Рози.       Холмс продолжал сидеть, говорить речь ему никак не хотелось. Он вообще проигнорировал бы это торжество если бы не сама его виновница, которая, как и все, сверля его взглядом одними губами произнесла: — Ну пожалуйста.       Ей он отказать не мог. — Ну ладно. Но вы все знаете на что идете, я ведь не силен в речах. — Ну да, мы помним, — хохотнув, сказал Лестрейд, явно имея ввиду свадьбу Мэри и Джона. — Итак. Розамунд-Мэри Ватсон. Сегодня тебе исполняется двадцать один, а это значит, что теперь ты можешь пить и курить не спрашивая разрешения у Джона. — последний крайне удивленно поднял брови. — Но это вовсе не главное. — Шерлок улыбнулся, наверное предыдущие свои слова он считал удачной шуткой… — Ты очень долгое время была для нас всех объединяющим фактором, заставляющим прощать друг другу обиды и вновь собираться вместе. — Холмс сделал паузу, обдумывая следующие слова. — За всю свою жизнь я много раз говорил о любви, причем в большинстве случаев даже не представлял, что это слово значит. Я говорил, что люблю, чтобы твой отец меня не убил, — Джон засмеялся, — чтобы пробраться к очередному преступнику, чтобы скрыть свои истинные чувства, чтобы спасти жизнь… — на миг он встретился глазами с Молли и едва-заметно кивнул, в который раз извиняясь за тот злосчастный звонок. — Я говорил это женщинам и мужчинам, старикам и детям, но я могу, положив руку на сердце, поклясться, что никогда это не было столь искренним, как тогда, когда я говорил это тебе.       Молли едва не плакала, Джон удивленно смотрел на друга, Лестрейд легко улыбался, а Рози… Она сидела не отводя взгляда от лица крестного, вслушиваясь в каждое слово, словно желая запомнить на всю жизнь.       А Шерлок продолжил, высоко подняв бокал и звучным голосом огласив: — За тебя, Розамунд-Мэри Ватсон. — За тебя, Рози! — почти хором повторили все остальные.       Дальше последовали подарки, поздравления, шумная беседа у камина, рассказы Ватсон о Гималайских монахах и о том, что её редактор козел, не пожелавший принять в штаб студентку. И еще много чего другого, изрядно утомившего и Рози, и всех остальных.       В конце концов Джон принялся убирать грязную посуду, гости разошлись, а девушка скрючилась в кресле, безмятежно дремая. — Она выросла слишком быстро… — сказал Ватсон, остановившись рядом с Шерлоком, рассматривающим Рози. — Слишком… — повторил мужчина, и добавил: — Ну что, будить? — Пускай спит. — Утром у неё будет ужасно болеть спина. Лучше я отнесу её в спальню. — Только осторожно, ладно?       Шерлок утвердительно кивнул и наклонился, чтобы поднять спящую Рози. Взяв её на руки и направляясь в её спальню, он все жаловался сам себе на возраст и то, что его межпозвоночные диски уже слишком изношенны для таких нагрузок, но в то же время прекрасно осознавал, что даже если бы он после этого не смог ходить, он бы не отказался взять её на руки, как когда-то давно. — Ты мне ничего не подарил. — сквозь сон пробормотала Ватсон, когда он уже уложил её в кровать и Шерлок улыбнулся. — Мой подарок будет завтра. — А можно сейчас? — Нет, еще очень рано. — Тогда, — она обвила руками его шею и притянула ближе, едва ли не повалив на кровать рядом с собой, — останься со мной, как когда я была маленькой. — Ты ведь больше не боишься темноты. — Ну пожалуйста, сегодня ведь мой день рождения.       Снова её «ну пожалуйста» и снова он не может отказать. Нет, ну с этим точно надо что-то делать. — Хорошо. — несколькими ловкими движениями он скинул ботинки и пиджак и улегся рядом, приобняв Рози.       Ватсон по-хозяйски закинула на него ногу, крепко прижавшись всем телом и, уже совсем засыпая, прошептала: — Люблю тебя, Шерлок.       Мужчина поцеловал её в лоб, отодвинув непослушные пряди и тяжело вздохнул. Понимание не нахлынуло нежданной волной, а пришло как само собой разумеющееся явление. Он просто понял это, и все.       Ничего не изменилось. Изменился он.