«The future is not set. There is no fate but what we make for ourselves»
John Connor «Terminator»
«Нет, вас я не забыла. Только — кто вы?»
О. Арефьева «Одностишийа»
Алексей и Ольга сидели на траве, греясь на полуденном солнышке, и наблюдали за студентами «художки», рисовавших с натуры реку Исеть, «разрезающую» Исторический сквер на две половины. Оба были босы. Арефьева объяснила, что в этом нет романтики. Ходить босиком по траве и сырой земле полезно для здоровья — физического и духовного. Сегодня, начиная с раннего утра, у Ольги, по ее же словам, было «джинсовое настроение». Это касалось не столько одежды, сколько некоего ощущения собственной «рок-н-ролльности». Орлов заподозрил, что тем самым девушка пытается неуклюже «подыграть» ему — говорить банальности, спорить по пустякам, или же ударяться в квазифилософские мудрствования. Все, что угодно — лишь бы заводить разговор о главном… Он понимал — то, что произошло прошлой ночью — всего лишь ее мимолетный порыв, то сладкое чувство «потери контроля над собой». На самом же деле ей не нужна была близость. И, даже, ощущая внутри себя чужую плоть, она по-прежнему оставалась «самой в себе». И в этом ее самосозерцании, душевном эксгибиционизме, присутствовало нечто маниакальное. Ольга смотрела в глаза Алексея так, словно искала в них собственное отражение. «Нет! Она любит не меня, а себя — во мне, — с грустью констатировал Орлов, слушая, как Оля, с чувственным придыханием, описывает свои первые впечатления от переезда в Свердловск, о том какие двоякие эмоции она испытывает, созерцая исторические здания в контрасте с современной „архитектурной мыслью“ — Оль! Купи мне мороженку! Арефьева выглядит так, словно ее вытащили из ее родного „аквариума“, и отчаянно глотает воздух. — Извини, что альфонсирую, — улыбается Леха, — Но ты сожгла последние мои „суточные“ — За эти твои „суточные“ нас могли обоих посадить. Так, что скажи спасибо, — проворчала девушка, нырнула в карман джинсовой куртки и вытащила 50-копеечную монету с советским гербом на „орле“, — Мне тоже пломбир купи, в вафельном стаканчике! — Я помню. Сливочное — 15 коп, пломбир — 30, сдача — 5. Останется на трамвай? — лукаво приподнял бровь Орлов. — Сразу видно — из Москвы, — оскалилась Ольга. И оказалась права — Орлов принес два мороженого и сдачу 20 копеек. У Леши было приподнятое настроение. Ему нравился Исторический сквер, все эти винтажные вечерние фонари, скамеечки, люди, в массе своей — молодые, парочками и небольшими группками, прогуливающиеся неспешным шагом по вымощенной аллее. — Пошли в тенёк, поселфимся? — Алексею пришла на ум неожиданная идея. Он высмотрел раскидистую березу в метрах 50. — Ты с ума сошел? Люди же кругом! Мы, что, собаки, что ли? — не поняла Арефьева, Музыкант еле сдержался, чтоб не заржать в голос. — Вот, смотри сюда, зеленую лампочку видишь? — Орлов обнял Ольгу, прижался к ней щекой и нажал „спуск“. Щелк! — Класс! — девушка зачарованно смотрела на то, что получилось. Фотография вышла немного засвеченной, — Блять! Я такая тут страшная…. — Я тебе перешлю потом, лет так через 30.… Если ты, конечно, меня „добавишь“, — сказал Леха, и, увидев недоумение на ее лице, поспешил прояснить ей некоторые детали, — Эту фотку нельзя „проявить“, ее можно, лишь распечатать на фотопринтере или выслать по соцсети. — Что такое „САСЕТИ“? — нахмурилась Арефьева. — Видишь ли, в будущем, — Орлов очень старался, чтобы его голос не звучал слишком снисходительно, — Большинство людей на земном шаре общаются друг с другом, пересылают различные документы, не выходя за порог своей комнаты. Они могут писать письма, они даже могут видеть друг друга на огромном расстоянии… — Так это что же получается…. — Ольга дотронулась пальцами до своих губ, — Коммунизм все-таки победил? На всей Земле? — О, Господи! Оля! — Алексей изобразил „фейспалм“. Ну как ей объяснить, что технический прогресс не связан с общественно-экономической формацией! Но, по всей вероятности, ее так учили. И, надо признать, выучили на совесть. Ее вера в „высшую стадию развития общества“ была что-то вроде сродни вере первых апостолов в воскресение Христа. Разве он мог ей поведать о том, что больше половины населения той же РФ не имеет централизованного отопления, водоотведения, газа; больше тысячи лет исправно ходит на „дырку“, но при этом в каждой избе по телевизору, и, в каждой третьей-четвертой, как минимум, есть доступ к Интернету. Что же касается коммунизма, то Леше на ум пришли строчки одной известной песни — по сути — готовый „кулинарный“ рецепт с „несуществующими“ в природе ингредиентами: А при коммунизме все будет „заебись“ Он наступит скоро, нужно только ждать Там все будет бесплатно, там все будет в кайф Там, наверное, ваще не надо будет умирать… Вот только, что означали сии вирши легендарного сибирского нонконформиста? Стебался нарочно ли он в них, или также, как и Ольга, искренне верил, в своем доморощенном, несколько „примитивном“ понимании? — Ты сейчас просто этого не понимаешь, но поймешь потом, спустя много лет, — Как Орлов не старался — так и не смог избавиться от назидательного тона, — Любое объединение, по сути, задается конечной целью его, же и „разъединить“. В социальных сетях люди еще больше погружаются в собственное одиночество, закрываясь от всего мира ширмой показного равнодушия. Знаешь, у меня почти семьсот так называемых „друзей“ Вконтакте… — Алексей от волнения „заговаривался“ — Людей, которых я не знаю и вряд ли захочу знать. — Ну, это же нормально, они просто фанаты — разумно заметила Арефьева, — Судя по фоткам, твоя группа собирает большие залы, вас хорошо принимают. Возможно, эти „семьсот друзей“ составляют твой личный фан-клуб? Если это так, то странно, почему ты так переживаешь? „Божечки! Откуда такой цинизм? Тебе же еще и 20 нет!“ — мысленно взывал к ней „мельник“, хотя сам для себя уже дал ответ на свой вопрос, — „Да все оттуда же, из твоего безграничного эгоцентризма, граничащим с манией величия! Наверное, я извращенец, но именно за это я тебя больше всего и люблю!“ Орлов потянулся к девушке и поцеловал ее. И снова ее губы не откликнулись, и так же снова она не оттолкнула его от себя. В этом было что-то от….Марины Ивановны. Да, именно, так — уважительно, обращаясь исключительно по имени-отчеству, говорила в беседах о Цветаевой Наталья Андреевна О’Шей, более известная в Лешином мире, как Хелависа. Виолончелист вспомнил одну замечательную цитату, сказанную ею в адрес великой русской поэтессы — „Она скорее даст всему миру себя изнасиловать, чем признается в любви к любящему ее человеку“ — Знаешь, почему я этого не делаю? — прочитала его мысли Ольга — Потому, что я не женщина? — Это было бестактно со стороны Леши, но та, похоже, не смутилась. — Женщина, мужчина, какая разница? — в ее голосе появилась раздраженность, — Я не об этом, я — о тебе, Алекс! Ты действительно не такой как все. Это я поняла с первого нашего знакомства. А еще, мне показалось тогда, что я тебя откуда-то знаю, словно мы…. — Раньше встречались? — догадался Леха. У него запершило в горле, и медленно наворачивались слезы на глазах, — Ты когда-нибудь слышала про „обратное дежавю“? Или по-простому — „воспоминания о будущем“? — А такое разве возможно? — в изумрудных глазах девушки блеснула надежда. — Это еще называется сверхинтуицией, восьмым чувством. Как правило, ими обладают творческие люди с очень высокими амбициями, — пояснил музыкант, и тут же подумал о „Начальнике“. Вспомни, как говорится, черта! — И тебе это не показалось, Оля Викторовна. Это случилось на самом деле. Мы с тобой уже встречались. В будущем. Недалеком. Через 4 года…. „Джинсовое настроение“ у Арефьевой моментально улетучилось. *** Мама и папа вновь принимают гостей. Из длинного коридора доносятся приглушенные приветствия, полу-смех, шорох снимаемой верхней одежды, шелест целлофана преподносимых букетов роз. Запах чужих одеколонов и духов смешиваются с застоялыми, привычными запахами бабушкиных кубинских сигар, корвалола и свежей акварели. Леше становится любопытно. Он аккуратно закрывает крышку пианино, убирает с подставки нотный учебник для первого класса, чуть приоткрывает дверь и высовывает свой любознательный длинный нос. Папа показывает гостям свои последние картины, а мама, как обычно, суетится, ахает, и боязливо одергивает посетителей: „Осторожно, вот там не встаньте, вот здесь не смахните, а то разобьется — разольется — рассыпется“ Гости у Орловых бывают странные, и часто — незваные. К их появлению Алексей привык с тех пор, как себя помнил. В большой московской квартире Орловых обычно собирались по выходным представители столичной богемы. „Богемой“ бабушка называла громко разговаривающих и активно жестикулирующих людей в красивых пиджаках и платьях, вычурных шляпах и галстуках. Они много говорили, много ели и пили, но мало играли на музыкальных инструментах, что приносили с тобой, неохотно читали свои стихи или прозу, и под конец вечера уходили, в каком-то удрученном состоянии. Леша стеснялся и даже побаивался людей такого круга, хотя те, как правило, делали вид, что не замечают скромного, воспитанного 6-летнего мальчика в идеально выглаженной белой рубашке с черным артистическим галстучком. Замечают лишь тогда, когда мама официально его представляет гостям и просит, чтобы он сыграл на пианино, показал какой-нибудь свой рисунок или прочитал любимый стих. И вот этого момента он как раз и ждет. Ему нравится выступать перед публикой, однако он не хочет, чтобы на него смотрели, и с этим противоречием он никак не может совладать. Порой, во время импровизированного выступления, он выскакивал из-за пианино, бежал в свою комнату, запирался изнутри, падал на кровать, беззвучно глотая слезы собственного бессилия. Позади двери ему, казалось, явственно, слышались в свой адрес смех и осуждение. И в такие моменты он клялся и божился, что никогда не выйдет на публику, даже ценой амбиций его родителей. Но сегодня гости в квартире Орловых еще более странные. Двое мужчин и две девушки. Первого мужчину, что помоложе, представляет папа, — Художник из Питера Сергей Бугаев под творческим псевдонимом „Африка“. Это необычный парень с длинной тощей шеей и каким-то перманентно „голодным“ взглядом. Затем, согласно условленной традиции, ранее представленный знакомит всех с остальными гостями: — Сорокин Владимир Георгиевич, писатель, журналист. Черноволосый красавец отвешивает учтивый поклон, элегантно усаживается в кресло, закинув нога на ногу. Отец с матерью выжидающе смотрят на писателя. Он должен был представить девушек, но, видимо, забыл их имена, ему неловко, но виду тот не подает. — Здравствуйте, — хорошо поставленный голос высокой стройной девушки резко контрастирует с тихой интимной атмосферой, царившей до нее, в гостиной, — Я — Оля Арефьева, автор и исполнитель песен собственного сочинения, а — это, — Девушка изящным жестом ладони в широком длинном рукаве показывает на свою застенчивую, несколько неуклюжую спутницу, — Самобытная поэтесса, бард из Новосибирска — Яна Дягилева* — Зрассе, — коротко бросает смущенная Яна, пряча глаза под длинной челкой светло-русых волос. Леша замечает, как гостья смешно передвигается по комнате. Она напоминает ему медвежонка в зоопарке, куда он недавно ходил с мамой. Далее, из уст взрослых звучат незнакомые для мальчика слова — „андеграунд“, „контркультура“, „панк-рок“, » «истеблишмент». Писатель долго и возвышенно о чем-то вещает, дымя сигаретой. Оля и Яна с благоговейным трепетом вслушиваются в каждое его слово. Художник зачем-то садится на пол и отстукивает ритм на коленках. Папа щелкает фотоаппаратом, мама разливает вино по бокалам. Юному Орлову снова становится не по себе от всех этих странных людей. Он хочет уйти, но бабушка задерживает его — «Не убегай, Лешенька, сейчас начнется самое интересное» — лукаво улыбается она. Родители многозначительно переглядываются с Сорокиным. Владимир Георгиевич вопросительно смотрит на Лешу, словно тот о чем-то должен самостоятельно догадаться. — Алексей! Иди в свою комнату! — приказывает мать. А между тем писатель достает из портфеля внушительную кипу листов с машинописным текстом. — Нет! — категорично возражает бабушка, прижимая тщедушное тельце мальчика к своей груди, — Он тоже член нашей семьи и он останется здесь! — Но, мама! — восклицает Лешина мать. — Я так сказала! — Слово этой пожилой женщины в их доме — закон, — В словах «хуй» и «пизда» нет ничего непристойного, правда, Владимир Георгиевич? — ищет поддержки она у Сорокина. Краем глаза мальчик наблюдает как девушки, обнявшись, пытаются подавить приступ приближающегося хохота. — МАМА! — теперь уже кричит отец, но бабушка непреклонна. — На ваше усмотрение, — вполголоса говорит писатель, надевает очки и обращает свой взор на рукопись: — «Тридцатая любовь Марины». Эпиграф «Ибо Любовь, мой друг, как и Дух Святой…» Как и заведено, на творческом вечере декламация книги сопровождается живым инструменталом. Бабушка играет тот самый «Шопеновский ноктюрн», сначала тихо, почти еле слышно, чуть касаясь клавиш, чтобы вызвать у Владимира Георгиевича определенный настрой. И по мере того, как развивались события в книге (а они развивались, ох как «развивались»!) бабушка делала странные акценты и сильные доли в неожиданных местах. Затем вступил мамин клорнет. И снова Леше чудилось, что он звучит не совсем обычно. — Что это? — шепотом вопрошает он отца. — Авангард, — отвечает тот. Мальчик видит, как у папы горят щеки. Он переводит взгляд на Африку, который уже не сидит, а лежит на спине, на полу, тянется худющими руками к потолку, как будто что-то «собирает». После чего художник делает вид, что с интересом рассматривает то, что он «собрал», затем «это» кладет в рот, делает кислую гримасу и «выплевывает» обратно в потолок. Алексея так увлекает этот хэппенинг, что он не слышит, как Сорокин описывает откровенные эротические сцены, где в самый «кульминационный» момент музыка резко исчезает. Девушки аплодируют. Писатель вежливо откашливается. Гостьи не знают, что у Орловых так не принято. Мама открывает еще бутылку, папа зачитывает по бумажке небольшой конферанц, и начинается обсуждение отрывка из книги Сорокина. Юный Орлов глядит на девушек. Они не участвуют в обсуждении, а, словно воробушки на проводах, жмутся друг к другу, скромно дожидаясь, когда до них дойдет очередь. Яна из Новосибирска настраивает гитару. А высокая худенькая Оля очень долго и пристально смотрит на Лешу. Мальчик смущенно отворачивает лицо, ему отчего-то неприятен ее взгляд. — А можно я сяду на пол? — раздается тоненький нежный, как ручеек, голос Яны, когда отец объявил ее выход. Остальные гости в молчаливом одобрении кивают. Девушка-бард садится на узбекский ковер, скрестив ноги, берет гитару, низко опускает голову, так, что пряди волос касаются струн и берет аккорд си-минор. — Печальмоясветла, — скороговоркой произносит Дягилева, но в ее интонациях не слышится грусти. Наоборот, ее как будто что-то постоянно смешит. Она никак не может собраться и начать играть. «Привела каких-то наркоманок» — Алексей слышит за спиной тихое ворчание матери, адресованное бабушке. Я повторяю десять раз и снова Никто не знает как же мне хуёво И телевизор с потолка свисает И как хуёво мне никто не знает Всё это до того подзаебало Что хочется опять начать сначала Мой стих печальный, он такой, что снова Я повторяю — как же мне хуёво Владимир Георгиевич Сорокин — единственный, кто устраивает овацию девушке, и серьезным тоном рассуждает о целесообразности использование непечатных слов в литературе, и делает это таким хитрым способом, что мгновенно возникает горячая дискуссия на эту тему. Леше становится скучно. Он выходит из гостиной и направляется на кухню — водички попить. Краем уха слышит, как за ним вслед вышли его родители и полушепотом ругаются друг на друга. «Он ребенок же еще!» «Ну и что! Какая разница, где он увидит это слово — на заборе или в самиздате» «А эти две вонючки зачем здесь?» «Перестань, относись к этому спокойно. Это новое слово в искусстве. Считай — „пощечина общественному вкусу“. Ты же сама говорила, что тебя саму тошнит от столичного истеблишмента! И, да, кстати, зачем ты так об Ольге? Ты в курсе, что она, вообще-то, лауреат Юрмалы-87»? «Володя, но ему еще семи нет!» — снова причитает мать, — «Мы же интеллигенты в третьем поколении!» «Мажоры мы, вот кто!» — жестко отвечает папа, — «И за это ОНИ нас презирают» «Зачем же пускать в дом тех, кто нас презирает?» «Чтобы получше узнать, чего хочет это поколение. Ты же чувствуешь — что-то происходит вокруг, ощущение, что все куда-то катится…» Леша не стал дальше подслушивать, пошел на кухню, прикрыл за дверь за собой, поставил чайник и включил телевизор. Мальчик повернул по часовой стрелке тумблер и переключил на третий канал. Шел концерт камерной музыки в исполнении Свердловской филармонии. Алексею очень нравились «неклассические», урезанные оркестровые составы, а так же необычные сочетания инструментов на сцене. Например, сейчас, на экране, он слышал альтово — скрипичный контрапукнт с диссоциативной, словно «медитирующей» виолончелью. На ней сосредоточенно играла молодая женщина, которая показалась Орлову очень красивой. Чуть скрипнула дверь, и послышалось знакомое шарканье тапок. — Что показывают, Лешенька? — ласково спрашивает бабушка, присаживается рядышком и они смотрят концерт вместе в течение получаса, пока остальные в гостиной слушают под звенящий гитарный бой полу-истеричные «завывания» сибирской поэтессы. — Ой, гляди-ка, Лёш, — бабушка тычет пальцем в экран, где берут интервью у дирижера того самого оркестра из Свердловска, — Твой полный тезка — Алексей Орлов. Мальчик, не успев прочитать титры, всматривается в лицо дирижера. На вид тому столько же сколько и отцу — 35-36, и, что странно, черты лица и характерная манера речи очень напоминали Орлова — старшего. Однако одежда дирижера выглядела несколько необычно для его профессии — вместо классического дирижерского сюртука — кожаная куртка моторокера** в заклепках, а на шее несколько цепочек с черепами. Плюс — длинные волнистые волосы до плеч и неаккуратная борода. «Не хотел бы я выглядеть так, когда мне будет столько же» — мрачно заключает Алексей, отхлебывая из чашки успевший остыть чай Слышится вежливый стук в дверь. Затем в проеме появляется густая длинная прядь русых волос и крупноватый нос. — Извините, а где у вас тут ванна? Мне нужно переодеться перед перфомансом, — Голос принадлежит девушке Оле. — Лёш, сходи, проводи даму, — Бабушка никогда не просит. Она приказывает. Орлов в смятении. Ну, не нравится ему эта девица, и все тут! Что-то в ней есть такое… Знакомое! Да, именно эта мысль засела в его юной голове и не давала покоя, когда та на него пялилась в гостиной. — Ну, здравствуй, Алекс. Вот мы и встретились, — говорит Ольга и запирает изнутри дверь ванной комнаты. Ее изумрудные глаза светятся каким-то безумием, отчего мальчику становится очень страшно. Он пятится назад, но отступать некуда, позади большая ванна и кафельная стена. — Не бойся меня, — она нежно обнимает его, прижимает к своей груди, словно мать ребенка, и Леша отчетливо слышит всхлипы и чувствует горячее дыхание на своем плече. Орлов стоит не жив не мертв. Он ничегошеньки не понимает, хотя, где-то в самой глубине души находит нечто такое, чего в силу возраста пока не осознает. Ему начинает казаться, что все это когда-то он уже видел в своей жизни. Странное и пугающее чувство. — Все как ты сказал тогда, в Историческом сквере. Четыре года назад, — Ольга отрывается от его тощего плеча и смотрит на него раскрасневшимися от слез глазами. Черная тушь течет по щекам, — Господи! Поверить не могу, что снова вижу тебя, Леша! Девушка осыпает лицо испуганного 6-летнего мальчишки короткими нежными поцелуями, стараясь не дотрагиваться до его губ. — Послушай меня, — Арефьева хватает его за плечи и заглядывает прямо в душу, — Мне очень не хочется так поступать, но я вынуждена. Я слишком тебя люблю. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Без меня. Орлов, к своему глубочайшему стыду, чувствует, как горячая струйка мочи медленно просачивается сквозь ткань трусов и брюк и стекает вниз по ноге. А еще он начинает жадно глотать воздух, словно собираясь закричать или громко заплакать. — Пожалуйста, не кричи, — догадывается Оля, — Я должна тебе помочь. Просто замолчи и внимательно выслушай. Ты сможешь это сделать? — Она перешла на зловещий шепот, — Сможешь запомнить то, что я скажу? Алексей быстро кивает головой. — Нет, лучше запиши, обязательно потом запиши и спрячь. Второго декабря 2016 года. Свердловск. Ночью никуда не выходи из квартиры, понял? Ты точно запомнил? Да или нет? — Она трясет его за плечи. — Д-да, — Повтори! — Никуда…из квартиры… декабрь… — И Леша начинает предательски шмыгать носом.- МАМА-АААА!!! — Господи! Лешенька! Что с тобой? — На пороге перепуганные мать с отцом. — Что вы с ним сделали? — Кричит мать на Арефьеву. Та пытается уйти, но папа преграждает ей путь. — Что здесь произошло? — строгим голосом вопрошает девушку Владимир Орлов, — Я вас спрашиваю! — ЧЕРТОВА ИЗВРАЩЕНКА!!! — мать бросается на нее с кулаками. Та и не пытается защищаться. Она лишь ищет пути к отступлению, — ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА!!! На крики сбегаются остальные. Ольгина подруга боязливо жмется к стенке, сжимая в объятиях зачехленную гитару. — Только ментов не вызывайте! — тихо и жалобно просит Яна Дягилева, не разобравшись, что к чему. — ВОН ОТСЮДА! И ТЫ ТОЖЕ! — визжит хозяйка квартиры и пихает в грудь девушку-барда. Орлов старший тем временем пытается добиться у Орлова младшего, что случилось за это время. — Что она с тобой делала? — Отец берет его за дрожащий острый подбородок и заставляет смотреть в глаза. — Она…она… — всхлипывает Леша. Худенькие плечи его вздрагивают и он начинает громко рыдать без остановки. ***** «ГРАЖДАНКА АРЕФЬЕВА И ГРАЖДАНИН ОРЛОВ!» — раздался бездушный голос из динамика патрульно-постового «жигуленка», вынырнувшего словно из-под земли, и до смерти перепугав босую парочку на траве, под раскидистой березой, — «НЕМЕДЛЕННО ПОДОЙДИТЕ К МАШИНЕ!» Леха растерянно оглянулся по сторонам, ища пути к отступлению, но Ольга отчего-то лишь нервно рассмеялась. — Бегунов, сука! — Шеф! До ДК Горького не подбросишь? — спросила Арефьева водителя «ментовозки», — У меня занятие по аэробике через полчаса, Из противоположного окна высунулась типичная наглая, вечно ухмыляющая «уральская» рожа в милицейской фуражке. — А Матвеев мне сказал, что ты сегодня с «Раутом» должна репетировать, а ты тут с «прынцом прекрасным» из будущего, — Бегунов хохотнул и грубо ткнул пальцем Лехе в живот, — Слышь, ты, «прынц», полезай в машину и скажи спасибо, что нарвался на меня, а не на моих коллег, — Тот многозначительно покосился на своего напарника за рулем. Алексей повиновался, открыл заднюю дверцу машины и обнаружил на сидении дрыхнущего Вишнякова, и судя по сильного перегару, «с жуткого бодунища» — Извини, Оль, ты уже не влезешь. Да и «духан» тут такой… — «извинился» перед девушкой мент, отдал честь и зачем-то нажал на клаксон — Вова! — с коварной улыбкой на лице сказала ему на прощание Ольга, — Шутка, повторенная дважды — таковой уже не является. Я Бутусову все расскажу*** — Оль, не надо, я тебя прошу. Славка убьет меня. — Тогда расскажешь сам. — Честное и благородное слово! — Бегунов театрально положил руку на сердце, — Клянусь! — О, Виолеха! — Серега открыл один глаз, боясь лишний раз пошевелить головой, что сейчас раскалывалась от боли. — Очки где твои, чудо? — раздраженно спросил он коллегу. — В вещдоках, — ответил за него Вова Бегунов и достал не пойми откуда вишняковские очки, повертел их в руке, — Фирма! Нельзя таким вещами безалаберно разбрасываться, товарищ из будущего! — Вовка! «Выключай» уже «мента» — засмеялся напарник-водитель. — Не могу, я в форме, — отшутился тот, и повернувшись к Орлову, легонько стукнул его по колену, — Расслабься, чувачок, я в «Чайфе» «гитарю» — А куда мы едем? — нахмурился Леша. — В Клуб, конечно же, куда ж еще! — и философски добавил, — Все дороги ведут в Рок-клуб! «Мельник» не удивился. Ад — это когда все повторяется снова и снова. — Ильдар! Притормози! Бегунов вышел из машины, и направился к грузовику, припаркованному к эстакаде молочного магазина. Через три минуты он вернулся с тремя бутылками пива. Одну он протянул мающемуся с похмелья Вишне, вторую — Лехе, а третью спрятал под сидение. — И не благодарите! — Владимир вскинул руку в театральном жесте, — Я всего лишь выполнил свой долг перед братьями-рокерами. Открывашка — ВЕЗДЕ! — Сие означало, что пассажиры могли воспользоваться любым острым выступом в машине. — Пасиб, Владим Сергеич! — Серега подавил очередной рвотный позыв, с трех попыток открыл бутылку и жадно присосался к горлышку. — Поправляйтесь, коллэга! — ответил Бегунов, и снова полуобернувшись с переднего сидения, обращался уже к обоим, — Поедем в отдел кадров — трудовые книжки оформлять. — Зачем? — удивился Орлов. — А затем, что если вам, двоим, захочется снова прогуляться, у вас будет, хотя бы, документ при себе. — Так сегодня ж суббота, администрация ДК не работает, — заметил Сергей. — Да причем тут ДК! У Грахова есть официальная печать Рок-клуба, устроитесь формально какими-нибудь светотехниками. Чего ржете? Это Матвееву скажите спасибо. Только он верит в ту херню, что вы ему наговорили. И я тоже… — Ты? — воскликнул Алексей, забыв на секунду, что «тыкает» человеку в синей форме. — Ну, это между нами, «девочками».…У Андрюши есть связи в УгРо, он позвонил одному корешу в Москву, МУР вас пробил по картотеке, установили ваше место жительства и прописку. Оперативненько так сработали, всегда бы так! Ну, и короче, «Матвеичу» прямым текстом сказали — мол, так и так — да, есть такие Орлов и Вишняков — вот только первый — в яслях, а второй — в младшей группе детсада. — Ну, наконец-то! Хоть кто-то нам верит! — Виолончелист откинулся головой на сидение и тяжко вздохнул. — Вот поэтому-то, — продолжал гитарист «Чайфа», — мы и гоняемся за вами по городу полдня, да, Ильдар? — Угу, — равнодушно буркнул водитель. — Вова! — подал голос гитарист «Мельницы», — Ты умный парень, начитанный…. Вот ответь, ты веришь в предопределение? Ну, в то, что судьба зависит не только от тебя, но и от вмешательств каких-то людей, которых, ты, в сущности, не знаешь, и даже не догадываешься об их существовании, но они способны «скорректировать», так сказать, твое будущее. — Путешествие во времени — уже само по себе «преступление» против собственной судьбы. Разве не так? Я читал «И грянет гром» Брэдбери. Поэтому я и спокойно могу жить на свете, в отличие от вас, мужики, — ответил Бегунов. Алексей подозрительно косился на приятеля. Подобные мысли посещали и его самого. Значит, Вишня тоже что-то запомнил из своего прошлого? Значит, случилось нечто такое, что заставило его пойти в свое время наперекор судьбе? Орлов решил подтвердить свою догадку. — Серый! А ты помнишь, говорил когда-то на какой-то вечеринке, что если бы не Милка, ты бы не оказался в «Мельнице»? — Я? Такое говорил? — слегка опешил коллега и тут же рассмеялся, — Ах, да! Это всего лишь красивая легенда, выдуманная Начальником. Она говорила, что без вмешательства магии там не обошлось… — «Магия волшебного пенделя» от жены? — вспомнил Леша. — О чем это вы? — заинтересовался «чайфовец» — Что мы только с ним не делали: уговаривали, угрожали, поили, даже похитить хотели, прямо на концерте Пингиной, помнишь? — со смехом ностальгировал виолончелист, — В итоге — всего один Наташин звонок Людмиле Сергеевне — и все — Вишня — НАШ! Орлов не заметил, что слишком увлекся. Серега больше не улыбался. Наоборот, он отвернулся, и, молча, смотрел всю дорогу в окно. Леша мысленно ругал себя последними словами за то, что наступил на «самую больную мозоль» его друга. Но почему-то сам страшился задать себе единственный важный вопрос, который его тревожил целых 26 лет, с того самого ужасного дня в его жизни — Первого октября 1990 года, когда он в первый раз увидел Ольгу. «ПОЧЕМУ, БЛЯТЬ, Я ЕЙ, НЕ ПОВЕРИЛ ТОГДА?»