Это — мой Дом!

      Больше всего в жизни я ненавижу фразу: «К тебе пришли!». С этого не начинается ничего хорошего, уж поверьте. Если бы только у меня был выбор, то я лучше выпрыгнула из окна и спряталась в Могильнике, чем пошла туда. Однако все давно просекли, что я не горю особым желанием встречаться с ним и посему теперь ведут меня воспитательницы, облепив с двух сторон. Боятся, что убегу, между прочим, не напрасно. Я пыталась множество раз. А Он ведь упрямец, каких свет не видывал, способен просидеть в ожидании меня до самой ночи…. Вот, знакомая дверь, я тяжело вздыхаю. Зачем Он снова пришел? Неужели никак не дошло, что я не рада Его визитам?       Меня буквально впихнули в эту чертову комнату. И мой персональный ад начинается. Я тотчас же надеваю на себя маску пренебрежения и твердой походкой подхожу к стулу, сажусь напротив Него и демонстративно зеваю. Ни он, ни эта комната ничуть не меняются с нашей последней встречи. От него все также пахнет Наружностью и дурацким одеколоном, его улыбка до тошноты приветлива. Но я подмечаю отличие — Он выглядел чуть старше. - Выглядишь паршиво. – Вместо приветствий бросаю я, кивая на его седину. – Ты стал таким древним, словно вот-вот развалишься, и больше не будешь докучать мне. Говорю я именно это, а мысленно даю ему ровно пятнадцать минут. - Камилла, я так рад тебя видеть. – Он улыбается еще шире, а смотреть на его лицо становится еще больше невыносимо. Я перевожу взгляд на стены, на мебель, на пол – в общем, куда угодно, только не на его губы. Кстати, эта комната все такая же желтая и наводит на меня тоску. - Меня зовут Гниль. – Лишь бросаю я, сжимая зубы. Я злюсь, потому что я ненавижу имя, которым он постоянно меня звал. Этот старый дурак просто перепутал меня с кем-то однажды и до сих пор продолжает ходить сюда чисто по ошибки. Я гадаю, когда же он догадается, что оплошал и опомнится? Когда признает, что я – Гниль, а не Камилла? Неожиданно я чувствую на щеке легкое прикосновение, я тотчас же дергаюсь, словно на меня вылили кипяток. Щека начинает гореть. Боже, лучше бы он дал мне пощечину. Я вскакиваю на ноги и кричу на него, что есть силы: - Придурок, ты совсем ополоумел? Кто разрешал меня трогать? Но он не отвечает на мой вопрос, вместо этого бледнеет и шепчет, указывая пальцем на мою шею: - Милая, что это? Кажется, его вот-вот хватит удар, что ж мне это было только на руку. Не придется больше видеть его бесящее лицо. Я знаю, что его так потрясло, поэтому решаю не мучить его долго и посвятить: - Это мои внутренности и кости. Под свитером еще круче, хочешь глянуть? Я видела, потрясение на его лице. - Год назад Фиалка нарисовала. – Лишь пожимаю плечами я. Словно это и не была черная несмывающаяся краска на моем бледном теле. Вот, Его точно не было год, иначе он бы заметил. Я села обратно, мне хочется помучить его еще и еще, чтобы он забыл дорогу в мой Дом. Я откидываюсь на спинку стула, удобно устраиваюсь. В душе я хохочу. - Но, милая… Зачем ты себя так изуродовала? – Это хороший вопрос. Зачем, я это сделала? Это символ для меня, моя память. Но как объяснить это ему? Ведь все равно не поймет… Он человек Наружности.. Совершенно иной веры, он слеп, подобно кроту. Да и вообще, с какой стати я должна ему что-либо объяснять? Кто он мне? - Дочка, не молчи… Он опять так меня называет. Как объяснить этому шизофренику, что у меня нет родителей? Что я одна в этом мире? Я столько раз кричала ему об этом, но этот тупой человек не в состоянии этого понять. - Хватит, я не твоя дочь. Ты просто надоедливый старикашка, который огребет каблуком моего ботинка, если не покинет эту комнату в течение минуты. – Моя улыбка источает яд, а рука действительно потянулась вниз, собираясь осуществить обещание.       Он не выглядит испуганным, скорее не доверяет моим словам. Я тем временем стянула ботинок, который со всех сторон был облеплен шипами, моя личная ручная работа. - Итак, твое последнее слово? – Усмехаясь, говорю я, вытаскивая оружие на свет божий. - Камилла, через два месяца ты поедешь домой вместе со мной. – Его голос ударил меня по вискам, я выронила ботинок от неожиданности и растерянно закачала головой. Официально он является моим опекуном и если тот захочет, то с легкостью заберет меня отсюда. Но я не хочу верить ему, потому что согласится равнозначно подписать себе смертный приговор. - Нет, я никуда не поеду. – Я смеюсь, но мой смех звучит фальшиво и вскоре грозится превратиться в истерику. – Ты не посмеешь… Ты мне никто… - Я твой отец. – Слишком будничным голосом сообщает он, поднимаясь на ноги. – Мы поговорим позже. Когда ты будешь готова.       Позже, черт возьми. Позже…. Это слово эхом отражается в моей голове. Я сильная, я не закричу от боли. Я закусываю губу, чувствуя металлический привкус крови. - Возьми подарок, с Днем Рождения, милая… - Проговаривает он напоследок и покидает комнату, оставив меня наедине со своими мыслями. Я не помню, сколько сижу вот так. Но когда открываю глаза, то обнаруживаю, что костяшки моих пальцев разбиты, видимо, я сосредоточенно дубасила стол. Я хватаю подарочный пакет, даже не глядя содержимое, и рванула следом. Я выбежала на улицу, не ощущая холода, в чем была. Подбежала к сетке, разделяющей меня и Наружность. Я заметила его силуэт вдалеке, он не мог меня услышать, но я не могла оставить все внутри, иначе бы точно разорвалась бы на части: - Мой День рождение в июне, не в марте. Я Гниль, а не Камилла. Ты не мой отец, у меня нет родителей. И ты не сможешь забрать меня домой, потому что я уже Дома… Я стою по колено в сугробе, противные снежинки приземляются на мой свитер. Я рада, что хотя бы догадалась перед тем, как пуститься в погоню, обуться. Хоть что-то. Он сказал два месяца. Что ж, пусть так, я приняла решение. Прямо здесь и сейчас я даю себе слово, что не сдохну в одиночку.       Погруженная в собственные мысли, я не обращаю внимания на то, что сигарета почти догорела, а я ведь даже не затянулась ни разу! «Какое расточительство!» зазвенел в голове совестливый голос Чистоплюя, одного из Фазанов. Я бросаю тлеющий окурок на снег, раздавила, вложив всю свою злость, и потянулась за новой сигаретой в бездонный карман джинс. Стоит мне поднести ее к губам, зажечь и вдохнуть, позволяя ядовитому дыму проникнуть внутрь, как я слышу знакомый голос, зовущий меня.       Подобное осуждение в мой адрес мог позволить лишь один человек. Я поспешно бросаю сигарету, словно избавляясь от улик. Оборачиваюсь, улыбаюсь, машу Колесику. Он находится в пяти шагах от меня, на расчищенной дороге, в сугроб, конечно, фазаний вожак влезать не стал. - Эй, Гниль, ты что, опять куришь? – кричит мне мальчик в инвалидной коляске, а мне стоило огромных усилий разобрать его слова. Порой я позволяла Колесику отчитывать меня, словно маленькую девочку, хотя, по сути, старше была я. Я в медленном темпе выкарабкиваюсь из сугробов, подхожу к своему крестному и тяжело вздыхаю: - Эх, давай хотя бы сегодня без нотаций, хорошо? Он не смотрит мне в лицо, он глядит на мою руку. От его внимания, наверняка, не ускользнули ни мои костяшки, ни подарочный пакет, который я до сих пор зачем-то крепко сжимаю. - Этот опять приходил? – лишь спрашивает Колесико, при этом он наконец-таки смотрит на мое лицо. Я встречаюсь взглядом с его серыми глазами, они были буквально пропитаны мудростью. Я знаю, что Колесико мог помочь – дать дельный совет.        Он был одет точно также, как и его состайники – этакие пингвины в черно-белую клетку. Но Колесико был особенным, не таким как остальные Фазаны или даже прежние вожаки одинаковых мальчиков. Он был другим, не фальшивил, не улыбался, однако, глаза его были наполнены искренностью. Колесико мало говорил, намного больше он умел слушать, почти не перебивая и не задавая лишних вопросов.       Он был скован своим диагнозом и правилами этого Дома. Он не мог ни ходить, ни защитить своих близких. Другие называли Фазанов – жалкими пустышками. Но я готова была убить того, кто бы произнес подобное в адрес Колесика. Я знала, что могу ему поведать любую тайну. И я рассказывала лишь ему обо всем.       Не знаю, с чего следовало начать. Описать весь разговор или только план старикашки? Или же озвучить мой собственный? В итоге я решаю сказать первое, пришедшее в голову, пугая Колесико окончательно и бесповоротно: - Милый Колесико, игра началась. Через два месяца я погибну, так что мы играем по крупному!