***ЭЙПРИЛ***
Земля стремительно уходила из-под ног. Кажется, мир сделал кувырок, встал с ног на голову и сказал: «але-оп!», пока я копошусь в его руинах. В столовой царила гробовая тяжёлая тишина. Каждый боялся сказать хоть слово, потрясенный и, наверное, напуганный. Мама смотрела в стол, не решаясь поднять голову. Ремус ободряюще сжимал её пальцы, хотя и сам был потерянным. Сириус с опаской косился на Ричарда и с негодованием — на маму. Хьюго — выжидающе на обоих. Сам Ричард, казалось, переваривал услышанное, глядя прямо перед собой. Я пыталась выловить из омута безмыслия хоть какую-то мысль, чтобы понять, что будет дальше. Чтобы понять, которая из сказанных мамой правд оказалась для меня больнее. Каждая бурила в голове сочащуюся чернотой дыру, причиняя такую боль, что я попросту отказывалась её воспринимать. Я не должна была жить. Моя мать ненавидит отца. Мой брат — вовсе и не брат. Сердце скрутило от самой настоящей боли, но я не могла схватиться даже за него — сидела, оцепенев, хотя Жнец давно исчез и отпустил нас всех. Раздался скрип стула. Ричард молча поднялся и вышел из гостиной. Никто не шелохнулся. Каждый понимал, что ему нужно подумать и осмыслить. Ричард. Мой брат — сын Мрачного Жнеца. Безумие. Невозможное и неправдоподобное. Но то, как на это отреагировали взрослые, заставляли задуматься. Но поверить — нет. А я — мертвый ребёнок. За которого мама была должна Жнецу. Который жив только потому что в минуту слабости мать проявила упрямство. И только. Хоть мне и не верилось, принять правду было не то что сложным, а невозможным. Дверь открылась. Вздрогнув, мы все обернулись. Ричард зашёл в гостиную с подносом с чашками и здоровенным заварочным чайником. За ним по пятам семенила Честа с подносом печенья и огромным чайником кипятка, из носика которого вился пар. Он упал? Чай? В такой момент? Ричард расставил перед каждым чашку, заботливо разлил чай, налил в чашки кипяток, спокойно сел и потянулся к своей чашке. — Что ты делаешь? — первым убил всеобщее молчание Сириус. — Пью чай, — спокойно ответил брат. — И вам советую. Он вкусный. — Чай? — переспросил Хьюго. — Я могу попросить Честу принести виски, если нужно, — пожал плечами Ричард. — Ты… В порядке? — недоуменно спросил Ремус. — В полном, — равнодушно ответил Рич. — Ричард… — тихо подняла голову мама. — Все хорошо, мам. Правда. — Ты шутишь? — опешил Хью. — Только что тебе сказали, что этот… Смерть (не верится, что я это сказал) — твой отец. — Ну да. И что? — И что? — переспросила я. Меня будто по голове колоколом ударили. Все другие вещи отошли попросту на второй план. Он пьёт чай! Просто сидит и пьёт чай! И спрашивает: «И что?»! Да это просто бред! — Это все меняет! — Вовсе нет, — возразил Рич. — Меня воспитывал Ремус. Для меня он — отец. — Ремус покраснел. — Эда я не помнил. Тоневена я не знал. Лично для меня все равно, кто из них мой настоящий отец, это не имеет значения. Пейте чай. — Ты упал? — повторил Хьюго. — Если бы я сидел, заламывал руки и рыдал, это что-то изменило бы? Я есть я, вы хорошо меня знаете. — Ты разве не… Шокирован? — осторожно спросил Рем. — Ты знаешь, нет, — протянул Рич. — Разве что немного. Но это все многое объясняет хотя бы. Могу сказать, что мне немного жутко, но это, пожалуй, все. — Это нездоровая реакция, — начал заводиться Хьюго. — Ты ведешь себя так, будто тебе сказали, что Тень оказалась собакой. Чёрт возьми, да ты в этом случае больше бы изумился! — Хьюго. Успокойся. Съешь печенье. — Я не понимаю, как это вообще возможно, — подала я голос. — Сын Смерти… Это же… — Он был человеком, когда меня выдали за него замуж, — проронила мама. Вид у неё был самый что ни на есть несчастным. — Когда мы сбежали со свадьбы, он искал альтернативные пути обретения силы, но до этого… — Ну вот, все встало на свои места, — кивнул Рич. Мы все ошарашенно смотрели на него. Он был удивлён не меньше, чем если бы ему сказали, что в июле пойдёт снег. Нас это пугало и настораживало. И Ричард это ощущал. — Прекратите вести себя так, словно у меня отрасли щупальца и шерсть, — строго сказал он, со стуком поставив чашку на стол. — Я все ещё Ричард. И единственный, кого я мог бы назвать отцом, — Ремус. Все. Точка. Он поднялся и подошёл к маме. Та подняла на него немного испуганный взгляд. Ричард обнял её. — Все хорошо, ма. Правда. — Прости, Рич… — Говорю же. Всё хорошо. Тебе не за что извиняться. — Ах, не за что? — внезапно ощетинился Сириус, точно в себя придя. — Сириус… — предостерегающе поднял руку Ремус, но дядя её оттолкнул. — Не затыкай меня, Лунатик. Не в этот раз. Ты слышал, что она сказала! Она ненавидит Эда за то, что тот пытался спасти Джеймса и Лили! — Я не это имела… — Они были нашими друзьями! Моими друзьями! — И Эд отдал за попытку спасти их свою жизнь, хотя я знала, что это будет бесполезно! — хлопнув ладонями по столу, мама вскочила и перегнулась ближе к брату. — Я умоляла его остаться, потому что мне, Эйприл и Ричарду он был нужен! И он сбежал, Сириус! — Спасать друзей! — Я видела их смерть! — Голос мамы сорвался и будто раскололся, как хрупкая ваза. — Видела. Как видела смерти Лины и Марлин. И знаешь что, Сириус? Я ничего не смогла изменить. И в ту ночь Эд ничего не изменил бы, Лили и Джеймс должны были погибнуть потому что их дважды предали до того, как я цеплялась за мантию Эда на пожарище и умоляла его остаться! — Как ты можешь так говорить?! — заорал дядя. — Они были и твоими друзьями! Даже если бы попытка была бы напрасной, ты сама разве не попыталась бы?! — Я думала о семье! — Ты думала о себе! — Закрой рот! Много ты знаешь! — Слез больше не было. Была только ярость, развязывающая язык. — Я уже сказала, Сириус! Эд должен был жить! Он должен был остаться со мной, остаться с детьми, а не играть в героя! И ничто не изменило бы того, что наплела Судьба! Они должны были умереть! Как Лина, как Регулус, как Джастин, как Марлин, как… — Как я? Все головы разом повернулись ко мне. Я облизнула пересохшие губы и посмотрела на маму, которая медленно опускалась обратно на стул. — Ах, прости, я неправильно выразилась. — Мой голос мне самой казался до того гулким, будто бы доносился из самой глубокой и чёрной дыры. — Я не должна была жить вообще. Да? На сей раз мама глаз не отводила. Она смотрела прямо мне в глаза и искры затухающего гнева все ещё мерцали в её взгляде. Пару часов назад меня бы передернуло от ужаса. А теперь мне было почему-то все равно. — Жизнь тогда была трудной, Эйприл, — тихо сказала мама. — Шла война, мне приходилось прибегать к помощи Талисмана достаточно часто. Я надеялась, что на вас это никак не отразится, но ошиблась. Да, я выдернула твою жизнь из лап Жнеца, да, я вынудила Судьбу начать плести и твою нить жизни, и никто из них рад этому не был. Я вывернула реальность наизнанку ради того, чтобы ты сейчас сидела здесь и смотрела на меня обвиняюще. И поступила бы так ради каждого, кто здесь сейчас сидит. — Что ж ты тогда не спасла папу? — ядовито спросила я. — Вывернула бы реальность снова! — Потому что за это пришлось бы расплачиваться. И не только мне, Эйприл. За ваше спасение, за твою жизнь я заплатила вечностью в Пустоте и правдой, которая не должна была открыться. И я все ещё не могу взять в толк, в чем я виновата перед тобой. — Ах, прости, ребёнок человека, которого ты ненавидела, снова тебя разочаровал! — воскликнула я. — Ну ничего, у тебя есть по крайней мере Ричард! Который должен был родиться и который к Эду Лафнеглу отношения не имеет никакого! А я так! Прибилась! — Эйприл, хватит, — потребовал брат. Я ткнула в его сторону пальцем. Меня уже несло, я просто не могла остановиться, я готова была снести лбом любую стену, которая мне попалась бы на пути. Я злилась, но я понятия не имела, на что. А поэтому злилась на всё и всех вокруг. — Не смей меня затыкать! — Мы говорили об этом с тобой, Эйприл, ты не права. — Зато ты всегда прав! А я всегда — нет! Может, мне тогда вовсе существовать не стоило, а?! От меня же одни беды, я же вечно не права! Ходячее напоминание о том, кто превратил мамину жизнь в кошмар, да?! — Эйприл, ты, прежде всего, моя дочь. И я любила тебя всегда. Ты обвиняешь меня в том, что я сама готова была погибнуть, чтобы ты жила? Я открыла рот и тут же его захлопнула. Прямые взгляды скрестились, оба полные негодования, обиды и отчаяния. Вот только мамин был куда глубже. Не в силах его выносить я отвернулась, отодвинула от себя нетронутую чашку, расплескав чай, выскочила из-за стола и выбежала из столовой прочь. Меня душили рыдания. Чудо, что я сумела внятно произнести слово «Нора», швырнув в камин горсть летучего пороха. Головокружения я даже не заметила — голова и без того шла кругом. Я выскочила на ковёр гостиной Уизли, треснулась затылком об каминную полку и под изумленные вопли рыжего семейства бросилась прочь из дома к холму, на котором пестрел домиками Оттери-Сент-Кэчпоул. Только хлопнув дверью, я услышала свист в камине, окликающий меня голос и вопль Молли: «Стоять, юная леди! Что ты сделала с Воробушком?!». Я бежала, не оборачиваясь и не останавливаясь. Слез не было, но грудь срывалась в рыдающем спазме, точно сама душа хотела вырваться и заорать, да глупое тело не давало. По глиняной тропе я кое-как добралась до города и, все так же не останавливаясь, пробежала по узкой улочке по его окраине, пока впереди не замаячил знакомый забор городского кладбища, притулившегося у церквушки. Перемахнула через забор, не доходя до калитки, и быстрым шагом, отдающимся гудящей и ноющей болью в теле, приблизилась к одному из надгробий. Слепо уставилась на выбитую надпись: «Любящий отец и любимый муж. Герой историй, что не будут рассказаны, и песен, что не будут спеты», и прохрипела машинально: — Привет, пап. И, наконец, расплакалась. Вовсе не громко, вовсе не с рыданиями, казалось, будто огромная туча, сулившая шторм и грозу, пролилась мелким дождичком. Но как же мне было обидно, как же мне было больно. Как же я хотела, чтобы его тёплая рука коснулась плеча, чтобы бестелесный голос, живущий только в фантазиях, меня утешил и ободрил. Как бы я хотела, чтобы он на самом деле был. — К ночи пожара он потерял практически всех, кого любил, — раздался все же голос за спиной, но не тот, не тот, не тот… — Лиди умерла, когда ему было семнадцать. Лина — через два месяца после неё. Через год погиб его лучший друг. А до этого он потерял ещё и отца, которого не видел всю жизнь и знал только четыре часа. Он сказал мне, что не собирается видеть, как ещё одни друзья гибнут. Повёл себя, как герой. Он и был героем. Я шмыгнула носом и даже не обернулась, когда мама приблизилась ко мне. Она оставалась за спиной, как тот самый бестелесный призрак, голос, которым она была в Мире Снов. — И я всегда просила Эда им не быть. Когда он отправлялся в Ловушку Исиды, я сказала, что уж лучше встречу конец света с ним бок о бок, чем буду жить в мире без него. Я знала, что смерть героев — напрасный подвиг, ведь кому-то после этой смерти остаётся жить без них. Я любила твоего отца, Эйприл. И люблю сейчас. Так сильно, что не могу его не ненавидеть за то, что он избрал героизм, а не семью. Мне его не хватает. Очень. — И поэтому ты сейчас с Ремусом. — Ядовитые слова сорвались с языка и хриплым облаком повисли в кадбещенской тишине. Я ощущала, как мама вздрогнула. И была уверена, что она сейчас отвела глаза, чтобы не смотреть ни на меня, ни на папину могилу. — Любовь — сложная вещь, Эйприл. Очень. Да, я люблю и Ремуса. Он был рядом со мной, он помогал мне, когда я лишилась всего, он всегда меня поддерживал. И я буду продолжать его любить, несмотря на тоску об Эде. Но, поверь, будь у меня малейший шанс вернуться в прошлое и не дать Эду погибнуть, я бы так и сделала. Я обхватила плечи руками и затрясла головой. Зачем она это говорит? Зачем?! — Лучше бы ты не возвращалась.***РИЧАРД***
— Ну что? — тихо спросил Ремус, когда мама вышла из камина. — Эйприл решила, что некоторое время поживёт с Молли, — ответила она отстранённым голосом. — Ей нужно многое обдумать. И хорошенько поостыть. Она медленно опустилась в кресло, устало коснулась лба и посмотрела на меня все ещё немного виновато. Я протянул руку и ободряюще сжал плечо. — Не злись на Прил, пожалуйста, — как можно мягче сказал я. — Чтобы она ни наговорила, она не со зла. Правда. Просто ей некоторые вещи тяжело принять. Мама вздохнула и прикрыла глаза. Сидящий рядом со мной Хьюго сделал глубокий и драматичный вдох и вскинул очи к потолку. — Зато ты принимаешь вещи слишком просто! — О Мерлин, Хьюго! — я повернулся к кузену с намерением огреть его по голове. — Хватит уже! — Да у меня просто в голове не укладывается! У меня! А я — твой кузен, а не ты сам! Да если бы мне сказали, что моим отцом на самом деле был кто-то типа помеси Лекса Лютора и Танатоса*, я бы из шока неделю не выходил! И ты тоже! — Для начала, я бы не понял, кто такой Лекс Лютор, — фыркнул я. — Перестань, Хью, я уже сказал, что это ничего для меня не меняет. Это вообще ничего не меняет. Если тебя это успокоит, могу побегать по комнате, заламывая руки. Хочешь? Вместо ответа Хью возмущенно сдул завиток волос со лба и откинулся на спинку дивана. Мама и Ремус смотрели на нас с тревожными улыбками, пока мама не встрепенулась: — Где мой брат? Я должна с ним объясниться… — Марс, оставь, — Ремус перехватил маму за талию и снова усадил в соседнее кресло. — Сириус сейчас в своей комнате, думает над своим поступками. Я поморщился. Пока мамы и Эйприл не было, во дворе дома разыгралась неприятная сцена. Началось все с того, что Сириус, практически одновременно с мамой, выбежал из столовой в кухню, а из неё — на задний двор. Ремус поспешил за ним. Между старыми друзьями вспыхнула нешуточная перепалка. Да что говорить, они орали друг на друга и ругались на чем свет стоит. Мы с Хью прятались на кухне, но ощущение было такое, будто они оба находились в одной с нами комнате. Ремус в принципе голос повышает редко, но тут Блэк его вывел из себя буквально с пол-пинка. Наверное, сказался стресс, который начался на крыльце у Роджерса и продолжился в столовой дома. В любом случае, слушать обоих было страшно. А потому самым странным было то, что Ремус в конце спора закричал Сириусу: «Иди в свою комнату и не показывайся, пока не осознаешь своё поведение, Блэк!», и тот подчинился. Протопал мимо нас, пыхтя зло и возмущенно, как подросток, после чего громко хлопал всеми дверями, попадавшимися ему на пути. Лицо мамы вытянулось, после чего она захохотала: — Ты отправил его в свою комнату? Его?! Сириуса! Ремус, ему тридцать пять лет, он двенадцать лет провёл в Азкабане, а ты отправил его в комнату! — Сквозь смех мама едва выдавала слова, но веселилась она от души, по крайней мере, на истерику похоже это не было. — У тебя воистину дар педагога! Недаром ребята говорили, что ты был лучшим профессором Защиты от Тёмных Искусств за последние годы! Отправить Сириуса Блэка в его комнату! Вальбурге такое не снилось! На картине на миг встрепенулась молодая бабушка, но, поняв, что её имя всуе упомянуто напрасно, повела плечами и углубилась в чтение. Отсмеявшись, мама со стоном сползла в кресле, вздохнула и задумалась. Думала она не долго: щелкнула пальцами и позвала Честу. — Принеси две бутылки шерри, два стакана и звукоизолируй все крыло, где спальня Сириуса, чтоб подслушать было невозможно, — сказала она эльфихе и выпрямилась подобно истинной леди. — Настала пора Блэкам поговорить по-семейному и по-серьезному. — Марс, — Ремус осуждающе покачал головой, но мама только руками развела: — Рем, я же сказала: по-серьёзному и по-семейному. Боюсь, что без шерри и в твоей компании это будет труднее. Она подмигнула мне и стремительным шагом вышла из гостиной. Мы остались втроём сидеть возле незатопленного камина и переваривать произошедшее за день. Как ни крути, открывшаяся правда меня не то что бы затронула. По правде сказать, я испытывал даже облегчение, пусть меня немного и бросало в дрожь от мысли о том, что именно Жнец оказался моим отцом. Это было странно, это не укладывалось в голове, но почему-то было ощущение, что всё в кои-то веки правильно. Я помнил каждое обращение к себе. Дитя насилия, дитя теней, слова «Ты похож на своего отца куда больше, чем ты думаешь» и прочее и прочее. Злиться на маму я уж точно не мог. Можно подумать, от неё зависело хоть что-то. А уж то, что она подарила жизнь Эйприл, как когда-то отц… Эду, было вовсе чудом, за которое я был бы благодарен. Но и сестру я мог понять, для нее это была серьёзная встряска. Легко говорить «я бы», пока не окажешься на месте человека. Единственное, что меня немного пугало, так это то, что крохотная часть разума, которая не затыкалась с самого утра, говорила мне, что я мог бы из нового статуса сына Смерти извлечь свою выгоду. Хах. Мой внутренний слизеринец был всегда настороже. Погрузившись в свои мысли, я не сразу заметил, что в гостиной что-то переменилось. Во-первых, стихли все звуки, даже щебет птиц за окном. Во-вторых, в гостиной снова было четыре человека, хотя дверь и не открывалась. Ремус и Хьюго сидели, замерев и склонив головы, точно их выключили. По спине прыснул неприятный холодок. Я скосил глаза на сидящую в кресле. Она рассеянно поглаживала Тень, которая была единственным источником звука в затихшем мире, издавая громкое мурчание. Тонкие пальцы, прямая осанка, совершенно пустой взгляд голубых глаз с белоснежными зрачками, точно линзу налепили на яйцо. — Добрый день, Ричард, — промолвила Леотта. Честно говоря, за сегодняшнее безумное утро я порядком устал удивляться. Должно быть, поэтому я просто вежливо кивнул, продолжая сверлить её внимательным взглядом. — Здравствуйте, мисс Кин. Как вы оказались в моём доме? И что с остальными? — Люси рассказала тебе о моей фамилии? Какая предусмотрительность. Касательно твоего дома, то я, насколько я помню, сейчас у себя, мирно сплю и вижу сон. Присниться всем сразу я бы не смогла, но не волнуйся, твои опекун и кузен в полном порядке. — И зачем вы здесь? — Предупредить. — О Смерти? Пустые глаза вцепились в меня взором, от которого у меня возникло ощущение, будто меня сверлят изнутри. — Об этом советую тебе поговорить с Гарольдом. В конце концов, именно он сделал из тщеславного глупого мальчишки то, что сейчас мы называем Жнецом. Хотя я и вижу, что он сделал ход до того, как его сделала моя госпожа. — Госпожа? Судьба, я прав? — Какая догадливость. — У вас много общего, — я машинально потер глаза. Не знаю, как, но, видимо, Леотта это увидила и хмыкнула. — За бесконечные знания и провидение Один принёс в жертву глаз. Как видишь, я решила не размениваться по мелочам. Хотя иногда этот дар даёт сбой. К слову, хотела извиниться за то, что назвала тебя доппельгангером. Я немного поторопилась. — Поторопились? Доппельгангер — злой двойник человека, я читал об этом. Как я могу быть чьим-то двойником? Вы скорее ошиблись. — Я никогда не ошибаюсь. Но сейчас не о том. Я пришла поговорить о Люси. — Вовремя. Что с ней? Мы нигде не… — Ты обязан её найти. Произнеся это, Леотта торжественно умолкла. Я смущенно кашлянул и проворчал: — Я вам это и хотел сказать. Мы не можем её найти. Ни у Саммерса, ни у Роджерса её нет. — Ты плохо ищешь, — отмахнулась женщина. — К тому же я не сказала: «вы должны её найти». Ты должен. — А поточнее? — Я не могу, извини. Я недоверчиво на неё уставился, понимая, впрочем, что она этого не заметит даже. — Послушай, — она вздохнула. — Я знаю, что Люси сейчас очень плохо, и я знаю, где она… — Отлично! Почему бы вам её тогда не спасти? Или не сказать мне, где она! — Потому что я не имею права на вмешательство, — Леотта поморщилась и неопределенно помахала рукой. — Судьба очень недвусмысленно изложила свои требования, когда даровала мне предвидение. Невмешательство. Смотреть на то, что я вижу, сквозь пальцы, иначе я сама же сойду с ума, ведь многое предначертанное остаётся неизменяемым. Я не могу изменить того, что она сплела, а потому должна всегда оставаться в стороне. Быть прорицателем тяжело, Ричард. Но я могу дать тебе толчок, чтобы ты сам её спас. — Я уже сказал, я не знаю, где… — Ну так найди. Не наяву, так в Мире Снов. — Я и там её не могу найти, — угрюмо признался я. — Ты не искал, — Леотта фыркнула. — Держу пари, ты просто ждал её. А Люси сейчас во власти кошмара яви. Наверное. Гарольд сказал бы точнее, даже, скорее всего, через сон сумел бы её увести оттуда. Но я не доверю ему свою внучку. И тебе не советую доверять ему. — Почему? — спросил я, раздражаясь. У меня было стойкое ощущение, что Леотта хочет говорить, но не может, и потому мне приходится клещами тащить из неё каждое слово. — Мой возлюбленный тиран уже однажды покалечил нашу дочь. И привязал её к себе. Почти буквально. Я не дам ему сделать то же самое с малышкой Люси. Ты и сам не дашь. «Отстроит для Люси персональный загон в Мире снов. Закует в невидимые цепи, посадит в клетку пары дюжин сновидений, которые я не разыщу и за всю жизнь, даже если начну разбирать Мир Снов по камушкам…» — тихая навязчивая мысль, настойчиво гудевшая с самого утра в голове, снова оформилась тем, что меня пугало до тряски поджилок. Я могу никогда её не увидеть… — Я найду её, — твёрдо пообещал я. Леотта кивнула. — Куда же ты денешься? Спасибо, Ричард. Я поговорю ещё с твоей матерью, когда она будет в состоянии, о поведении Гарольда. Он не должен все испортить. — Он даже не найдет наш дом, — горячо пообещал я. — О нет, малыш. Это-то сделать проще простого даже невзирая на все чары и предосторожности Мариссы. Тем более, ему. — В любом случае, мы не отдадим ему Люси. — Молодец, — довольно щелкнула языком Леотта. — Это я и хотела от тебя услышать. И ещё. Не иди больше на глупые сделки со Жнецом. Твоя мать отделалась легко, потому что для него она сейчас практически бесполезна. Ты — другое дело. Ради Люси… Не лезь. — И не собирался. — Но соберешься. — Она поднялась из кресла и щелкнула пальцами. — О. Ещё кое-что. Передай кузену, что шпильки работают только в глупых фильмах, а замок слабый настолько, что можно его выбить хорошим ударом. — Что? — я непонимающе заморгал. — Пора просыпаться. — Эй, Рич, ты чего? Проснись и пой, солнышко, на дворе ещё день! Я вскинул голову — что было странно, ведь я сидел, и так её задрав и глядя на Леотту, — и слепо уставился на трясшего меня за плечо Хьюго. Тень растянулась на моих коленях и лукаво посмотрела на меня, единственный немой свидетель нашей беседы, которая, похоже, мне приснилась. Шея, по крайней мере, ныла так, будто я около получаса просидел, свесив голову. Хьюго косо усмехался. Ремуса в гостиной уже не было. — Ты чего это? Снохождением своим посреди дня занялся? — весело спросил кузен. Я недоуменно моргнул и резко встал. — А это, Хьюго, хорошая мысль. — Чего? — Я спать! — объявил я, подхватывая Тень. — Совсем упавший? — Нельзя терять время! Чем скорее я её найду, тем лучше! — Совсем упавший, — повторил Хьюго мне вслед. — Кого хоть будешь искать? — Люси, — ответил я уже из коридора. В спальне меня ожидал сюрприз. На прикроватной тумбочке стоял пузырек с чем-то чёрным и запиской. «Небось, «Выпей меня», — подумал я, беря в руки бутылочку. «На случай, если передумаешь. — К.Т.» — Ерунда какая, — проворчал я, убирая бутылочку в ящик. Я устроился под одеялом, притянул к себе кошку, вяло посмотрел на пустую клетку Мунина и начал думать. Мысли, как кузнечики, скакали туда-сюда, туда-сюда, от одного к другому, от мамы к Эйприл, от Эйприл к Эду, от Эда к Тоневену, от Тоневена к Леотте, от Леотты к Люси, от Люси к себе самому, от себя — снова к маме. И из-за этих скачков я не мог даже сосредоточиться ни одной мысли, потому что казалось, будто они разом голосят в голове. Тень мурлыкала. Мимо окна пролетел большой чёрный ворон. Глаза утомленно начали закрываться. Открыл я их уже на палубе. Звезда, знаменовавшая собой путь в Никогда, была куда ближе, чем прежде. Она сияла яркими холодными лучами, была уже величиной с мой кулак, но все равно казалась далёкой. Блики её света разбегались по белым парусам, отражённые от колокольчиков и серебряных подвесок, свисавших с рей и мачт, а сам корабль окрасился бело-серебряным светом. И только от исполинских раздутых парусов были тени, чёрные, глубокие… Но это был бы неверный ход. Равно как и привычный прыжок с фальшборта. Это был бы побег. Но я должен не бежать. Я должен искать. На мачте висел старенький радиоприемник. Обычно он играл на двух частотах: музыка, которая нравилась мне, и та, которая нравилась Люси. Недолго думая, я снял приёмник и покрутил ручку. Стрелочка забегала туда-сюда, сменив голос Клэптона шипением, а после — тишиной. Разве что что-то потрескивало в этом молчании, но я знал, что мне удалось поймать частоту Люси. Круто развернувшись, я зашагал к двери в капитанскую каюту. Тишина ничем не сменилась, а сама дверь оказалась не то что запертой, она была фальшивой. Ну конечно. На фрегате не было никогда капитана, ведь это был наш корабль. Но раз мы пассажиры, тут должны быть каюты, верно? Радио тихо взвизгнуло, когда я очутился около двери, ведущей в кают-компанию. Тёмное помещение, лишенное даже намека на слабенький источник света, формировало собственное убранство под моим взглядом. Я властно щелкнул пальцами свободной руки, призывая к жизни огонёк яркого холодного голубого пламени. Тени отхлынули ближе к стенам и углам, обнажив дверь. Я толкнул её и оказался в тёмном узком коридоре, больше похожим на вагон поезда. Справа от меня были двери… По крайней мере, там, куда дотягивался свет огонька. Двери в каюты были открыты. Радио молчало. Я зашагал вперёд, время от времени бросая взгляды в пустые каюты. Они появлялись, стоило мне на них взглянуть, и исчезали, когда я проходил мимо. Конечно. Для нас двоих всегда было достаточно палубы, мы никогда не думали о каютах, только знали, что они должны быть на корабле. В кромешной темноте и давящей тишине я продолжал идти по коридору, сжимая пластик радио. Двери вплывали в светлое пятнышко и исчезали одна за одной, одна за одной. Начинало казаться, что я топчусь на месте, просто сами двери двигаются мимо. Звук шагов тонул в тенях, отдаваясь едва слышным гулким стуком. Тишина начинала давить. Внезапно радио словно бы ожило. В потрескивающем молчании я услышал тихий и далекий голос: — Ты ведь меня найдешь, правда? Ты найдешь, я знаю… — Люси, — просипел я, лихорадочно поднося радио к глазам. — Люси! Я тебя найду! Ты слышишь? — Ты ведь меня найдешь, правда? Ты найдешь, я знаю… Сердце билось где-то в глотке, дышать стало чертовски тяжело. Я, словно загипнотизированный, пялился на экранчик радио, слушая одну и ту же повторяющуюся фразу. Как только голос Люси прозвучал в четвёртый раз, я встрепенулся и побежал. — Только не причиняй ему вреда. Он думал, что поступает правильно… Голос звучал чуть громче. Я мчался уже со всех ног, даже не глядя вперёд — мой взгляд приковала к себе пластиковая коробочка, из которой струился голос девушки. — Он думал, что поступает правильно… Он не хочет, чтобы… — помехи начали вмешиваться в частоту, мне пришлось сбавить шаг. — Мама… Он не хотел… Он просто нечаянно… Он не знал, что дверь на лестницу была открыта… Бой сердца отдавался уже на зубах. Я проклинал этот чертов бесконечный коридор, но голос становился все громче. И в нем я слышал слёзы. — Пожалуйста, вытащи меня отсюда… Прошу тебя. Я не знаю, слышишь ли ты… — Слышу! Люси, слышу! — закричал я набегу. — Я уже иду… Уже… Иду… Да чёрт побери! Огонь в руке вспыхнул ярче. Тени прыснули от меня прочь, обнажая дверь в конце коридора. Едва не влетев в неё, я остановился. Дверь вела в трюм. Почему она здесь? К тому же она была какой-то неправильной. Таких дверей не должно было быть на корабле. Я осторожно её открыл и понял свою ошибку. Никакой это не трюм. Это подвал. Я спускался по каменным ступенькам, когда моя нога, поскользнувшись, слегка уехала вперёд. Я посветил под ноги и наклонился. На ступеньках растекалась лужа крови. Миг или два я видел перед собой женщину, лежавшую на ступеньках и распростершую руки, из-под светлых волос по лестнице расплывалась кровь. Та кровь, на которой я оскользнулся. Я моргнул раз-другой, и наваждение пропало. Холодок пробежал вверх по позвоночнику и ударил ледяным молотом в затылок. Сдерживая дрожь, я аккуратно обошел лужу и спустился в самый низ. Всхлипы и тихое бормотание доносились разом из двух мест: из радио и темноты помещения. Недолго думая, я швырнул синий огонёк под ноги, он взорвался ледяным светом, окружив меня кольцом. Кривые тени издевательски заплясали на стенах, огонь освещал стремянку, старый велосипед, уставленную пыльными банками полку, крохотное оконце, коробки со старым барахлом, а за ними — светлые локоны. Едва помня себя от ужаса, я бросился к коробкам. Она сидела, уткнувшись в колени лицом. Маленькая, беззащитная, осунувшаяся… Прикованная длинной цепью за ногу к тонкой трубе, будто собака. — Найди меня… Прошу, найди меня… — Люси… Я упал рядом с ней на колени и попытался коснуться её, но пальцы прошли сквозь руки. Люси вскинула голову, открыв худое осунувшееся и побелевшее лицо. Глаза запали и покраснели, на щеке темнел, даже чернел уродливый синяк. Она широко распахнула глаза и протянула ко мне руки, но так же не смогла коснуться меня. — Вытащи меня отсюда! — горячо зашептала она. Глаза наполнились слезами. — Пожалуйста, Ричард, пожалуйста! — Вытащу… Я обязательно тебя спасу, слышишь? Люси, слышишь?! На груди стало тяжело, рот открывался, но я не мог произнести ни звука, точно в рот что-то набилось. Задыхаясь, я закашлялся и проснулся. И тут же вскочил, прогоняя Тень от своего лица, которая явно решила, что я лучше любой подушки. Меня трясло. Холодный пот струился по спине, перед глазами все ещё стояло заплаканное лицо, молящие глаза. Миг или два я сидел в постели. А после закричал: — Мама! Ремус! Кто-нибудь! Я выскочил из комнаты, точно за мной гналась толпа чертей, и помчался по коридору в крыло, где жили взрослые. На подлёте к комнате Сириуса меня словно головой в воду окунули — действовали чары Честы. Только у самой двери я услышал будто бы издали топот ног Ремуса, который с испуганным лицом приближался ко мне. Он открыл уже рот, чтобы спросить, почему я так вопил, но я уже распахивал дверь в комнату дяди. Вбежав внутрь, я оторопело замер и понял, что прямо сейчас в моей голове мыслей нет. Слишком меня шокировало то, что я увидел. Мама и Сириус сидели на полу, прижавшись плечом к плечу, смеялись и одновременно плакали, а на ковре вокруг них были рассыпаны чёрные красивые локоны мамы и тёмные отросшие волосы Сириуса. Дядя щеголял ныне короткой стрижкой, едва торчавшей во все стороны, мамины волосы были отрезаны по самые уши. Не замечая нас, они пели: — Волей провидения Надо мной земля, Лишь твое дыхание Оживит меня. Я поднимусь сквозь дым огня, Чтоб вновь стоять у фонаря С тобой, Лили Марлен. С тобой, Лили Марлен…* Мы с Ремусом замерли с открытыми ртами. Сириус, грустно смеясь, первым нас заметил и толкнул маму в плечо. Та глянула на нас и тут же обеспокоенно встрепенулась. — Что такое? Я захлопнул рот. Это было неправильно. Это было странно. Это было… Слишком. Я снова открыл рот и сложился пополам от хохота..........................
— Нет, — отрезал Ремус. — Но Рем! Она в подвале! Заперта! — в отчаянии вскричал я. — Сегодня Роджерс уже целился из ружья в Хьюго, — ответил крестный, пока я трясущимися руками подносил чашку сладкого крепкого чая к пересохшим губам. — И я не хочу, чтобы он на сей раз выстрелил. — Но Люси… — Ремус, действительно, — Сириус был на моей стороне. — Ричард прав, девочку нужно вытаскивать. — Это незаконно! Если он держит её в подвале, то нужно вызвать полицию или авроров, а не похищать её. — Ты говоришь с человеком, который двенадцать лет провёл в тюрьме. Вывести родную дочь из подвала, в котором её удерживает психопат, — не похищение, а спасение. — Мы должны сделать все правильно, — качал головой Рем. — Если мы просто уведем её из подвала, Роджерс будет в праве попросту вернуть её обратно. И все это будет законно с его точки зрения. Я не хочу её отдавать. — Чтобы отдать, нужно сперва забрать. — Но не так, Сириус! — Ты предлагаешь сложить лапки и ждать, пока в Министерстве очухаются и пришлют кого-то из какого-нибудь вонючего комитета?! Да у них там бардак! На всех уровнях! Они готовятся к чему-то важному, они даже моё слушание похерили дважды! А дело было резонансным! К тому же, представь, что случится, если то, что магл удерживает в подвале ведьму, получит огласку! Захотел возвращения семидесятых годов? Тут и Волдеморт не нужен, чтобы воскресли линчеватели и маглоненавистники! — Можем привлечь кого-то весомого. Дамблдора, Саммерса… — Только не Саммерса! — не своим голосом вскричал я. — Если он её заберёт, то мы Люси не увидим никогда! — Нужно брать все в свои руки, Ремус. — Нужно делать все по закону, Сириус. — Чихал я на него с высокой колокольни! — Как всегда, Блэк. — На кону жизнь ребёнка! — А то я не знаю! — заорал Ремус. — Если я увижу Роджерса сейчас, я сверну ему шею, Сириус! И никто из вас меня остановить не успеет! Люпин отступил к камину, тяжело дыша. Он прикрыл лицо ладонями. Мы с дядей и Хьюго переглянулись. Мама стояла, отвернувшись к окну и крутя в руках кулон. — После полнолуния, — глухо сказал Ремус. — Я не могу сейчас думать об этом связно, я готов уже сейчас мчаться в тот дом и разорвать Роджерса на мелкие клочки, зубами вырывать из его рук Люси, но это будет неправильно. После полнолуния… Пожалуйста. — После полнолуния, — твёрдо сказала мама и обернулась. В синих глазах горела решимость. — Обещаю, после полнолуния она уже будет у нас дома. Ремус прав. Мы сейчас все не в состоянии адекватно вести себя в присутствии Сэма. Синие глаза остановились на мне. Мама словно бы оценивала меня. Я спрятал взгляд в чашке. Не хотел, чтобы она увидела, что я думал об этом всем. Ведь я был солидарен с Ремусом от и до. Я готов был стереть Роджерса в порошок попросту от злобы и ярости, даже не для того, чтобы спасти Люси. Мама подошла к Ремусу и обняла его, уткнувшись носом в плечо. Крестный вздохнул, приобнял её в ответ, провёл ладонью по волосам и поморщился. — Ну и зачем? — Просто решила вспомнить, что значит быть пятнадцатилетней девочкой, — ответила та. В её голосе было нечто такое, что заставило взрослых отвести глаза. Хьюго пригладил собственные космы с таким видом, будто готов был откусить нос любому, кто приблизился бы к нему с ножницами. А меня все ещё трясло. День был ужасающе долгим и полным событий, но сон меня просто добил. Я отрицал происходившее, я словно наблюдал со стороны, больше стараясь оставаться хладнокровным, но это… Я не представлял, что было бы со мной, если бы меня заперли в подвале. Я сходил бы с ума, но я нашёл бы выход, наверняка нашёл. Яростью ли, тенями ли, но я бы выбрался, а Люси… Ох, Люси. Добрая, храбрая, глупая Люси, дала шанс человеку, который этого шанса не заслуживал, который посадил её на цепь, который бил её, мучил, который… Нельзя было оставлять её в одном доме с убийцей. Но что мы могли сделать?.. Остаток вечера и ужин прошли в тягостном молчании и сумбурной задумчивости. Никто не проронил ни слова. Ближе к ночи, оставшись один, я вышел в сад проветрить голову. Добравшись до края леса, я замер, глядя на едва видневшуюся среди трав тропку из белых камушков, ведущую через чащу к Свонбруку. Соблазн сорваться с места и вытащить Люси в одиночку из того дома был невероятно велик. Я был уверен, что сумею добраться, возможно мне бы даже удалось укрыть её в тенях, ведь однажды я уже прятался так вместе с Поттером. Но я не знал, надолго ли меня хватит. Что если я не сумею выбраться вместе с Люси? Что если она и идти-то не сумеет, а шагать по ночному лесу нам пришлось бы в любом случае. Деревья угрожающе зарычали ветром в кронах. Я вздрогнул и поежился. Когда-то давно искать девчонку в лесу в одиночку мне тоже казалось чертовски хорошей затеей. — Тебе стоит поспать, родной, — раздался за спиной голос. Мама стояла в дверях кухни, её силуэт чёрной тенью обрисовывался на фоне золотистого света, лившегося в прозрачный воздух ночи. — Вряд ли я сумею заснуть, — проворчал я. — Хотя бы попробуй, — мама приобняла меня за плечи, когда я приблизился. — Ночь обещает быть долгой. Тебе понадобятся силы. Мы посмотрели на небо. До восхода луны время ещё было. Ремус готовился у себя к страшной ночи. Остальные давно разбрелись по комнатам. — Молли не звонила? — спросил я. Мама покачала головой. Я вздохнул. — Если бы Эйприл была здесь… — Да, но… Что ни делается, все к лучшему, — отстранённо сказала Марисса. — Иди спать, мой хороший. Я кивнул и вяло поплелся наверх. Мунин уже сидел на шкафу и внимательно смотрел на Тень, которая гоняла по полу какой-то предмет. Сперва я даже не заметил, что это. Только когда это что-то ударилось об ногу, я соизволил обратить внимание. Это был тот самый пузырек с чёрной жидкостью от К.Т., который я днём нашёл у себя и спрятал в ящик. — Ну и что это такое, — буркнул я, поднимая пузырёк. Тень мяукнула с упреком за то, что я отобрал у неё игрушку. Я откупорил пузырек и осторожно понюхал его. И едва не выронил из рук. Чёрная жидкость пахла кровью. Взвыв от отвращения, я швырнул пузырек в мусор. Инстинктивно захотелось ещё и вытереть ладонь. Если оно вернётся, сожгу синим пламенем к чёрту. Я устало опустился на кровать, провёл руками по лицу и какое-то время просто сидел, глядя в одну точку. Какой гадкий день… С самого утра все шло наперекосяк. Сперва Роджерс, потом то, что устроил с мамой Жнец, истерика Эйприл, Леотта, ужасный сон… И абсолютное незнание, что я должен делать дальше. Я погрузился в сон в кои-то веки без сновидений. Я барахтался в эмоциях, в голосах и воспоминаниях, но меня окружала чернильная тьма, в которой не было видно абсолютно ничего. Отчаяние сплеталось с беспомощностью в тугой жгут гнева, и я тонул, тонул во тьме, ведь гнев был беспомощен, что и приводило к отчаянию. Я слышал голос Эйприл, обвиняющий и злой: «А может тебе вовсе не стоило рождаться?! Ты не Лафнегл, ты так, прибился!». Я слышал отчаянный зов и рыдания Люси: «Найди меня! Почему ты меня не ищешь? Почему?! Он делает мне больно! Больно!». Я слышал всхлипывающий смех мамы, которая бормотала сквозь напевы: «Я сожалею, что поступила так… Ты не должен был быть таким, но я не виновата… Не виновата…» И в этом страшном многоголосии под всеми другими словами едва угадывался тихий зов: «Я предлагаю тебе выбрать, Ричард. Выбери сторону. И если сделаешь верный выбор, я тебя щедро вознагражу. Просто выпей из пузырька. И я явлюсь к тебе. И дам тебе все, вплоть до мира, сложенного к твоим ногам…» — Ричард. Ричард, немедленно просыпайся! Ричард! Я отшатнулся от тьмы и открыл глаза. Над моей кроватью стояла мама с кривым древним канделябром в руках, в котором горело две свечи. — Поднимайся, одевайся и иди в гостиную, — тихо и резко приказала она и вышла. Оставшись один, я потряс головой, стряхивая остатки сна, после чего подскочил, как ужаленный, натянул свитер, джинсы и пулей выбежал вниз. В гостиной сонно моргали и качали головами Сириус и Хьюго. — Что за ранний-поздний сбор? — зевнул кузен. — Понятия не имею, — ещё более широким зевком ответил дядя. Я не удержался и тоже зевнул. На часах было два ночи. Что происходит?.. Мама вошла в гостиную и, окликнув Сириуса, швырнула в него маленький блеснувший в свете свечи предмет. Дядя машинально его поймал со звоном и развернул ладонь. Мы все трое уставились на ключи от машины. — Езжайте в Свонбрук и вытащите оттуда Люси, — твёрдо и тихо сказала мама. У меня внутри все затрепетало. — Марс, ты серьёзно? — спросил дядя. — Мальчики колдовать ещё не могут, а мне разрешат только через два-три дня. — Вы справитесь, — уверенно ответила она. — Почему ты передумала? — спросил я. — Я и не передумывала. Я пообещала Ремусу, что после полнолуния Люси будет в этом доме. Так что постарайтесь уложиться до утра. — Вы с нами не поедете? — подал голос Хью. — От меня пользы меньше, чем от мешка муки сейчас, — поморщилась мама. — Идите, ребята, не тратьте время. Луна не вечно будет полной. — Мам… Но… Почему? — я все ещё отказывался верить, что это не сон. В противном случае я испугаюсь. — Потому что я помню, что значит быть напуганной беспомощной девочкой, запертой в подвале и надеющейся на чудо и спасение, — тихо сказала она и посмотрела на брата. Сириус медленно кивнул и махнул нам с Хью рукой. — Идём, мальчики. Пора спасать принцессу из темницы.