***РИЧАРД***
Тёплый и ласковый ветер лениво колыхал многочисленные перья ловцов снов, казалось, что все стены в хижине чуточку подрагивают. Ветряные колокольчики, сделанные из кусочков разноцветного стекла, отбрасывали на старый ковёр и стены красивые и пёстрые пятна солнечных зайчиков, нежно позвякивая. Воздух полнился чудесными запахами цветущих трав и жужжанием толстеньких пушистых шмелей. В столбе солнечного света танцевали, искрясь, пылинки. Я с упоением вдыхал полной грудью волшебный воздух, ощущая, как счастье и покой разливаются по моим жилам, и выглядывал в окно. Из-за дерева с громким карканьем вылетел Мунин и, сделав круг почёта, опустился рядом со мной на подоконник. У меня в волнении забилось сердце. Дверь открылась, и я обернулся так быстро, что шея хрустнула. — Театрал, — Люси с улыбкой помахала в воздухе моей запиской. — Ты мог просто позвонить. Я заставил себя улыбнуться искренне и радостно. Мог бы. Но тогда я не увидел бы её. Не мог бы увидеть, появились ли на бледной коже новые синяки, не искусаны ли и не сбиты ли в кровь губы, не покраснели ли глаза от слёз, не появился ли во взгляде затравленный страх. — Мог бы, — я продолжал улыбаться, внимательно глядя на Люси. — Но я не видел тебя уже неделю. Прошла неделя с тех пор, как Сэм Роджерс забрал Люси с вокзала Кингс-Кросс. Неделю назад он сжимал хрупкие пальцы той, кого называл дочерью, рыдал и каялся, клялся, что никогда больше не причинит ей вреда, что будет её беречь, что после смерти Рейчел он сам не свой, но Люси не заслуживает того, чтобы он так с ней обращался. И прошла неделя, как Люси, добрая и храбрая Люси, уехала с ним, сказав нам на прощание, что она не может оставить Роджерса в таком состоянии. Она дала ему шанс. А я — нет. — Соскучился? — Карие глаза лукаво сощурились, на щеках вспыхнули розовые пятна. — Беспокоюсь. Мы все беспокоимся, от тебя ведь уже неделю ничего не слышно. А ещё, если бы я позвонил, я не смог бы угостить тебя выпечкой, — я кивнул в сторону корзинки, водружённой на стол среди рисунков. — Вот здорово! — Люси обрадовалась. — Тогда даже хорошо, что ты зашёл. От Честы? — А вот и нет, — я невольно рассмеялся. — От мамы. С тех пор, как она снова появилась, она только и делает, что печёт что-нибудь. Говорит, что в Мире Снов, и уж тем более в Пустоте нет вкусов, поэтому она решила снова познакомиться с пищей. Твой отец дома? — Нет, — Люси подошла и рассеянно взяла из корзинки здоровенное печенье с орехами. — Отец уехал по работе. — Пожевав и помолчав, она подняла на меня полный тревоги взгляд. — И хорошо. Ворона он, наверное, не оценил бы. У меня под ногами точно лёд затрещал. Мунин негромко заворчал за спиной. Люси с улыбкой протянула ему кусок печенья. Я машинально скользнул взглядом по её руке. Ни синяков, ни дрожи. Уже хорошо. — А почему ты не с мамой? И где Хью и Эйприл? И Ремус? Было бы здорово собраться снова всем вместе, — Люси быстро заткнула молчание бодрым голосом, поглаживая щелкавшего клювом Мунина. — Рем на работе, он вернулся в книжную лавку. Говорит, что так он хоть при деле, оборотней ведь больше не берут никуда. Мама сейчас с мистером Болком. Он уже неделю приходит к нам и запирается с мамой в кабинете Рема. — Зачем? — удивилась Роджерс. — Ну… Мама — первая, кому удалось выбраться из Пустоты дальше, чем в Мир Снов, — я повёл плечами. — Такого фанатичного блеска в глазах, как у Болка, я не видел даже у Эйприл, когда она описывала мне Пушка. А сама Эйприл и Хьюго заодно нянчатся с Клювокрылом. — Я думала, его давно забрали. — Да должны бы, но у Чарли сейчас какие-то неотложные дела. Говорит, что это сейчас важнее всего, что Фадж лично просил заняться этим. Вот и некого послать за Клювокрылом. Прил и Хью счастливы, они уже который день пытаются на нём кататься. — Не даётся? — Нет, конечно, — я прыснул. — У него гонора больше, чем у Малфоя. — Странно, что вы все так порознь, — рассеянно сказала Люси, стряхивая с платья крошки. — Семья снова вместе, а вы разбежались по разным углам. — Ну… Что поделать? — я развел руками, ощущая, что она, в общем-то, права. — Но у взрослых есть дела, которые надо делать и в которые нам не влезть. — Понимаю, просто… Грустно. — Да ладно. Скоро они все закончат, и мы остаток лета проведём все вместе, одной дружной семьёй. И мы все были бы рады, если бы и ты была частью этой семьи. Щёки Люси снова заалели. Я понял, что и как я сказал, и почувствовал, что начинаю краснеть вслед за ней. — В смысле… Ну, Ремус ведь предлагал бывать у нас почаще… Даже погостить… Всё лето. — Пожалуй, за всё лето я вам наскучу, — смущенно хмыкнула Люси и подняла на меня взгляд. — Поспорим? В её глазах была надежда, смешанная с лёгким страхом. Я чувствовал, что ей и вправду хочется уйти со мной, но она попросту не может. Но почему? — Посмотрим, — просто ответила она. — Люси, — я перехватил её руку, отбрасывая недомолвки и хождения вокруг да около. — Запомни, если что-то пойдёт не так… Что угодно… Беги к нам. Сразу же, без промедлений. В нашем доме тебя никто не достанет и никто не обидит. Хорошо? Люси медленно кивнула, стараясь не смотреть мне в глаза больше. До заката мы были в хижине Тони. Я сидел на старом столе, болтая ногами, Люси перебралась на подоконник. Она крутила в пальцах спицы и, наконец, улыбалась. Мы вспоминали наши сны. С самого марта я так и не прекратил водить её по разным волшебным сновидениям. Чего только не было в Мире Снов. Прошлой ночью мы гуляли по лавандовым облакам, фиолетовый оттенок которых был особенно ярок на фоне белоснежного, как лист бумаги, неба. Аромат лаванды был тонким, но ярким настолько, что казалось, будто подушка после пробуждения продолжает источать сладкий запах трав. А какие там были бабочки… Я мечтательно смотрел на потолок, по которому плыли лёгкие и нежные облака. Рейчел всё же успела зачаровать его перед смертью. Тихо подрагивали ловцы снов, трепетали на сквозняке листки бумаги. Под тихую и неторопливую беседу по венам растекался покой. Мы были почти что счастливы, я позволил себе забыться и расслабиться, стать беспечным, но тут… — Люси! — оглушительный вопль заставил нас всех вздрогнуть. Мунин, возмущенно каркая, сорвался со второго подоконника и вылетел прочь. — Люси, ты где?! Кровь отхлынула от её лица так быстро, точно переключили тумблер. Люси сбежала с подоконника, едва не свернув принесённый мной термос. — Уходи, — одними губами прошептала она, хватая меня за руки. — Бога ради, Ричард, уходи, прошу тебя! — Почему? — я от неожиданности даже соображать стал медленнее, но после понял. — Люси, я не уйду… — Прошу тебя! Нельзя, чтобы Сэм тебя заметил! — взмолилась она, сжимая мои пальцы ещё сильнее. В глазах было такое отчаяние, что я готов был отказать ей и выйти к Роджерсу демонстративно. Но повторный, куда более яростный вопль заставил мои колени дрогнуть. Люси напоследок сжала мои руки и выпорхнула из хижины Тони так быстро, точно её и не было. Разве что юбка светло-зеленого платья мелькнула среди деревьев. Я стоял и не мог заставить себя шевельнуться. Разве что тихое «цок-цок-цок» по деревянному полу и ненавязчивое дергание за штанину заставили меня медленно опустить взгляд. Мунин выжидающе смотрел на меня. — Нельзя было её отпускать, — тихо сказал я ворону. Тот нахохлился и выдал многозначительное «Да». На душе легче не стало. Меня подмывало нырнуть в тени и проследовать за Люси, узнать, что сделает или скажет Сэм. Но я уже упустил момент и сомневался, что Роджерс хоть как-то и что-то сделает не то. Я был уверен, что Люси его успокоила. «Приду завтра, — решил я. — Посмотрю на неё и заодно посмотрю, как она себя поведёт» Не сказать, что и это хоть немного меня утешило. Собрав корзинку, термос и две кружки, я позвал Мунина и вышел из хижины, настороженно прислушиваясь. Голосов не доносилось. Но и вечер стал уже не безмятежным, а тревожным. Чувствуя себя паршиво, я приблизился к стволу сосны, подумал пару секунд и решительно шагнул в её длинную тонкую тень. Я обещал маме и Ремусу, что не стану больше учиться у Смерти и что не буду использовать тени. Но то, о чем они не узнают, не повредит никому из нас. Тяжело удержаться от соблазна быстро добраться домой или просто немного побыть там, где меня не видят и где я ощущаю себя куда сильнее и способнее, чем я есть наяву. Мунин летел где-то рядом. Как и Тень, он видел меня, когда я шагал по сумрачному и невидимому чужому глазу миру. Болк объяснил, что волшебные звери и существа способны видеть вплоть до Изнанки. И даже то, что Тень — бродячая кошка, не отменяло этой способности. По словам Болка, каждая кошка особенная. Путь домой занял не больше трёх минут. Когда среди деревьев замелькали тёплые огни поместья, я выпрыгнул из теней и зашагал по тропинке прямиком к кухне. Стоило открыть дверь, и меня окатило брызгами молока. — Какого?.. — Эксперимент не удался, — смущенно засмеялась мама. — Извини, Ричард. Я обвёл взглядом кухню. Длинный стол был перевернут и отодвинут к стене, за ним сидел Ремус с волшебной палочкой наготове. Вокруг валялись черепки битой посуды и разливались лужи молока, воды и, кажется, варенья. Мама стояла посреди этого бедлама и неуверенно помахивала своей волшебной палочкой. — В этот раз у тебя почти получилось, — миролюбиво сказал Рем, постукивая палочкой. Черепки возле стола собрались в чашку. — Почти не считается, — проворчала мама. — Если мне не даются заклинания, которые изучают на первом курсе Хогвартса, то что я могу вообще? Я хмыкнул и поставил корзинку на тумбочку. Выбравшись из Пустоты, мама подрастеряла могущество. Всё тот же Болк сказал, что силы восстановится, но нарастать они будут крайне медленно, и маме все ещё нужна практика. В лучшем случае у неё пока что получалось взорвать что-нибудь, поэтому тренировались на посуде. Мама сердито вцепилась пальцами в кулон-ворон, висящий на её шее. Никто из нас не знал, сохранил ли Талисман свои магические свойства, но на всякий случай мама не снимала его. Она говорила, что слишком через многое она прошла с этой волшебной побрякушкой. — Ричард, за стол, — скомандовала она. — Вингардиум Левиоса! Наполненный водой стакан оторвался от столешницы тумбы и медленно поплыл вверх. Вода в нём колебалась едва-едва, что было безусловным успехом. Однако, достигнув высоты пары футов, стакан задрожал и лопнул в воздухе. Я поспешно нырнул за стол к Ремусу, спасаясь от осколков. — Твою налево! — в сердцах воскликнула мама и тряхнула волшебной палочкой. Сноп искр сорвался с её кончика и начал метаться по кухне, пока не был отбит в сторону окна резко открывшейся дверью. — Ого! — Хьюго присвистнул, окидывая взглядом кухню. — Я шёл на звуки взрывов и брани, но, если честно, не ожидал такого. Тётя Марс, чем вам чашечки-то не угодили? Мама хмуро помахала рукой в воздухе, дескать, ну его всё это, и вздохнула. Ремус и я выбрались из-за стола. — Полагаю, на сегодня можно закончить, — сказал крёстный, поднимая палочку и медленно-медленно обводя ею кухню. Осколки начали шустро сползаться друг к дружке и собираться в целую посуду, вода, молоко и прочие жидкости исчезли, стол вернулся на своё законное место. Мама завистливо вздохнула. — Ничего, скоро и это получится. Мы с Хью весело переглянулись и уселись за стол, на котором уже возникли заварочный чайник и клубничный пирог Честы. — Где ты потерял Эйприл? — спросил я, разливая чай по собранным кружкам. — Она так эпично шмякнулась с крупа Клювокрыла в лужу, что ускакала в душ и сидит там уже минут тридцать, — ответил кузен и отрезал себе здоровенный кусок пирога. — И нет, она ничего не сломала и не вывихнула, иначе её ор ты услышал бы в Свонбруке. — Кстати о Свонбруке, как там Люси? — встрепенулся Ремус. Я помрачнел. Мама и крёстный обменялись встревоженными взглядами. — Неужели что-то не так? — Не знаю, — честно ответил я, чувствуя кислый привкус на языке. — Сперва всё было хорошо, мы весело болтали. А потом явился Роджерс. Вернее, не явился, а просто позвал Люси, но она так перепугалась, что умоляла меня не показываться ему на глаза. А потом просто убежала. Всё паршиво и не понятно, в общем. Над столом повисла тяжёлая тишина. Каждый думал о своём. — Но ты же напомнил ей, что в нашем доме… — начала мама, но я кивнул раз, другой, третий с такой досадой и негодованием, что боялся, что голова отвалится. — Она отказалась? — Нет, но и не согласилась, — я вздохнул и запустил в волосы пальцы. — Я ничего не понимаю. — Тут одно из двух, родной, — деловито сказала мама. — Либо Люси считает, что она справляется, и не хочет нас в это вмешивать, либо она не справляется и не хочет подставлять нас под удар. — Либо стесняется сказать, что всё плохо, — вставил Хьюго. — Либо боится, — подчеркнул я и посмотрел на взрослых. — Неужели мы не можем ничего сделать? — Ричард, все наши волнения и тревоги основаны на догадках, даже не на словах самой Люси, — покачал головой Ремус. — Мы можем ошибаться. И я очень хотел бы ошибаться, но пока сама Люси не скажет… — А она не скажет, — буркнул я. — Она не говорила, что у неё талант ясновидения, пока её не скрутило посреди гостиной очередным видением, она до сих пор нам не жаловалась на отца, неужели что-то должно поменяться? — Рано или поздно все доходят до предела, — тихо ответила мама, глядя в кружку. — Но иногда это происходит слишком поздно. И тогда либо кто-то сходит с ума, либо кто-то страдает. Теперь все испуганно смотрели на неё. Мама же моргнула, встрепенулась и неуверенно улыбнулась. — В любом случае, на твоём месте, я бы завтра сходила и проведала Люси. И повторила бы своё приглашение. И, если что, мы с Ремусом всегда готовы. Да, Рем? Крёстный что-то неопределённо промычал. У меня в желудке точно угри извивались от тревоги и непонятного чувства страха. А ещё меня невероятно бесило быть беспомощным. Но что я мог сделать? Ночью прокрасться тенями к домику в Свонбруке и проверить?.. Дверь распахнулась так резко, что косяк затрещал. — Всем привет! — благоухающая мылом Эйприл подлетела к холодильнику, достала из него пакет молока, отпила прямо из упаковки и поставила обратно. — Всем пока! Хлопнув дверцей холодильника, она умчалась в подвал. — Эйприл! — возмущенно воскликнула мама. — Оставь, мам, — махнул я рукой. — Я уже четыре года воюю с её привычкой. Хьюго хихикнул в кружку. Мама закатила глаза, но ладонь Ремуса на её руке мгновенно примирила её с действительностью. — Как же я устал от этого Министерства, — пинком открыв дверь, в кухню вошёл Сириус. На ходу собирая чёрные длинные волосы в хвост, он подошёл к холодильнику и достал молоко. — Осталось всего одно слушание, — заметил я. — Не одно, а три, — поправил меня тот, выпивая молоко из пачки. — Я еще пойду судиться за опеку над Гарри. Но там недолго, благо, все стороны принимают единогласное решение, а после можно уже забрать его от Дурслей и съехать на Гриммо. — Ты здесь не останешься? — разочарованно спросил я. — Дом большой, места хватит всем. — Дом-то большой, а нам с Ремусом за всеми не уследить, — ответила мама. — Это ты у нас серьезный. А вот у Эйприл и обоих Блэков шило в ненужном месте. — Дядя показал ей язык. — Вот, что и требовалось доказать. Так что было сегодня, Сириус? — Прошло третье слушание, на котором ругались, на чём свет стоит, по поводу того, виновен ли я в том, что бежал из Азкабана, или нет, — Блэк изобразил хлопающих ртами судей и швырнул пустую коробку из-под молока в мусор. — А так же на нём решилось отправить Петтигрю в Азкабан. Собственно, насколько я знаю, его уже везут. — Так тебя признали невиновным или нет ещё? — приподнял брови Ремус. — Неофициально, — поморщился Сириус. — В таком случае, торжественный салют, тортик и «гип-гип ура» отложим до окончательного вердикта, — хмыкнул Люпин. — Ну вот, — одинаково разочарованно протянули оба Блэка. Мама улыбнулась, встала из-за стола и спустилась в подвал. Минут через пять она вывела оттуда ворчащую Эйприл, которая определённо не была довольна тем, что «прервали важный эксперимент». Я вздохнул. Люси была права. Семья снова в сборе, а мы прячемся по разным углам. Нехорошо это. Чаепитие шло своим чередом. Сириус предложил Хьюго отправиться с ним на концерт «Металлики» в Кардифф через неделю, когда отгремит последнее слушание. Хью признался, что «Металлику» никогда не слушал, чем вызвал у Сириуса что-то наподобие культурного шока. Дядя бегал по кухне, размахивал руками и перечислял любимые группы молодости, на которые кузен лишь качал головой и виновато улыбался. Разве что несколько песен Меркьюри и «Битлз» знает. Сириус, под наш общий смех, хватался за голову и клялся, что будет устраивать всем нам ежевечерний ликбез по классике рока. Под общее веселье я даже позабыл о тревогах, разве что где-то на подкорке сознания поселился маленький червячок, не дающей мне расслабиться окончательно. Я не мог не волноваться. Под благовидным предлогом мне удалось выскользнуть из кухни в гостиную, где я тут же протянулся к телефону. Дрожащие пальцы никак не хотели попадать по нужным цифрам, кровь стучала в голове так, что и гудков не было слышно. — Алло? — Добрый вечер, мистер Роджерс, — выпалил я, чувствуя, как сердце заходится в груди. — Позовите Люси к телефону. Пожалуйста. Роджерс что-то невнятно прорычал, но все же позвал дочь. Я сидел как на иголках, барабаня по столешнице пальцами и то и дело оборачиваясь. Почему-то казалось, что вся семья прямо сейчас стоит за дверью, припав ушами к замочной скважине. — Да? — вновь ожила трубка. — Как ты? — Рич? А… Нормально. Я… Всё хорошо. Правда. — Тебе не сильно попало за сегодняшнее? Сэм звучал очень сердито. — Нет, вовсе не попало, — Люси издала смешок, который даже не показался нервным. — Отец просто испугался, что я сбежала или что со мной что-то приключилось. Извини, если мы тебя напугали. — Кто кого ещё, — тихо пробормотал я, пытаясь найти хоть каплю лжи в её словах. — Скажи… Может, ты хочешь завтра зайти в гости? — Ричард, я не думаю, что это хорошая мысль. — Пожалуйста, — я наматывал провод телефона на палец и чувствовал, как он немеет. Но от волнения я даже не обращал внимания. Для следующих слов мне потребовалась вся моя храбрость. — Может, мы можем встретиться хотя бы у тебя? Я очень хочу тебя увидеть. На том конце трубки повисла тишина. Я даже проверил, не выдернул ли я случайно провод из аппарата. Но нет. Люси молчала. И это вселяло тревогу. — Да, в полдень приходи к хижине Тони, — наконец, нарушила молчание Люси. — Но, Рич, если Сэм узнает… — То что? — я схватился за её слова. — Мы с тобой друзья, что тут такого, если мы хотим видеться? — Я уже сказала, Рич. Отец волнуется, что я уйду. Ему тяжело одному. Не хочу заставлять его лишний раз переживать. «Твой отец сейчас в доме, в который ты отказываешься приходить», — чуть было не сказал я, но промолчал. На это смелости мне точно не хватило. — Тогда… До завтра. Не хочу заставлять Сэма нервничать. — Рич… — Да? Пауза. Нерешительная, полная шороха, точно чужие пальцы теребили провод у самой трубки. — Вернёмся в Никогда?.. — Разумеется, — я невольно улыбнулся. — Может, даже сегодня ночью. — Было бы замечательно. Доброй ночи, Ричард. Передай привет остальным. — Хорошо. Доброй ночи. Какое-то время я сидел и смотрел на зажатую в руке трубку, истекающую резкими и короткими гудками. Было ощущение, что перед моим носом хлопнули дверью, не забыв хорошенько двинуть меня в лоб, а потом тихо извинялись через замок. Паршиво. Я повесил трубку и вернулся на кухню. Эйприл уже не было, Рем сказал, что сестра снова вернулась в мастерскую. Взрослые вспоминали прошлые шутки, Хьюго подслушивал и лучился радостью — от отца он не собирался отходить ни на миг. Я бы присоединился, но мне нужно было поговорить с сестрой. В подвале было на диво светло, из-за бочек и ящиков доносились энергичные «х-ха!» и глухие постукивания. Я удивлённо приподнял брови — мне казалось, что Эйприл в одной из мастерских ваяет очередную вундервафлю. Шагнув в тень, я почти сразу же оказался возле сестры. На свободном пространстве между запасами еды и вина она к столбику привязала здоровенный мешок картошки и кружила вокруг него, вооружившись длинной палкой, обмотанной с одного из концов полоской старой кожи в качестве рукояти. Совершив немного неуклюжий, но потенциально красивый пируэт, она коротким и сильным рывком проткнула мешок, но по инерции начала заваливаться куда-то вправо. Когда сестра выровнялась, я всё же решил выйти из тени. — А я думал, ты уже не тренируешься. Сестра посмотрела на меня исподлобья и, тяжело дыша, откинула со взмокшего лба волосы. — А я думала, ты больше не шарахаешься по теням, как вор. — Похоже, мы оба ошибались, — хмыкнул я и присел на один из лежащих на полу мешков картошки — тех, что Эйприл ещё не успела пока покарать импровизированным мечом. Прил перевела дыхание и села рядом. — Ты помирилась с Мефисто? — Нет, и не собираюсь, — буркнула она. — Я тренируюсь для себя, если тебе это интересно. Должно же быть у меня хобби. — Или благовидный предлог, чтобы смыться с вечернего чая, — Эйприл мельком глянула на меня и тут же отвела глаза. — Да брось ты, я же вижу. Что не так? — Всё так, с чего ты взял, что что-то не так? — С того, что Хьюго не отлипает от Сириуса, а ты с мамой и пары часов не провела наедине за всё это время. — Все просто всегда жутко заняты, — проворчала сестра. — Ой ли? Семья снова вместе, разве это плохо? Я испытующе глядел на неё. Эйприл глубоко вздохнула и опустила голову. — Просто… — Она замешкалась, подбирая слова. — Твоя семья снова вместе. А не моя. — В смысле? — я немного опешил. Эйприл снова вздохнула. — Ну смотри. Сириус, когда не в Министерстве, всё время с Хьюго. Мама то с Болком, то с Ремусом, то с тобой. И все такие счастливые, что аж слов нет. А я себя чувствую прибившейся. — Эйприл, ты же знаешь, что это не та… — Мама больше не называет себя Лафнегл, она говорит, что она теперь «мисс Блэк», — продолжала Прил, не слушая меня. Кулак сестры со стуком врезался в мешок. — Она с Ремусом теперь и она Блэк, ты понимаешь? — Нет. — Они все делают вид, что отца просто не было! — внезапно воскликнула сестра. На её глазах навернулись слёзы. — Мама отказалась от папиной фамилии! Она отказалась от его памяти, будто в её жизни никогда не появлялся Эд Лафнегл. — Мама любила отца, и ты это знаешь, но он погиб много лет назад, — тихо сказал я. — Она просто пытается продолжать жить. Что плохого в том, что она счастлива с Ремусом? — Не знаю! — Эйприл обхватила плечи руками и начала раскачиваться из стороны в сторону. — Но тебе этого не понять. — Считаешь? — Ты рос с Ремусом. У тебя, считай, был отец, ты поэтому и радуешься, глядя на них. А мне неприятно. Потому что у меня не было никого. — А Молли? Артур? Остальной выводок Уизли? — Я испытывал двойственные ощущения. С одной стороны, мне было жаль Эйприл. С другой, казалось, что она разводит драму на пустом месте. — Они — не семья. Сложно быть членом семьи, когда эта самая семья едва помещается в доме. — Эйприл вытерла лицо рукавом и подтянула колени к груди. — Я надеялась, что, если мама вернётся, у нас действительно будет… всё иначе. Настоящая семья: ты, я, мама… Ещё и Сириуса почти что оправдали, шутка ли! Но по факту я себя чувствую просто посторонней. Лафнегл среди Блэков. — А как же я? — Ты больше Блэк, — пожала сестра плечами. — И всегда им был. — Блэк, не Блэк, но я всё ещё твой брат, — я приобнял Эйприл за плечи и притянул к себе. — И от этого ты уже никак не отделаешься. — Кто от кого ещё, — хлюпнула носом сестра. Я хмыкнул. — Вот что. Слушай меня внимательно. Ты — моя сестра. Единственная на всём белом свете. И никто у нас этого не отнимет. Да, мы росли порознь, да у нас с тобой разные понятия о том, с кем должна быть мама, хотя я был бы против, если бы она продолжала убиваться по отцу. Да, мы разные настолько, насколько разные вообще Уизли и Люпин. Но мы есть друг у друга. А главное — мама вернулась. На самом деле, как мы и мечтали. Она любит нас совершенно одинаково, просто ты, как и всегда, закрылась от остальных. Буквально. В этом подвале. И ты никогда не будешь прибившейся, Прил. Ты — самый главный Лафнегл нашей семьи, главнее просто не бывает. И я уверен, что мама помнит о папе. Хотя бы ты ей о нём напоминаешь — вы же на одно лицо. Поэтому попробуй выйти из подвала и просто побыть с ней… с нами. А то получается так же, как с Поттером прошлой осенью. — А вот и нет! — А вот и да. — Я серьёзно смотрел на Прил. Та немного понурилась и неуверенно пожала плечами. — Может, ты и прав. — Прав, конечно, — я крякнул, вставая с неудобного мешка. — Я всегда прав. А ты не слушаешь. — Очень скромно, мистер Лафнегл, — фыркнула Эйприл, легко вскакивая на ноги. — Как есть, мисс Лафнегл. Мы тихонько посмеялись. Я чувствовал себя так, будто камень с плеч свалился. По крайней мере, такого же напряжение, которое было за чаем, я уже не ощущал. — Ох, кстати, я ж зачем спустился! — я хлопнул себя по лбу. — У тебя не будет какой-нибудь занимательной игрушки? Типа того живого витража, который ты собирала всё той же осенью? — Зачем тебе? — удивилась сестра. — Я завтра снова хочу навестить Люси. Хоть настроение подниму, да и нужен повод, чтобы задержаться до прихода Сэма. Так есть что-то? — Я гляну, — задумчиво протянула Эйприл, потирая подбородок. — Думаю, у меня найдётся парочка интересных изобретений. — Серые с голубым глаза, казавшиеся в свете подвала тёмно-грозовыми, лукаво сощурились. — Хотя мог бы и не выдумывать мифический досуг, вы будете там одни, наверняка вам будет… о чём поговорить, а? — Ты точно больше не общаешься с Мефисто? — поморщился я, краснея. — Ты тактична прямо как он. — Эй, я же не сказала, о чём вы будете говорить, — весело рассмеялась сестра и вприпрыжку помчалась через бочки и коробки к мастерским, во избежание моего праведного гнева. Я метнул в неё картошкой. Судя по хохоту, промазал. — Будет о чём поговорить, — пробурчал я. — Тоже мне. Можно подумать, все такие умные, а я один дурак.....................
Люси засмеялась и потянула за тонкую ручку. Завертевшись, колесико остановилось около картинки пегаса. Машинка защёлкала, пришла в движение, перемещая линзы и цветные шарики на тонких изогнутых ножках в тонкие лучики света, бьющие из недр странной игрушки. По потолку и стенам замелькали разноцветные силуэты разноцветных крылатых коней. Я восхищённо качал головой. И как только Эйприл удаётся такое чудо?.. Сестра пыталась мне объяснить, потом махнула рукой и призналась, что Рем и Тонкс помогали ей довести эту штуку до ума. — Итак. Пегасы. Да или нет? — спросил я. Люси задумалась. — Нет. Не хочу. Это слишком банально. И это небезопасно, вдруг кому-то по лбу копытом прилетит. Я рассмеялся и потянул за другую ручку. По стенам поплыли силуэты русалок. — Ну это нечестно. Около Никогда и так есть русалка, — вздохнул я. Люси улыбнулась. — Не думаю, что ей нужна компания, она же всегда спит. — Она же малахитовая, — возразила Люси. — Она других русалок и не заметит, а для них она будет как огромная статуя. — А потом в один день она как откроет глаза, все четыре, остальные как перепугаются! — я изобразил ужас гипотетических русалок. Люси расхохоталась радостным смехом и повернула маленький рычажок. На другом колесе появилась картинка феникса. Машинка начала опасно жужжать и тарахтеть, из неё повалил дым. — Ой! — Люси испуганно отшатнулась. Я сгреб аппарат в охапку, чувствуя, как металл обжигает руки, и поспешно швырнул его за окно. Стыдно мне не было — Эйприл говорила, что на Фениксе он может взорваться, поэтому лучше от греха спасаться самим. За окном потянулся запах дыма, скрашиваемый ароматом мокрого леса. По металлу барабанили капли воды, наполняя шорохи леса и дождя ещё и шипением. Где-то близко грянул гром. Мы с Люси переглянулись и засмеялись от облегчения. — Прил тебе голову откусит, — сквозь смех сказала она. — Не откусит, у меня от неё же разрешение так поступить. — Так я и поверила! Мы продолжали смеяться, уже даже не над чем конкретным, просто так, просто нам было хорошо. Гром и молнии ничуть не расстраивали этого чудесного настроя. Они где-то там, а мы здесь, в теплом волшебном домике, по крыше которого мелкой дробью барабанит дождь. Хохочем без причины, держась друг за друга, и лишь желание перехватить тонкую ладонь подзуживало и заставляло желудок сжиматься. Внезапно Люси умолкла и встревоженно прислушалась. Я ещё продолжал веселиться и не сразу заметил тревогу подруги. Она же, как испуганный заяц, встрепенулась и сказала то, что я боялся услышать весь вечер: «Беги». — Ни за что! — рыкнул я, вскакивая на ноги. И Люси сделала то, чего я не ожидал совершенно. Она повернулась ко мне с искаженным злобой лицом и закричала гневно: — Убирайся немедленно, иначе ты меня никогда больше не увидишь! Дверь распахнулась с грохотом, в свете молний в проёме стоял истекающий водой Сэм Роджерс. Светлые глаза на осунувшемся лице горели яростным безумием. Я испуганно остолбенел, когда ощутил, как Люси с силой меня отталкивает и бежит к нему. Я отшатнулся к окну, едва удержавшись на ногах. — Отец! Я… — Прочь! — зарычал Роджерс, глядя прямо на меня. Тонкие руки легли на мокрые плечи. — Папа, пожалуйста! Ричард просто зашёл меня проведать! — Если он немедленно не сгинет, я этого молокососа выдерну за шкирятник! — взревел мужчина. Люси даже не смотрела на меня, стоя между нами и уговаривая Роджерса. Я сделал ещё один шаг назад костенеющей от страха ногой и почувствовал, что ступил в тень. Сумрак окрасил и без того серый вечер в чёрные тона. Я лишь видел, как Роджерс хватает Люси за запястье и волоком тащит из хижины. Отмерев, я помчался за ними, держась сумерек, царящих под деревьями. Нагнал я их только тогда, когда Роджерс притащил дочь к дому. Они стояли под дождём, Люси кричала что-то, Роджерс ревел в ответ. В миг ярости или же отчаяния Люси топнула ногой и выкрикнула что-то, что утонуло в трескучем рокоте грома. Но звук тяжёлой пощечины я услышал даже в тенях так ясно, будто ударили меня самого. Люси покачнулась, держась за краснеющее лицо. Гнев багровой волной всколыхнулся и накрыл с головой. Я в ярости вскинул обе руки, действуя по безумному наитию. Занесенная рука Роджерса конвульсивно дернулась и замерла. Я держал его тень, ломанную и чёрную, отбрасываемую от света кухонного окна. Я ощущал пальцами каждый мускул, каждую попытку вырваться из оцепенения, я чувствовал кончиками пальцев, как он, по сути, в моих руках уязвим. Я чувствовал, что могу сделать с ним все что угодно. «Знаешь, сколько в человеческом теле костей? — услышал я ласковый знакомый шепот. — И знаешь, насколько они, на самом деле, хрупки? Достаточно лишь усилия, а сколько боли…» Я испуганно вскрикнул. Перед глазами алым размытым силуэтом всплыл призрак Клариссы. Она торжествующе улыбалась. «Давай же. Одно маленькое усилие. Ты же можешь. Ты же хочешь. И ты не хочешь, чтобы он сам переломал хрупкие тонкие косточки твоей пташки, верно?» Я прижал кулаки к груди, ощущая, как отпускаю Роджерса. Кларисса радостно рассмеялась и исчезла в шорохе дождевой воды. Где-то совсем рядом вспыхнул белоснежный столб ударившей молнии. Как только мир вернулся ко мне, ни Роджерса, ни Люси на улице уже не было. Я стоял, будто молния ударила в меня самого. После чего развернулся и побрел домой. Я хотел бы войти в дом и разнести его по кирпичику. Забрать Люси, спрятать в тенях, отвести домой. Но боялся… Я боялся, что я действительно причиню настоящий вред Роджерсу. Не испугаюсь на сей раз, попросту не удержусь. Ведь он этого заслуживает, заслуживает, заслуживает! Нет… Я получил доказательства. Я видел все своими глазами. Я приведу сюда Ремуса завтра же. Мы заберем Люси. Заберем прочь от этого человека. И никто не пострадает. Я остановился посреди леса и схватился за грудь. Горящее желание свернуть ему шею было столь велико, что причиняло физическую боль. И это пугало больше всего. Я не столько хотел спасти саму Люси, сколько расправиться над Сэмом. Мне снова нужна была помощь… Очнулся я только тогда, когда ощутил, как по макушке и плечам барабанит дождь, стекающий с козырька дома. Я мало того, что добрался сюда, ещё и умудрился выпасть из теней и не заметить. Неужели мама и Ремус правы? Что если то, что я ими пользуюсь, на меня влияет? Я и раньше злился, и в ярости мог сделать или сказать что-то. И тогда я чувствовал, как тьма сама ко мне сползается и наполняет силой. Да. Но тогда я не мог её использовать. А теперь… Я вошел в дом, стряхивая с себя воду, насколько мог. Не сказать, что я сильно промок, но кроссовки можно было точно выжимать. Разувшись, я босиком пошлепал в гостиную. К моей радости, там сидели мама и Ремус, смеялись, держа в руках по кружке. — Понятия не имею, почему они мне поверили, — хохотала мама. — В смысле, амнезия — самое ленивое объяснение, какое я могла сочинить на скорую руку. А их больше озаботило, как я так очутилась на территории Хогвартса с бухты-барахты. — Знаешь, амнезия была самой любимой теорией «Еженедельника», когда они муссировали твоё исчезновение, — припомнил Рем. — После той, в которой я закопал тебя на заднем дворе, чтобы получить в распоряжение твоё наследство. Приступ веселья оборвался, когда они увидели меня. — Ричард? Что такое? На тебе лица нет. — Ремус тут же оставил кружку к двум другим на столике и вскочил на ноги. Мама обеспокоенно смотрела на меня из кресла. — Люси? — тихо спросила она. У меня слова встали колом, я сглотнул и едва гнущейся шеей кивнул. Родители переглянулись. — Ничего не говори, — сказала мама, поднимаясь и подходя ко мне. — Завтра мы все вместе отправимся к Роджерсам. Обещаю. Не знаю, как, но Люси мы вытащим. Даже если вам придётся лезть в окно, пока мы отвлекаем Сэма. — Марисса! — с упреком воскликнул Рем. Мама невинно улыбнулась ему и снова повернулась ко мне. В синих глазах горел испытующий интерес. — Что-то ещё случилось? — спросила она шепотом. Я помотал головой. Ком из горла пропал, но говорить не хотелось. Я боялся ей лгать, казалось, что мама видит меня насквозь. Порой она так на меня смотрит… Долго и пристально. Точно знает что-то. Может, что я не бросил тени, может, еще что… Но поэтому и врать ей я остерегался. Её пальцы потянулись к кулону, в глазах сверкнуло удивление, но, почему-то, она ничего не сказала. И тут до нас донёсся возмущенный вопль из библиотеки: — Я не собираюсь носить очки! Это было так внезапно, что я невольно рассмеялся, поперхнулся воздухом и сложился в кашле. Ремус положил ладонь на моё плечо, мягко похлопывая. Дверь открылась, в гостиную вбежала возмущенная Эйприл и демонстративно спряталась за диваном. — Не буду! — снова крикнула она степенно вошедшей Андромеде. — Эйприл, у тебя серьёзно упало зрение, ты читаешь с трудом, не говоря уж о твоих… — она помахала в воздухе растопыренными пальцами. — Железках. Если ты не возьмешься за очки, ты рискуешь ослепнуть! Здравствуй, Ричард. Ты как-то бледноват. Все хорошо? — А… Ага, — выдавил я, переводя дух. Эйприл увидела меня и нырнула уже за мою спину. — Рич, скажи ей, что никакие очки мне не нужны. — Меде виднее. — Предатель! — Прил, ты же не все время будешь их носить, — примирительно сказала мама. — Только когда читаешь или пишешь. И со своими изобретениями. — То есть почти все время! — взвыла сестра. — Не хочу! Ещё и уродливые подберете самые! Как у Плаксы Миртл! Я не хочу быть Плаксой Миртл! — На чердаке лежали очки… Кажется, они были дядиными, — мама задумчиво потёрла нос. Мы посмотрели на висящий портрет маминой родни, взиравшей на нас со стены. Сейчас на полотне только покачивался в отцовском кресле молодой Альфард, прикрыв глаза, пусть я и готов был поспорить, что он нас слушает внимательно. — Ты не против, дядя? — Мои очки при мне, а это главное, — лениво ответил портрет. — Да и что я, для внучатой племянницы пожалею пары стекляшек, которые мне не понадобятся? — Вот и славно, — хлопнула мама в ладоши. — Мы изменим их форму, как тебе подойдёт, и вуаля! — Будешь походить на умную, — неожиданно для себя сострил я, за что получил тычок от Прил и упрек в глазах крёстного. — Ай. Я, наверное, сбегаю за ними? Пока Меда здесь, сразу линзы нужные тебе сделают. — Точно! Линзы! Хочу линзы! — вскричала сестра. — Не выдумывай, очки это здорово, — отмахнулась Андромеда. — Уверена, они добавят тебе элегантности. Мама передёрнула плечами и поморщилась. Я поспешно ушёл на чердак. Слишком много живой энергии, я в ней тонул. Хотелось тишины. Рокот дождя был на чердаке слышен куда яснее. Гром уже не гремел, гроза шла на спад, но небеса продолжали выворачивать на мир ненастье. Я поднялся на чердак и щёлкнул выключателем. Свет не загорелся. Я нахмурился. Если бы у нас отключило электричество, Эйприл вопила бы во всё горло. Может, перегорели лампочки на чердаке? Все сразу?.. Я снова пощёлкал, но ничего не изменилось. Рука нащупала карманный фонарик. Искать по такой тьме старые очки в огромном захламлённом пространстве было чем-то из ряда вон, но за два минувших лета я, вроде как, видел их пару раз. Я лишь помянул недобрым словом заклятие Надзора, которое не дало бы мне приманить искомое. Шаря узким серебристым лучом по пыльному пространству, я медленно продвигался вдоль старой мебели, коробок и ящиков. «Ты — слабак» Я вздрогнул и замер на месте. Противный холодок пробежал по спине, объял плечи и плотно вцепился в мою шею. Густые чернильно-чёрные тени растекались вокруг белесого кружка света, но сейчас они мне не казались такой надёжной защитой. «Ты же знаешь, что ты мог» Мог… что я мог? Мог причинить боль? — Я — не ты, — дрожащим голосом ответил я темноте. «Ой да ладно тебе, полно. У тебя такой потенциал… Эту бы светлую голову да в нужное русло, да вот только сердечко слишком мягкое» — Не твоё дело. «Моё. Господин проявляет к тебе особый интерес. К тому же, ты отпрыск моей заклятой подружки. Знаешь, а ведь мы с тобой почти что родня…» Она, улыбаясь, вышла из-за стеллажа с книгами. Карие глаза светились красноватым отблеском. «Мы оба созданы этой мерзавкой, оба носим имена, данные ею, и оба влачим то существование, которое она определила», — звучал в голове её голос. Морозец от шеи двинулся к затылку, по позвоночнику же начал разливаться жаркий страх. — «Я так старалась упрятать её подальше и изменить всё это. А теперь, стараниями твоей мёртвой сестрицы, мои труды насмарку». Слово «мёртвой» прострелило меня ужасом, точно из ледяного ружья. Кларисса рассмеялась. «А что тебя так напугало? Ты будто призрака увидел» — Если ты что-то сделала… «Ах, боюсь-боюсь! — она прикрыла лицо руками и улыбнулась, глядя на меня сквозь пальцы. — Не переживай. Не трогала я твою маленькую сестрёнку. Пока что. Сын теней» — Кларисса засмеялась так, будто это была замечательная шутка. Я глухо зарычал от бессильной ярости. Кларисса восхищённо покачала головой. «Как ты на него похож… Я и не замечала, а ведь и правда. Похож…» — На кого похож? Что ты несёшь? Что с Эйприл?! «На отца. — Её слова мне были как удар кулаком под дых. — Злишься в точности как он. Если не веришь, можешь спросить мамашу. Уж кто-кто, а она знает всё о гневе твоего родителя. — Она снова хихикнула. — Что уж там, и мне попадало от него. Да-а-а… И ведь вправду, похож. Кто бы мог подумать?» — Что тебе надо от меня? Зачем прицепилась? «Я уже сказала. Господин проявляет к тебе интерес. К слову, он планирует навестить вновь собравшееся семейство. Как-никак, он тоже его часть. Ах, тебе не смешно? А должно бы. А пока что он просил меня передать тебе кое-что. В личном порядке, так сказать. В интимной обстановке» Она протянула ко мне руки. Я попытался отшатнуться, но не мог даже дёрнуться. Обжигающе-горячие ладони легли на моё лицо и притянули ближе. Кларисса приблизила свои губы ко мне и неожиданно выдохнула целое облако пепла. Я закашлялся и зажмурился, из глаз потекли слёзы, во рту сухим холодом стелилась сажа. Я выкашливал темноту, и она меня окружала. «Если ты решишься, он будет рад видеть тебя в своих учениках, — сквозь звон в ушах голос был необычайно далёким. — А пока этот подарочек. Он украл его у одной вашей общей знакомой. Так сказать, в благодарность за оказанную услугу и в награду за прилежание. Приятного просмотра» Лёгкие горели, казалось, во мне самом тлели угли, поэтому я и не мог остановиться, кашляя сажей и пеплом. Лишь когда немилосердная боль отступила, кашель начал утихать. Я упёрся руками в колени и рукавами вытер слёзы. И только тогда понял, что я не на чердаке. Меня окружала всё та же тьма. Бархатистая, как кусочек холодного угля. И только впереди она отливала серебром и глянцем. Заинтригованный, хоть и напуганный, я подошёл ближе. Серебро и глянец неуловимо зашевелились, и я увидел самого себя. Моё отражение, многократно размноженное в темноте, недоумённо уставилось на меня. Я осмотрел себя с ног до головы, но особых отличий от самого будничного отражения я не заметил. Разве что взгляд стал не столько настороженным, как я себя ощущал, сколько равнодушно-любопытным. Я склонил голову чуть на бок. — Ты только посмотри, — пропитанный едкой насмешкой голос вонзился в меня как нож в спину. — Совсем ещё мальчишка. Я обернулся, впрочем, без должного трепета или удивления. Я знал, кого я увижу — хватало лишь голоса. Но осознание не помешало внутренностям болезненно скрутиться от увиденного. В зеркальной глади я видел себя. Юным, почти шагнувшим на рубеж совершеннолетия. Скрестив руки на груди, мой двойник кривил губы элегантной насмешкой. Жестокой. Ядовитой. Презрительной. Заострившиеся скулы делали меня почти неузнаваемым по сравнению с мальчишескими чертами лица, что я видел миг назад в другом, нормальном отражении. И глаза… Мои, мои глаза. Две корки голубого льда, под которыми беснуется огонь притупленной ярости. Они выжигают из меня даже не душу — они выцарапывают, выворачивают наизнанку и в необъяснимой ледяной ярости выжигают меня самого. — Очарователен в своей пока ещё невинности, — лёгкий мазок губ изгибался в усмешке в самом уголке. — Неужели мы раньше были такими? Он (я?) повернулся к соседнему зеркалу. Снова я увидел себя. Себя, да. Но такого, от которого хотелось убежать. Прочь, прочь, лишь бы его не видеть. Даже горячая и обжигающая ярость первого двойника не вызывала такого ужаса. Равнодушие. Быть может, с холодным и отстранённым интересом, но все же равнодушие. Ледяные синие глаза не горят пламенем — в них скупо переливается пренебрежение, усталая насмешка высокомерия, будто бы всё и все в этом мире незначимы. Бесценны, потому как ничего не стоят. И при этой отстраненности, при этом равнодушном спокойствии прищура двух льдинок-глаз его манжеты, его рубашка в брызгах крови. Чужой, я готов был голову дать на отсечение, чужой. Аккуратные руки не сбиты в кровь, но багровые пятна, будто въевшиеся, темнеют на коже. Через лицо тянется уродливый кривой шрам, берущий начало от волос, рубящий пополам левую бровь, бороздящий впалую щеку и тянущий левый уголок губ вниз, так кощунственно нарушая безэмоциональную маску. Скользнув по мне ледяным, будто акульим взглядом, он лишь равнодушно дернул плечом. — Все с чего-то начинают, — тихо, но звучно промолвил он. — Зато какие у него перспективы стать нами! — непростительно живо после второго двойника, смеялся первый. — Или не нами. — А. Этот. Разочарование. — Тем не менее, мы не можем отрицать, что он есть. — Можем! Можем и будем! Второй лишь пожал плечами. Он был выше споров. А у меня самого, настоящего меня, смотрящего на них во все глаза, в горле застыл вопль. Это был не я. Кто угодно, кто-то похожий, но уж точно не я. Я отводил от них взгляд, но снова и снова натыкался на собственное лицо, которое было в отражениях, которое было одновременно и мной, и ими. — Нет… вы — не я! Вы — не я! — Конечно, не ты, — презрительно фыркнул первый двойник. — Тебе до нас ещё расти и расти, маленький невинный Ричард. — … Эдриан Лафнегл, — закончил второй. — Ты ведь ещё так себя зовёшь. А потому ты — не мы. — А потому ты и слаб. К чёрту. Если они — это я, но обретший могущество, то к чёрту это всё. К чёрту! К чёрту! К чёрту! Я развернулся и снова уставился на себя. Младше тех двух, но уже в глазах такая же ярость, какая была у первого отражения. Так же презрительно кривятся губы, я не мог отрицать, не мог… Крик разрывал лёгкие, но не шёл, попросту не шёл. За спиной отражения продолжали маячить мои двойники. Я сделал единственное, что мог. Резко рванувшись, я ворвался в одно из зеркал. Обе руки начали гореть огнём. Синим, холодным, но таким упоительно-успокаивающим. Я отдался ему, полностью, как когда-то отдавался теням, я позволял себя баюкать. Пока не ощутил, как шевелятся мои губы. — И ты! — говорил я против воли. — Ты, ты, жалкая пародия на волшебницу! Несносная, вечно сующая свой нос в чужие дела дрянная девчонка! Стоило прирезать тебя в том сне! Я распахнул глаза и вновь увидел чердак. Напротив меня стояла перепуганная Эйприл. А моя рука целилась в неё из раскалённого револьвера.