Танцуй со мной

      С утра голова тяжелая, все тело ломит, гудит. Не помню, когда я вырубился, но точно поздней ночью. Шея затекла от нескольких часов в неудобном положении, зато я понял, насколько неудобные кресла в новом авто. Разминаю кисти и верчу головой, чтобы хоть как-то привести себя в порядок, но становится только хуже.       Стоит мне выйти из машины, холодный утренний воздух наполняет легкие и даже расслабляет, ветер ерошит волосы. Солнце давно появилось из-за горизонта, а город уже сковали пробки. Теплый солнечный свет покрывает крыши домов и кроны деревьев, бьет в окна.       Но больница, в которую вчера привезли девчонок, по-прежнему остается для меня серой, безликой. Обыкновенное здание, наполненное болью, страданиями. От него так и веет негативом, который буквально ощутим.       Время посещения еще не началось, и мне в голову приходит мысль съездить за цветами. Ближайший магазин оказывается в нескольких кварталах отсюда и, в принципе, там не многолюдно, поэтому я захожу туда даже без капюшона.       От обилия букетов разбегаются глаза, но это все не то: практически восемьдесят процентов полок заставлены розами. Прохожу вглубь «оранжереи» в поисках чего-то особенного, но меня окружают нескончаемые розы разных цветов и размеров.       Это начинает раздражать. Неужели мой любимый человек не достоен чего-то другого, более живого, нежели этих чертовых роз? Провожу рукой по лицу, надавливая на веки, чтобы окончательно прогнать сон и подавить накатывающее раздражение. Когда, в последний раз, я чего-то не находил или не добивался?       Вибрирующий в кармане смартфон отвлекает меня от мысли поругаться с продавцом цветочного, и я покидаю помещение, ответив на звонок.       — Егор, я все разузнал, — голос друга вперемешку с хорошими новостями звучит отрезвляюще. Закрываюсь от солнца и сажусь в авто, потому что через два часа я должен явиться в офис. — Кое-что накопал на Кирилла и того кучерявого. Но этого, кажется, достаточно, чтобы сложить пазл и выйти на закачика. Осталось только прижать этих двух.       — Ну Кирилл, думаю, меня запомнил, — усмехаюсь, а в груди все наоборот сильно сжимается от воспоминания об этом мудаке. Все, что с ним связано у меня, связано с танцовщицей, а каждое произнесенное ее имя, пусть даже в голове, действует на меня как кирпич на голову. — Скажи, куда подъехать.       — Пока едь по своим делам. Сейчас отправлю группу захвата по одному адресу, и тебя, наверное, буду ждать уже в допросной, — отвечает друг, что-то громко печатная и с кем-то параллельно разговаривая. — И только без глупостей, Егорыч. Ладно?       — Да, до связи.       Выезжаю на лейбл. Из головы никак не может выйти мысль о том, что скоро увижу этих двоих. Очень интересно узнать, что они расскажут следствию. Но до меня не сразу доходит, что друг не упомянул других лиц, причастных к аварии, в которую попали девочки. Он просто ничего не выяснил или же сегодня я самолично придушу двух людей?       Все очень сильно напрягает, поэтому я миную лишние встречи и вопросы и сразу поднимаюсь в свой кабинет. Только я оказываюсь на его пороге, в дверь стучит Марвин и просит заглянуть к нему, когда я закончу.       Миша кого-то ждет. Он расспрашивает меня про аварию, про состояние девочек, но я и ответить ничего не могу, потому ничего не знаю.       — Ну и видок у тебя, — в шутку говорит Марвин и осуждающе поджимает губы. — Давай я помогу тебе чем. Совсем себя не бережешь. Хочешь, чтобы Дашка за калеку замуж вышла?       Скулы непроизвольно подрагивают. Друг настроен так оптимистично, и его поддержка очень ценна для меня, а я… я просто кретин. Очень боюсь потерять человека, но не могу убедить себя в том, что конец будет счастливый, никак иначе. Возникает пиздец какое огромное желание подвесить себя вместо боксерской груши: может, это наконец приведет меня в чувства.       Достаю из кармана телефон и открываю одну фотографию, а потом пересылаю ее Марвину.       — Я понимаю, что следовало бы купить это самому, но сейчас я должен быть рядом с Ней, — перевожу другу на карту нужную сумму. Миша все понял. Он расплывается в улыбке, искренней и одобряющей, и хлопает меня по плечу.       — А я говорил, что ты влип. Сегодня же смотаюсь туда, и, как сделаю, отпишусь.       На несколько секунд наши взгляды пересекаются, и я понимаю, что не один трясусь. Даже в темных, практически черных глазах проглядывается тоска. Друг ерошит волосы и отворачивается к окну.       — А ты сам не хочешь съездить? — спрашиваю я, прочитав все по выражению его лица. — Карине сейчас как никогда нужна поддержка. И как бы отец не любил ее, он не сможет дать ей ее полностью, в полной мере.       — Думаешь?       — Если у тебя не получилось понравиться ей однажды, это не значит, что ты снова облажаешься. В конце концов, ты обаял столько девчонок, что даже я рядом с тобой стремный какой-то. Ну же, Мих, — равняюсь с Марвиным и улыбаюсь, вспоминая времена, когда мы на спор клеили девчонок. А ведь тогда мы уже были популярными артистами! И страдали всякой хренью. — Вчера мне сказали, что девчонок, скорее всего, положат в разные палаты, потому что мест мало. Так что смело можешь дарить ей розы. Бери белые.       Друг что-то хочет ответить, но стук в дверь прерывает наш разговор. Мы синхронно разворачиваемся, будто отрабатывали этот «трюк» сотни раз. Наш гость — Тимати.       Удивленно переглядываюсь с Мишей, но он в лице не меняется, будто так надо. Друг кивает нам обоим на кресла у его стола, и это навевает некоторое чувство понижения в должности, но я с улыбкой воспринимаю этот жест.       Достав из кейса бумаги, Юнусов, протягивает их мне.       — Егор, я пришел извиниться, — он прочищает горло, но тут же начинает кашлять и достает из кармана клетчатой рубашки носовой платок.       — Не надо, я давно все забыл, — практически перебиваю его я, но даже от короткой фразы становится значительно легче. Тимати тяжело вздыхает и наконец улыбается, а между нами будто обрывается какой-то трос, все это время не позволяющий перестать строить из себя взрослых дяденек.       Мы все трое обнимаемся. Наш отец, человек, который дал воспитание и помог подняться на ноги, снова вернулся к нам.       — Я слышал, что произошло с Дашей, — вернувшись на свое место, тихо произносит Тимур. — С ней все хорошо будет, ты же знаешь, — киваю. — Она пришла в себя?       — Я только собираюсь ехать туда, но надеюсь, что да, — только сейчас вспоминаю про бумаги, которые мне протянул Тимати. — Что это?       — Black Star хочет подать заявку на участие в вашем танцевальном батле и готов предоставить свою площадку.

***

      К обеду приезжаю в прокуратуру, где работает мой хороший знакомый. На входе показав паспорт на пункте пропуска, прошу позвать капитана Волкова, но Макс сам спускается ко мне, и мы по длинному коридору идем в глубину здания.       У меня никогда не было приводов в полицию, но я почему-то сразу знал, что атмосфера в таких местах так себе. Проходя мимо кабинетов начальства, я не ощущаю ничего, но только начинаются допросные, меня пробирает озноб.       Возможно, именно сейчас я увижу людей, которые принесли в нашу с Дашей жизнь столько неведомой хуйни. Надеюсь, Максим и на этот раз не ошибся. Руки сжимаются в кулаки, и гнев во мне начинает кипеть еще у порога нужного нам кабинета. Эмоции накрывают меня с головой: приходится взять себя в руки, чтобы удержаться от мгновенного выбивания мозгов.       В кабинете нас уже ждут двое: Кирилл, я-ненавижу-этого-мудака, и кучерявый, которого я видел на ролике с камер наблюдения. Первый усмехается при виде меня. Держу пари, голова у него еще болит после знакомства со мной. А второй выглядит даже напуганным, будто Макс его пытал перед тем, как вывести сюда.       Мы садимся прямо напротив них за большой стол, и друг открывает папку с делом. Она довольно толстая, что удивляет, ведь он мне раньше ее не показывал. Отложив в сторону конверт с надписью «фото», Волков протягивает парням по листу и кивает, чтобы те ознакомились. Я тоже беру копию и быстро пробегаюсь глазами.       Неужели мы столько всего пережили? Даже не верится, что это все позади. Кладу лист на край стола, приготовившись слушать друга, и смотрю на сидящих напротив.       Кучерявый еще больше напуган, глаза бегают по комнате, пальцами он стучит по столу, от чего брякают наручники. Второй же, как и прежде, спокоен, даже слишком, и это напрягает. С каждой минутой мне все сильнее хочется ебнуть ему.       — Итак, Егор, перед тобой двое подозреваемых в перечисленных в постановлении преступлениях. Кирилл Мирович и Иван Матюшин. Оба они работают на Олега Смирнова, точнее, работали, потому сливали важную информацию о компании, пока их не прикрыли. На самом же деле, все куда интереснее, — Макс перелистывает несколько страниц и достает из файла трудовые договоры, а из конверта пару фотографий. — На самом деле, эти двое работают на сына Смирнова, Марка. Один охранником, а второй, скажем попроще, правой рукой.       Кирилл усмехается, и я понимаю, что речь идет о нем. Он кладет руки на стол, отчего наручники брякают, привлекя к себе мое внимание. Парень проводит языком по зубам и разминает шею, а выглядит это так, будто тот недавно вернулся из мест заключения, хотя, судя только по нашей последней встрече, я бы так не сказал.       — Помимо того, что Марк, благодаря им, знал о всех действиях своего отца и умело пускал это в нужное русло, так он еще следил и за тобой, Егор. После разрыва договора о „сотрудничестве“ с тобой, Смирнов прекратил всякое финансирование сына, так как наконец понял, что тот занимается ерундой и только разоряет его, а вот Карине явно была нужна помощь. Половина инвесторов ее бизнеса — подставные компании отца.       И все, что я успел надумать о Смирнове, превращается в прах. Значит, он и не думал лишать Карину бизнеса и вставлять палки в колеса — но и я ему был ни к чему. Пытаюсь все переварить, но ничего в голове не укладывается.       — Все, что происходило с лейблом и студией — дело рук Марка. Но младший только отдавал приказы, а руки марал Кирилл, то и дело подстраивая какое-то дерьмо. А Иван помог лишь однажды, и то под давлением. Более того, то, что произошло с Кариной и Дашей в клубе, а теперь и эта ужасная авария — естественно, тоже не случайность, но в последнем случае Смирнов младший перешел все рамки. Уничтожить тебя у него не вышло, и оставалось только сплавить сестру на тот свет, чтобы вернуть себе родительскую кормушку. И опять, Кирилл же ему и помог: поработал с тормозами Ауди. И что касается Ивана, так это он влез в Москва-сити в поисках договоров на покупку Дашиной студии, на заключение партнерских отношений с некоторыми компаниями и площадками. Марк бы придумал, как сделать так, чтобы они отвернулись от вашего лейбла.       В допросной — тишина. Мну в руках копию постановления, чтобы хоть как-то усмирить себя. Сердце — как отбойный молоток, а шум в ушах мешает мне сосредоточиться. Такое ощущение, будто во мне просыпается маньяк, жаждущий новой крови. Но эти двое меня не особо не интересуют, по сравнению с братцем Карины. Держу себя в руках, кусаю щеки, пока на языке не появляется металлический вкус крови.       И если за себя мне как-то не особо „обидно“, то Дашины слезы я простить не могу. Истерики, ночные кошмары, отчаянные крики и ссоры, из-за которых девушка на какое-то время отгораживалась от меня: эта сука должна в полной мере поплатиться за все совершенное дерьмо.       — Ну че, начальник, — первым голос подает Кирилл, нагнувшись ко мне и гадко улыбнувшись во весь рот. — Так и будем дальше сидеть?       И я не выдерживаю: перегнувшись через стол, хватаю парня за ворот полурасстегнутой рубашки и резко дергаю на себя, отчего тот больно ударяется о край стола и морщится. Никто не успевает опомниться, как Кирилл получает по лицу. Пихаю его обратно. Он, пошатнувшись, возвращается на стул и вытирает кровь рукавом.       Макс, ничего так и не сказав, лишь одергивает меня. Знаю, что не стоило так делать, но как эти мрази могут тут строить из себя королей, когда ничем не повинные девчонки оправляются после серьезной аварии.       Сердце больно екает, и с трудом сдерживаюсь, чтобы не схватиться за него, лишь фыркаю.       — Вы понимаете, что натворили? — наконец произносит Волков, обратившись к подозреваемым. Но я бы сказал, что к трупам, потому что мысленно я уже отправил этих двоих на тот свет. Достав из конверта фотографии, Макс раскладывает их перед парнями.       Это снимки с места аварии: Ауди, перед которой разбит в хлам и залит пеной, застывшие у авто помощники и врачи. Если хоть на одном фото я бы увидел девочек, клянусь, я бы убил Кирилла здесь же.       — Дату суда назначат, как удастся поймать Марка Смирнова. Но не сомневаетесь, приговор для вас уже выписан, — собрав все обратно в папку, Волков захлопывает ее и кивает конвою, чтобы те забрали парней. — Уведите.       Следом допросную покидаем и мы. По пути к выходу Максим просит пока сильно не распространяться, объясняя, что на брата Карины у него есть еще кое-что, и говорит, что о моем „срыве“ в допросной никто не узнает. Прощаюсь с ним, в очередной раз поблагодарив.       Марк, значит.

***

      Освободившись от всех дел только к вечеру, гоню на всех скоростях в больницу. Я взял из дома несколько вещей для девочек, а правильнее было бы вообще перевести их в хорошую клинику, но главный врач — давний знакомый Тимати, и тот настоятельно советовал оставить все на своих местах. По пути заезжаю за большим тортом и кофе, чтобы не заснуть за рулем. У гипермаркета я встречаю старушку, которая торгует цветами, и покупаю у нее большой букет, состоящий из лилий и еще каких-то выращенных на даче цветов.       Но уже слишком поздно, и дальше порога, к палатам, я пройти не могу. Охрана пропускает меня к лавкам, а когда тот отворачивается, я пробираюсь в кабинет дежурного врача. Тихонько стучусь в дверь, чтобы не привлечь внимания, и вхожу в комнату. Сегодня на смене средних лет женщина с высоким хвостом и в очках, в общем, из тех, кого обычно трудно на что-то уломать. Она только поднимает на меня глаза и, не глядя ни на сладкое, ни на букет, тепло улыбается.       — Тот самый Ромео одной из пострадавших в аврии? — голос ее звучит хрипло, даже очень, а по ней не скажешь. Киваю. — Ну присаживайся, мальчик мой, поговорим.       Ставлю на край стола торт, а букет кладу себе на колено. Женщина берет из стопки две тонкие тетради и открывает поочередно.       — Все нормально с ними будет, — наконец произносит она самые важные слова, и я выдыхаю, осев на стуле. — Если бы не железный корпус впереди стоящего авто, все могло закончиться куда плачевнее. Тем более, та, что была за рулем, значительно снизила скорость, виляя в потоке. Что смотришь удивленно? Это мне так гайцы сказали.       Ее смех схож с карканьем вороны, но сейчас он звучит даже приятно, потому что осознание главного не дает мне замечать мелочи и раздражаться.       — Какая там твоя? — тыкаю пальцем в тетрадь, где написана фамилия Даши. — Пятнадцатая палата. Там сегодня двух женщин выписали, а вторую родственники на ночь забрали, так что твоя девушка там сегодня одна, — что-то накалякав на обложке, врач встает и идет к двери, позвав меня за собой. — По коридору до конца, а потом наверх. Там тебе санитарки подскажут. Только долго не сиди, сам понимаешь, я и так иду сквозь правила.       Поблагодарив женщину, быстрыми шагами поднимаюсь на второй этаж, но теряюсь в палатах и на свет иду в поисках дежурных. Молоденькие девушки пьют чай, когда подхожу к стойке и называю номер палаты. А они, будто в курсе авантюры дежурного врача, молча показывают мне направление и до самой палаты провожают взглядами.       В палате Даша действительно одна. На кровати у окна, она лежит неподвижно, а теплый свет фонарей осел на ее лице. Девушка, как обычно, спит на боку, положив руку под подушку и закинув одну ногу поверх одеяла. Каштановые волосы собраны в косу, а на девушке моя футболка, которую я успел оставить после того, как девчонок привезли.       На тумбу кладу букет и встаю на колени около кровати, чтобы поровняться с Дашей. Ее рука теплая, даже горячая, и я ругаю себя за то, что думал увидеть холодное тело. Провожу большом пальцем по ладони, вырисовывая круги и не в силах нарушить тишину.       Я никогда не терял дорогих мне людей будучи в сознательном возрасте, а сейчас понимаю, насколько этого не хочу. В глазах встают слезы, то ли радости, то ли облегчения, и я не могу сдержать улыбки. Даша медленно дышит, еле слышно посапывая.       — Мой малыш, — шепчу, и кажется, что шепот разносится на всю палату. — Знала бы ты, как я переживаю. Нет ни секунды, когда я не думаю о тебе: о твоих глазах, звонком голосочке и о твоих шуточках, которые всегда почему-то в тему.       Провожу тыльной стороной ладони по щеке, убирая выбившиеся пряди волос за ухо, кончиком пальца касаюсь нижней губы. Обвожу сережку в ухе, спускаюсь по шее к оголенной ключице. Я так близок к ней, но и непомерно далек, что хочется кричать, но я терпеливо жду, когда смогу получить какой-то ответ от девушки.       — Ты мой маленький огонек, зажигалочка, сделавшая мою жизнь ярче и безбашеней. Только не угасай, ладно? Прошу тебя, держись, — голос срывается, и шепот превращается в скрип, а на простынь капают слезы. Но мое мужское начало совсем не кричит мне взять себя в руки и перестать ныть, как девчонка, потому что, блять, это совершенно другое. Да и я ничего поделать с собой не могу. Сильнее зажимаю в ладонях руку девушки и касаюсь каждого пальчика губами. — Когда ты поправишься, мы наконец улетим в Лос-Анджелес, как ты хотела. Проведем этот чертов батл и свалим, — кладу голову на кровать, не отпуская руку. — Мы с Юнусовым, кстати, помирились, и теперь у нас на одну команду участников больше.       Очень сложно держать себя в руках, осознавая, что человек рядом только физически и даже не слышит тебя. Несмотря на хорошие прогнозы врачей, мне все равно не по себе, особенно сейчас, когда приходится разговаривать в одиночку. Слизываю с губ соль и сильно зажмуриваюсь в надежде проснуться и увидеть здоровую Дашу. Но ничего не происходит.       — Не могу без тебя. Ты молчишь, и это сводит меня с ума. Лучше бы ты ворчала, истерила, кричала, что мне, в общем-то не очень нравится, но только не молчи… — продолжаю наблюдать, как подрагивают ее ресницы и улыбаться. Девушка хмурится во сне и постанывает, но мои поглаживания быстро успокаивают и отгоняют дурные сны. — Не понимаю, почему ты ревнуешь меня. Я ведь весь твой, целиком и полностью, здесь, сейчас и всегда. Ты злишься из-за Мелисон, потому что она мне написывает, а мне похуй на нее. Как и на Серябкину, и на нашу вторую танцовщицу, которая светила передо мной своей грудью, когда мы поссорились. По-хуй. Все равно. Наплевать.       Касаюсь своим носа Даши, трусь об щеку и касаюсь губ. Я так соскучился, хотя прошло совсем немного, и еле справлюсь с желанием крепко обнять танцовщицу. До хруста костей. Прижать к себе и не отпускать.       От нее пахнет лекарствами, а руки посинели от взятий крови. Любимые мною румяные щечки заметно втянулись, а под глазами потемнело. И все это за такой короткий срок.       — А когда ты вернешься домой, мы наконец выберем комнатные цветы. Надеюсь, ты не передумала заставлять ими лоджию, а то я уже пробил хороший магазин, — желание — говорить, говорить и говорить, но в голову лезут только глупые темы. Смеюсь про себя.       Когда Даша проснется, я сделаю все, чтобы в короткий срок забылась эта авария, чтобы малышка поправилась, чтобы эти мрази попали за решетку, и не важно, сколько сил и денег мне для этого понадобится.       А потом в отпуск — куда-нибудь подальше от Москвы, чтобы вместе проводить вечера и творить безумные вещи, чтобы кормить голубей и спускаться на сноубордах с гор. Чтобы просто делать это вместе и наслаждаться друг другом до того момента, пока нас тошнить не начнет от вечного "вместе" . А потом мы поругаемся, подуемся и снова будем счастливы.       — Мы будем счастливы, — повторяю это вслух, чтобы Даша знала, о чем я думаю. — Я люблю тебя, моя танцовщица.       Прижимаюсь губами ко лбу и прикрываю глаза, смаргивая оставшуюся влагу. Незаметно пролетели два часа, а за окнами уже совсем стемнело.       — Мне пора идти, но я скоро вернусь. Завтра, — в последний раз целую девушку и еле отрываюсь от ее руки.       Завтра я обязательно приду раньше, чтобы провести с Дашей как можно больше времени и все разузнать от лечащего врача. Кручу в руках смартфон, который купил для нее взамен разбитого, делаю селфи и аккуратно пропихиваю его под подушку.       Я не могу уйти: что-то держит меня в этой палате, но это не удивительно. Приходится пересилить себя, и я дергаю ручку, однако от шага в коридор меня останавливает любимый, но чертовски хриплый и практически неузнаваемый голос.       — Я тебя тоже люблю.