Танцуй со мной

      Я еще раз обхожу первый этаж дома подруги. Все осталось нетронутым с того момента, как мы с Кариной покинули это место и благополучно об этом забыли.       Когда только заходишь в дом, сразу в глаза кидается пушистое белое одеяло, лежащее у камина, и разложенные на нем целые яблоки и груши. Но, как оказалось, фрукты вовсе не целые, а с вырезанными на них сердечками и звездочками. Это одеяло должно лежать на неподалеку стоящем диване, но вместо этого там раскидана одежда Карины, а рядом стоит передвижная вешалка. Около дивана — неприлично дорогая бутылка белого вина и два бокала.       Барная стойка на кухне усыпана коробками из-под пиццы и контейнером для роллов. Они все пустые, думаю я, пока девушка не открывает холодильник, а на полках, без каких-либо упаковок, — пицца, роллы и в стакане смузи, который, кажется, мы тоже сделали вчера. Блендер, по-моему, пострадал больше всего: возле него, на той же стойке валяются пустые пачки из-под корицы, палочек корицы, пустая форма для льда и кожура лимона, апельсина и… Я поднимаю плоские, пахнущие ветчиной, коробки и нахожу под ними зеленые арбузные корочки.       Карина проводит рукой по лицу. Она достает из ящика большой мусорный пакет и скидывает туда все, что свалено в холодильник, а потом, взяв трубку локального телефона, набирает чей-то номер.       — Советую пройтись и по второму, там тоже не айс, — блондинка ставит пакет у стойки, протягивает мне новый и кивает на лестницу. — Собери там самое… А я пока позвоню в клининговую службу.       Не представляя, что ожидает меня на втором, но надумывая только самое худшее, медленно поднимаюсь по лестнице. Сердце готово выпрыгнуть их груди, особенно, после фразы Карины. «собери… самое…» что? Что такого могло остаться там?       Захожу в первую попавшуюся дверь и оказываюсь в спальне для гостей. Она тут единственная, помимо комнаты подруги, поэтому я сразу понимаю, кто тут побывал. Покрывало на кровати смято и лежит в ногах, подушки приставлены к спинке кровати. Песочный ковролин, ближе к двери, запачкан краской. Черной. Провожу пальцами по пятнам: все уже высохло, но пахнет также противно. Краски немного, но и не сказать, чтобы она была на каблуках моих туфель.       У кровати лежит мужской ремень, явно дорогой ремень — из последней коллекции Dolce&Gabbana, Егор недавно купил себе такой. Но Булаткин не мог быть с нами, ведь вчера у него был концерт, и это подтверждает множество фотографий и лейбл.       Может, это Кирилл оставил? Мне становится страшно от того, что происходило в этой комнате вчера, и я невольно тру синяк на запястье.       Чуть поодаль ремня, практически под кроватью, валяется наспех открытая, с разорванной кое-как фольгой, пачка презервативов. Я трясущимися руками проверяю содержимое — остался один «квадратик».       И просто сажусь на пол, прижавшись спиной к стенке и закрыв лицо руками. Неужели я смогла так поступить с Егором? Воспоминания о парне и теплых отношениях с ним действуют как кинжал в сердце, и я понимаю, что чего-то не хватает. На руке ничего не звенит — я потеряла подаренный парнем браслет. Как он этого не заметил?       Начинаю шарить руками по ковролину, под кроватью и нахожу заветное украшение среди покрывала, в складках. Облегчение. Но это чувство держится недолго: стоит только мне глазами наткнуться на презервативы, снова подступают слезы.       В спальню Карины идти нет никакого желания. Я увидела достаточно, чтобы закрыться в квартире с бутылочкой хорошего капитанского рома и подумать над своим «поведением». Щеки влажные от слез, и губы дрожат, но я собираю в пакет упаковку, еще кое-какой мусор, который нахожу под кроватью, беру ремень и возвращаюсь вниз.       Карина уже убрала одеяло в стиральную машину и поставила в мойку грязную посуду, а барная стойка опустела. Несколько мусорных мешков поставлены у выхода.       — Чего глаза на мокром месте? — вздыхает блондинка, скидывая мой мусор в общую кучу и вытирая ладони. — Мы ведь точно не знаем, что произошло, так что не надо воспринимать увиденное всерьез, Даш, — мы садимся на диван, и я кладу голову ей на плечо. Подруга приобнимает меня за плечо. — А сейчас — хватит жить прошлым и вспоминать все плохое, пожалуйста.       — Прошлым? Только не говори, что я должна радоваться настоящему. Настоящее — лишь миг, а про будущее ведь никто ничего не знает. Прошлое — это все, что у нас есть. Но ты права: пока ничего не разузнаем, не стоит накручивать.       — Тогда сейчас проваливай и встреться с Егором, вытащи его куда-нибудь, оторви от работы, — Карина выпихнула меня с дивана, и я повалилась на пол. Для ясности подруга легонько пинает меня.       — Егор уехал, — вздыхаю, поднявшись на ноги и снова потерев ноющий синяк, — он постоянно пропадает… последние недели две. Уезжает куда-то или торчит на студии. Еще и Серябкина активизировалась: одного совместного трека ей мало. Не нравится мне все это.

***

      После утомительной репетиции конкурсного танца, я снова приезжаю на студию и застаю Егора в танцзале. Ребята уже закончили, Максим и две новые девчонки, кажется, Лера и Оксана, переоделись, а артист отключает колонки. Я дожидаюсь его у двери, а потом мы вместе отправляемся на парковку.       — Сейчас заедем в круглосуточный автосервис, а домой поедем на такси, — Крид аккуратно выруливает на дорогу и, когда вливается в поток машин, кладет руку мне на колено. — Я уже договорился с мастером, он все сделает в кратчайшие сроки.       — Ты так и не нашел того, кто протаранил твой «Мерс»? — с надеждой спрашиваю я, потому что вижу, как напрягает парня эта тема. Но тот лишь отрицательно вертит головой. — Совсем ничего?       — На камерах видно черный джип, но никаких номеров, — тот пожимает плечами, сильнее сжимая руль и мое колено. — Марвин даже пошутил, что эта тарахтелка врезалась во что-то до моего авто, потому что видок у нее так себе: бампер косой, на дверях много царапин. Юрист лейбла сейчас ищет свидетелей, но просто не так много, чтобы о чем-то говорить. Я думаю, что скоро все встанет…       — Постой, ты сказал про черный джип? Просто «покалеченный» черный джип? — перебиваю его я, а у самой дыхание перехватывает. Неужели это та машина, которую я однажды встретила у своей студии? Я пытаюсь восстановить образ автомобиля у себя в голове, но выходит так себе, лишь смутные картинки.       — Да, а тебе это о чем-то говорит? — встревоженно спрашивает блондин, обернувшись на меня, но тут же кидает взгляд на дорогу и жмет на педаль тормоза — загорается красный сигнал светофора.       — Н-нет, — поспешно отвечаю я, сжав в руке край куртки. — Ничего, просто подумала… Н-неважно.       Мерседес сворачивает с главной дороги и въезжает в ворота большого здания автосервиса. На втором этаже расположен гипермаркет автотоваров, а на первом умещаются автомойка, сервис и несколько отсеков, оборудованных специально для «прокачки» автомобилей. В двух шагах — супермаркет.       Булаткин забирает с заднего сидения портмоне, кожаную куртку и помогает мне выбраться: у меня снова болит колено, ведь я на репетиции неудачно приземлилась и теперь прихрамываю.       Каждое прикосновение его теплых рук отзывается во мне ноткой боли, потому что я до сих пор не могу простить себе провалов в памяти. Хочется просто провалиться под землю.       — Не прикупишь пару сендвичей, пока я разбираюсь с мастером? — блондин произносит это таким тоном, будто хочет отправить меня подальше. Кажется, он знает что-то такое, во что не стоит посвящать меня. Но я не могу ничего поделать: Крид не расскажет, пока сам не захочет. — Мне с курицей.       — Хорошо.       Но мне понадобилось не больше пяти минут, чтобы схватить с полки первые попавшиеся коробочки с сендвичами и пробить их на кассе, при этом подгоняя нерасторопную продавщицу. Забрав наш перекус, я возвращаюсь в сервисный блок, но не спешу открыть дверь, услышав голоса парня и мастера.       — Ничего серьезного, несколько царапин и вмятин, мы быстро справимся, — спокойно отвечает парнишка, и я маленькое окошко я вижу, как он записывает что-то в тетрадь. — Только с краской придется повозиться.       — Я ведь принес образец той, которой уже подкрашивал «Мерс» после ужасной поездочки по грунтовке. Тем более, это делал ты, так что у тебя должны были остаться записи, — раздраженно говорил Егор. Он очень устал, и это видно невооруженным взглядом.       — Да с этим все понятно, я говорю про ту, которой заляпаны двери и бампер. Придется сначала все отполировать, чтобы убрать выступы и «волны».       — Какая? Чем заляпаны? — переспрашивает Булаткин, наклонившись к Гелендвагену и проведя пальцем по поверхности двери. — Фу, откуда она тут? — он трет пальцы друг от друга, а потом вытирает их протянутой мастером тряпкой. — Почти высохла, я бы и не заметил.       — Тебе лучше знать, откуда, — парень пожимает плечами. — Похожа на масляную, совсем недавно оказалась тут. Воняет ужасно, будто спирт смешали с коровьим дерьмом. — Егор подносит пальцы к носу и кривится. — Если подождать, ее можно соскоблить, она так отвалится, он от полировки все равно не отделаться.       Мастер не церемонится в выражениях, но как только я представляю себе этот запах, застываю, позабыв про то, что подслушивала их разговор. Черная масляная краска… на моих туфлях, руках, крае платья.       Зажимаю рот рукой, чтобы не закричать. Что же мы натворили?

***

Несколько дней спустя

      Во время обеда лейбл запихает, и все артисты собираются в кафе, чтобы подкрепиться. Дождавшись моего возвращения со студии после очередной репетиции выступления на конкурсе, Крид заказывает обед в полюбившемся мне ресторанчике. Он освобождает от бумаг свой стол, сгрудив все на подоконник, и расставляет контейнеры с корейской едой. Рядом ставит два стаканчика из « Starbucks».       Я снова появляюсь перед парнем убитой, еле стоящей на ногах. Мне так стыдно за себя и так неприятно ловить на себе осуждающие взгляды блондина, но я ничего не могу поделать: чем ближе выступление, тем больше времени танцоры проводят в студии. А еще ведь уроки…       Помогая мне снять олимпийку, Булаткин приветственно целует меня и прижимает к себе. Я так устала, что с трудом соображаю и просто обнимаю его в ответ. Он снова качает головой: наверное, сердится.       — Даш, может ты все-таки пойдешь в мою команду? — произносит парень, взяв меня за подбородок и осматривая со всех сторон лицо. Наверняка опять думает про мешки под глазами и впавшие щеки. — Ты превращаешься в скелет. Эта вечная работа тебя доводит.       — Егор, мы закрыли этот вопрос уже давно, — быстро отвечаю я, отпряв и рухнув в рабочее кресло певца. — Тем более, ты утвердил все, зачем что-то менять, — он усаживается напротив, а я разламываю деревянные палочки.       — Одна из моих танцовщиц сломала ногу, мне нужно хотя бы на временную замену кого-то найти, — Крид трет виски, а я закидываю ноги на край стола. Ему бы тоже больше отдыхать. — Даш, ну пожалуйста, ради меня.       — Егор, нет. Я не хочу опять ругаться, — залпом выпиваю полстакана кофе, но тут же морщусь от резкой боли в желудке, потому что не ела со вчерашнего вечера.       — Я хочу чаще видеться с тобой, но из-за работы это не получается, — не унимается Егор, — так мы больше времени будем проводить вместе, гораздо. Тем более, меня скоро месячный тур.       — Я так же буду пропадать на тренировках, и видеться мы чаще не будем, только на концертах. Даже репетиции я не всегда смогу посещать, знаешь же. Я не хочу смешивать работу и личную жизнь, — стараюсь не смотреть блондину в глаза, а он, наоборот, пытается поймать мой взгляд. — К тому же, я давно мечтала преподавать, столько шла к этому и потратила много сил, времени и нервов, чтобы осуществить свою мечту. У тебя все получается, почему я тоже не могу достичь такого? Остановиться на полпути — ни за что.       — На полпути? У тебя есть и студия, и ученики, которые в тебе души не чают, — кажется, он пожалел, что сказал это, поэтому отвернулся к окну. — Даш, так все будет намного лучше. Только придется прекратить преподавание, но это же мелочи, — Крид нервно улыбается, и это заметно. Не могу понять, почему он в таком состоянии и даже не пытаюсь, потому что не в силах сфокусироваться на мысли, которая давно просит внимания.       — Лучше? Кому? Тебе! Ты — эгоист! Вечные эти твои «хочу»… Хватит думать только о себе! Мне будет только хуже! — выпаливаю все на одном дыхании, но, закончив, поджимаю губы и опускаю глаза на сложенные на груди руки. — Все, Егор, — произношу устало, вздохнув, — конкурс через две недели. Я больше не хочу с тобой разговаривать на эту тему.       — Малыш, ты просто не понимаешь, что происходит, — тихо произносит Егор, потерев глаза. Он закрывает рот руками.       — А что происходит? — резко отвечаю я, даже не подняв глаз.       — Происходят ужасные вещи, Даш. Смирнов творит, что хочет… и он не остановится ни перед чем! — делая акцент на последней фразе, говорит парень. Снова этот бизнесмен. Я еле-еле отошла от мысли, что могла наломать дров, выпав из жизни больше, чем на сутки, а Карина только разобралась с фирмой, так этот урод снова дает о себе знать. Мне вовсе не стыдно думать так об отце подруги. — Так ты будешь у меня на глазах, я буду меньше переживать… — задумавшись, ловлю только обрывок фразы, но этого достаточно, чтобы понять смысл слов певца. -… Даша, я прошу тебя… если с тобой что-то случится, я себе этого не прощу.       — Неужели он может пойти на такое? — голос дрожит, а по щекам текут слезы. Столько боли в глазах Булаткина я еще не видела и больше не желаю. Парень кивает. — О Боже, — закрываю лицо руками, пытаясь усмирить наступающую истерику. Певец моментально оказывается рядом и обнимает меня, присев рядом. — Егор, мне страшно, — жмусь к нему, схватив за край пиджака. — Расскажи мне, что еще сделал этот ублюдок.       Слизываю с губ соленые слезы и прикусываю язык, почувствовав, что Крид напрягся и сильнее обнял меня. Он касается губами моего лба, сглатывает.       — Давай не сегодня, ладно? — смотрит на меня с надеждой на то, что я откажусь от идеи все разузнать. — Я приготовил тебе сюрприз. Доедай, и поедем.

***

      В машине мы проводим довольно долго, практически два часа, объезжая пробки дворами и наслаждаясь вечерним воздухом. Всю дорогу мы то слушаем музыку, а Егор и подпевает, то болтаем обо всем, что только приходит в голову. Но вскоре становится холодно, и Крид закрывает окна, чтобы я не замерзла. С заднего сидения я стягиваю плед, забираюсь с ногами и сильнее укутываюсь, пока печка не прогревает салон достаточно.       Гелендваген в полном порядке: вмятин на корпусе совсем не осталось, как и инородной краски, а знакомый мастер даже провел полное техническое обслуживание. Машина — словно только забрали с салона.       Наконец мы тормозим перед шлагбаумом трехэтажной закрытой парковки, и я, опустив стекло, тянусь к терминалу, выдающему пропускные карты. Булаткин паркуется в глубине колонн, под самой камерой. Он снова помогает мне выбраться из авто, подхватив под ягодицы, и мягко ставит на бетонный пол. Сама забота — и это лучшее, что есть в людях.       В лифте блондин нажимает на кнопку «тридцать три», и кабина взмывает вверх. Стенки стеклянные, что позволяет нам наблюдать, как земля в буквальном смысле уходит из-под ног. Егор держит меня за руку, завороженно наблюдая за погружающимся в сумерки городом. Тьма понемногу обволакивает серые здания, а они в ответ разгораются миллионами разноцветных огоньков. Городская зелень меняется в цвете с каждым сантиметром уходящего за горизонт солнца.       Я кладу руку на стекло, когда лифт проскальзывает двадцать первый, двадцать второй этажи, и Булаткин накрывает ее своей ладонью. Он всем телом прижимается ко мне, уткнувшись носом в мои волосы, и прикрывает глаза — его выдает отражение в стекле.       Когда, миновав оформленный в пастельных тонах зал ресторана, мы размещаемся за столиком у панорамного окна, солнце практически скрывается за высотками Москвы, и небо разливается теплыми красками: розовыми, нежно-фиолетовыми, оранжевыми и желтыми. Эти же цвета играют в вазе, в воде, в которую опущено несколько красных тюльпанов. Даже не открыв меню, блондин кладет книжку в кожаной обложке на винную карту и подзывает официанта. Молоденькая девушка, в шоколадного цвета форменном платье и с коротеньком кремовом фартуке, моментально оказывается у нашего столика.       — Бутылочку «Canti», пожалуйста, — кивает ей Булаткин, и та быстро записывает заказ в свой блокнот. Черканув что-то еще, девушка покидает нас.       Артист хочет, чтобы я стала частью его команды, и даже во взгляде видно, насколько. Но если у тебя есть мечта, к которой ты стремишься всю жизнь и которая очень близка, никакие обстоятельства (кроме самых радикальных) не могут помешать. Можно ли считать козни Смирнова позывом к действию, к смене устоявшегося мнения?       Нужно уметь и рационально мыслить, ведь никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Если ты посвятишь себя целиком и полностью делу, которым ты будешь гореть, — готовься к тотальному одиночеству. Никакая команда не заменит тебе семьи, и я сейчас не говорю о желании выскочить замуж за Булаткина. Да, у тебя есть воспитанники, но и они никогда не смогут в полной мере заменить семью. Если тебе приснится кошмар, ты сможешь поплакаться только своим сорока кошкам.       Но, с другой стороны, если ты займёшься карьерой на сцене, то очевидно, что это не продлится долго: очень уж быстро девушек из подтанцовки списывают в утиль, и после таких тяжёлых перегрузок твоих сил уж точно не хватит даже на преподавание, не говоря уже о участии в конкурсах и танцевальных баттлах.       Перед нами вдруг ставят два бокала, и официантка, придерживая бутылку из темного стекла накрытой салфеткой рукой, наливает вино. Остатки заката играют в бордово-фиолетовой жидкости.       — Это сладкое сухое, — поясняет Егор, когда я подношу бокал к носу и вдыхаю приятный аромат. — То самое, что тебе понравилось, когда мы были в Пензе.       Смело делаю первый глоток. Попав на язык, напиток начинает раскрывать все свои вкусовые качества, а послевкусие доводит до меня до еле сдерживаемого стона наслаждения. Булаткину «Canti» тоже приходится по вкусу.       — Родители, к сожалению, не смогли приехать, но они передали тебе маленькую весточку, чтобы ты не забывала о том, что они всегда нас ждут, — парень ненадолго сжимает мои руки своими, а потом вытаскивает из кармана телефон и кладет его передо мной. — Но и не только они по тебе скучают.       Тянусь к смартфону, когда Егор открывает «Галерею», но тот блокирует телефон. Наши пальцы сцепляются замком, а ладони касаются друг друга. Блондин криво улыбается, и этим выдает свое нервное напряжение.       — Но прежде я тебе кое-что расскажу. Это очень важно, — краска отливает от лица артиста. — Только обещай не переживать сильно, ладно? Сейчас все хорошо, и то, что было — лишь прошлое.       Киваю, но Крид еще некоторое время пребывает в нерешительности. И это действует на меня моментально: вот-вот разревусь.       — Результаты твоей медицинской комиссии, которую ты проходила на прошлой неделе, подделали, — ледяным тоном произносит блондин, крепче сжимая мои руки, но это совершенно не успокаивает. — Мы точно знаем, что это сделал Смирнов — вытрясли информацию из персонала поликлиники, — парень меняется в лице, когда замечает, как меня начинает трясти. — Если бы ты увидела заключение, ты бы сошла с ума. На снимке одной почки была раковая опухоль. Я просто не мог не рассказать — слишком много утаяно.       Я начинаю реветь в голос, не в силах более сдерживаться, и случайно опрокидываю практически пустой бокал. На скатерти растекается бордовое пятно итальянского вина. Подскочив с места, певец падает на колени у стула и прижимается ко мне. Я вздрагиваю от каждого нового толчка в груди и захлебываюсь слезами.       — Все хорошо, — как мантру повторяет Булаткин, поглаживая мое колено и целуя кончики пальцев. — Ты здорова, все хорошо.       Не могу взять себя в руки — накопившиеся переживания выливаются в истерику такой силы, что даже ураган «Катрина» позавидовал бы. Но Егор не отходит от меня ни на шаг и только шепчет-шепчет, и со временем я успокаиваюсь, прихожу в себя. Глаза покраснели, как щеки и нос, да и говорить внятно я еще не в силах, но мне и не нужно — все ведь прошло.       Крид поит меня горячим чаем, буквально запихивая в меня шоколад и фрукты. Солнце давно село, и зал ресторана освещают большие люстры и индивидуальные, установленные на столах, светильники. Мне приносят плед. Я усаживаюсь на колени к блондину, и тот обнимает меня, положив голову на плечо.       — Я бы хотел отложить свой сюрприз на завтра — хватит с сегодня, но это было бы неправильно по отношению к тебе…       Он наконец включает мне видеозапись, где Булаткины, мама и папа, рассказывают, как идут у них дела и показывают ремонт в комнате Егора, который они сделали специально для нас. Это занимает не больше пяти минут, но парень сразу же переключает файл, и на экране появляется мой родной город.       Первые кадры — вокзал, центральная площадь и набережная, а вскоре все плавно перетекает в городскую больницу номер двадцать, в хирургическое отделение. Отец… он появляется из операционной и, стянув перчатки, выкидывает их в урну и моет руки до локтя. На халате у него капли крови, видимо, операция была сложной, а лицо хмурое. Кадр перемещается в кабинет — все по-прежнему: те же цветы, те же картины и то же старенькое кожаное кресло. Папа перекладывает бумаги, а потом смотрит в кадр и здоровается со мной.       Милая Даша, моя любимая дочуля.       Ты прекрасно знаешь, как я не люблю все эти камеры, поэтому не задержусь тут надолго.       У меня все по-старому: работа кипит, пациенты, к сожалению, не прекращаются, но нам с нашими коллегами из Приморья удалось понизить уровень смертности на операциях и… Какого хрена я рассказываю тебе о работе?       Ты знаешь, что я сделал ремонт? Да-да, за те три месяца, что мы не выходили на связь, я содрал в гостиной эти чертовы розовые обои и заклеил зелеными — мне всегда нравился это цвет, в отличие от твоей бабушки — та еще женщина, жаба розовая.       И пса себе завел, как ты давно хотела. Порода — ретривер, только шерсть у него бело-черная, потому что купил щенка на блошином рынке, без документов. Зато игривый какой! Сгрыз новые туфли — морда ослиная! Гуляем мы в парке около поликлиники, там как раз открыли зону для выгула животных. Сталин носится как угорелый, когда мы приходим туда, а вот кошки его совсем не интересуют. И то хорошо — у меня есть время почитать новые медицинские статьи.       В общем, живу я отлично, только блинчиков твоих-то все-таки не хватает: сам пробовал, да пальцы обжог. Зараза!       Ну ладно, пойду я, а то рабочий день на сегодня закончился, а псина еще не гуляна. Ты только надолго так не пропадай, ладно, дочка?