Герой женского общества

В небольшом буддийском храме немноголюдного района Сеула собралось около двадцати человек. Все мужчины были в черных кожаных штанах и таких же куртках, и черный цвет был в данном случае не демонстрацией траура – в буддизме для этого используют белые одежды, - а данью воинской доблести того, на чьи похороны они собрались. Женщин было всего четверо. Сэй, спутница Серина, хозяина клуба «Пятница», стоявшего здесь же, рядом с ней, придерживала заметно округлившийся живот, стараясь бесстрастно относиться к происходящему, но её вечно жирно накрашенные чёрные стрелки немного смазались от срывающихся в уголках глаз слёз. Рэй стояла с Дэхёном, умудряясь не плакать, хотя в её жизни мастер Хан занимал важное место, она не могла себе представить, какой бы стала и чему научилась в жизни, если бы не встретила этого ушедшего в овеянное легендами небытие человека? На ней тоже были кожаные штаны, и никто не посмел сделать ей замечание по этому поводу. Атрибут золотых среди них надела девушка, но и двенадцать лет назад эта девушка была там, где ей быть не полагалось. Она была единственной ученицей, а не учеником мастера Хана. Последними, стоявшими рядом друг с другом, были вдова и дочь мастера Хана. Его сын, ещё в детские годы отданный в Шаолинь, чтобы смог вырасти грамотным и не разоблачаемым разведчиком, приехать не смог – ему ещё даже не сообщили о смерти отца из-за трудностей с донесением до него информации во вражеский стан. Юный Джонхан последний раз виделся с отцом больше года назад, пробыв около месяца в Логе для заключительных наставлений в учении золотых, после чего отправился внедряться в чужую бандитскую группировку. Даже если он узнает о гибели Хана, ему придётся сделать вид, что ничего не произошло, иначе он выдаст себя. К сожалению, тело мужчины, как оно есть, доставить с границы Пакистана было невозможно. Никаких ритуальных машин с морозильными камерами там было не найти, и всё, что сумели сделать – это сжечь его останки на месте, чтобы на родину вернулся хотя бы прах. На горном перевале их было всего четверо, отправившихся остановить очередную перевозку оружия в Кандагар, чтобы там прекратилась напрасная война ни за что, за интересы богатых мужчин в костюмах за тысячи километров от гибнущих мирных жителей, интересы нуворишей из далёких, благополучных стран. Но они попали в крупную засаду, кто-то выследил их тропу, по которой они обычно скрывались, и пришлось спешно отступать. Пули свистели повсюду, грозя смертью, и Хан пошёл последним, прикрывая тех, кого сам воспитывал и учил когда-то. Он не мог иначе, он не мог позволить закончить свою жизнь молодым раньше, чем это сделал бы он. Ему бы исполнилось сорок шесть лет, он был силён, здоров, крепок и быстр, но не так быстр, как пулемётная очередь, прошедшаяся по нему поперёк слева направо, в спину. Успел ли Хан перед смертью понять, что произошло? Шедшие с ним в ту минуту, немного впереди, не услышали от него даже вскрика или стона. Лео не позволил себе оставить тело учителя валяться в горах, и вернулся за ним под покровом ночи, чтобы придать огню и увезти пепел. Пятнадцатилетняя дочь плакала негромко, но надсадно. Мать её стояла, не шевелясь, не разговаривая, не дыша. Все ждали, когда войдут привезшие прах воины, сопровождавшие Хана в последнем задании. Траурный зал в белых цветах томился подготовленным для урны постаментом в центре. Намджун шмыгнул носом, вспоминая заветы наставников монастыря, словно то было вчера. Если бы не его здоровье, он бы до сих пор странствовал, рисковал, как и все, но теперь он не может быть бойцом, и он всего лишь инертный гражданин среди героев. От этой мысли было неприятно и тошно. Он не герой, он чахлый трус и слабак, он не может мчаться по скалам и пустыням, чтобы наказывать зло. Он не герой. Тэхён, с ровной спиной и стеклянным взглядом, смотрел перед собой, ничего не видя, и из его вечно загадочных и глубоких глаз крупными каплями лились по щекам слёзы. Ви был тем ещё плаксой, когда только попал в Тигриный лог, но мастер Хан привил ему мужественность, которая стала неотделимой частью каждого золотого, кто прошёл через его подготовку. Чонгук тяжело вздохнул, неизвестно о чём думая. Двери в зал открылись, но не возникло никакой суеты и обсуждений. С позолоченной урной в мощных больших ладонях, первым вошёл Лео, за ним шли Хонбин и Эн, с боевыми длинными палками за спинами, перекрещенными с тяжёлыми устрашающими мечами. У каждого на ремне виднелся свой знак, большие бляхи в виде морды тигра, собаки и массивной буквы «N». Рэй сосредоточилась на урне глазами, чувствуя, как не плакать стало тяжелее. Дэхён возле неё уловимо напрягся, стараясь смотреть на Хакёна или Бродягу. С Лео во главе они дошли до постамента и, когда урна была поставлена, преклонили перед ней колена, поклонившись праху и отойдя задом, не поворачиваясь к нему затылками – только лицом. В центр вышел Бан Ёнгук, специально прилетевший для выражения соболезнований и решения вопросов, возникших в связи со смертью мастера Хана. Конечно, как истинному наследнику правящего рода золотых прилететь полагалось бы Химчану, но находясь в международном розыске под кодовым позывным «Красная маска», он вряд ли бы избежал ареста ещё в аэропорту. - Мне печально приветствовать вас всех по такому поводу, - начал Ёнгук, собираясь с мыслями. Обычно речи ему давались проще, потому что можно было пошутить, съерничать или обронить пошлость, но теперь язык сковывала душевная боль и тяжесть невосполнимой потери. – Я знал Хана не лучше других, присутствующих здесь, но мне выпала честь быть с ним знакомым, и я благодарю судьбу, что этот человек в ней был. Больше двадцати лет назад меня, мальчишку лет двенадцати, представил ему, молодому и сильному воину, мой дядя Джунвон. Шесть с половиной лет назад не стало его, теперь нас покинул и Хан. – Гук сделал паузу, не смотря ни на кого, глядя под ноги и на сцепленные в бессилии руки. Он произносил не заученный текст, а слова, которые приходили на ум. – Золотые всегда приходили и уходили, сменялись новыми бойцами, погибали и редко доживали до старости – такова наша участь. В былые времена быть престарелым ветераном золотого воинства означало позор, означало трусость и бездарность. С тех пор мало что изменилось, и все мы знаем, что лучшие и храбрейшие – уходят первыми. – Несколько человек покосилось на Лео, потом подумало о Ёндже. Лео ничего не заметил, или сделал вид, но если бы не усилия ученого, то первым давно покинул присутствующих именно он, мужчина, ставший наполовину тигром. – Я не буду тянуть волынку, вы знаете, мне самому сейчас не очень хочется говорить, поэтому позвольте перейти к делу. Госпожа Хан, - Ёнгук повернулся к ней, - золотые полностью берут на себя обязательства по вашему обеспечению, вы ни в чём не будете нуждаться, и если вам что-то понадобится, вы должны будете позвонить мне в любое время дня и ночи, ничего не стесняясь. - Я буду рада, если наша дочь будет достойно содержаться, - скованным и промораживающим от задушенных эмоций голосом произнесла вдова. Боль скребла ей горло, но она умудрялась не ронять и слезинки. Ей было немногим больше сорока, ещё даже не показалась седина, но морщин за несколько дней пролегло больше, чем за все годы до этого. – Для себя мне ничего не нужно, я в состоянии позаботиться о себе, господин Бан. - В любом случае, мы всегда будем рядом и никогда не оставим вас. – Ёнгук посторонился от центра, видя, что жена мастера Хана, отпустив рыдающую дочь, приближается к урне. – Если вы хотите что-то сказать – прошу вас… Уступив место, Ёнгук, как и все остальные, был уверен, что сейчас на их голову обрушатся проклятья и призывы небесной кары. Как часто приходилась слышать о «мужских играх», никому не нужных подвигах, глупых и напрасных жертвах. Женщины срывались и кричали на банду, что она забрала сына, мужа, отца… Присутствующие затаились, смотря, как вдова мастера Хана любовно опустила ладонь на урну с его прахом. Она начала говорить, и все быстро поняли, что госпожа Хан обращается не ко всем, а к одному: - Ты подарил мне двадцать лет счастья и двух детей, мой дорогой муж. Ты подарил спокойствие и спасение многим людям, и твоя душа, я уверена, попала в такой мир, каким ты хотел видеть этот. Ты отдал себя людям, бескорыстно и смело. Ты заслужил покой, любимый. – Женщина наклонилась, поцеловав позолоту и, с сухими глазами, посмотрев на дочь так, что та тоже на несколько минут успокоилась, теперь уже обратилась ко всем: - Для меня не было большей радости, чем быть супругой этого мужчины. Я никогда не знала, увижу ли его вновь, когда он выходил за дверь, и в каком-то смысле одно моё мучение – безвестность, прекратилось. У меня осталась другая тревога – Джонхан. - Ёнгук насупился, предвещая, что сына потребуют выкинуть из золотых, чтобы у матери остался защитник, но госпожа Хан вновь удивила многих: - Я всего лишь женщина, и тревожиться я буду всегда, даже если мой сын станет ходить по ночным клубам или сидеть дома безвылазно, не отрываясь от компьютера. Мои тревоги – это не то, на что стоит оглядываться, ведь своими тревогами матери и жёны способны душить в своих мужчинах то сильное и достойное, без чего они не станут мужчинами вовсе. Долг, настоящий воинский долг забрал у меня мужа, но я горжусь, что сын пошёл по его стопам, что он не бросит дело отца и, кто знает, когда-нибудь завершит вашу миссию, выстроив из этого жестокого мира золотой и идеальный. Будь у меня десять сыновей и погибни из них девять на войне за правое дело, я бы отдала десятого, не стыдясь, что воспитала мужчин, а не бесхребетных животных. – Госпожа Хан поглядела на Рэй и Сэй, не останавливая на них глаз, но было ясно, куда метится её послание: - Любая, связавшая свою жизнь с золотым, должна быть столь же сильной, столь же самоотверженной и твёрдой, иначе она погубит и золотого в своём мужчине, и мужчину в своём золотом. Закончив, женщина ушла из центра в тень, к дочери, где стояла до этого. Она знала, что и урну с прахом ей не оставят, мастеров хоронили на Каясан, среди ступ, чтобы очередная душа превратилась в дух тигра. Лео, Эну и Хонбину вновь предстояло продолжить путь и отвезти останки Хана в монастырь. Церемония прощания, короткая, но торжественная, заканчивалась. Оставалось решить последний вопрос, и Ёнгук кашлянул в кулак, привлекая внимание: - Думаю, что дальнейшее и так всем ясно, но, условно, для формальности, следует сказать, что главным мастером-наставником по бою теперь является Лео. – Тот дёрнулся на упоминание о себе, сутулясь возле самых близких друзей. – Есть ли возражения у кого-то? – Гук обернулся по кругу, ища несогласных, но все лишь молча приняли это, как само собой разумеющееся. – Хорошо. Тогда, Лео, ты должен выбрать себе того, кто будет подменять тебя и того, кто в будущем, возможно, займёт это место. У тебя есть способный ученик, который сумеет овладеть навыками не в меньшей степени, чем ты сам? – Хонбин и Эн не могли быть наследниками этой должности, поскольку были ровесниками Лео, а приемник всегда назначался из поколения младше. Тэгун выхватил из ряда парней в чёрном Чонгука и указал на него пальцем. Даже вернув себе способность разговаривать, он редко ей пользовался. Чонгук округлил глаза, отшатнувшись назад, словно его ткнули в грудь не на расстоянии. - Я? Почему я? Я не лучше всех дерусь, есть Хосок и Сандо… - Ты дерёшься незначительно хуже них, - подошёл к нему Эн. – Но ты их моложе больше, чем на пять лет. Ты будешь следующим выдающимся воином, Чонгук, в этом не приходится сомневаться. - Мастер должен не только хорошо драться! – упирался парень. – Какой из меня воспитатель? Во мне педагогичности меньше ноля! Чему я научу мальчишек? - А в ком педагогичности больше? В Сандо? – хмыкнул Бродяга. – Чонгук, повеления старших не обсуждаются. - Лео, - подошёл к нему избранный им золотой, - назначь кого-нибудь другого, это такая ответственность… - Лео покачал головой. - Ты… будешь отличным наставником, - заверил он его, положив ладонь на плечо. Разбор полётов был окончен, и Ёнгук выдохнул, наблюдая, как великая троица выносит из храма урну, упакованную в металлический ларец. Пережидая некоторое время, участники прощания потянулись к выходу, постепенно, чтобы не создавать толчеи в проходе. - Три смерти за десять лет, - поравнялся с ним Серин, с привычным цинизмом профессионального убийцы измеряя смерти цифрами. – Неплохой счёт со старухой с косой, учитывая прирост в наших рядах, мы пока больше растём, чем убываем. Намджун! – подозвал он к ним третьего, зашагавшего с ними в ногу. Потяжелевшая Сэй шла чуть сзади, вытирая нос платком. Раньше она не была столь сентиментальной, но беременность подточила закаленные нервы бывшей любовницы Тэяна. – Слушай, Намджун, как видишь, численность боевого отряда немного пострадала, а я зачем-то застаиваюсь в стойле, хотя не растерял навыков и сноровки. В Сеуле сейчас тихо, вы с Хосоком и так приглядываете, мне незачем сидеть в клубе и увядать. Ты не мог бы взять на себя бразды управления «Пятницей»? - Я? – озадачился Намджун, не ожидавший такого поворота. – Да у меня и так бизнес… - Разве одно другому помешает? – Услышавшая их разговор Сэй, убрав платок, догнала Серина и схватила за руку. - О чём ты говоришь? Зачем ты хочешь отдать клуб Намджуну? - Чтобы оставить его в надёжных руках. - Для чего?! – прикрикнула девушка. - Чтобы ездить с друзьями на шашлыки из террористов, чего не ясного? - Ты с ума сошёл? Мы идём с похорон, и ты… ты строишь такие планы?! - Сэй, я прекрасно помню, откуда мы идём, и именно поэтому считаю, что мне не место в кабинете. - Ты не имеешь права так поступать со мной, Серин! – Она опять придержала круглый живот. – У нас скоро будет ребёнок, куда ты собрался?! - У Хана было двое детей, и ничего, - хладнокровно парировал Серин. Нет, он любил Сэй, и не любил причинять ей страдания, но он не умел бывать каким-либо, кроме жестокого и грубого. - Намджун, ты же откажешься? – с упованием посмотрела на него Сэй. Намджун не успел ответить. - Откажется он – найду других, - бросил Серин, пытаясь двигаться дальше, но возлюбленная вцепилась в него. - Ты останешься в Сеуле, обещай, что останешься! - Я не даю обещаний, которые не намерен исполнять. Я золотой, Сэй, и ты знаешь, что это значит. – Они стояли во внутреннем дворе храма, и снег там ещё лежал тонким слоем на земле. – Идём, не будем об этом. - Серин, я не отпущу тебя никуда! Ты мне нужен, мне и ребёнку! - Давай обсудим этот вопрос позже… - Когда ты уже решишь его с Намджуном? – Ёнгук отворачивался от неловкости. Неподалёку от них наблюдали картину Рэй с Дэхёном, невольные свидетели, проходящие мимо. Сэй расплакалась, видя непреклонность Серина, твёрдо решившего, что достаточно с него сидеть в безопасности. - Успокойся, Сэй, прошу тебя… - Останься в Сеуле, я умоляю тебя, Серин! Я люблю тебя, мне осталось два месяца срока, дождись появления на свет своего сына, ты же знаешь, что будет сын! – Она упала в ноги воину, рыдая и вытирая щёки, по которым потекла черная подводка. У Серина чуть не лопнуло сердце от её жеста. В положении, а потому требующая особой заботы, Сэй играла на его железных прежде чувствах, которые бы не дрогнули, не говори она сразу за двоих. Когда он почти сдавался, забывая о начинающейся договорённости с Намджуном, к нему пришло спасение. Госпожа Хан подошла к Сэй сзади и, схватив её подмышки, подняла на ноги, осуждающе посмотрев. - Встань! Твой мужчина – золотой воин! Не срами ни его, ни себя. При родах тебе от него проку не будет, для появления ребёнка он уже всё, что может мужчина, сделал! – Пристыженная вдовой, оставшейся не согнутой своей трагедией, хотя все видели и понимали, что любовь между ней и супругом была безмерная, Сэй стала приходить в себя. Серин, выдохнув, договорился созвониться с Намджуном позже и, обняв свою женщину, повёл её к машине. Рэй крепче сжала руку Дэхёна, прижавшись к его плечу. До выхода с территории буддийского святилища их точно не увидят папарацци, да и вообще в округе никого, специальное место выбирали, чтобы золотые могли съехаться без лишних глаз. Чуть впереди плёлся одиноко Шуга, сунув руки в карманы. Всё напоминало Лог, те давние дни, ту осень, обещавшую впереди целую жизнь. С тех пор изменилось так много! Она стала спецназовцем, Хосок женился, Лео прижил двух сыновей со спасённой персиянкой, имя которой Рэй случайно услышала в общих разговорах, мастер Хан погиб. Тот, кто научил её азам искусства боя, благодаря которым она крушила теперь и мужчин-борцов повыше себя. Жизнь так быстротечна, и никогда не знаешь, в какой миг она изменится, а в какой и вовсе оборвётся. - Дэхён, - шепнула она ему. Он посмотрел на неё, идя в ногу. – Хочешь к Новому году подарок? - К Новому году? – непонимающе задумался Дэхён. – В смысле, на Рождество? - Ну да, где-то так. - А почему ты сейчас об этом спрашиваешь? До него ещё ого-го времени. - Да, примерно десять месяцев. – Рэй остановилась, потянув Дэхёна, чтобы они отстали ото всех. Он, начиная соображать, воззрился в её глаза. – И нам нужно поторопиться, если мы хотим успеть. - Всего в жизни всё равно не успеть, но твоя идея мне нравится, - стараясь не заорать от неуместного счастья на похоронах от разгаданного намёка, Дэхён сжал ладонь Рэй в своей. - Всего – нет, а пожить и насладиться отмеренными годами... Надо бы уложиться. - В постель, как только будем дома, - зашептал, не шевеля губами, мужчина. - Эй, этот каламбур был моей фишкой! - толкнула его в бок Рэй, сразу же поняв, что не подрасчитала, пропечатав синяк, и извинившись. Каждый раз, когда они куда-то опаздывали, и Дэхён ронял фразу "мы не уложимся", девушка падала на кровать и сообщала радостно "я уложилась". Что ж, с этого вечера их любовные занятия изменят стратегическое направление.

***

Часть банды собралась на съёмной квартире, где перебивались между «командировками» золотые. Теперь среди них не было ни одной женщины, только мужчины. Намджун, Шуга, Тэхён, Хосок, Чимин и Чонгук, Джеро и Хансоль притащили ящик соджу и расселись горевать и вспоминать былое. Настроение у всех было хуже некуда, на душе не то что кошки скребли, там рылись все звери с острыми когтями одновременно. Но чернее, чем у прочих, сгустилась тяжесть потери на сердце Юнги. Для него мастер Хан был не просто вторым отцом, для него это был кумир, образец для подражания, спаситель и учитель во всём. У него не было слов для того, чтобы выразить хоть тысячную долю той пустоты, которая образовалась от случившейся трагедии. - Десять с лишним лет назад нас в монастырь поступило двадцать, - вздохнул Чимин, махом осушив первую рюмку. – Жаль, что всем собраться не удалось. - Если быть точными, то поступило восемнадцать, - припомнил Хансоль, перебирая в неугомонных пальцах зажигалку, забранную у закурившего Тэхёна, чтобы чем-то занять руки, всегда находящиеся в движении. – Сахар уже был в Логе, а двадцатой прибилась Хо. То есть, Рэй. - К счастью, все отсутствующие из нашего выпуска живы, - с благословляющим буддийским жестом заметил Намджун. - Жаль, что Джин с Сандо не смогли прибыть… - Да поможет Будда, чтобы Джин вообще вышел целым из той жопы, в которую забрался, - покачал головой Хосок, виня и себя в том, что впутал друга в отношения с Квон Дами. – Нашёл с кем брачные игрища устраивать – дракониха, будь она неладна! – Джеро солидарно покивал. - Любовь спасёт мир, - задумчиво вставил Ви, затягиваясь и бродя отсутствующим взглядом по стенам. - Который сама же рушит, - покривил уголок рта Чонгук. – Нет любви – нет войны. Чему учили мастера? Не должно быть никаких привязанностей. - Да это ради красного словца, - отмахнулся Хансоль, положив зажигалку и завертев рюмку с соджу. – Мы же, в самом деле, не бодхисатвы, чтобы своим чистым духом приближать мир к спасению недеяниями. Чтобы монахи и святые тихонько и без помех молились и тащили планету Земля по пути к нирване, мы вырезаем особо шумящих и убираем препятствующих. Я привязывался, навязывался, связывался и намерен продолжать это делать. - Главное предохраняйся, ЗППП* ещё никому защищать невинных не помогали, - хохотнул Джеро. Шуга залпом закинул в горло вторую стопку и, поднявшись, молча вышел в соседнюю комнату. Притихнув, все переглянулись. - Ему не до иронии и скабрезностей, - пристыжено шепнул Хосок. – Он почитал Хана безмерно, думаю, нам не стоит пытаться сейчас разряжать обстановку. Хан мёртв, и он заслуживает того, чтобы в наших сердцах была боль, яркая и искренняя, а не прикрытая другими темами. - Я пойду, пообщаюсь с ним, - поднялся Намджун и вошёл следом за Юнги в спальню, где он уже лежал на кровати, уставившись в потолок. – Ну, ты как? - Сколько раз он грозился надрать мне уши, если я не прекращу вести себя, как сопливый и незрелый мальчишка… - Шуга вроде бы услышал вопрос, но его мысли были вплотную забиты другим, и он не мог слезть с несущегося поезда воспоминаний. – Мы с Ви столько раз доводили его своим шутовством… Нет, вывести его было невозможно, но зато мы получали палкой, и веселились от этого, как идиоты. Я так никогда и не спросил его, доволен ли он тем, что из нас вышло? Мне так не хватает одного-двух разговоров с ним… - Шуга оживился, ещё глубже провалившись в ностальгию. – Я помню ту ночь, когда за мной явились те вышибалы из Сеула, когда я сбежал и по совету каких-то монахов добрался до Каясан. Но меня нашли и там, поднявшись по Кошачьей тропе. Вас там никого ещё не было. Боже, я так боялся! В Логе не было никого, кроме меня, старика-настоятеля, двух мастеров и Лео, а жлобов явилось около дюжины. Ли уговаривал их по-человечески, просил уйти, но они угрожали и пытались вломиться, и тогда вышел Хан с Лео. Я впервые увидел, что такое боевое искусство во всей красе, что такое храбрость и мужество. Понимая постепенно, что не переборют Хана и Лео, парочка бандюганов пытались достать пистолеты, но у мастера Хана был такой взгляд… С таким бесстрашием смотреть на направленное на тебя дуло, Рэпмон, это непередаваемо! Я не помню точно, что он сказал тогда тем двоим, я был напуган страшно, но они убрали оружие, и их мои защитники допинали вручную. Хан умел пробудить совесть даже в тех, у кого её не было. – Юнги прозрел, выйдя из внутренних картин во внешние, и понял, что прошло десять с половиной лет, что он не на Каясан, и Хан мёртв. Его обреченные глаза перешли на Намджуна. – Как теперь Тигриный лог будет существовать? Без него? Кто выпустит достойных золотых? Кто их воспитает? Лео лучший воин, но он не наставник, он не сумеет объяснить, донести что-то, у него нет и грамма убедительности в словах… Да и много ли у него слов? - В конце концов, он мастер по бою, для духовных уроков всё ещё есть Ли, - напомнил Намджун. - Это не то, ты сам знаешь, что не то! - Есть Чонгук, этот хитрозадый растолкует молодняку, почём фунт лиха. - В двадцать пять лет сложно быть авторитетом подросткам… - Для дополнительной весомости есть всеми любимые палки, Юнги. Приклад к хребту всех делает внимательными. Чонгук был единственным из нашего выпуска, кто заслуживал первые места на занятиях у обоих мастеров, у него и руки с ногами, и голова работают одинаково хорошо. К тому же, Хану самому было двадцать пять, когда он нашёл Лео и привёл его в Тигриный для обучения, и обучал и его, и Хакёна, и Хонбина… Разве Хан не справился? - Мне трудно представить Хана молодым, как мы, - слабо улыбнулся Шуга. - Но так оно и было. - Я знаю… Намджун, - сел Юнги, закусав нервно губы. – Я хотел сказать… Чёрт, это всё ужасно сейчас будет выглядеть, и я уверен, что ты не поймёшь меня, потому что это всё глупо и выставит меня последней паскудой… Намджун, - ещё раз подготовился Шуга, чтобы заговорить. – Я совершил огромную ошибку. Я не должен был начинать встречаться с Джинни. – Видя, как опустились брови брата той, молодой человек почувствовал, что вот-вот пойдёт та реакция, какую он и ждал. – Нет, я люблю её, люблю бесконечно и слепо, но именно это заставляет меня думать, что я жестоко с ней поступаю, я не имел права привязывать её к себе. Слишком очевидно мы все сегодня видели, чем каждый из нас может закончить. Смерть показалась так близко, кто её в силах избежать? - Мы все рано или поздно умрём, - постарался скрасить мрачность философией Намджун. У него и с самим собой это не сработало, он-то в горячие точки не ездит, он наверняка задержится на этом свете подольше товарищей. - Никто не бессмертен – это ясно, но дожить до старости другое дело. Ты видел госпожу Хан? Ты думаешь, ей легко, или что она сильная? Ты можешь себе представить, чего ей стоило держаться вот так? Ради дочери, ради нас всех! Ты думаешь, она сможет теперь хоть одну ночь не думать о Хане, не вспоминать его? Сколько лет страданий у неё впереди? И это при том, что она действительно восхитительная и волевая женщина. Ты можешь представить, чтобы Джинни сумела держать себя в руках, если меня не станет? - Не каркай! – отругал его Намджун с набежавшей на лицо тенью. - Каркай не каркай – от судьбы, если она такова, не уйдёшь. Как бы ни сложились дела со мной, Джинни должна быть счастлива, а госпожа Хан верно сказала, женщины состоят из тревог, и добавлять им новые – низко. - И что ты хочешь? Расстаться теперь с ней?! – разозлился Рэпмон, который сначала был против отношений младшей сестры с другом, а теперь не мог представить их по отдельности. - Я не хочу! Но ей будет лучше, если мы постепенно отдалимся, и она забудет меня. Я ни в коем случае не брошу её. Сам. Но, Намджун, я должен сделать что-то, чтобы забыла меня, должен… - Найти ей другого? – зная болезненное место, прижёг его Намджун, видя, как сжались кулаки Юнги и он покраснел от гнева и ревности. – Что ж ты мешал ей осенью? - Осенью мы спасли её от негодяя! Пожалуйста, не говори со мной о том, что с Джинни будет другой! - Но это же естественное последствие вашего расставания. - Я не хочу знать об этом, пусть будет, что будет. - Ты сам-то без неё как? Нормально будешь? – почти вскипел Намджун, но как-то резко осознал, что побуждения товарища лучшие, пусть корявые и неправильные, с одной стороны, но с другой скорее вызванные полной самоотдачей и отсутствием эгоизма. Шуга отказывался от своего, пусть короткого или более-менее продолжительного счастья, ради того, чтобы Джинни прожила счастливо и спокойно до самой старости. - Я лучше приму страдания на себя, чем стану причиной страданий Джинни, Мон. Ты видел Сэй? Я слушал её плач, и у меня изнутри всё выворачивало, я не знаю, как выдержал это Серин, это невыносимо было наблюдать. Ребёнок – это всё, возврата нет, тут уже никуда не сбежишь и не расстанешься, я должен остановиться до такого момента. – Шуга вспоминал, как они с Джинни обсуждали будущее, и она согласилась подарить ему детей. Мощностей у его мучений от этих воспоминаний было, как у стада спортивных машин. Они жужжали, неслись, не вписывались в повороты, долбились друг о друга, бились и взрывались, и всё это шло по всему телу, под кожей, в мозгу, в груди. Юнги ломался, представляя прощание с Джинни, но осознавал, что ей так будет легче, чем однажды услышать по телефону «он мёртв» и потом стоять у урны с прахом, задыхаясь от слёз. Он не хотел даже с небес видеть Джинни, падающую на снег и рыдающую взахлёб. – Ты же знаешь, через два дня мы с Ви и Чимином едем на очередную операцию… Я постараюсь плавно сократить наши с Джинни встречи. Она забудет меня, она остынет ко мне. Я что-нибудь придумаю. - Только попробуй с ней некрасиво поступить, - поднялся Намджун со стула, на котором сидел, пока они беседовали. – Я не могу изнутри ощутить твоего положения и осудить тебя или оправдать, но если Джинни будет плохо из-за тебя, плохо будет и тебе. Да, нам всем хочется удовольствий и добиться желаемого, почти год назад ты хотел добиться моей сестры и добился, ты тогда не очень понимал, как заканчиваются истории любви золотых, и семейных золотых, я понимаю, что после произошедшего с Ханом ты близко принял всё к сердцу и поводы для переосмысления есть, но… подумай хорошенько, Сахар. Подумай, пока будешь в разъездах, стоит ли в данном случае поступать именно так. – Шуга пообещал, кивнул. – А теперь, пошли к остальным. Нечего тут валяться, занимаясь самобичеванием. Нас слишком многие хотят убить, чтобы убиваться добровольно. Они с Юнги вернулись в зал, и под образовавшуюся на минуту тишину Чимин разлил по рюмкам ещё бутылку соджу. Хосок поднял вверх свою. - За светлую память мастера Хана! За лучшего учителя боевых искусств, которого мы знали! – Не чокаясь, все осушили посуду и, закусив маринованными овощами, кимчи и свиными ушками (их не ел только добропорядочный буддист-вегетарианец Хосок), почувствовали, как стало потихоньку отпускать изнутри. Алкоголь лечил стресс. - Я хотел кое о чём попросить вас всех, - вдруг сказал Чимин, выпрямив спину. – Наверное, не одного меня сегодня посещали и посещают разные мысли. Все они невесёлые, и большинство из них о том, что мы делаем, зачем, и какова цена… - Воин провёл пальцами по губам, сосредотачиваясь. – Я не буду вас грузить подробностями, я только хотел взять с вас обещание. – Друзья смотрели на него, слушая. – Если со мной что-нибудь случится… Ну, не «что-нибудь», а если меня грохнут – обещайте, что не сдадитесь и не прекратите делать то, что мы делаем. Пожалуйста, пообещайте никогда не сдаваться, иначе каждая, уже случившаяся когда-либо смерть золотого, на прошлой ли неделе она была или десять веков назад – пропадёт даром. То, что мы продолжаем бороться, рисковать, и класть свои головы в тяжёлой войне за прекрасный мир, сохраняет смысл и даёт надежду. Поэтому я хочу быть уверенным: если меня не станет – мы не проиграем. Мы всё равно победим. Однажды, неважно в каком поколении золотых. Мы оправдаем жертву каждого, ушедшего из жизни преждевременно. – Тэхён протянул руку ладонью вниз, и отчётливо произнёс: - Клянусь. - Клянусь, - положил свою сверху Шуга. - Клянусь, - повторили жест Хосок и Чонгук. Башню из рук поддержали Хансоль и Джеро, тоже дав клятву. - Клянусь, - завершил её Намджун, после предпоследнего Чимина, присоединившегося к массовому обещанию. На краткий миг у него мелькнула дурная мысль, что из-за своего здоровья он вот так и живым последним останется, отсидевшись в тени героических товарищей. Будто прочитав его мысли, Сахарный ему сказал: - И обязательно кто-то потом должен сложить песнь о наших подвигах… Хотя, если это будешь ты, Мон, лучше напиши о нас эпический рэпчик, я слышал тебя в караоке, мне не нравится, как ты поёшь. – Золотые засмеялись, открывая очередную бутылку.