Как я могу уложить чувства в слова? Наверно, моей душе одной с этим не справиться
Ходить к психиатру-психологу-я_твой_лучший_друг_Джоан явно не было хорошей идеей, это Джоан понимает сразу, как видит голубую блузку с расстегнутыми верхними пуговицами, лакированные черные лодочки и алые губы — Джоан передергивает, но она не уходит, садится на кремовый диван, вытягивает ноги, драными кроссовками сбивая идеальный ворс на таком же идеальном, будто из дорогущего каталога, ковре — психолог лишь улыбается пошлыми губами и складывает руки на груди в оборонительном жесте. Говорить о своих чувствах Джоан не нравится, и следующий сеанс она проводит на бампере машины, принадлежащей Шерлоку, волосами стирая пыль с колес, вбирая в легкие воздух, не наполненный вкусом дешевых сигарет, которые они раскуривали на скорость, наперебой рассказывая истории о том, как прошел день; Джоан разглядывает кроны деревьев, на которые ползал Шерлок, то стремясь доказать очередную гипотезу, то просто притворяясь Суперменом — Джоан не могла не признаться, что это срабатывало в ста случаях из десяти. Шерлок чудился ей везде: в лукавых лучах, превращающих ее кожу в нечто совершенное, в фотокарточках, сделанных наспех на каких-то горных фестивалях, в облаках, где его улыбка находилась едва ли не везде; Джоан спать не могла, жить не могла, даже существовать не могла без его вечных походов к ней в полусонном состоянии, без теплых обнимашек и странных, почти что интимных, снов на узком матрасе, где в качестве одеяла лишь пара сильных рук, защищающих от всего мира. Джоан хотелось кричать — но крик застревал где-то в горле; хотелось рыдать, так, чтобы взахлеб, чтобы в душе что-то разрывалось — но слезы закончились в тот момент, когда кудряшки пришли в полицию сами, сдались и просили прощения — Джаон тогда врезала пощечину этой холенной девице, что хотела просто "поиграть", проверить, как далеко Шерлок способен зайти — Джоан врезала так сильно, что едва не вывихнула собственное запястье.Приди и освободи меня Избавь от войны
Джоан приходит на кладбище через месяц, падает на колени — земля мокрая от утреннего дождя, усыпанная цветами от "друзей", не знающих даже его имени — и кладет одинокую гвоздику на мрамор, к которому прислониться щекой кажется самым лучшим желанием; Джоан пересиливает себя, лишь прижимает кисть к фотографии, которую выбирала не она, глядит в глаза — прямо-прямо, так, как он терпеть не мог — и не знает, с чего начать; слова кажутся чем-то неправильным, и она просто сидит в тишине, чувствуя, что он ее понял бы. Это кажется таким правильным, что у Джоан это входит в каждодневный ритуал — приходить, касаясь холодного камня, сидеть в тишине, от которой крыша уезжает медленно, но верно, не отводить взгляда от ухмылки на губах, быть способной нарисовать его с закрытыми глазами, зная каждую черточку лица наизусть — Джоан не может не поставить себе анализ; Джоан знает, что застряла в прошлом — погрузилась в него, барахтается где-то около дна, отмахивается от чужих рук, Джоан знает, но не п р и н и м а е т. И это нормально. Шерлок видится ей в каждом вздохе, буквально следует по пятам, то оставляя после себя кровавые разводы, то перебирая ее волосы ледяными пальцами; Джоан втягивает их общий смог в свои одинокие легкие и выдыхает углекислый, чувствуя хватку на своих запястьях — она однажды даже просыпается, почуяв запах одеколона Шерлока, окно нараспашку, а рядом абсолютно никого. Джоан разглядывает снимки и мечтает о том, чтобы было как в фильмах — чтобы он пришел через год, с распахнутыми объятиями и заверениями в вечной любви, чтобы он был живой, а не гнил где-то под землей, превращая собственные кости в чью-то пищу, чтобы он ненавидел ее, но был рядом, там, где она всегда могла бы его видеть — но Шерлок все не приходил, все не желал воскресать, не возвращался к ней; и Джоан — исполосованная войнами душа — таяла буквально на глазах.(это чертовски больно)
Будь это глупый сериал, на третий год Шерлок вернулся бы к ней. Но жизнь — не сериал, и на третью годовщину Джоан шагает под несущийся поезд.