Dino eggs without oatmeal

Последняя спичка гаснет в синеющих пальцах прежде, чем он успевает почувствовать тепло. Потому что в этом краю вечной мерзлоты нет места ни теплу, ни милосердию, здесь только лед и боль, что раздается так же щедро, как метель швыряет в лицо горсти снега. Мертвое тело не способно согреть, грешная душа не способна согреться. Припасы подходят к концу, и желудок заранее сводит от ожидания долгого голода. Ему говорили, что мертвецам не нужна еда, что это даже не настоящий голод, лишь воспоминания о нем. Но может ли воспоминание причинять такие ужасные страдания? Очень хочется разжечь нормальный костер. Дров в лесу немерено, но нельзя — заметят, найдут и тогда пиши пропало. Впрочем, его и так найдут рано или поздно, бежать отсюда некуда. В этом лесу каждый встречный — враг. И если не нападешь первым, останешься лежать в снегу с пробитой тупым камнем головой, пока тебя полностью не заметет, а тело окончательно не одеревенеет. За лесом необъятный пустырь. Во все стороны, куда хватит глаз, сплошной снег без единого следа, и говорят, если свернуть не туда, можно так и бежать целую вечность. Пока кожа не покроется волдырями от поцелуев мороза, пока плоть не посинеет и не отомрет, лоскутьями слезая с костей, а кости так и продолжат идти — долго, бесцельно, бессмысленно. И тогда, где-то в бесконечной снежной ночи что-то с ними станет. Человек переродится, как здоровые клетки перерождаются в раковую опухоль, и человека не станет. Лишь его жалкие останки так и будут вечность служить непостижимому изначальному злу. Он никогда не видел их, переродившихся, но очень боялся когда-нибудь убедиться в правдивости этих баек. Мерцающие огни вдалеке — теплые, ласковые. Обещают уют и безопасность. Там деревня, но туда тоже нельзя, даже если очень хочется, даже если совсем невыносимо. Потому что в этой деревне найдешь только страх и смерть. В тех маленьких деревянных домиках камины и звериные головы на стенах, и псы со злыми волчьими глазами, что воют на искусственную луну, и их беспощадность к беглецам может сравниться только с их же любовью к выпивке. На дикой территории нет убийственных механизмов и смертельных ловушек. По крайней мере, он так думал, пока не встретил другого такого же беглеца. Он был распят на шипах и разорван напополам. Что здесь? Кодовое слово? Нажимные плиты? Древняя загадка, смысл которой сводится к тому, что для ее решения нужны двое? Или две половины одного человека. Тело еще не успело окоченеть, может, это горячая кровь, что расплескалась вокруг, продолжала сохранять тепло. Ему приходит в голову, что можно подобрать печень, лежащую под ногами, или сердце чуть поодаль. Сунуть в карман, сохранить на будущее, чтобы продлить агонию еще на несколько дней, утолив фантомный голод. Так он думает, когда мертвец окликает его. Разорванные легкие почти высохли, но голова еще цела, ей повезло оказаться полностью на одной из сторон. Все это кажется какой-то галлюцинацией. Впрочем, само это место выглядит как галлюцинация. Здесь никому нельзя верить, но все-таки он внемлет просьбе и снимает тело с шипов, пачкаясь в крови и потрохах. Он разглядывает механизм, а когда оборачивается, спасенный каким-то удивительным образом оказывается целым. И щерится благодарной улыбкой. Они одолевают эту головоломку вместе и идут дальше. В первый раз за долгое время в его душе загорается слабый огонек надежды. А после они даже рискуют зажечь маленький костерок между скал, чтобы согреть хотя бы руки — нечувствительные, тяжелые, словно уже чужие. Вот только говорит этот неожиданный товарищ то же, что и все остальные: что они на самом деле давно мертвы, что за грехи при жизни вынуждены вечно страдать в этом богом забытом месте. Но погоня дышит в спину, и стражи с песьими головами настигают беглецов у гор. Животные в человеческой одежде — от них валит пар, розовые языки вываливаются от быстрого бега, и нет ничего хуже, чем ощутить зловоние этих раскрытых пастей. Как бы ни были хитры люди, невидимые следы страха приводят стражей к их маленькому лагерю, и только тогда он понимает, насколько ошибся в выборе спутника. Здесь никому нельзя доверять. Потому что любой доверившийся рано или поздно будет так же предан. Поскользнется, падая прямо в лапы псам, и не будет никакой руки помощи, не будет никакого сожаления во взгляде. Тот другой уйдет, радуясь про себя, что сумел облапошить очередного простака. Сумел не попасться, выиграть себе немного времени, пока не найдет кого-нибудь настолько же доверчивого. «Еще один! Еще один!» — кружат стражи, и в этот момент они похожи на обычных собак. Собак, которые нашли подстреленную хозяином дичь. Отбиться не выходит, да и нет смысла — каждый из них размером с хорошего медведя. Страшные клыки смыкаются на шее под отчетливый хруст позвонков. Мир гаснет, но ненадолго. Он смутно ощущает боль в сломанной шее, чувствует, как его тащат через лес, через пустошь к деревне, как какого-нибудь кролика, мелкую дичь, а не человека. И понимает, что со смертью здесь ничего не заканчивается. Стражи бросают безвольное тело под ноги хозяина и ластятся к нему, виляя хвостами, требуя похвалы. Руки в перчатках гладят собак, чешут за ухом, будто это не трехметровый скелет, не демон, что правит этими ледяными землями, а тоже вполне себе человеческое существо. — Рад, что ты вернулся! Я волновался, когда ты сбежал, — его голос громкий и ласковый, но в нем слышится крошащийся лед. — Боялся, что ты потеряешься... Демон зовет его по имени, но имя уносит ветром. Он не помнит ничего о себе. А демон помнит. Каждую грешную душу, что упала сюда. — Если так хотел прогуляться, мог просто попросить! — в провалах глазниц бездонная синева, и на мгновение ему даже кажется, что да, можно было просто спросить, скелет бы не отказал, скелет добрый и понимающий. Руки в перчатках проводят по шее, плечам, от них исходит жар, и нет больше ни сломанных костей, ни спадающей кожи. Теперь он просто человек, уставший от длительной погони. Человек, не помнящий своего имени. Потерянная душа, посланная сюда за грехи. — Мне правда хотелось бы давать вам больше времени на прогулки, но вы же постоянно разбегаетесь! Наша система не терпит промедлений! Поэтому, дорогой человек... время выбирать себе головодробилку по вкусу!