О чем молчат телефоны

Озадаченная я неспешно мерила шагами периметр собственной комнаты, пытаясь сообразить, что делать. Пятнадцатью минутами ранее мама сообщила, что у нее ожидаются гости, и именно в тот день, когда у нас с Мирославом было назначено заседание за геометрией. Родительница сильно удивилась, когда обнаружила на моем лице едва ли не панику. Ну, я бы тоже удивилась, даже обеспокоилась, если бы кто-то мне еще пару недель назад сказал, что я буду так переживать из-за срывающегося занятия по геометрии. Ох, а из-за геометрии ли я переживаю… Я остановилась, зажмурилась, помотала головой, пытаясь вернуть мысли в нужное русло. Контрольная у нас в четверг, а в пятницу – мой личный зачет, на котором, в идеале, я должна была перекрыть пару трояков. И я возлагала небывалые надежды на предстоящее занятие с Мирославом. Но как ни пыталась я найти выход, на ум ничего не приходило. Даже гараж в этот раз не был подходящим вариантом – Егор с отцом решили покраской дверей заняться. Вряд ли аромат краски поспособствует моим успехам в геометрии. Поджав губы, я потянулась к мобильнику. Ничего не оставалось, придется отменить занятие. Не на лавочке же во дворе треугольники чертить. Трубку Мир взял, едва отзвучал первый гудок. И банальное «алло» в его исполнении пригвоздило меня к месту. Я судорожно пыталась сообразить, зачем вообще ему позвонила. А сердце продолжало исполнять роль предателя: оно заныло от неведомого чувства, смутно похоже на счастье. А когда он, не дождавшись от меня ответа, выдал едва ли не ласково-обеспокоенное: - Яна-а? Прием? – несчастный орган едва не отказал. - Д-д-а, я слышу, - прозаикалась я, спохватившись. Мне почудился облегченный вздох на том конце провода, - я не отвлекаю, надеюсь? – отличилась я гениальностью. - Ни сколько, - бодро ответил парень, и в ту же секунду из трубки послышался скрежет, а потом грохот. Кажется, упала кастрюля. Повисла многозначительная такая пауза, в течение которой я пришла к мысли, что кое-кто пытался приготовить себе покушать. - Эм… мне пожелать тебе приятного аппетита? – осторожно проговорила я. - Ну, можешь попробовать, - усмехнулись мне в трубку. – И если ты мне позвонила именно по этому, то я очень и очень…с-с-с ай блять… счастлив. Я немедленно покраснела под звук ставящейся на стол кастрюли. - Ну, не совсем по этому, - созналась я, с трудом удерживая улыбку. – Нам придется занятие отменить. К маме гости приходят, гараж занят, у мальчишек засесть тоже не получится. Попробую сама позаниматься. - А в чем проблема? – мне послышалось искреннее удивление. Мир, выдержав паузу, огорошил решением этой самой проблемы, - приходи после школы ко мне. - А? – в очередной раз выдала я остроумный ответ. - Я, говорю, гостей приглашать не собираюсь. Красить тоже ничего не планирую. На соревнования не уезжаю, болеющих родственников нет. И вообще один живу, - и, немного подумав, добавил, - у Макса, что ли, котенка попросить, когда родятся… Я тихонько рассмеялась, представив Мирослава в своей черной кожанке и байкерских ботинках, уговаривающего котенка попить молока из миски. Я была благодарная ему за такую заботу, но поймала себя на мысли, что оставаться с ним наедине в его же квартире для меня, кажется, слишком. И я не была до конца уверена, в чем тут дело. - Спасибо, конечно… - пробормотала я, стараясь подобрать более – менее разумные слова, - но это как-то неудобно, наверное… - Ага, понял. – Перебил меня парень, - а теперь давай промотаем твои отговорки до того момента, где ты говоришь «ну, ладно, хорошо, тогда я печенек к чаю прихвачу». – И, не дав мне и слово вставить, с усмешкой протянул, - Вишневская, даже не пытайся отвертеться. Ошарашенная я хлопала ресницами, уставившись куда-то в оконный косяк. И как прикажете на такое реагировать? Он и вправду, ничего не понимал. Ну нельзя же так с бедной мной. У меня тахикардия с лихорадкой из-за него, так нет же, мало. Как приличная девушка я должна была скромно, но непреклонно стоять на своем. В конце концов, это не просто неудобно, но еще и неприлично – оставаться с ним наедине на его территории, и не важно, что он, как и мальчишки, мой друг. Но вместо этого: - Какие, говоришь, печеньки брать? – свой собственный тоненький голос я вообще не признала. Показалось, что говорил кто-то другой. Только сердце тихонько чему-то радовалось, после того, как в трубке послышался его победный смешок. *** Я пыталась сбежать с уроков. Я пыталась улизнуть на переменах. Я даже пыталась вырваться прямо из рук Егора. Но меня непременно находили, ловили и возвращали обратно. А уж когда тебя держат мускулистые руки, а глаза горят непоколебимой решимостью… ну, тут и так все понятно. И на четвертом уроке случилось оно: то, к чему мы с Егором усердно готовились все десять дней. Едва прозвенел звонок, как Егор, крепка держа меня за руку, провел меня сквозь большие двери Зала Торжеств. Эхо наших шагов стелилось по отполированному до блеска полу, убегая к стенам, с которыми так отчаянно хотелось слиться. Гомон в зале сразу стих, и мне показалось, что мое гулко ухающее сердце услышали все присутствующие. А присутствовали действительно все. То есть, Выпускной бал был большим, грандиозным событием, которой предназначалось не только для нашей школы, а охватывало все филиалы – выпускники-то были в каждом отделении школы! И теперь бесконечное количество пар глаз с любопытством (те, кто был не в курсе) и ожиданием (те, кто стал свидетелем событий десятидневной давности) наблюдало за тем, как мы с Егором не спеша направляемся к центру помещения. А возглавлял эту толпу, разумеется, Андриан Маркович. Он, похоже, как раз что-то объяснял своим подопечным, и наше появление помешало ему закончить. Но маэстро не высказал ни недовольства, ни возражений такому вопиющему безобразию. Он молча дождался, когда мы подойдем. Лицо мужчины хранило маску непрошибаемого спокойствия. Впрочем, как и Егора. Зато я в очередной раз предприняла попытку вывернуть свои пальцы из Егоровой ладони, но друг лишь крепче сжали их, и, бросив на меня быстрый взгляд, едва заметно, ободряюще улыбнулся. - Вы готовы выполнить уговор? – прохладно поинтересовался маэстро. По огромной, бесчисленной толпе выпускников и их пар прошлась волна взволнованного и возбужденного шепота. Все наши в нетерпении потирали руками, обменивались улыбками и репликами и пританцовывали на месте. Выпускники филиалов удивленно озирались по сторонам и в полголоса пытались выудить у наших хоть какую-то информацию. Кто-то даже привстал на цыпочки, чтобы лучше видеть происходящее. Одноклассники и одноклассницы Егора все как один показали нам оттопыренные большие пальцы, и одобряюще закивали. Не помню, когда так волновалась. Конкурсы и выступления даже самого высокого мирового класса сейчас казались мне смешным детским утренником, по сравнению с этим небольшим пяточком пола в Зале Торжеств в окружении учащихся и под прицелом Марковича. Но я знала, что мы сможем. Ни минуты отведенного нам времени мы не потратили зря. Егор, я знаю, уже купил себе костюм. А у меня давным-давно висит великолепное и самое лучшее платье для его Выпускного. Уже тогда я не сомневалась, что все получится, хоть и считала всю эту затею полным безумием. Егор тем временем что-то ответил маэстро, и тот кивнул куда-то за наши спины, веля приготовиться парнишке за пультом. Сам учитель отошел к своим ученикам, затесавшись в их ряды, и, выдержав до неприличия театральную паузу, оповестил название первого танца: - Stella chorus! На лице Егора не дрогнул ни один мускул. Лишь когда он развернулся ко мне, его губы растянулись в довольной улыбке. От сердца сразу отлегло, я даже смогла улыбнуться в ответ. Он подмигнул мне, и я почувствовала его руки на своей талии. В ту минуту я поняла, что у меня только один выход – следовать за ним. Ведь так и положено. Так будет правильно. Заиграла музыка, но мне показалось, что она звучит внутри, в сердце, и кроме Егора ее никто услышать не может. И волнение, что так терзало меня всю дорогу до зала, и Маркович, что пристально наблюдал за нами, и толпа учащихся – все сделалось каким-то незначимым, маленьким и незаметным. Но была эта мелодия, был мой друг и был танец, что с легкостью удавался нам каждым своим движением. И когда он закончился, мы не услышали от маэстро ни единого слова. Он невозмутимо, все с тем же непроницаемым выражением, спустя недолгое молчание объявил следующие танец – Танец дебютанток. Надо ли говорить, какой ажиотаж вызвало это название. Большинство – кроме тех, кто был в курсе – в непонятках таращились то на маэстро, то на нас. Волнение всей женской половины накрыло с головой, и из-за их возбужденного шепота не сразу удалось услышать музыку. И снова, по окончании танца Андриан Маркович не сказал ни слова, но почти сразу объявил третий танец. Тот самый, что вгонял в краску почти всех выпускников; тот самый, что заставлял кожу покрываться мурашками; тот самый, что вызывал у меня теперь очень и очень сокровенные воспоминания. Разве можно забыть, как Мир тогда смотрел на меня. Разве смогу я выкинуть из головы воспоминания о его прикосновениях, особенно тех, что не имели к танцу никакого отношения. Разве сотрется из памяти его тихий шепот и неровное дыхание на моих губах… Вот и сейчас с трудом удалось отогнать наваждение. Волнение тягучей горячей волной накрыло сердце, а потом жаром обдало лицо. Не малых трудов стоило, проморгавшись, увидеть пред собой все-таки Егора, а не синие глаза его друга. И моего, вообще-то, тоже, о чем я старательно себе напоминала. Но стоит ли говорить, что после той попытки с Мирославом, репетиции с Егором стали проходить гораздо спокойнее. Во-первых, у меня стало получаться, а во-вторых, после того убийственного водоворота ощущений, на Егора я стала реагировать гораздо спокойнее. Видимо, иммунитет выработался. То и дело музыку перекрывали восторженные вздохи и легкий гомон, когда тот или иной элемент удавался нам с легкостью. И, когда танец закончился, зал утонул в аплодисментах. Маэстро молчал. Мы с Егором развернулись к нему, все так же держась за руки, и готовые принять очередной вызов в виде танца, который назовет учитель. Но он молчал. И спустя, казалось, целую вечность он неспешно и грациозно отделился от толпы, прошел чуть вперед, и, не дойдя до нас, развернулся лицом к выпускникам. - Буквально только что в программу бала было внесено изменение, - с легкой надменностью огласил Андриан Маркович. И вновь тишину в рядах учащихся нарушил взволнованный шепот. - Ваш выпускной будет включать в себя элементы Бала дебютанток. Добавлен торжественный выход и танец… Маэстро и договорить не успел, как от восторженных визгов посыпалась штукатурка. - … ИЗУЧЕНИЕМ КОТОРОГО МЫ СЕЙЧАС И ЗАЙМЕМСЯ! – маэстро и рупор не понадобился. Все тот час притихли, но не так, чтобы очень. Тем не менее, маэстро счел возможным продолжить инструктаж, - как он должен выглядеть вам только что продемонстрировала Вишневская. В зале раздался только один звук – грохот моей отвалившейся челюсти. Егор довольно и с чувством победителя тихонько хмыкнул. А торжествующую улыбку он скрыть даже не пытался. Теперь на нас смотрели с легким недоверием, ошеломленно, кое-кто – с восторгом. И среди всего этого многообразия взглядов я, наконец-то, различила знакомые мне. Они принадлежали тем людям, с кем связывал меня не один год в моем прежнем филиале. Кто знал меня буквально с детского сада или с начальной школы, с кем пройдены самые серьезные и тяжелые мероприятия. Как же я могла забыть, что они тоже будут здесь. Как же больно было видеть их снова, особенно моих прежних одноклассников: несколько девушек и пара мальчишек были приглашены в качестве пары. И именно они смотрели сейчас на меня удивленно, непонимающе и растеряно. Они привыкли видеть меня в совсем другой компании. А еще точнее, они не привыкли видеть меня без них. И объяснить их отсутствие мне было нечем. Точнее, была правда. Но правда эта заключалась в том, что один остался в Париже, без права контактировать со мной, а второй уже больше полугода лежит в могиле. И это та реальность моей жизни, что тяжелым камнем тянула меня ко дну, что неторопливо, по миллиметру затягивалась петлей на моей шее, что медленным ядом убивала день за днем. Хотелось сбежать, сию секунду и подальше. Что я и сделала, едва маэстро объявил: - Перерыв для всех пятнадцать минут! – после чего обернулся к нам и проговорил, - Вишневская и Кирьянов – свободны. Жду в субботу на генеральной репетиции. Удивиться услышанному я не успела, хотя при других обстоятельствах впала бы в глубочайший шок, - рванула сразу же к выходу, выдергивая свою ладонь из пальцев Егора. Друг, кажется, что-то крикнул мне в след, но его голос утонул в прокатившемся по корпусу звонке. В коридор я вылетела, как пробка из бутылки, едва не сбив двух семиклашек. Из кабинетов вытекали ученики, заполняя собой коридорное пространство. Спасение, казалось, так близко: затеряться в толпе и свернуть в ближайшую аудиторию, переждать пятнадцать минут, сочинить оправдание для Егора и побыстрее покинуть здание школы. Но моя грандиозная задумка вдребезги разбилась в ту же секунду. - Янка! Да подожди ты! – чья-то ладонь на моем плече заставила меня остановиться. Точнее, застыть столбом, уронить сердце поглубже в пятки и побледнеть как полотно. Я и развернуться не успела, как меня окружили мои бывшие одноклассники. Следом за ними показалась парочка человек из 11 класса, с которыми мы в прошлом году с гала-концертом ездили в столицу. - Ян, ты как тут оказалась? – Ксюшка вцепилась в меня мертвой хваткой. Два зеленых глаза сияли как изумруды на солнце, а размеры этих изумрудов свидетельствовали о высочайшей степени удивления. - Я...учусь тут, - выдавила я. - Но ты же в Париж уезжала! - А когда ты вернулась? - А почему ты вернулась? И, разумеется, контрольный выстрел в голову: - А где свита твоя? Один-то понятно, после школы ждет. А где Андрей? При звуках родного имени внутри все замерло и напряглось, готовое, словно бомба без таймера, рвануть в любой момент. Я лихорадочно соображала ответ. И где-то за слоем отчаяния и пеленой страха трепыхалась одна единственная мысль – они имеют право знать. - Они… их здесь нет. – Вместо голоса вырвался хрип. - Но они будут? - Не сегодня… - выдохнула я, и даже попыталась изобразить вежливую улыбку. Кто-то уже открыл рот, намереваясь вытрясти из меня всю правду: поверхностные и откровенно пустые ответы никого не удовлетворили. Но спасение не заставило себя ждать. Егор, до этого стоявший в дверях зала, решительно направился в нашу сторону. - Ян, нам, наверное, пора. Женская половина про меня тут же забыла, заблестев глазами в сторону парня. - Вишня, ну ты же нам потом все расскажешь? – осторожно проговорит Витя. Да, этот всегда отличался тактичностью. Пожалуй, он единственный, кто обратил внимание на мою нездоровую реакцию на совершенно обычные вопросы. - Может, позже… - грустно улыбнулась я. – Нам идти нужно. Урок еще. Не дожидаясь ответа, я развернулась к людям, с которыми бок о бок провела девять лет своей жизни, спиной. Это оказалось сложно, и очень больно, словно в сердце один за другим медленно загоняли ножи. - Ян… - Егор, поравнявшись со мной, на расстоянии от ребят, уже не скрывал своего беспокойства. – Все в порядке? В порядке? Какой к черту порядок? Никогда его уже не будет. К своему ужасу я осознала, что сил на то, чтобы не поддаться эмоциям, у меня больше нет. Не нашлось их и на то, чтобы сдержать слезы, и на то, чтобы соврать Егору. Этот ужас сковал так резко, что перехватило дыхание. И он сдавливал все сильнее и сильнее, до тех пор, пока что-то внутри не лопнуло, и дикий страх, вдруг не сменился полным безразличием. Мне было плевать на то, что по щекам вот-вот побегут слезы, и то, что все это видит Егор, от которого (как и от мальчишек) я старалась это скрывать. Более того – мне было совершенно все равно, что это видят все, кто попадается нам на встречу. Кто-то останавливался, кто-то обеспокоенно оглядывался и перешептывался. Но наконец-то меня это совершенно не волновало. Я на ощупь нашла руку Егора, и сразу же ощутила объятие теплых пальцев вокруг моей ладони. - Нет… Нет, не в порядке… - срывающимся шепотом проговорила я. Но друг услышал, я знала, - Егор… уведи меня отсюда, пожалуйста… *** POV Author Словно в кино время вокруг них вдруг понеслось вперед, ускорившись во стократ. Вереницы учеников превратились в смазанные, сливающиеся друг с другом фигуры. Время от времени из этой вереницы выделялись смазанные пятна, они замирал рядом, но их непременно смывал целый поток учеников, стирая собой остатки удивления и беспокойства. И лишь для двоих здесь время остановилось. Все вокруг превратилось в смазанную центрифугу, и лишь для них двоих каждая секунда текла замедленной съемкой. Словно во сне Егор сжимал ее холодную дрожащую ладонь, и взмах собственных ресниц ему казался бесконечно долгим. Но он не стал медлить, и едва с ее губ сорвалось последнее слово, парень, развернувшись, устремился к лестнице, утягивая девушку за собой. На негнущихся ногах Егор дотащил Яну до ближайшего пролета и, секунду подумав, уверено устремился вверх, волоча за собой подругу как на буксире. На крыше их искать не будут, даже мальчишки. Весь путь до нужного места Кирьянов не выпускал руки Яны, и вовсе не потому, что боялся, что девушка отстанет. Он был уверен: стоит ему разжать пальцы, и подруга испарится, исчезнет, не оставив после себя ничего. И он никогда ее уже не найдет. Им в спины бросали удивленные и тревожные взгляды, то и дело окрикивая. Но на последних этажах коридоры словно вымерли. Тишина, пустота и никаких препятствий на пути. Небольшая чердачная дверь, жалобно скрипнув, пропустила их на крышу, где раскинули свои объятья огромные тяжелые облака. И лишь когда она с легким стуком закрылась за их спинами, Егор осмелился отпустить руку девушки. И в следующую же секунду тело пронзил ледяной ужас: тишину, что до этого нарушал лишь далекий шелест листьев, в клочья разорвал крик. Надрывный, полный боли, он когтями рвал душу, безжалостно вонзал зубы в сердце и сжимал, сжимал, сжимал… Егор замер, чувствуя, как от рук отхлынула кровь. Но пошевелиться он был не в силах. А в паре метров от него захлебывалась собственными рыданиями та, что была ему так дорога, та, без которой казался немыслимым ни один день в его жизни. И сейчас это хрупкое в его понимании создание кричало так, как будто ее резали на живую. И лишь когда крик оборвался тяжелым судорожным вздохом, а сама девушка обессилено пустилась на колени, Егор осмелился подойти. *** POV Yana Прохладный ветер, налетевший внезапно среди солнечного дня, закружил по крыше пыль, вперемешку со старыми опавшими листьями и какими-то фантиками. Сейчас он напомнил тот октябрьский день, который перечеркнул мою жизнь бесконечным трауром. Тело сковало льдом, перед глазами вновь оживали кадры из прошлого: надгробия, плач и зияющий провал свежей могилы… Пальцы вновь и вновь цеплялись за край его гроба, и где-то на границе безумия и отчаяния серым пеплом развеялась одна единственная мысль: «Забери меня с собой…» Ведь у нас все должно было быть не так. Ведь мы могли быть сейчас в другом месте. И не тебя ждет вырытая могила, и не над твоим телом сейчас закроется крышка из темного дерева. Мне казалось, что я тебя совсем не знала, хоть мы и были неразлучны почти каждый день. Мне казалось, что я так и не узнала тебя настоящего, а ты – так и не узнал меня. Ведь все могло случиться по-другому, ведь мы могли доехать домой живыми. Все трое. И прожить совсем другую жизнь. И не твое фото сейчас должно утопать в белых розах, и не меня душить их аромат. И это не я кричу до хрипоты, то ли мысленно, то ли вслух, уговаривая тебя встать. Ведь мы никому не мешали, никому не причиняли вреда… так почему? Наверное, уже закончилась перемена и прошла половина урока. Если, вообще, не начался следующий, а я все не могла остановиться. Рыдала навзрыд, уткнувшись носом в колени. И я впервые делала это в чьем-то присутствии. Точнее, в присутствии человека, который не имел никакого отношения к моему прошлому, которого я просто не знала до этой зимы; который не был частью той боли, что жила внутри, который не был среди тех, кто измывался надо мной несколько месяцев подряд. Не было его и среди тех, кто стремился пожалеть. Вот и сейчас он молча сидел рядом, пока я в очередной раз срывала голос и давилась рыданиями. Нашел где-то старые большие картонки и усадил на них рядом с бортиком крыши. И не сказал ни слова. Он просто был. Видел мою боль, мой самый большой ужас и не пытался навязать свою помощь, не пытался оправдать это или обернуть против меня. Он просто был рядом. Наверное, именно этого мне и не хватало, потому что спустя, наверное, целую бездну времени, ноющий монстр внутри меня вдруг жалобно заурчал, и, не много помедлив, начал отступать куда-то в темноту. Я попыталась втянуть воздух, но из-за забитого носа получилось сделать это с трудом и с неприятным хрипяще-хлюпающим звуком. Слезы все никак не останавливались, но болеть внутри стало меньше. Оторвавшись от собственных колен, я подняла взгляд к небу. Каким же огромным оно было. И по нему медленно и лениво перекатывались огромные комья облаков, в которые так и хотелось упасть, раскинув руки. И вдыхать, как мне представлялось, влажный морозный воздух. - Егор… - тихо прохрипела я, не отрывая взгляд от неба. А слезы все текли, прорвав бетонную плотину моего отчаяния и безысходности. - М? – раздалось справа. - Егор, что ты сделаешь, если я попрошу тебя не рассказывать об этом никому и никогда это не вспоминать? Секунду, а потом следующую, друг молчал. А потом вдруг зашевелился, и я почувствовала, как меня обнимают и притягивают к себе. - Тогда я сделаю вот так, - с этими словами он прижал меня к себе еще крепче, позволив уткнуться мне носом куда-то себе в ключицу, - потом подумаю о том, что в жизни не видел такой боли… и о том, что мне очень нелегко было это видеть. И еще о том, что если бы было в моих силах тебе помочь, я бы сделал для этого все. А потом, когда нам надоест тут сидеть, я провожу тебя до выхода с территории, а сам отправлюсь на специализацию. Хотя не уверен, что мне есть, что там делать… второе занятие одно и тоже. Его недовольное бурчание заставило улыбнуться, но уже спустя пару мгновений меня вновь затрясло от рыданий. - И как только мы покинем это место, я сотру из памяти все, что здесь увидел и услышал. - Пожалуйста, не спрашивай ни о чем… я не хотела… ты не должен был это видеть… - и чем дальше я говорила, тем больше боялась отпустить друга. Простых человеческих объятий в такие моменты мне тоже очень не хватало. Я привыкла реветь одна, в темноте, кусая в кровь губы и боясь проронить лишний звук. А сейчас – и я все еще не верила в это – мне никто не запрещал это делать. Не винил и не считал сумасшедшей. – Ни ты, ни…ни мальчишки… никто из… из вас. - Если ты считаешь, что мне не нужно этого знать, значит так и есть, - медленно проговорил Егор. И, немного помолчав, продолжил, - ты ведь понимаешь, что мы не могли не заметить, верно? Ты внезапно появилась в середине учебного года, уже после того как закончилось полугодие. Причины твоего перевода аж из-за границы никто даже в учительской не обсуждал. Мы знаем лишь, что ты училась раньше в нашем филиале, а потому уехала во Францию. А еще догадываемся, что вернулась ты так внезапно вряд ли из-за чего-то хорошего. - И…и вы не…не спросили… - пробубнила я в плечо другу, не веря услышанному. - У каждого из нас своя история, Ян. – Задумчиво проговорил Егор. Его пальцы вдруг принялись перебирать мои волосы, плавно скользя по всей их длине. Поерзав, я прижалась к Кирьянову еще сильнее. - Нас не было с тобой тогда, чтобы там у тебя не случилось. Но мы знаем, какая ты сейчас. И ничего другого нам не нужно. Он замолчал, а я медленно, слово за словом переваривала сказанное другом. Привыкшая к бесконечным издевательствам и страху окружающих, я все еще не верила, что сейчас никто меня не осуждает, что сейчас вместо привычного яда и ненависти меня согревают теплом и пониманием. - Больные придурки! Вы посмотрите на них! - Яна, эй, Яна! Что, не пойдешь с нами больше? Мопедиков испугалась? - Да вы посмотрите на нее, ха-ха-ха-а-а! Дергается от любого звука! Ты что, и шагу без низ ступить не можешь? Где твои защитники, Вишневская? Но все звуки, что доносились извне, мне казались мерзкой болотной слизью, что, рано или поздно, но утопит меня в себе. Но меня это не волновало. Я стояла посреди коридора, где на стенах висели учебные стенды, где среди расписаний, объявлений и распоряжений затесался траурный стенд, в знак, как нас уверяли скорби. Он улыбался мне с фотографии, и выгоревшие волосы, мне чудилось, шевелятся от дуновений ветра, что залетал в раскрытые за моей спиной окна. Еще в начале дня на этом стенде была лишь его фотография в траурной рамочке, а сейчас все буквально утопало в вырезках из газет, посвященных авариям на байках, фотографиями с мест происшествий, где вдоль серых полос асфальта, стекаясь в лужи, тянулись кровавые полосы, с частями тел; с изображениями разбитых в хлам мотоциклов и изуродованных трупов. И поперек этого красными буквами была написана одна единственная фраза, которая на русский переводилась как «Ибо нехер!»… Из-за стиснутых зубов очередной вскрик вышел сдавленным. И сквозь новый поток рыданий, помимо моей воли, вырывались обрывки фраз. - Они…они… за что?! Ты не представляешь, что они… мы же ничего не… А они все это время… И тогда в туалете…. А потом они… а потом врачи и … и снова… Вроде бы, я хотела сказать что-то более связное, но слова вновь утонули в сдавленном стоне. Наверное, со стороны я ужасно жалко выглядела. То, что думает сейчас Егор, мне было даже страшно представить. - Они… Они… Егор, они… И снова я не договорила. Бессвязный набор слов, с которыми нашла выход обида, просто тек сам собой, уносимый редкими порывами ветра. Егор уткнулся подбородком мне в макушку. Он молчал, пережидая мое бормотание и очередной поток слез. А потом, когда я все же притихла, задумчиво произнес: - Знаешь, а теперь уже я попрошу тебя ничего мне не рассказывать. - Что? – я нашла в себе силы оторваться от его плеча и поднять на него глаза. Он чуть хмурился, и взгляд был направлен куда-то очень далеко. Мыслями он явно был где-то не здесь. - Я не могу даже представить масштаб того, что тебе пришлось пережить. И не хочу знать, что там было. Не сейчас. Потому что, если я узнаю, кто именно причинил тебе вред… не уверен, что дам им спокойно дожить остаток их дней. - Егор, не… - Знаю-знаю, «не надо». Подозреваю, сделать это было бы достаточно проблематично. Но это не значит, что я не смогу. И не только я, не забывай, что есть еще Макс, Сенька и Мир. И поверь, никого из нас не будут волновать ни последствия, ни то, как давно все это произошло. Наверное, я должна была что-то ответить, но я не могла. От шока даже слезы перестали течь. Я думала, Егор страшен в моменты, как тогда, в коридоре, когда спорил с Марковичем. Но сейчас он должен быть не в сравнение страшнее. Но я не боялась. Точнее, я не боялась его, меня пугало то, что он и вправду может совершить что-то, не подумав о последствиях. Вот так, на эмоциях, как говорит сейчас об этом. Я ему верила, и понимала, что это не просто слова. Не угроза, но обещание защитить меня даже от моего прошлого. Егор опустил взгляд на меня, и на губах заиграла теплая, с легкой хитринкой улыбка. - Но я подозреваю, что сейчас ты и сама ничего рассказывать не желаешь. А потому, что бы там ни было, оно останется как есть. И кто бы и что бы там не натворил, пусть пока гуляет себе и дышит, пока может. – Друг усмехнулся, и почти сразу расплылся в улыбке. И сама того не ожидая, я улыбнулась в ответ. Сделалось вдруг легко. Пусть и ненадолго, но я освободилась от той боли, с которой успела срастись, от того удушающего ощущения черно-белой бесконечности, в которой, как я думала, я проживу остаток дней. Но я смогла вернуться. И встретила ребят, которые щедро разукрашивали самыми немыслимыми цветами даже самые мрачные мои дни. И сейчас один из них прогулял урок иностранного и собирается прогулять специализацию ради меня. И, сам того не ведая, сделал не возможное – нашел чуть-чуть противоядия к тому, что так долго меня отравляло. - Егор, - протянула я. - М? – промычал он мне в макушку. - А тебе правда нечего делать на специализации? - Абсолютно. - Тогда… давай еще посидим, а? - Сколько тебе будет угодно. - Сколько угодно не получится. Мы проголодаемся. - Не беспокойся, кажется. Где-то в кармане у меня была пара крекеров. Очередной порыв ветра, потревожив какой-то мусор в углу крыши, унес собой мой тихий смех, развевая остатки уныния. А крекеры у Егора и вправду нашлись.