О чем молчат телефоны

Солнце золотило колосья, что не так давно из маленьких ростков стали похожи на подобие пшеницы. Они цеплялись за одежду, мешая нормально двигаться, и сквозь них буквально приходилось продираться, но с великой осторожностью: они не любили приносить вред никому и ничему… Она шла второй, а парни: один - на несколько метров впереди, другой – отставал. И через минуту стало ясно, почему: - Эй, вы двое, обернитесь! Они, как по команде, остановились и, не задумываясь, обернулись, совсем не чуя подвоха. - О, стоп, вот так! У-у-у-лыбчоку! Секундная вспышка, и довольный товарищ прошагал мимо, в начало процессии, чтобы ее возглавить. Ведь только он знал, куда и в какие приключения они идут вляпываться на этот раз. - Мы обязаны отомстить, - сообщила девушка, поравнявшись со вторым. - Разумеется, - будничным тоном отозвался тот, доставая телефон, - и я даже знаю, как! Хихикая каждый в свой рукав, они стали красться следом. Тонкие пальцы на секунду задержались на фото, которое было сделано на телефон со спины и располагалось на странице фотоальбома сразу под тем, на котором их застали врасплох. Хотелось дотянуться до него, но не получалось. Хотелось снова прикоснуться к выгоревшим на солнце волосам, которые она постоянно пыталась подстричь, стоило им отрасти больше нужного. А после у нее отобрали ножницы и запретили становиться парикмахером. Хотелось снова оказаться рядом с ним, в том солнечном дне, когда они бродили по бескрайним просторам полей. Без цели, тревог, просто шли вперед, сменяя заросли пшеницы на тенистые островки лесов. Хотелось всего того, что по прошествии стольких месяцев казалось бредом и кружило голову, но все также мучило и вот уже больше полугода не давало спать по ночам. - Ребята, встаньте ровно! У вас ни одной нормальной фотографии! – мама безуспешно пыталась поймать в кадр всех троих. Но из воды доносился лишь хохот. Долгожданный летний отдых после учебного года, трех конкурсов за месяц и ежегодного фестиваля! А они им – стойте спокойно! - Ладно, давайте сфоткаемся уже, и от нас отстанут! - Да если бы не вы оба, нас давно бы уже сфотографировали! – возмутилась девушка, сидя в воде на мелководье, куда ее бесцеремонно закинули минутой ранее. - Да что вы говорите! А кто пытался мне улитку в нос запихать? - Ну она же хорошенькая! - Слушайте… а у нас троих хоть что-то хоть когда-то нормально будет? На него взглянули, как на полного идиота. А потом, под синхронное пожимание плечами, сообщили: - Нет, конечно. - Вот за это я вас и обожаю! Едва вставшую прямо Янку под дружный хохот снова сбили с ног, и девушку сразу накрыла теплая морская волна. А потом так же неожиданно ее подняли на ноги, устанавливая в вертикальное положение и обнимая с обеих сторон. - Ма! Стоим! Фоткай, пока можно! - Ой, ну спасибо, разрешили! Волны, в которых они утопали почти по колено, мешали стоять ровно. И едва был сделан второй снимок, как все трое, не разжимая объятий, с визгом свалились в воду. - Алин, да отстань ты от них! Все равно толку нет. Иди сюда, шашлык готов! И мама, махнув рукой на бултыхавшуюся в воде троицу, ушла к взрослым, что уже втихаря жевали поджаренное на шампурах мясо. Одна за другой из глаз медленно скатились соленые капли, разбиваясь о глянцевое покрытие, надежно укрывшее собой воспоминание с летнего отдыха. Но вскоре робкие слезинки превратились в нескончаемые поток, вырываясь наружу вместе с болью и отчаянием, что медленно сгрызали душу день за днем. Дрожащие пальцы с трудом перехватили край страницы, и та легким шелестом перевернулась, предоставляя взору новые кадры: Филиал, в котором вдвоем они учились когда-то. Третьего переманить так и не удалось. Здание прежней школы выглядело величественно, хоть и уступало в размерах, как и весь школьный комплекс, главному корпусу с его благоустройством. На парадном крыльце в несколько нестройных рядов на ступеньках выстроились учащиеся. Счастливые лица, гримасы и шутливые рожицы, «рожки», объятья. Распустившаяся зелень ловила солнечные отблески, а довольные учащиеся сияли, наверное, даже ярче этих бликов. Кажется, это был какой-то праздник… или они собрались в мае на экскурсию? Фотография датирована восьмым классом – два года назад, но вспомнить хоть что-то из прошлой жизни, было сродни хождению по раскаленным углям. Себя она нашла быстро, хоть и узнать в улыбающейся девушке Яну Вишневскую почти не представлялось возможным. Вторая с краю, во втором ряду, в школьной темно-синей юбке чуть выше колен, улыбающаяся так заразительно и искренне, что невозможно было усомниться в том, что она - самый счастливый человек на свете. А рядом Артур, ее старый приятель. Немало удивленная тогда вниманию юноши, что учился в параллельном классе, она, тем не менее, приняла его ухаживания, и целых несколько месяцев это была незабываемо умильная и благопристойная пара. Появление Артура ее компания восприняла более чем никак. Оба парня знали, что ничем серьезным это не закончится. А если затянется надолго – они быстро сократят все сроки. Сама девушка скорее от искреннего удивления вниманием к своей персоне продолжала общение с парнем. Хотя, он был настолько милым и смешным, что спустя три недели, она все-таки прониклась к нему симпатией, или, может быть, и чем-то большим. Следующее фото, сразу под предыдущим, заставило сердце болезненно заныть, словно противного комка в горле ей было мало, но на губах, тем не менее, появилась улыбка, над которой даже слезы отчаяния были не властны. Огород у него на даче. Все трое в традиционных позах дачников на картошке, только занимались прополкой моркови. К нему на спину, пока он воевал с сорняком на грядке, запрыгнула кошка, предвкушая явно долгий и приятный отдых. Ее попытались снять, но животинка принялась истошно вопить, а потом расцарапала руки и лица всем, кто приблизился больше чем на полметра. Страница вновь перевернулась, уступая место следующей. Тот же день, тот же огород. Оба парня обнявшись «по-братски», стоят на фоне грядок и теплиц. У одного между носом и верхней губой зажаты перья лука а-ля пышные усы, а в руке надкушенный огурец, изображавший сигару. У второго с ушей свисали пучки укропа, и он нацелил на объектив кривую и толстую морковку, зажав ее в руке как пистолет. Стирать с лица слезы она уже не пыталась. Счастливые воспоминания теперь причиняли невыносимую боль, что резала хуже скальпеля, что душила хуже рук самого жестокого убийцы. Одна за одной страницы возвращали в прошлое, заставляя мечтать о будущем, которому не суждено случиться. Никогда. - Сиди как сидишь! Да посмотри ты на меня, е мае! - Отстань! - девушка в знак протеста опустила визор шлема. Подмога не заставила себя ждать, вылезая из-за второго байка перемазанная чем-то черным. - Ну правда, ты чего к ней прицепился? - Это надо запечатлить! Первая поездка! – объектив фотоаппарата упрямо нацелился на женскую фигуру, сидящую на черно-изумрудном байке. Из-под шлема послышался обреченный стон. - Ну, допустим, он уже не первый… - Ну ладно, первый запечатленный! Прошлый-то мы проворонили… – между парнями началась перепалка, - да ты глянь, как смотрится, - под нос выгоревшему на солнце товарищу сунули экран цифровика, - потом еще вспоминать будем! - Можно подумать, так забудем, ога! - но, немного подумав, он вдруг сообщил, - а вообще, Янка, он прав… шикарный кадр, так что… сиди как сидишь! Оказавшись в меньшинстве, девушка, тем не менее, не оставила парней без ответного хода: обернувшись к ним в пол оборота, она выставила три оттопыренных пальца, дав понять, что на все про все у них три секунды. А после, когда последний палец, обозначив последнюю секунду, присоединился к своим спрятанным в кулак собратьям, быстро отвернулась, устремляя взгляд к горизонту и, выжав газ, сорвалась с места, туда, где скорость и свобода радушно приняли ее в свои объятья. И разве кто-то мог подумать, что «вспоминать» это все она будет одна, в темноте своей комнаты, со слезами, давясь собственными рыданиями, чтобы, не дай Бог, не услышала мама… Одни за другим, три кадра запечатлели ее, сначала сидящую на байке, а затем – врезающуюся в даль горизонта. Каких-то полтора года назад. Так не давно, что вот сейчас она может закрыть глаза и представить, что ничего не произошло. Что улыбающийся на фотографиях парень все еще жив, что она снова сможет услышать его голос, стоит ей только захотеть… Да только в такие места ни звонки, ни письма не доходят. Бескрайний горизонт радушно распахнул объятья, маня к себе неровной лентой шоссе. Ломаные линии деревьев убегали вдоль кромки неба, растягиваясь на целую бесконечность вокруг. Свобода. Скорость. И только они втроем. - О, отличный кадр! Стой! Байк, что ехал впереди, остановился. За ним – второй. И тут же ей постучали по шлему. - Сдурела! Не тормози так резко! Она обернулась к своему пассажиру и пихнула в ответ в бок. - Не дрейфь! Не убью. Так, а ты, – она вновь развернулась к виновнику остановки, - вот да, стой, как стоишь, только развернись на меня..во-во-от! Отлично! Классное фото будет! Темно-сиреневый байк на фоне бескрайней свободы. Его водитель словно приглашал умчать вслед за ним вверх к облакам. Не бояться, не думать, а просто лететь. И против воли вспомнилось как это – мчаться вслед за заходящим солнцем, к неуловимой линии горизонта. Ветер, бьющий в лицо при поднятом визоре шлема, от резких порывов которого перехватывает дыхание, и как сердце замирает, когда, сидя на пассажирском месте, расправляешь руки на полной скорости и ощущаешь полет. Запахи раскаленного асфальта, кожи курток, только что залитого бензина и резины, что не успела еще остыть. На следующем фото он уже снял шлем. Разлохмаченные волосы он даже не попытался пригладить. И улыбался так, что сердце замирало. А глаза, смеющиеся, родные, дарили невообразимую теплоту и заботу. Пальцы, дернувшись, смяли страницу, содрав край пленки, что удерживала фотографии. Она старалась не закричать, но хриплый, словно предсмертный стон все равно сорвался с прокушенной губы. - За что... Ну за что?... Но парень, что улыбался ей с фотографии, не отвечал. Он продолжал смотреть на нее и смеяться, не зная, что ожидает его меньше, чем через неделю. Все новые и новые потоки слез срывались вниз, закатывались за ворот футболки, но обещанное «легче», о котором говорят, когда утверждают: «поплачь, полегчает» так и не приходило. Мозг один за другим воскрешал обрывки реальных воспоминаний и нереальных кошмаров. В висках стучало, отдаваясь тошнотой в животе. Все вокруг превратилось в размытые бессмысленные пятна, и стальным обручем боли, что росла с каждой секундой, сдавило где-то в груди, там, где когда-то билось полное радости сердце… Судорожно всхлипнув в очередной раз, девушка отодвинула от себя фотоальбом, утыкаясь носом в край одеяла на коленях, в надежде спастись от льющихся слез. Но темнота не принесла облегчения, вместо этого разворошенная память продолжала уносить в водоворот воспоминаний, к которым отброшенный в сторону альбом уже не имел никакого отношения… Светло русый мальчишка лет десяти заливисто хохочет над ней, вытряхивающей лягушку из причудливо заплетенной прически – тетя Нина очень старалась…зря. Но кара постигла хулигана незамедлительно, в лице второго парнишки, напрыгнувшего откуда-то со спины. Оба повалились на мягкую болотную траву, и, в шутку мутузя друг друга, измазались в грязи с головы до ног. Влетело им тогда здорово! *** Все то же лето с лягушками и испорченным новеньким платьем. Две довольные рожицы, перемазанные кремом от именинного торта и третий, пытающийся ухватить уцелевший кусок с аппетитной вишенкой. Он всегда говорил, что родиться летом – это круто! Только вот у него не случилось, и он всех убеждал, что завидует им двоим. И уже много позже, одним тихим вечером на исходе августа он скажет: - А уйти хочу осенью… а что, символично! Как там у Пушкина: «чудесное природы увядание», этакое прощание, конец. А вот это у него получилось прекрасно… Хоть здесь «свезло». Зареванная девчушка – пятилетка, потирая ушибленный лоб, так некстати подставленный под летящие качели, бредёт к дому в сопровождении своих рыцарей. Все трое потрёпанные: снова вляпались в дворовую перепалку. Мальчишки заступились за нее, она - за них.... Разнять удалось лишь старшим ребятам из соседнего двора. В какой-то момент ей показалось, что сердце уже отмеряет сбившимся пульсом последние удары, еще чуть-чуть – и совсем остановится. Но боль и не думала униматься, и слез становилось только больше. Настоящее чудо, что мама еще не ворвалась в комнату. Они сидят на крыше, залитой лучами закатного солнца. Повзрослевшие, не так давно справившие свои 16, они, казалось, стали «чудить» еще больше, но по-прежнему были неразлучны. Где-то там, под ногами, простирался целый мир, до которого сейчас всем троим не было дела. - Бро, да брось - все срастется! - чуть хрипловатый после долгого молчания голос. - А если не срастется - еще раз сломаем и насильно срастим! - угрожающе нотки в ее голосе вполне убедительны. Настолько, что он, хмыкнув, подумал еще минуту, а потом расплылся в улыбке, подставляя лицо багряному небу. - Как же я вас обожаю, ребят… Край одеяла медленно пропитывался кровью, стекающей с прокушенной губы. Хотелось кричать, выть раненным зверем. Жар, поднимающийся откуда-то изнутри, сметал все вокруг огненным штормом, разжигая собой самые невыносимые воспоминания: Крен байка, удар, взрыв. Языки пламени, что сжирали заживо, и собственный крик, услышать который уже было не кому. *** Больничная койка, перестук колесиков по кафелю. Из-за голов врачей, склонившихся над ней, мелькают холодным светом длинные коридорные лампы. Запах хлора и каких-то лекарств оседал в горле, отдаваясь неприятным привкусом на языке. Двери над ее головой распахивались одни за другими под крики врачей. А потом коридорные лампы сменились большими операционными, такими, которые показывают в фильмах. И перестук колесиков вдруг сменил противный писк аппарата. А потом тишина. Безразличие, упоительное и спокойное. *** - Ты помнишь?... - Что именно? Но он молчал. И утонуть в полном безмолвии им не позволял писк, сопровождающийся ломанной линией на мониторе, что отмеряла пульс столь дорогого и родного сердца. Оно бьется – это самое главное. И не важны все эти шишки и ссадины, и даже перебинтованная голова, и убегающий вдоль шеи шрам. И словно не было этого слова, что прозвучало несколько недель назад и заставило в миг заледенеть кровь, забыть, как дышать. Кома. Но они верили. Ни на одно мгновение не позволили себе усомниться. И вот сейчас, пусть и в больничной койке, но он живой, и улыбается ей, как-то по-особому, словно ждет чего-то. А за окном живет своей большой и шумной жизнью город, и осеннее солнце роняет косые лучи в окно, улыбаясь вместе с ним. - Когда мы… когда я тебя поцеловал. Наверное, удивление этому вопросу на ее лице отразилось слишком красочно, потому что пациент, ни капли не смущаясь, рассмеялся, глядя на нее. - Помню, - тем не менее, ответила она, улыбаясь в ответ. Отчего-то на душе было спокойно и легко. И хорошо бы задержаться здесь рядом с ним подольше. - Если попрошу – сделаешь? – чуть хрипло спросил он. И, получив утвердительный кивок, едва слышно договорил, - давай повторим?... - Чего? Сейчас? - только и выдала она, не веря, что он может думать о чем-то подобном в такой момент. - А что? Смотри, какая романтика! Когда еще такой случай представится? Я, с тяжелой травмой после аварии и ты, на пути к выздоровлению, пришла тут меня навестить!- с театральным придыханием произнес он, а потом снова расплылся в улыбке. Усмехнувшись, она сползла с табуретки, осторожно склонилась над ним, опираясь на кровать на здоровую руку так, чтобы не причинить ему боль – ему-то досталось гораздо больше. А потом весь мир вдруг стал не так уж и важен: и что в школе они, из-за произошедшего отстали так, что остаться на второй год грозит; и что процедур и реабилитации – еще немереные сроки и количество; и что родители из дома запретили одной выходить – не оправилась еще полностью… Она легко прикоснулась к его губам, сразу же ощутив, как ей отвечают. Он не настаивал, не требовал, но и оставить поцелуй «легким и мимолетным» не позволил. Она поддалась, но лишь на несколько мгновений, а потом, отстранилась, оставшись сидеть на краю кровати. - Эй! Мало… - протянул он, изображая сквозь довольную улыбку обиженное сопение. - А остальное получишь потом, когда вылезешь отсюда! И вот теперь уже настало время ему удивленно хлопать глазами. Он никак не ожидал такого ответа, как и она не ожидала – что ответит именно так. *** - … его больше нет… Женский голос в трубке дрожал. Тяжелые, надрывные и, чего уж там, истеричные всхлипы лишь усиливали предчувствие чего-то ужасного, что преследовало с самого утра, и отступила лишь не те несколько часов, что она сбежала из дома в больницу, навестить его. А теперь ей говорят что… Она встретилась с недоуменным взглядом стоящего напротив парня. Тот хоть и смотрел непонимающе, но, как и она, уже с утра догадался, что что-то произойдет. Уже произошло… - Погодите… Что Вы… - Его нет, Яночка. Хорошо, что вы успели попрощаться… - Но…какой попрощаться…Погодите! – грызущее изнутри плохое предчувствие наконец нашло выход, - Как нет?! О чем Вы?! Я же разговаривала с ним недавно! Как это нет?! Нет!...НЕТ! НЕТ!.... Она была уверена, что уже не дышит. Лишь ноющее сердце упрямо продолжало биться. А воспоминания тех дней все не желали оставить ее. Каждое из них – как смерть. И за последние несколько месяцев она умирала уже тысячи раз. Вместе с ним. Теперь они оба - лишь бледные тени себя прошлых. Как будто исчезла вселенная. Мир рухнул. Он ушел. И был лишь один способ… Боль от прошлого могла вытеснить лишь боль настоящего. Она это прекрасно помнила. Откинувшись на спинку дивана, не открывая глаз, дрожащей рукой в одно движение она достала телефон, что ждал своего часа. Он прекрасно знал, что этот час наступит. Непослушными и уже холодными пальцами в два клика она набрала единственный номер, что хранила маленький желтый аппарат. И едва в трубке послышались первые гудки, как все тело затрясло от нервного напряжения и страха. - Привет, принцесса, - родной голос был тем самым желаемым опиумом для ноющего и замедляющего свой бег сердца. - Привет, француз… - с трудом выдавила она. Она хотела сказать то, что собиралась спокойно, холодно, чтобы он не догадался. Пусть бы решил, что ей уже все равно. Но вместе этого надрывный вскрик все же вырвался из груди, вдребезги разбивая ночную тишину, а вместе с ним и слова, прерываемые всхлипами, - я..больше не…могу… я хочу…чтобы …забрали… пусть они… меня заберут! Повисшее лишь на несколько секунд молчание оборвалось резким и злым: - Заткнись! Замолчи, поняла меня?! POV Author Париж. То же время. Наверное, хруст в руке ему не послышался, ведь с той силой, которой он сжимал телефон, после услышанных от нее слов, можно было, наверное, и стальную балку переломить. Но послышалось ли ему то, что он услышал?... лучше бы да. Свободная рука взметнулась к волосам, которые в ту же секунду с силой сжали пальцы. Он закрыл глаза, пытаясь выровнять сбившееся прерывистое дыхание. Она молчала. На том конце провода раздавались лишь всхлипы, что уже были пограничьем с истерикой – это он знал прекрасно. Как и то, что она изо всех сил сейчас пытается не закричать, прокусывая губы. И как она на утро объяснит все матери?... Внутри что-то заныло, разливаясь тоской по безвозвратно ушедшему прошлому. Но ведь они-то вдвоем еще могут быть вместе… Нет, не так, они обязательно будут вместе. Все! Открыв глаза, он посмотрел в окно. Там Париж утонул в сумерках, разукрашивая ночь мерцанием огней. Отсюда даже Эйфелева башня была видна. Высоко в небе мигал одинокий красный огонек – ночной рейс из Парижа уже забрал своих пассажиров, и теперь направлялся с ними… куда? А совсем скоро, такой же, а может, и совсем не такой, самолет привезет ее к нему… - Не говори так больше, слышишь? – собственный тихий голос оказался непривычно мягким. Судорожные вздохи в трубке вдруг прекратились. Удивлена. Наверное, даже шокирована. Ждала, что он разозлится, накричит. Но злости не было, был лишь страх никогда больше не встретиться. – Этого больше не повторится. Никто и никого больше не заберет, слышишь меня? Если будешь так говорить, то мы никогда не справимся… Очередной судорожный вдох погасил собой нервные всхлипы. Он чувствовал, как она успокаивается. И пусть хоть миллион километров – он прекрасно это знал. - Поэтому не думай так. Никаких больше врачей, никаких больше двинутых мозгоправов. Ты… ты все, что у меня осталось, слышишь? Так что не смей сдаваться. Совсем скоро мы увидимся, немного осталось, так ведь? - Да… я… я очень скучаю. - И я, принцесса. Поэтому обещай, что сейчас возьмешь себя в руки, закроешь альбом и уберешь на место. А потом привезешь, и мы вместе посмотрим. - Хорошо, но…погоди, откуда ты знаешь, что я доставала его? - Нам всегда было непросто скрывать что-то друг от друга. Помнишь? - Еще бы, - по голосу было слышно, что она улыбается. А потом в трубке послышалась возня, шорох открываемой дверцы, шуршание и снова шорох, свидетельствующий о том, что шкаф надежно закрыт. - Ты все, что у меня осталось, Ян. Поэтому обещай, что справишься там. Обещай мне… - Не дрейфь. Обещаю…