О чем молчат телефоны

- Мне если б только знать, что ты жива, здорова. Что враг не доберется до тебя… Сынишка наш здоров, и первое он скажет слово и будет бегать в тех полях, где мы с тобой когда-то гуляли, за руки держась. А мне бы только знать, что край родной, что Родина моя спокойно сможет спать… Забыв как дышать, я не то замерла в кресле среди множества рядов актового зала, не то растворилась в словах, что Макс читал со сцены. Я не была уверена, что дышу, что вообще нахожусь здесь и сейчас. В тот момент в зале стихло все. Мы, наконец, определились с постановкой и приступили к ее репетиции. Кое-что нагло стырили с уже имеющихся произведений, что-то добавили свое. В доработке еще было музыкальное сопровождение и реплики некоторых персонажей, но сейчас это казалось сущими мелочами. Макс и сцена – вот уж, казалось бы, вещи наименее совместимые, прям как я с геометрией. Но то, какой талант – нет, дар – был в нем и в Сеньке, открылось только к старшей школе. Как их, выходцев спорт отделения среднего звена, занесло в актерское направление – отдельная история, но доказательства того, что это должно было случиться, сейчас находились на сцене. Первое доказательство – заканчивало свой монолог, посвященный семье, оставшейся далеко на Родине, и о судьбе которой молодому солдату ничего не известно. И все, чего тот желает – защитить их, чтобы они могли жить и радоваться, пусть даже ценой своей жизни. Все, кто сейчас репетировал, выдохнули лишь с последними его словами. Кто-то попытался украдкой всхлипнуть. Макс не играл, нет… он жил! Жил той ролью, что ему дали и заодно оживлял всю сцену. А второе доказательство где-то на заднем плане изображало павшего героя вместе с Костей и Вовкой. - Слушайте, да убейте вы его там уже кто-нибудь как положено, а?! – Стас всплеснул руками, от чего сценарий, зажатый в его пальцах, зашуршал помятыми листами. - Да я убивал – не помогает, – Макс вышел из-за кулис назад на сцену, подошел к другу и потормошил его носком кроссовка, – слышь, герой, ты помирать собираешься? - Не уверен в этом, – честно ответил «павший», который минут десять уже как переругивался с Костей и тыкал ему в нос смартфон, пытаясь что-то доказать. Я, тихонько вздохнув, поднялась с места и стала выбираться из рядов. - Ладно, пошли вон, мой эпизод! – объявила я, пресекая назревавшую тираду. Мне предстало играть девушку, спасшую-таки не до конца погибшего – что он не уставал доказывать – солдата, и впоследствии ставшей его возлюбленной. Сенька поудобнее развалился на «поле боя», подпихнув Вову в бок. А еще мне достался один из «голосов за кадром» и что-то вроде абстрактной роли, исполняемых фоном на «стоп-кадре». Переходы между эпизодами мы пока еще не нашли, чем заполнить, а потому я сразу принялась за свои реплики откуда-то с угла сцены. - Ты жив? Ответь мне? Жив?! – я припала на колени перед Сенькой. – Да, слышу я дыхание твое… Где-то «вдалеке» раздавались выстрелы и грохот затихающего «боя». Я в беспокойстве оглядывалась по сторонам, переползала от одного раненного и бездыханного тела к другому, проверяя, кто жив, а кому уже не помочь. - Придется здесь нам переждать… С рассветом помощь подойдет. – Я, как и задумано было, вглядывалась в лицо Сеньки, а кожа невольно покрывалась инеем. Так правдоподобно изображать труп – это еще надо уметь. Глядя на него, я действительно видела бойца, пережившего тяжелые переходы, недоедание, тяготы плохой погоды, ночевки на сырой земле. Перед глазами буквально оживали картины того, как он, пригибаясь под натиском свистящих над головой пуль, бежал к товарищу, чтобы оттащить того в укрытие, а затем снова ринуться в бой, чтобы в конце концов попасть под вражескую пулю… или быть поверженным взрывной волной или еще чем-то. Не знаю, как у него это получалось – лежать, не произносить ни слова, но переносить меня туда, в мир в котором я никогда не была. Мне никогда не понять, что пережили наши прадеды и прабабушки в то ужасное время, но сейчас, сидя перед Сенькой на коленях, я покрывалась инеем уже от одной мысли, с чем им пришлось столкнуться. Пока я там обещала солдату, что не брошу его погибать, Сенька медленно открыл глаза, встречаясь со мной взглядом. - Ты кто? Зачем ты здесь? Оставь…. – тихий шепот-мольба, и страх в глазах бойца за жизнь молодой девушки. - Я не уйду! - Иди же… Тебя же могут ранить… - Бой уже окончен. Я здесь, я не уйду… Зеленые с серым глаза медленно скользили по моему лицу, отчаянно прося уйти и не рисковать собой, но вместе с тем в них читалось и облегчение от того, что он больше не один. Правдоподобно до жути. А Егор еще спрашивал, за что они к нам попали. За что, за что… Видимо нервы их прошлого физрука оказались не такими крепкими, как у нашего Виталия Олеговича. - Отлично! Эта сцена отработана, с ней проблем нет! Так, трупики, оживаем, идем на перерыв. Ребят, сцена с командирами в палатке! Тащите сюда военнопленного, где он… ЧТО ЗНАЧИТ, В СТОЛОВКЕ КОМПОТ С ОФИЦЕРАМИ ПЬЕТ?! Макс помог Сеньке подняться, и мы, посчитав, что выполнили на сегодня свою работу на сцене, возложили на себя обязанности подменить военнопленного с офицерами за чашечкой компота. *** Сегодня я задержалась допоздна. На улице уже ощутимо стемнело, когда я показалась в дверях корпуса. Вдоль заборов школы зажглись причудливые фонари, старательно изображавшие из себя что-то из области архитектуры прошлых веков. Звезды еще только тусклыми и почти не заметными вкраплениями обозначились на небосводе. Я вдохнула полной грудью, позволяя вечерней прохладе ворваться в мою гудящую голову. После репетиций постановки у меня еще была репетиция с нашей местной школьной группой, которая всегда была на подхвате, когда речь шла о выступлениях. На наши же плечи легла обязанность музыкального сопровождения всей постановки, а по тому работы у нас было в двойном экземпляре. Сам по себе день прошел на редкость тихо. Вылитый Максимом на завуча компот был не в счет. Как не считалось и то, что мы пол урока физики наблюдали спринтерский забег Сеньки от физрука. Тот с завидным упрямством улепетывал, изредка оборачиваясь и бросая что-то о том, что «он нечаянно» и «простите его, грешного». Но, Виталий Олегович, видимо, решил, что пора свершиться мести. За все. Мы, слегка обделяя вниманием третий, а заодно и второй закон дядюшки Ньютона, вытягивали шеи, наивно полагая, что делаем это незаметно друг для друга. Наивно полагали все 32 человека, во главе с учителем. За что требовалось прощать Белова, мы так и не поняли. Лишь флегматично наблюдали, как следом за физруком на последнем круге мчался Макс, с воплем «Я не брошу тебя, друг!». Дело закончилось крайне неблагозвучным выкриком физрука из-за угла. - Кхм, – Денис Александрович деликатно прикрыл окно, прекращая поток громкой речи, не предназначенный для непорочных детских умов, - собственно, второй закон Ньютона, на примере в тексте, говорит нам о том, что… Я покорно принялась записывать высказывания великого физика, краем глаза косясь на улицу. Но когда заметила на крыльце Егора, который сначала застыл с отвисшей челюстью, а спустя секунду – уже сгибался пополам от смеха, моему самообладанию пришел конец. - Вишневская… - учитель устало потер глаза. Затем бросил мельком взгляд в окно и быстро обратился ко мне, – иди, узнай, в чем дело, потом нам расскажешь. Нервно хихикая, я покинула кабинет. - Если ты мне сейчас не объяснишь, в чем дело, я буду являться тебе в страшных снах! – пообещала я Егору, вываливаясь на крыльцо. Егор, обернувшись, только прыснул от смеха. - Он утопил его любимый свисток в унитазе… - Тот самый, с судейства Чемпионата мира? –я удивленно вскинула брови. – Талант, блядь! - Мне иногда кажется, что этих двоих именно за такие таланты и взяли. У всех рисование, пение, танцы… а у этих… - парень только покачал головой. – И понимаешь, все бы ничего, если бы… С этими словами друг утянул меня прочь от дверей, уводя куда-то за угол корпуса. Увиденное заставило меня повторит реакцию Егора на крыльце. На внутреннем дворе развернулся целый рыцарский турнир. Два парня из 10Б, восседая верхом на гимнастических конях, с ведрами на головах и швабрами вместо копий, мчались на встречу друг другу. Сами же «кони» еще с утра выглядевшие, как гимнастические, теперь крайне живописно изображали настоящих. У одного вместо головы красовался сапог, у второго – валенок – откуда он только взялся. Гривы были сделаны из старых половых щеток, а хвосты – из веток от пальмы в кабинете биологии. К ногам были прикручены колеса от стульев…из кабинета информатики. Передвигались кони крайне недвусмысленно – подталкивались под зад парочкой добровольцев. А, собственно, рыцари, направив друг на друга «копья», с воинственными кличами неслись друг на друга. - Угадай, кто автор, - хмыкнул Егор. Собственно автор, подгоняемый физруком, совершал, кажется, десятый или одиннадцатый по счету почетный круг. Воинственному кличу физрука могли позавидовать оба «рыцаря». Макс – без тени сомнения, соавтор – уже умудрялся сокращать расстояние до учителя. Правда, что он собирался делать, когда догонит, ясно не было. Мы с Егором переглянулись. От смеха уже болели животы. Кажется, я накачала себе пресс. Виталий Олегович будет доволен. *** Вспоминая события всего дня, я улыбалась себе под нос. - Вишня! – послышался тройной хор голосов. Друзья ждали меня внизу лестницы. - Вы чего здесь? – удивилась я. Улыбаясь, стала спускаться к ним. При виде этой троицы внутри всегда становилось теплее. Когда они умудрились занять столько места в моей жизни – сама не знаю. Но без них я уже явно не могла. - А ты думала, мы тебе позволим одной по темноте идти? – Сенька раскачивался на пятках, глядя на меня. Краем глаза я ловила на себе завистливые взгляды девчонок, задержавшихся со мной на репетиции. Приятно, ничего не скажешь. Егор приобнял меня за плечи справа, Макс – слева, а Сенька взял на себя обязательство возглавлять сию процессию. Что-то самозабвенно мурлыча себе под нос, светловолосый, сцепив пальцы в замок на шее, вышагивал бодро и уверенно в сторону моего дома. Я мысленно молилась, чтобы он не запнулся. А то ведь мог. Хотя бы мне на зло. Когда самозабвенное мурлыканье перешло в не менее самозабвенное напевание, голосу Сеньки уже начал вторить Макс. Хуже всего, что это было заразно. Спустя пару строчек песни, Егор, видимо, решив, что без него не справляются, вступил третьим. - Ребя-я-я-т! Ну пожалуйста! – я буквально хныкала, обвисая на парнях, – я напелась сейчас по самое не хочу на репетиции! - ALL YOU NEED IS LOOOOOVVE! – лишь громче зазвучало мне в ответ. - Love is all you need…. – покорно сдалась я. Мы преодолели небольшую аллею, что вела нас прочь от главного корпуса, и свернули вдоль проспекта, продолжая голосить неровным хором. Машины с шумом проносились мимо нас. Кое-кто даже высовывался из окон, махал и одобрительно свистел, когда мы резко сменили репертуар. Прохожие смотрели, кто с веселыми улыбками, кто – с неодобрением, качая головами и спеша пройти мимо. А мы все шли, возглавляемые Сенькой, и пели, позволяя голосам уноситься в уже почти ночное небо. - Some-somehow It's a little different when … - мы свернули с главной улицы к дороге, ведущей в наши дворы. - Some some way We'll be getting out of this…. – Сенька с небывалым энтузиазмом вел куплет. Вообще-то, Макс рассказывал, что был у него период дикой любви к Аврил. Видимо, любовь прошла, но вкусы-то не поменялись. - When it's you and me We don't need no one to tell us who to be….!!! – мы уже сворачивали к моему дому, продолжая голосить припев и уже даже пританцовывая. - ….Just put up a middle finger to the sky Let them know we're still rock 'n roll!!! В след нам, кажется, зажигались окна – наверное, кого-то мы растормошили нашим внезапным порывом к исполнению. Допев-таки припев, мы остановились у подъезда. - Янка, выводи, давай, своих музыкантишек на большую сцену! У тебя слишком хорошо получается, чтобы ограничиваться нашим актовым залом! – объявил Сенька свое авторитетное мнение. Мнение удостоилось моего скептического хмыка. - Возьму тебя на подтанцовку, – пообещала я, поднимая взгляд на свой третий этаж. В кухне горел свет. Мама знала, что я сильно задерживаюсь, и, разумеется, благодаря нашему пению, уже знала, что я стою под окнами. Внутри сделалось как-то тепло и уютно. Хорошо, когда есть к кому возвращаться и когда тебя ждут. - Ладно, Янка, до завтра! - Счастливо! – улыбнувшись, махнула ребятам на прощанье, проводив их взглядом до ближайшего поворота, и скрылась в подъезде. Родная дверь обещала мне скорейший отдых, теплую ванну и мягкую кроватку. Я поторопилась достать ключи и попасть внутрь. Все еще напевая себе под нос, я, наконец, расправилась с замком и перешагнула порог. - Мам! Я дома! Когда ты уже привык к чему-то, то замечаешь даже малейшие изменения в этом чем-то. Даже нет – скорее, сначала ты чувствуешь их интуитивно, и лишь потом – замечаешь, что именно изменилось. Вот и я не сразу сообразила, что не так в нашем коридоре, хотя едва перешагнув порог квартиры, уже понимала, что что-то здесь не так, как прежде. Взгляд выцепил мужские туфли: новые, фирменные, темно коричневые, со шнуровкой. А мы с мамой жили вдвоем… Вернувшись из Парижа, мы в течение трех дней заехали в эту квартиру. Гости в нашем доме – случай редкий. Разве что ребята заглядывали ко мне, да пара маминых подруг иногда по выходным. Однако, моя наблюдательность отмечала присутствие отнюдь не женского характера: мужская легкая кожанка на вешалке среди наших с мамой плащей и весенних курточек; спортивная сумка, небрежно сброшенная где-то около скамеечки для обуви… Моя собственная почтальонка сползла с плеча и со звучным стуком приземлилась на пол. Глазам своим я не могла поверить, хотя сердце уже билось едва ли не в истерике. Я даже не посмотрела, куда бросила ключи – лишь слышала, что они со звоном обо что-то стукнулись. Не разуваясь, я рванула прямо на кухню, откуда горел яркий свет и доносился аромат свежезаваренного чая. - Папа!!!!