О чем молчат телефоны

- Моя девочка! – я даже не добежала до кухни –мне на встречу вышел отец, протягивая ко мне руки и светясь от счастья. Меня тут же закружили в крепких объятьях, позволяя вцепиться в шею и уткнуться носом в плечо и ронять редкие предательские слезы на ткань рубашки. - Папочка! В приезд отца было нереально поверить и, если бы я не обнимала его сейчас, не ощущала запах его любимого одеколона, не грелась в родных объятьях – я бы решила, что все это бредовая галлюцинация, результат стрессов. - Ты приехал! – я все еще отказывалась отпускать родителя. Было страшно поверить в собственное счастье. Где-то на кухне маячила мама, осторожно и нерешительно выглядывая из-за угла, словно боясь нарушить этот момент и помешать нам. Я заметила, как она смаргивает слезы, поспешно вытирая мокрые щеки подолом фартука, как поджимает губы, стараясь не допустить новых их появлений. - Как же я соскучился! – прерывисто выдохнул отец. Нам пришлось все-таки отлипнуть друг от друга. Родные каре-зеленые глаза светились такой безграничной любовью, что я в ту же секунду перестала сомневаться в реальности происходящего. Он приехал, он здесь. – А ты похорошела! – отец, обхватив ладонями мои щеки, изучал меня взглядом. - Да как была бледной поганкой, так и осталась… - буркнула мама с кухни. - Да не бурчи ты, Алин, - бросил отец через плечо и вновь взглянул на меня, – за эти месяцы она очень похорошела! Ну, что сказать, правда, большей своей частью, была на стороне отца. То, в каком состоянии я уезжала из Парижа – только в байках у костра рассказывать. А уж то, в каком состоянии я вообще пребывала изначально… Лучше не рассказывать вообще. А сейчас я даже слегка отъелась. Кожа перестала обтягивать мой скелет и даже приобрела более здоровый оттенок. Я снова улыбалась, я разговаривала… я умудрялась жить и радоваться этому. И сейчас, глядя в эти родные и горячо любимые глаза, что с вечной смешинкой смотрели на меня, ловя эту обожаемую с детства мною улыбку, что была почти точь-в-точь, как моя, за небольшим нюансом, я была уверена, что счастливее меня в эту минуту нет никого. *** Небывалый уют, воцарившийся на кухне, заставлял неосознанно улыбаться, наслаждаясь моментом. То и дело я срывалась мыслями куда-то в детство, вспоминая, наши маленькие семейные «кухонные» традиции: это обязательно что-то сладкое по субботам, приготовленное мамой. Как правило, это было что-то, что мама пекла и обязательно с начинкой. И «сезонные», как мы их называли, сладости по воскресеньям. Летом это обычно было мороженное, осенью обычно налегали на пирожные, зимой – какой-нибудь горячий напиток, весной – что-то фруктовое. Прикрыв глаза, я медленно втянула носом аромат свежезаваренного чая с легким привкусом корицы и поняла, что с моего лица так не сползла эта наивная детская улыбка. Я сидела на кухонном диванчике с ногами, притянув к себе колени, и обнимала дымящуюся чашку, то и дело поглядывая на отца. Тот, ловя на себе мой взгляд, только усмехался. А от этого становилось просто сказочно хорошо. На столе стояли вазочки с вареньем, корзинки с печенюшками и булочками. Дотянувшись до той, что была с шоколадной крошкой, я лениво разломала ее на половинки, но есть пока не торопилась. - Пап, - приглушенным голосом позвала я, все еще разглядывая разломленные половинки. Даже не знала, как бы спросить так, чтобы не вызвать лишних подозрений у родителей, – а как там в Париже сейчас? - Ну, Париж все тот же. – беззаботно ответил отец. Хотя, сдается мне, он прекрасно понял, о чем я. – Там, конечно, в большинстве своем, все не так как у нас, да ты и сама это знаешь, но жизнь кипит. Расценив этот ответ крайне двусмысленно, я тем и удовлетворилась. В конце концов, если бы отец приехал из-за каких-то дурных новостей, разговор бы начался не с этого. За окном уже совсем стемнело. И от этого наша кухня казалась еще уютнее и теплее. Там снаружи - темень, даже легкий холод, уже по ночному пусто и неприветливо, а у нас здесь - светло, тепло, уютно и радостно. - А я слышал, твои творческие успехи весьма вдохновляют? – продолжил разговор отец. - Ну, идут помаленьку… много нового. – Я, наконец, посмотрела на родителя. Сейчас он мне чем-то напомнил дедушку - такие же, как у него скулы, легкие морщинки у глаз и высокий лоб. Но все же, главную генетическую дедушкину достопримечательность папа не унаследовал, что даже казалось нереальным. Глазами он пошел в бабушку. – Сегодня была репетиция… - сама не знаю, зачем сказала, он ведь и так это знал от мамы. - Да, мама мне сказала, вы решили поставить собственный спектакль! - Да там не то чтобы прям спектакль… так, тематическая постановка. Но решили попробовать, – я отхлебнула из чашки. По телу вместе глотком тут же разбежалась волна тепла. - Я горжусь тобой, дочка, – отец улыбнулся, так тепло и заботливо, а в глазах его действительно была такая гордость, что я почувствовала себя едва ли не лучшей дочерью на свете. Как мне нравилось, когда у меня поучалось их не огорчать, когда они смотрели на меня и видели что-то доброе и светлое, что заставляло их вот так улыбаться. - О, а сколько сейчас времени? – вдруг спохватился отец и глянул на кухонные часы над его головой, – прошу прощения, мне нужно позвонить! Мама с улыбкой кивнула, а папа уже скрылся в коридоре. Ясно, скорее всего, пошел отзваниваться о своем благополучном приезде. - Давно он приехал? - Да буквально за час до твоего прихода. – Мама протирала бокалы. Как и обычно, она пыталась себя чем-то занять, когда эмоции били через край. Бьюсь об заклад, ей сейчас не порядок на кухне хочется наводить, а прыгать по комнате вопя во все горло и рыдая в голос. – Как постановка? - Думаю, все пройдет хорошо. Жаль папа не сможет посмотреть… он не надолго, ведь так? – скорее констатировала, чем спросила я. - Дня на три. Больше не получится. Я молча кивнула и снова отпила из чашки. Где-то за стеной из соседней комнаты слышался папин голос, который становился все громче, пока сам его обладатель не вошел в кухню, все еще удерживая телефон у уха. Отец как-то странно на меня посмотрел. Потом, наконец, протянул мне телефон. - Кое-кто хочет тебя слышать, – папа снова улыбнулся, а у меня внутри все оборвалось. Сделалось и радостно, и больно одновременно. Неужели они разрешат нам поговорить?! Нормально поговорить! Господи, как же мне этого не хватало! Словно какой-то звонок из давно забытого прошлого, очень счастливого прошлого, повторить которое было невозможно. Я бросила быстрый взгляд на маму, но та улыбалась и кивала в знак одобрения. Так они это уже заранее решили! Я дрожащей рукой поставила кружку на стол, поднялась со своего места, пытаясь совладать со ставшими ватными ногами, и протянула руку к телефону. Мне казалось, что сейчас я возьму его и не почувствую, прямо как во сне, где - все тебе знакомо, но, тем не менее, нереально и не осязаемо. Но телефон не рассыпался, не растаял. Мои пальцы сомкнулись на теплом, после папиной ладони, металле.