Снег белым покровом ложился на мокрую, жидкую, слегка сероватую слякоть дорог. Воздух на улице был сырым, насквозь пропитанным ледяным дождем вчерашнего дня, но все же оставался чересчур теплым для декабря. Непроницаемо пепельное небо оставалось хмурым и беспросветным уже вот целую неделю. Смотря на такую картину, можно было подумать, что у мира вдруг закончились краски. Или что ты живешь в старинной черно-белой фотографии.
Я шел по тротуару с сумкой на плече и тубусом за спиной. Ветер рваными порывами хлестал по лицу. Талое снежное месиво под ногами неприятно чавкало, расплываясь по тротуарной плитке под тяжестью моего веса.
Мимо, по проезжей части, на скорости проносились машины, то и дело окачивая меня брызгами из-под своих колес, из-за чего на моих штанах появлялась рябь из темных, больших и совсем крохотных, пятен. Погода в то воскресное утро ну совсем не задалась.
Город вокруг только начинал просыпаться. Неспешно семенили по скользкой тротуарной брусчатке пешеходы, уткнувшись носом в высокие воротники своих пальто, как будто это могло хоть как-то спасти их от холода, которым, по их мнению, так и веяло сегодня от города. А на улице ведь было не холодно совсем. Я даже сомневаюсь, что термометр показывал ниже нуля. Да, было ветрено, но совсем не холодно.
Настроение в тот зимний день у меня было какое-то странноватое, однако полностью соответствующее окружающей обстановке. Несмотря на то, что проснулся я уже довольно давно, проснувшимся я себя совершенно не ощущал. Вроде и спать не хотелось, но выйдя сегодня на улицу, я чувствовал себя, как будто попал в чей-то нелепый сон. Или даже в какой-то параллельный мир, где время тянется тягуче и медленно, как жидкая карамель. Я даже, выйдя из подъезда дома и ощутив на себе всю атмосферу, украдкой ущипнул себя за запястье правой руки, мысленно приготовившись к тому, что ничего не почувствую, и в следующий момент окажусь в своей кровати, размыто и обрывочно припоминая то, что сейчас происходит. Но единственным, что я ощутил, было то, щипок — это неприятно, чуточку больно. И в следующий момент меня волной окатил влажный воздух, заставляя неприязненно зажмуриться и с головой окунуться в реальность, какой бы она ни была.
Впереди, метрах в двадцати, виднелась автобусная остановка. Синий ее знак был, похоже, единственным ярким пятном в том сером и унылом утре одиннадцатого декабря. Дойдя до незатейливой постройки и скрывшись под ее изогнутым козырьком, я опустился на деревянную лавочку, что была, по счастью, свободна. Спиной откинувшись на заднюю стенку остановки, я обратил взгляд на табличку грязно-желтого цвета, на которой было напечатано расписание маршруток.
Автобус пришел через двенадцать минут, на две минуты отклонившись от расписания. К тому времени как он подъехал, к остановке подошли еще человека четыре. Я не обратил на них вообще никакого внимания, увлеченно листая новостную ленту в телефоне. Даже не запомнил, как они выглядели. Да и какая разница.
Поднявшись с места и поправив съехавшую с плеча лямку, я зашел в автобус. Там было тепло, значительно теплее чем на улице. И уютнее намного. Запах был там еще такой, даже не знаю, как можно его назвать. Автобусный? Такой немножко приторный, с примесью автомобильного освежителя салона и едва уловимыми нотками бензина. Да, такой, наверно. Там так пахло все: и серая обивка сидений, и металлические поручни, и даже от окон им веяло. Такой теплый автобусный запах. Я бы не сказал, что кайфовал от него, но и резкого отвращения он тоже не вызывал. Он был просто запахом. Вообще, в автобусах бывает пахнет и намного хуже, особенно в совсем в старых моделях или, к примеру, в час-пик, когда и встать уже и некуда. Положив в небольшой черный контейнер смявшуюся купюру, которую вытащил из кармана, я прошел в конец салона.
Мне не особо нравилось сидеть сзади, будь то машина, автобус или самолет. Не знаю, почему. Наверное потому, что меня там часто укачивало, особенно в детстве. Знаете, такое не совсем приятное ощущение того, что со следующим лихим поворотом тебя вывернет наружу. Как бы то ни было, сейчас во рту у меня была ириска, которая уже давно валялась в кармане. Может быть еще с прошлой зимы, осталась после Нового года. Но я не думаю, что она испортилась. Это ж почти что чистый сахар, так что все нормально.
Усевшись на предпоследнее сидение и уложив сумку на колени, приобняв ее руками, я вздохнул. И закашлялся сразу же. Потому что в мгновение ока выздороветь невозможно. Еще несколько дней назад я валялся с высокой температурой, а теперь уже шляюсь по маршруткам. Не самая лучшая идея, согласитесь.
С четверть минуты спустя автобус тронулся, издав протяжный скрежет, и выехал на дорогу. Я откинулся на спинку сидения, неотрывно смотря в окно. Там были машины, вернее, крыши машин, ехавших в соседнем ряду. Они блестели от сотен капель дождя, отражая белое небо. Яркие огни задних фар автомобилей, ехавших впереди, были похожи на всполохи огня, загораясь так же внезапно, как и затухая. Однако, как бы то ни было, спустя весьма недолгое время мне надоело смотреть в окно, слушая шум салона. Я достал из самого маленького кармана сумки наушники, спутавшиеся в комок из красных проводков.
После того как он был успешно распутан и подключен к телефону, в уши ударили первые аккорды песни из случайного порядка. Я не помню, что это была за песня. Не помню, хоть убейте. Музыки у меня в телефоне было полно. Много было и ненужной, и старой, и когда-то любимой, но доводившей до состояния рвотных позывов при уже сотой по счету прослушке. Но та песня была не оттуда. Нет, точно не оттуда. Я сам не знаю, почему это так важно, в смысле, кому какое дело, какую песню я слушал.
В окно смотреть было уже совсем не интересно. Постоянно сменяющие друг друга разноцветные металлические крыши машин; дорога, похожая на невообразимых размеров зеркальное полотно. Скучно. Я положил голову на рюкзак, как на подушку, устремляя взгляд вперед, на спинку переднего сидения и дальше, до самого лобового стекла. Было маловероятно, что там меня будет поджидать что-то невероятное. Определенно маловероятно. Потому что такого там не было в помине. На моем ряду сидели три человека. Исходя из двух пышных крашеных причесок — одной светлой до состояния ярко, неоново-желтого и еще какой-то, серовато-зеленовато-коричневатой, в общем, цвета грязи — и одной фетровой широкополой шляпы, выводы о том, кто там был, сделать было отнюдь нетрудно.
Устало повернув неожиданно отяжелевшую голову набок, я обратил взгляд на параллельный ряд. Если не считать то узенький коридорчик между сидениями, то рядом со мной сидел мужчина, у которого из-под строгого черного пальто топорщился белоснежный воротник, под которым темнел узел галстука. На коленях у него лежал черный чемоданчик. Он смотрел в окно, и лица его я видеть не мог. Но не думаю, что я потерял многое: лица до смерти замученных, усталых и апатичных людей мне доводилось видеть в своей жизни бессчетное множество раз. По иронии, чаще всего в зеркале. Загадкой для меня осталось лишь то, что он ехал на автобусе, а не на машине или такси, в крайнем-то уж случае. Но спрашивать я его об этом, естественно, не стал.
Устало взглянув в самое начало ряда, я невольно напрягся. В глаза сразу бросилась ярко-рыжая макушка, едва-едва выглядывающая из-за спинки. Но стоило ей обернуться градусов на сорок пять к проходу, как меня охватил страх. Такой глупый, бессмысленный. Боже мой, тот самый, тот, вот тот самый, что сидел рядом со мной… Когда это там было? Месяц, наверняка, назад. Нет, так не может быть, это не он. Так не бывает. Этот город огромен. Ладно, пусть не так уж огромен, но был он довольно-таки большим. Здесь ходит огромное множество автобусов. Каждые двадцать минут. А вдруг этот мальчик следит за мной? Нет, глупость какая.
Ладно, допустим, что совпадения все же случаются. Допустим также, что это одно из них. Но что же он тогда делает здесь, в автобусе, сегодня, в воскресенье, когда нет школы? Разумеется, страшного во всем этом не было ровным счетом ничего, но поверьте, мне было жутко. Просто от вида его. Будто бы он меня преследовал.
Весь путь я не сводил с него глаз, внимательно наблюдая за каждым его движением. Натянув на голову капюшон поглубже и подняв повыше на нос, почти до самых глаз, черный платок банданы, я прикрывался сумкой до самой своей остановки. Когда она все же наступила, я поспешил со всех ног выйти из того злосчастного автобуса. И вот, в итоге я стою на улице посреди города, задумчиво глядя вслед ему, стремительно удаляющемуся в потоке автомобилей.
До дома проведения конкурса было минут десять-пятнадцать ходу, и через это короткое время я стоял у порога. От старого дома так и веяло сыростью, эти стены, недавно крашеные, но внутри уже все равно отслужившие свой век, казалось, больше не были способны служить опорой этому дому. Это всего видно не было. Не заметно было даже намека на это. Но это чувствовалось. Не знаю, как.
Я подошел к двери, тяжелой, металлической, высокой, хватаясь за ручку, что была деревянной и косила в сторону, крепясь на выступающих за пределы двери двух кольцах. Я же говорю, старый дом этот, еще какой старый. Дверь поддалась не без труда, и я прошмыгнул внутрь за мгновение перед тем, как она бы разрубила меня надвое.
Преодолев лабиринт коридоров, я оказался в зале с зеленым стенами вновь. Не изменилось там совсем ничего. Да и что могло поменяться там за две недели? Только было там пусто. Не считая женщины за стойкой регистрации, не было ни единой души в помещении. В тот раз тоже никого не было, но это было потому что я опоздал. А сегодня я пришел как раз вовремя. Ничего не понимаю.
— Здравствуйте, извините, а в какое помещение нужно проходить? — спросил я, подходя к стойке. Женщина недоуменно взглянула на меня, перестав печатать.
— А, это ты, — произнесла она небрежно, снова взглянув на монитор компьютера. Меня немало удивило то, что из ее речи куда-то испарилась вся официальность, и сейчас она обращалась ко мне, словно была одной из моих школьных учительниц. Это не плохо, хорошо даже, но тем не менее непривычно. А удивляться ли тому, что она меня запомнила, даже не знаю, стоит ли. — Похвально, конечно, что ты не опаздываешь снова, но не считаешь ли ты, что прийти за два часа до начала — малость рановато?
— Как за два часа? Сейчас же без пяти двенадцать, я как раз вовремя, — сказал я неуверенно, взглянув на настенные часы.
Она снисходительно взглянула на меня из-под своих квадратных очков, и, видимо, с трудом сдерживала себя от того, чтобы закатить глаза.
— На сайте вчера сделали объявление, что вместо двенадцати часов конкурс начнется в два, — терпеливо разъяснила она.
— Как в два?
— Вот так вот.
Она вернулась к своей работе, качая головой. Я же, одними движениями губ выругавшись, стукнул себя ладонью по лбу, от чего раздался глухой звук. Ну и идиот же я… Женщина только покосилась на меня и еле заметно дернула уголками губ в сочувственной беззлобной усмешке.
— Иди, на лавочке посиди. Или походи тут если хочешь. Но если пойдешь по зданию бродить, не мешай никому: тут в кабинетах люди работают. И если что, то потом приходи в двести сорок пятый кабинет. Мало ли, загуляешься…
Я кивнул головой, пробормотав что-то вроде «хорошо, спасибо» и в который раз поудобнее перехватив сумку, обернулся к противоположной стене зала, глядя на длинный коридор с двумя нескончаемыми рядами дверей. Сидеть на лавке целых два часа я не хотел, благодарю, я в автобусе насиделся выше крыши. А перспектива того, чтобы походить тут хоть и не была захватывающей, но все же являлась наилучшей из предложенных.
Я пошел по коридору. Потолки в доме были высокие, а сам коридор был широким, даже чересчур. Каждый мой шаг казался до неприличия громким, когда звуковые волны отражались от стен, окрашенных, как и в зале, в бледный болезненно-зеленый. Пол еще и вдобавок был скрипучим, сделанным из длинных досок с кое-где выпирающими наружу шляпками гвоздей. Дверей было много. Столько, что я со счету сбился. Все они были точь-в-точь одинаковые: узкие, высокие, деревянные, густо покрытые грязно-белой краской в несколько слоев.
Я шел, и шел, и шел в сопровождении эха, до тех пор пока коридор не закончился поворотом. Передо мной снова была дверь. В этом доме вообще почему-то было слишком много дверей. Эта была стеклянной в деревянной раме. Рама была старая — краска на ней уже потрескалась и отпадала, как запекшаяся кровь на ране, а стекло было пыльным, мутным, и покрытым непонятными брызгами.
Приглядевшись, за стеклом можно было разглядеть размытые очертания лестничного пролета. Может быть, исследование дома будет не таким скучным, потому что раньше лестницы этой я не видел. Да и не был я здесь раньше. Аккуратно толкнув дверь, у меня ничего не вышло. Я попробовал снова, и снова ничего не вышло. Я уже подумал, что она закрыта, когда я навалился на нее плечом. Первое время ничего нового не происходило, и только через мгновение дверь с дичайшим скрипом поддалась, и я едва удержался на ногах, чтобы не упасть прямо лицом на бетонные ступени крутой лестницы.
Я начал подниматься вверх. Подъем был тяжелым — ступени были высокими, а сам пролет — темным. Стены лестничного пролета отличались от остальных в том доме. Они все были разрисованы яркими, но замысловатыми рисунками, напоминающими толи витраж, толи мозаику. Цветы, пейзажи, еще что-то непонятное. Я сначала хотел остановиться там подольше, но больно уж мне хотелось увидеть, что там, на верхних этажах.
Лестничный пролет окончился точно такой же старой стеклянной дверью, за которой тянулись точно такие же бесконечные ряды белых дверей. Я пошел по коридору, оглядываясь по сторонам, стараясь найти хоть что-то мало-мальски интересное. Но единственным, что могло быть хоть немного интереснее всего прочего, была дверь, заметно выделяющаяся на фоне всех остальных. Расположенная отдельно, в темном, Богом забытом уголке после ряда кладовок со швабрами, ведрами и тряпками (да, я там уже был), без краски, просто деревянная. Я остановился напротив нее, задумчиво разглядывая. Потом дернул за ручку. Закрыто. Замок, держащий ее закрытой, поджег мое любопытство, как искра сухую солому. «Открой, ты же умеешь, » — вкрадчиво нашептывало любопытство. «Не надо, если ее закрыли, значит было зачем, или она просто пустая или ненужная. Не надо, не лезь туда. А вдруг кто пойдет и увидит? Не делай этого, » — уговаривали на пару страх и разум. Но разве по моей жизни можно сказать, что я придерживаюсь голоса разума и здравого смысла? Естественно, нет. Так что, зачем ломать систему?
Решительно выдохнув, я достал из внутреннего кармана куртки, которую, как по счастью, забыл повесить внизу на вешалку, шпильку и обрубок тонкой проволоки. Провозившись минуты с четыре, все было готово. Я робко ступил за порог, закрывая дверь за собой и, так как темнота там была кромешная, включил фонарик на телефоне. В ярком желтом свете, я увидел лестницу, отвесную, из спаянных металлических прутьев, ведущую куда-то во тьму. Думать долго я не стал, и начал карабкаться по лестнице.
Вскоре я оказался в каком-то невероятно огромном помещении. В нос бил запах мокрого дерева, старой бумаги и еще много чего понемножку. Еле слышно было удары сотен капель дождя по металлической крыше. Включил снова фонарик, который выключил, когда поднимался сюда, казавшийся теперь невероятно маленьким и слабыми, как свет свечи в темном лесу ночью. От удивления я даже немного рот приоткрыл. В полумраке я различал высокие шкафы, забитые книгами в бумажных обложках, многие из которых валялись на полу. Еще везде стояли коробки. Нет, даже не так, здесь стояли целые баррикады из коробок. И все закрытые. Видимо, моей супер способностью было находить такие места, вроде этого. Круто, конечно, но я бы предпочел, если бы мог выбирать, что-нибудь другое. Невидимость, например. Или супер-скорость, или левитацию, или умение читать мысли других людей, или телекинез. Я могу продолжать еще долго, но, думаю, суть вы поняли.
Я почти сделал шаг вперед, как почувствовал, что опоры, куда я должен был встать, не было, и от испуга отпрыгнул. Гнилые доски под моими ногами заскрипели протяжно и жалобно. Я посветил фонариком туда, где должен был стоять. И не увидел ничего. Понимаете, ничего. Совсем. Просто огромная дыра в полу, бездонная, наверняка.
Звук моего часто колотящегося сердца и сбитого от испуга дыхания, казалось, были всеми звуками, что наполняли чердак, не считая редких ударов капель дождя, протекающих мимо листов кровельного железа, о доски пола. Я решил осмотреться, но стоя по-прежнему на месте. Кроме моего телефона, здесь был еще один источник света. Что это было, я пока не знал, поэтому решил подойти к нему поближе. Светя себе под ноги и наступая на каждую доску как минимум дважды, я добрался до цели. Это было большое двустворчатое окно. Створки его были похожи на жалюзи, только из маленьких тонких брусочков и расположенных горизонтально. Через щели в них просматривалась улица, дорога, машины, люди. Но открывать я окно не стал за ненадобностью.
Я отвернулся от него и посветил фонариком на высоченный книжный шкаф. Взяв с полки одну первую попавшуюся книгу, я повертел ее в руках, стряхивая с нее пыль. Обложка была дряхлая, и по ней расплывался контур чего-то бурого. Названия на ней не было. Я открыл титульный лист. На меня повеяло запахом старины. И сырости. На самой первой станице была синяя, изрядно выцветшая печать какой-то библиотеки. «Так все эти книги — это библиотека?» — подумал я, переворачивая страницы дальше. Но потом я повернул ее обратно, чтобы посмотреть год. «Ничего себе, пятьдесят с лишним лет, » — я подумал изумленно.
Я опустился на пол, прижав коленки к груди, и прислонился спиной к холодной кирпичной стене. Открыв книгу, я начал читать. Это оказался справочник по истории нового времени. Не такой, как школьный учебник. Каким-то языком странным был он написан, что в душу мне запало. Мне сама по себе история очень нравилась, книга эта казалась интересной. Так что я начал читать.
Примерно через полчаса меня напугал шорох с другой стороны. Я судорожно направил туда фонарик, опасаясь, что это по душу мою пришел. Но это была… мышь? Да, это была мышь. Серая, живая мышь, которая в следующее мгновение шмыгнула в щель между коробками. Нет, ну, а в принципе чего я должен был ждать? Это чердак, он старый, сюда никто не ходит. Так почему бы здесь не жить мышам? Еще немного посветив по сторонам, я вновь принялся читать.
Время пролетело незаметно. Книг было навалом, просто навалом. Самых разных, и я их почти все просмотрел. Особое мое внимание привлекли книги касательно истории города. Этого города. Я был чрезвычайно удивлен, обнаружив их там. Но так как время поджимало, а прочитать их очень хотелось, я запихнул парочку в сумку, обещая себе их обязательно вернуть. Библиотека, как никак. И сейчас я стоял перед темной дверью снова, закрывая ее обратно на замок. Когда закончил, я пристально взглянул на нее. Она была похожа на внезапно открывшийся мне потайной мир, на секретный портал. Она стала моей маленькой тайной.
***
Было где-то около восьми часов вечера. Я сидел за столом на кухне, маленькими глотками отхлебывая из кружки чай. Передо мной стоял ноутбук, по которому шел сериал. Его я начал смотреть недавно, когда болел, а фильмы все интересные внезапно кончились. Думал, посмотрю пару серий от нечего делать, а нет, сейчас начал третий сезон смотреть. Зараза такая, но интересная.
Дома был я один. Ну и Беззубик, конечно. Он спал в моей комнате у батареи. Замерз, видать. Ни отец, ни мама с работы пока что не вернулись. Полчаса назад мама звонила, спрашивала, поужинал ли я, в ответ на что я ее упокоил, сказав, что сварил себе макарон и разморозил котлету. Она сказала еще, что задержится, и приедут они с папой оба часам к десяти.
Так у нее бывает. Сначала с неделю дома сидит, а потом на работе допоздна пропадает. Единственным плюсом было то, что они с папой уехали рано, оставив мне лишь записку на столе, и мне не пришлось выкручиваться изо всех сил, чтобы смыться на конкурс. Кстати, о нем. Прошел он скучно. Необычайно, невообразимо, ну просто нереально скучно. Намного скучнее, чем в прошлый раз. Нас всех попросту и без лишних слов загнали в кабинет, усадили за мольберты и сказали рисовать. Рисовали в этот раз графику. Если быть точнее, натюрморт. Ничего сложного, на самом-то деле. Яблоко, даже с виду пластиковое, кувшин и драпировка на заднем плане — святая простота. Я вроде как прошел на следующий этап. По крайней мере, на сайте так написали, но личное письмо на почту прислать еще пока не успели. Допив чай, я поставил кружку в раковину и, ловко подхватив ноутбук, пошел к себе в комнату.
Там я поставил ноутбук уже на свой стол, и, включив настольную лампу, принялся разбирать сумку. Помните ведь, лучше я, чем мама. Поставив ее на стул и встав рядом с ним, я вытаскивал оттуда все свое барахло, сильно кося взглядом на монитор. На столе скопилась приличная такая куча всего этого хлама и лежащие в сторонке две книжки. Я отнес сумку обратно в шкаф, умяв ее поглубже на всякий случай. Вернувшись, я стал распихивать все по ящикам стола, как из общей массы легко вылетела, кружась в воздухе и падая на пол, записка. Вернее, оторванный клочок бумаги. Нагнувшись и подняв его, я прочел:
«Если правда всегда становится явной, сделай так, чтобы она такой никогда не стала.»
