***
— Урок закончен, можете все быть свободны, — уставшим от жизни голосом проговорила учительница, тяжело садясь за свой стол и утыкая взгляд в журнал. Сразу же в классе поднялся шум, все подскочили как ужаленные со своих мест, на пути к двери образовалась своеобразная «пробка». Не желая стать ее частью, я, поднявшись со своего места и закинув на плечо лямку сумки, двинулся обходить ряды парт, доставая из кармана черных, немного помятых, школьных брюк телефон и не отрывал от него взгляда. Не подумайте, что я зависимый там какой-нибудь, нет, дело в том, что он буквально разрывался от звонков весь урок. Меня чуть из класса не выгнали. Только сейчас я мог посмотреть, кто это был. Странно, номер незнакомый. Может перезвонить? А может не надо? Вдруг просто ошиблись. Если позвонят еще раз, то отвечу, а если нет… Вдруг мои размышления были неожиданно прерваны сразу несколькими событиями, молниеносно произошедшими одно за другим. Сначала удар лбом обо что-то твердое и звенящее, как позже выяснилось, это была стеклянная дверца шкафа. Пискляво издав характерное «Ауч», я оторвался от созерцания журнала звонков, приложив ладонь к пострадавшему месту и с испугом посмотрел на зловеще раскачивающийся шкаф, чье сопливое крепление не выдержало удара. Из него на меня дождем посыпались разнообразные книжки, методички, тетрадки. Особенно запомнились десять томов одного романа. Прикрыв голову обоими руками, я с замиранием сердца ждал, когда очередь падать дойдет и до самого шкафа, однако он, на мгновенье, замерев, качнулся обратно, громко ударившись о стену. Осторожно приоткрыв глаза, я взглянул на плоды комбинации моей удачи и уклюжести, я поднял глаза и встретился взглядом с учителем. Взгляд ее говорил сам за себя, выражая искренней ужас, ярость и негодование, мол, за какие такие смертные грехи мне досталось это… — Хеддок… — если бы взглядом можно было убить, то я бы не рассказывал бы сейчас ничего, — ты что наделал? — то был скорее риторический вопрос. Я не отвечал, а только убрал с головы руки и вжал голову в плечи. Неудобно получилось. К слову, остатки класса, что пока что не успели свалить домой, поспешили это сделать. Кому захочется огрести под горячей рукой. — А ну привел все в порядок, сейчас же! — голос ее от напряжения к концу предложения сорвался. — Ладно, ладно, уберу. Чего орать сразу-то, — последнее предложение было сказано шепотом. Ушел вот, называется, пораньше. Чертовый шкаф. В скором времени в классе остались всего трое: учительница, Астрид и я. Первые двое о чем-то разговаривали. Вернее будет сказать, разговаривала учительница, а Астрид, имевшая крайне сонный вид, устало кивала, зевая время от времени, ладошкой прикрывая рот. Странно было видеть Астрид здесь: друзья-то ее смотались одними из первых. Я не особо слушал, о чем она там болтала, однако, кажется, речь шла о стенгазете. Я со вздохом нагнулся и поднял первую книгу. Уныло повертев ее в руках, я поставил ее на нижнюю полку. Интересно, на сколько я тут засел… Часа на два, наверно. Или на полтора. Как получится. Чем быстрее начну, тем быстрее закончу. Когда на полке имелось уже целых пять книг, учительница засобиралась, кидая в свою сумку очечный чехол, пенал с ручками, телефон. До меня донеслись ее последние слова, перед тем как за ней закрылась дверь кабинета, что были обращены к Астрид, как я понял. — Справишься ведь? И краски у тебя с собой? — утомленно прикрыв глаза, Астрид в очередной раз кивнула. — Молодец, приступай. Спасибо, Астрид, ты меня очень выручила, а то я забегалась совсем и редколлегию забыла предупредить. Ну все, я побежала, а то на совещание опаздываю… Да, и заодно присмотри, что бы этот, — она гневно зыркнула в мою сторону, на что я резко отвел взгляд, — не слинял и убрал тут все. С этими словами Астрид повернулась в мою сторону, бросив преисполненный высокомерия взгляд по-прежнему усталых глаз, под которыми едва заметно темнели мешки. Обратив взор снова к учительнице, она пробормотала что-то утвердительное. Захлопнулась дверь. Горестно вздохнув и покачав головой, она, взяв свой рюкзак светло-голубого, джинсового цвета за одну из лямок и потащила его, едва не подметая им пол, к одной из парт первого ряда. Тихо, почти совсем не слышно она ворчала что-то типа: «зачем нам в классе редколлегия, зачем спортивный и учебный сектора, зачем, когда есть староста? Правильно, пусть все делает…» В общем, как-то так. Знаете, ее вполне можно понять. Я наблюдал за ней, отвлекшись от расставления книг по полкам. Смотрел, как она медленными движениями достает из рюкзака коробочку красок и все остальные принадлежности, вставая, уходит из класса на пару минут, возвращаясь с баночкой воды, берет с учительского стола пока еще белоснежный ватман и вновь садится за стол, подперев рукой голову. Исподтишка я внимал каждым ее малейшим действием, замерев перед опустошенным шкафом с очередной старой книжонкой в руках. Почему-то именно сейчас в моей памяти всплыли события прошлого воскресенья. Ее взгляд, глубокий такой, бездонный, таинственный… Лицо, от мороза румяное. Ее полуулыбка. А я ведь даже не знал, что у нее голубые глаза, представляете? Да и вообще я раньше как-то никогда не смотрел на нее, вернее сказать, не обращал внимания. — Ты уверена, что тебе нужен именно черный? — осторожно поинтересовался я, наблюдая, как она, обмакнув кисточку в краску, собирается делать фон. Я, конечно, в дизайне не особо разбираюсь, однако мне кажется, что что-то тут не так. — Ох, блин. Спасибо, — пробормотала Астрид, мокая кисточку в банку с водой, что приобретала сероватый оттенок. — Я не выспалась просто. — А чего так? Она отложила кисточку в сторону и села в пол оборота ко мне, смотря на меня как-то… не так. Без надменности, без высокомерия, без всего этого. Взгляд ее был такой живой, человечный. Признаться, от него было невозможно отвернуться. — Ну, пока уроки сделала, пока дополнительные задания, пока репетиторы… Это просто кошмар какой-то. В два с горем пополам все сделала. А еще знаешь, что вчера случилось? — я, нагнувшись за очередной книгой и поднявшись, участливо помотал головой. Откуда мне знать-то. Невольно я отметил, как она оживилась. — Так вот слушай: все сделала, значит, собиралась свет выключать, как вижу, вдруг на улице что-то загорелось, как фонарик или типа того. Выглянула, а там под окнами человек какой-то стоит. Долго стоит и не отходит. Дурной какой-то. А может быть это бомж, маньяк, вор, кто его разберет… Подумать только, это была она. И как я ее не узнал… Может быть вам покажется это странным, но такого поворота событий я никак не ожидал. Чем же черт не шутит. Просто я тут подумал, что если бы фонари на ее улице работали как следует, то ей бы не составило труда меня узнать. А это было бы ой как не хорошо, с какой стороны ни посмотри. Еще один весомый аргумент в пользу окончаний ночных шастаний. — Да ладно тебе. Может просто обычный прохожий, — свой голос я старался из всех сил сохранить безразличным. В ответ она пожала плечами и вновь принялась за рисование. — Может. А знаешь, я в воскресенье с одним интересным человеком познакомилась… Ночная фурия, не слышал о таком? Я, сделав вид, что вспоминаю, начал водить глазами по потолку. Черт, где-то вот слышал… Знакомое вот что-то. — Ну да, слыхал где-то, — выдержал небольшую паузу. А теперь, дамы и господа, минутка тщеславия, — и как он тебе? — Даже не знаю, мы с ним особо не разговаривали, только познакомились. Но он весь из себя такой загадочный, таинственный… Лица не показывает, имени не говорит. И рисует очень классно. Серьезно, мне очень понравилось. Хотелось бы с ним пообщаться, — она вздохнула как-то мечтательно. Вот это было неожиданно. Однако приятно. Но очень уж странно. Книг, беспорядочно разбросанных на полу, становилось все меньше и меньше, до тех пор, пока их не осталось совсем. Быстро пролетели полтора часа под непринужденную беседу. Астрид оказалась на удивление приятным и интересным собеседником, готовым поддержать любую тему. Серьезно, ее как будто бы подменили. Такая милая, добрая… Этот мир сходит с ума. Хотя знаете, я где-то читал, что чтобы узнать человека, нужно посмотреть, как он ведет себя вне общества, мол, тогда он сбрасывает с себя все маски. Как-то так. Бред, конечно, но какая-то доля правды в этом есть. Когда была наконец закрыта та самая злосчастная дверца, я провел по ней рукой, что бы удостовериться, что она закрыта до конца. Не хотелось бы, что бы кому-то довелось повторить мой трюк. Я тихо хмыкнул, надо же было умудриться так врезаться в дверцу, что шкаф зашатался. Знаете, просто даже если захочешь — не получится. Подняв с пола сумку и закинув ее на плечо, я двинулся меж рядов парт, остановившись рядом с той, за которой сидела Астрид. Она была в наушниках, чьи белые вьющиеся проводки тянулись меж складок бледно-голубой блузки с коротким рукавом в карман ее черной школьной юбки, так что заметила она меня не сразу. Во взгляде ее, в кой-то веке проснувшемся ото сна, читался вопрос «ну как?» — Класс, — промолвил я, улыбаясь глядя на газету. Она и вправду очень классно рисует. В общем, газета у нее получилась что надо. — Спасибо, — тихо сказала она, улыбаясь в ответ и вытаскивая из одного уха наушник. Шеки ее покрылись легким, едва заметным румянцем. Выглядело это до жути мило. Нет, я не влюбился. Она просто милая. И все. Я двинулся к двери. Мне было пора домой, а то мама опять будет переживать. Ох, как мне надоели ее нервотрепки по поводу и без, а что поделаешь, натура такая. Напоследок я, снова улыбнувшись без особой на то причины, попрощался с Астрид. Но она меня не услышала. Улица с первых ступенек со школьного крыльца встретила меня морозом, щипавшем кожу на лице. В наметенных за ночь сугробах искрился оранжевый закатный свет солнца. Ветки деревьев покрывал пушистый снег. На асфальте стеклянным блеском мерцал лед, поэтому старался наступать на всю стопу, чтобы не поскользнуться. Но стоило мне достигнуть калитки в заборе, что по всему периметру окружал школу, как мне в голову влетело что-то, сдвинув на глаза шерстяную шапку, и рассыпалось. Остатки его засыпались мне за воротник, заставляя выгнутся назад насколько это было возможно. Черт, черт, черт, как холодно. Я запустил руку за шиворот чтобы вытащить, как оказалось, снег, но от этого мне особо не полегчало. Разве что просыпался он глубже и теперь холодил поясницу. Позади раздался звонкий смех. Я мгновенно обернулся, но взору моему предстало лишь абсолютно пустое школьное крыльцо. Нахмурившись, я задумался, что это вообще такое. Может с дерева упало. А смех просто на соседней улице. Когда я уже утвердил у себя в голове эту версию, мне, прямо по носу, влетел еще один снежок. Благо, как я успел заметить, он был небольшой и довольно рыхлый, однако эти преимущества не мешали ему быть необычайно холодным. Тут уж я совсем растерялся, смахивая оставшиеся снежинки с лица. Потом снова раздался смех звонкий, заливистый, как колокольчик. Очевидно, женский. Я осторожно, продолжая отряхиваться, поднял голову вверх. Из окошка второго этажа, свесившись через подоконник, победно улыбалась Астрид, тем временем набирая снега с металлической пластины, служившей наружным подоконником, и лепя новый снежок. Я широко улыбнулся. Просто так. А смех у нее красивый… Я не слышал никогда раньше, как она смеется. Наверно, в тот момент я наконец-то понял, что она совсем не та, кем хочет показаться. Я знаю ее уже почти девять лет, а с этой стороны ни разу не видел. Как странно устроены люди. Из-за подобных размышлений я, зазевавшись, чуть не схлопотал в третий раз, успев в последний момент увернуться. Подумав, мол, чем я хуже, тоже слепил снежок. Снег, как уже говорил, был рыхлый и не особо хорошо лепился, но какое-то подобие у меня вышло. Руки без перчаток леденели, но я, казалось, не замечал в пылу азарта, охватившего меня. Как следует размахнувшись, я, что было сил, швырнул снежок как можно выше. Попал он, кажется, на крышу. И Астрид и я проводили его взглядом. Она — критическим, а я — полным надежды. Едва он скрылся, Астрид открыла было рот, чтобы прокомментировать, как на макушку ей свалилась горстка снега. Я ухмыльнулся. Она, недовольно глянув на меня, прицелилась очередным нарядом. Вдруг со стороны крыльца послышалось хлопанье двери. Отвлекшись, я не успел спастись от комка снега. На этот раз в глаз. Правый. Меткая, однако. Из-за злосчастной двери показалась полная женщина в форме — охрана. Пятой точкой чувствуя, что мне сейчас по новой влетит, хотя в какой-то степени заслуженно, чтоб опустился с небес на землю и вспомнил, что у входа есть камера наблюдения, я быстрым шагом, надвинув на глаза шапку, покинул пределы школьного двора. Уже там, за калиткой, одной рукой придерживаясь забора из крашенных металлических прутьев, я взглянул в окно, где была Астрид. Она все еще там была. Я помахал ей рукой в знак прощания. Она, я точно видел, слабо улыбнулась и повторила мой жест.***
Темнота. Она была везде в квартире. В гостиной, где так недавно работал телевизор, и горела ажурная старая люстра; на кухне, в которой сияли лишь зеленые циферки на табло микроволновой печи, в коридоре. Темнота эта была такой приятной, родной, уютной. В ней хотелось раствориться без остатка, став навечно ее частью. В комнате моей горела лишь настольная лампа, которая лила свой бледный белый полупрозрачный свет на поверхность письменного стола. На нем были в беспорядке разбросаны альбомные листы, клочки тетрадных страниц, на которых было что-то начеркано. Я вертел меж пальцев простой карандаш, чей металлический ободок на конце, где должен был начинаться ластик, стертый подчистую, поблескивал на свету. За окном уж который день подряд не унималась вьюга. А мне не важно. У меня — бессонница. Должен признаться, она была моим частым гостем. Что я только не пробовал: и овец считал, и таблицу умножения проговаривал, и глаголы неправильные вспоминал, и зарядку делал. На снотворное пока подседать не хотелось, но, чувствую, скоро придется. А то вообще спать перестану. Поэтому я садился рисовать. Даже рисованием это было сложно назвать — просто черкание на бумаге всякой ерунды, которая лезет в голову. Часто это были какие-то непонятные завитушки, просто штрихи или геометрические фигуры. Однако порой случались интересные исключения. Весь остаток послешкольного дня мне не давала покоя Астрид. Ее личность, поведение, настрой, мотивы, действия… Все это было так странно, между собой несвязанно, и логика как таковая не отслеживалась особо. Но ясно только то, что она вправду не хочет казаться такой, какая есть. Вскоре на листе бумаги, верхний уголок которого неопрятно замялся, а в верхней части было полупрозрачное пятно желто-бежевого оттенка — пролитый чай, начали появляться очертания женского профиля. Легкими штришками были нанесены челка на левый бок и толстая недлинная коса, карандашом чуть помягче — большие глаза, тонкие изящные брови, аккуратный носик, линия губ. А она красивая… Закончив, я отложил листок в сторону, пока еще не придумав, куда его деть, взял новый. Снова линии, но уже совсем другие. Телефон мой разрядился, потому в ту ночь моей музыкой было шуршание грифеля по бумаге. Я рисовал, признаться, довольно грубо соблюдая перспективу, улицу. С домами, фонарями, машинами, дорогой. Улицу, на которой стоял мой дом. Улицу, что я знал с детства. Улицу, что видел из окна и вживую каждый день. В какой-то момент стол слегка пошатнулся, на что я обеспокоенно обернулся. Беззубик, аккуратно ступая по листкам, двигался ко мне. Я лишь наблюдал за ним, с доброй усмешкой изогнув бровь. Он, потоптавшись вокруг, улегся прямо на мой рабочий лист. Со вздохом осмотрев еще с десяток таких же, разбросанных по столу, кротко, шепотом, саркастично прокомментировал: «Отличный выбор. Одобряю». Улыбнувшись, я погладил питомца. Он замурчал, и начал тереться о мою руку, а потом коснулся ее лапой, предварительно спрятав когти. Играться хочет. Кот уже вроде здоровый, а как котенок. Ну что ж, я легко коснулся пальцем его носа и быстро убрал руку, так что лапа Беззубика поймала воздух. Он в негодовании фыркнул. Сам играть хотел. Через час я, выключив настольную лампу, вновь пытался заснуть, но вновь и ничего не получалось. Я лежал, устремив взгляд в окно, на переднем плане которого темнел силуэт кота. Ждал, когда же сон придет и, для ускорения стал припоминать таблицу умножения, вдруг в этот раз сработает. Так, один на один — один, один на два — два, один на… Уснул я на семью семь — сорок девять.