POV Иккинг
Ночь, мне кажется, самое загадочное, неизведанное, таинственное и, безусловно, красивое время суток; время когда в голову лезут безумные, и в то же время гениальные мысли, время, когда приходит вдохновение, время подумать о смысле существования, в конце концов. Только представьте: темное небо, мерцающие огни звезд, таких далеких и недосягаемых, и, самое главное — темнота. Никогда не понимал тех, кто ее боится. Не темноты нужно бояться, а того, что может прятаться в ней…
Я лежал в кровати, не двигаясь и не сводя глаз с четырех светящихся мятно-зеленым цветом цифр на циферблате настенных часов. Одиннадцать сорок, полчаса назад погас свет в гостиной и стих звук телевизора. Осталось для полной достоверности что родители спят выждать минут, эдак, еще пятнадцать, и можно начинать собираться.
Сна сегодня не было как ни в одном глазу. Лежал, тупо уставившись в потолок и считал до девятисот пятнадцати. Ну, столько секунд в пятнадцати минутах, по крайней мере, мне так казалось.
Досчитав до заветного числа, я медленно сел в кровати и осторожно спустил босые ноги на промерзшие до самого основания половицы. Встав, я присел на корточки и вытащил из-под кровати с вечера заготовленные вещи: носки, теплые ботинки по щиколотку, толстые джинсы, водолазку и черную зимнюю куртку.
Не снимая пижамы, то бишь шорт и застиранной до потери цвета футболки, я поверх надел штаны и натянул, просунув голову через ее горло, зеленую, наверно, кофту, в темноте не разберешь, но вроде как именно такой она была накануне.
Зашнуровавшись, я встал на ноги и взяв из-под той же кровати старую пыльную и засаленную диванную подушку, которую мама доверила мне выбросить пару месяцев назад, и, предварительно положив на пол бечевку, а на нее подушку, примотал ее к правой ноге. Левую же обмотал покрывалом. Поднял с пола опустошенную от учебников и тетрадей болотного цвета школьную сумку, в которой остались лишь блокнот с пеналом да планшет*.
Когда я уже хотел было открыть дверь своей комнаты и выйти в коридор, как позади раздалось мяуканье. Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. На меня пристально, не мигая, смотрели два горящих изумрудным огнем глаза. «Тшшш» — шикнул на него я, приложив к губам указательный палец, а он продолжил голосить, — «Беззубик, угомонись ты, глупое создание, ты ж сейчас всех перебудишь». Он замолчал, но не успокоился. Через мгновение моя нога ощутила на себе всю остроту его когтей, которой не мешал толстенный слой денима. «Нет, ты останешься сегодня дома, я не надолго, через час вернусь» — шептал я сквозь стиснутые от боли зубы. Кот буравил меня недобрым взглядом, время от времени прищуриваясь и мигая, то одним глазом, то другим, и замяукал вновь, в два раза громче. «Хорошо, хорошо, пойдем вместе, только замолчи» — взмолился я. Он сразу прекратил серенаду и довольно фыркнул. Вот шантажист фигов. Я уже говорил, что у меня очень умный и хитрожопый питомец? Могу повторить. Порой меня это не на шутку пугало. Нагнувшись, я взял его на руки и усадил на плечо. Он, покорячившись немного, плюхнулся в капюшон, в его излюбленное место. «И что б ни звука, » — прошептал я, прежде чем выйти из комнаты. Ответом мне послужил гортанный звук, выражающий согласие. Устало вздохнув, я приоткрыл дверь.
Двигался по коридору, одной рукой придерживаясь единственного ориентира — стены. Благодаря новшествам, которые я придумал делать с обувью, мои шаги были почти что беззвучными. Но все было бы чересчур просто, если бы дело было только в шагах. Некоторые доски пола, когда на них наступаешь протяжно и противно скрипят, да еще и громко. Их надо было знать наизусть, я насчитал целых девять.
Наконец достигнув двери, я на ощупь нашел замочную скважину и медленно-медленно просунул в нее ключ, также неспешно повернул его, стараясь не издать ни звука. Дернул за ручку, образовалась щель, через которую в коридор пробиралась полоска света, и в которую я не медля выскользнул и придерживая, чтоб не хлопнула, закрыл ее.
Мне ударил в глаза ярко-желтый свет лампы на этаже. Невольно я зажмурился, глаза болели от такого освещения. Сунув тряпки, что я стянул с ног, в сумку, я достал телефон и поставил будильник на три часа утра и включив режим вибрации. А то загуляюсь до утра, а я еще пару часиков вздремнуть планировал. По лифту ехать не хотелось, поэтому я динамично побежал по лестнице.
Итак, как вы уже наверно поняли, направлялся я на прогулку. Нет, я пока что не сошел с ума. Просто уж очень нравилось мне по ночам бродить по темным улочкам, сидеть на крышах зданий, наблюдать, запрокинув голову, как звезды движутся по ночному небосводу, и иногда рисовать при свете карманного фонарика. Кота своего я часто таскал с собой. Вернее, кот этот выбора мне не оставлял. Радовало лишь то, что он никогда не сбегал. А родители… что родители? Не уверен, что они одобрили бы, а мне это было жизненно необходимо. Молчал, как всегда, и пойман еще ни разу не был. Годы дневной практики в пустом доме. Мама тоже ведь раньше работала, была ветеринаром, а теперь переквалифицировалась на переводчика, так что дома она почти постоянно, бывает, только, на пару часов уезжает в редакцию. Зато репетиторы по английскому и французскому мне не нужны.
Нажав на красную кнопку в подъезде раздалось пищание, дверь открылась и передо мной предстал как будто другой мир, мир, в котором я — свой.
За спиной закрылась тяжелая железная дверь, и я спустился с крыльца вниз по бетонным ступенькам. Беззубик, дремавший в моем капюшоне, сквозь сон что-то крякал, потому что мяуканьем это было сложно назвать, это было что-то среднее между недовольными его возгласами и чиханием, пока я спускался по лестнице, его хорошенько встряхнуло. Ну что поделать, можно и потерпеть минутку.
Эх, как же я любил гулять по ночам, вы себе представить не можете. Единственный фактом, почему я позволял себе такое удовольствие раз, реже два, в неделю, было то, что нужно было высыпаться, чтоб не заснуть в автобусе или, там, на уроке. В этот день я, наперекор тому, что с утра не ел, залпом выпивал пару чашек кофе, очень горького.
Ночь сегодня выдалась ясная, с бессчетным количеством звезд, и очень холодная. Такая, что я спрятал руки в карманы и уткнулся носом в высокий воротник пуховика. Беззубик через некоторое время тоже начал вздрагивать от холода, не перс все же, мех короткий. В конце концов он поднялся с насиженного места и зябко перебирая лапками, перекочевал на мое плечо. «Что, холодно?» — обратился к нему я, — «а я говорил тебе, оставайся дома, но ты ж не послушался, вот и получи». Кот обиженно промямлил что-то на своем кошачьем, и как чихнул, что все его сопли оказались на моей щеке. «Ну Беззубик…» — скривившись, пробормотал я, высунув из кармана неуспевшую согреться руку и тыльной ее стороной вытер с лица эту гадость. Повернувшись к своему питомцу, я устало и немного сердито взглянул на него. Он тоже уставился на меня своими глазенками, жалобно мяукнув. «Эх, ну что с тобой поделать, » — проговорил я, расстегивая теплую куртку и снимая с плеча бедное замерзшее животное и сажая его за пазуху. Он сразу замурчал и прикрыл от блаженства глаза. «Сиди и не высовывайся, » — сказал ему я и застегнул на три четверти молнию, чтоб было нашему страдальцу чем дышать.
В лицо дул промозглый ветер, казалось, что в нем были крошечные кусочки льда. Он колыхал мои волосы, отбрасывая назад челку, что доходила почти до глаз, но к кончикам подгинались, не мешая мне видеть. Папа все время твердил, что меня надо подстричь покороче, а то, мол, как девчонка, а я отвечал, что мне так нравится. Не, ну, а что? Я ж по поводу его пышной бороды не возмущаюсь, так что жду ответного уважения.
Я шагал по темной улочке, на которой не было ни единого, по крайней мере, работающего фонаря. Темнота, хоть глаз выколи. Но мне это очень нравилось, я как будто становился ее частью, бесшумно ступая по вытоптанной на газоне тропинке между домами.
Почему-то ночью всегда на улицах было пусто. Нет, правда, сколько хожу, а за всю прогулку попадается лишь пара случайных прохожих, не считая, конечно, «золотой молодежи» что собиралась у каких-нибудь подъездов. Впрочем, такие компании я старался по возможности обходить стороной, а то мало ли что…
Побродив так по городу минут сорок и продрогнув до костей, я двинулся к одному дому. Дом этот был довольно-таки высоким, целых двенадцать этажей, один из самых высоких в районе. Но на этом его преимущества, к сожалению, заканчивались. Он был наполовину пустой, поскольку жители из него съезжали один за другим: одному то не так, тому это. Ну в общем, вы поняли. Дом был уже не новым, хотя и не сказать, что совсем древний, да еще и халатно построенный, с просевшим фундаментом и крошившимся кирпичом, от которого стали хрупкими стены. В общем, не лучшие условия для проживания.
Вот знаете, это я сейчас так рассуждаю, как говорится, здраво. А когда был я на пяток годиков младше, то бишь, одиннадцатилетним, до жути этого дома боялся и за километр его обходил. У меня в нем одноклассник бывший жил, который, кстати, год назад в другой город переехал, и он, когда в школу приходил, жуткие истории про этот дом придумывал. Говорил, что он рушится, потому что построен на бывшем кладбище, и что к его обитателям по ночам являются призраки и не дают им покоя, вот все они и съезжают. И сказал даже, что сам этих духов видел. Это был, как вы поняли, бред сивой кобылы, но я ж мелкий был, наивный и доверчивый, да еще и на мистику падкий. Вот сейчас вспоминаю, смешно, а вот тогда мне совсем не до смеха было.
В конце концов я спросил маму, ну, насчет дома. Выслушав мои, вернее, одноклассника, истории, она только улыбнулась, как сейчас помню, и объяснила мне, что к чему. Вот так как-то.
Спустя пару лет я все-таки наведался в тот дом, уж не давал он мне покоя, и там оказалось, что если по лестнице подняться до последнего этажа и до упора, то можно было дойти до двери на крышу. Казалось бы, ну и что, дверь на крышу есть в любом, практически, доме, но вся прелесть этой двери была в том, что она была всегда открыта.
Я стоял и смотрел на ночной город с высоты птичьего полета. Ту красоту было не передать словами. Ветер там обдувал со всех сторон, да еще и с двойной силой. Это было здорово. Я стоял, запрокинув голову, устремив взор в ночное небо. Я как будто бы летел…
Вдоволь настоявшись, я опустился на черное покрытие крыши, и достав ключи, отцепил от общего кольца маленький фонарик. Как только я сел, раздалось приглушенное толстой тканью куртки сопение Беззубика. Эх, хорошо ему там, тепло. Вытащив из сумки все необходимое, я принялся за рисование.
***
— Иккинг, — звал меня сосед сзади, тыкая в спину ручкой.
— Ммм? — сонно отозвался я, не поднимая головы с парты и не открывая глаз.
— Как ты решил восемьдесят седьмую задачу? — спросил Рыбьеног, ой, простите, Роберт. Просто его по имени никто уже с третьего класса не называет, а это погоняло к нему намертво приклеилось. Он сидел на последней парте второго ряда, сразу за мной. На ощупь я взял тетрадку и протянул ему, не оборачиваясь.
— Нет, — начал, он, — я списывать не буду, ты просто расскажи как решал, — ах да, он же отличник. Ну как я ему расскажу? Открыл решебник и списал, даже не вникая. Это, конечно, очень плохо и нечестно, однако существенно экономит время. А чтобы с алгеброй разобраться времени нужно завались, а я и так ничего не успеваю.
— Слушай, у меня идея: давай ты хотя бы до звонка от меня отстанешь и дашь мне спокойно подремать, а сам просто посмотришь решение и по памяти себя в тетрадке решишь, идет? — пробубнил я, и получил в ответ «Угу». Наконец-то.
Ох, как же я хочу спать… Вот знаете, во сколько я вчера пришел домой, нет? В пять, черт его подери, утра. И в шесть ушел снова, но уже в школу. Что за жизнь… И сейчас я валяюсь на парте, вокруг суетятся все время приходящие одноклассники, поскольку до звонка осталось лишь минуты две.
Раздался звонок, и вместе с ним в класс зашла математичка. Разговоры стихли, и все поднялись, а я так и остался лежать, надеясь, что останусь незамеченным.
— К-хм, — незамеченным я все же не останусь. Я лениво поднялся, опираясь руками на стол и стоя коленкой на стуле, — Здравствуйте, дети, садитесь, — сказала она и сама села за компьютерный стол, — Итак, кого сегодня нет? — радости, счастья и сна, — Кто дежурный? Староста?
— Хеддок, вставай, — донесся до моего сонного сознания голос Астрид Хофферсон, нашей старосты. Она недовольно смотрела на меня, держа в руках распечатку графика дежурств. Что что, а староста она ответственная. Да и вообще, в глубине души я ей симпатизировал, уже давно но… Неважно. Я снова поднялся, еле еле стоя на ногах.
— Да все вроде здесь, — проговорил я, обведя взглядом классную комнату, и не удержавшись от широкого зевка, прикрыв рукой рот.
— Ладно, садись. Так, начнем урок.
***
Наконец-то эти гребаные семь уроков кончились, и можно идти домой, всем, кроме, естественно, меня. Я шел по коридору, направляясь в класс, с целью исполнить обязанности дежурного, а то нагоняй завтра с утра пораньше получу, а не хотелось бы. Ну в принципе, не так уж и сложно там все: цветы полить, доску помыть, стулья на парты поставить, пол подмести и окна закрыть. Делов-то.
Как только я открыл дверь на меня дунули пробирающие до дрожи ветры Антарктиды из расхлебяченых настежь окон. Интересно, кому это там было так жарко. Не стал закрывать за собой двери, потому что она у нас старая совсем, и ее часто заклинивало.
Не успел я сделать и пары шагов, как та самая хлюпенькая дверь захлопнулась так, что, казалось, завибрировала стена и сразу же этот звук понесся эхом по пустынным коридорам и лестничным пролетам, отталкиваясь от стен. Я же только всем телом вздрогнул от испуга и сразу же рванул к двери. Черт, не открывается. Вот я влип-то а. Я начал стучать по ней, отчаянно дергать ручку, но кто меня в пустой школе-то услышит? Никто, конечно. Ох, какой же я дурак, не мог догадаться, что дверь все равно сквозняком захлопнет. Что со мной не так?
Не знаю, сколько буду я тут куковать, может даже до ночи, а то и до самого утра. Хотя, уроки кончились, и уборщица скоро пойдет по классам… Да, так и будет. Она будет пытаться открыть дверь, я это услышу и доложу о своем заточении. Другого плана я не придумал.
Чтоб дождаться спасения не померев от холода, я закрыл эти трехклятые окна. Потом принялся поливать фикусы. А может и не фикусы. Я плохо разбирался в названиях домашних растений, и единственным из их названий, которое я знал было фикус. Так что, называл как мог. Не, ну еще я знал кактусы. С чем вообще можно кактусы перепутать? Так и жил: не фикус — кактус, не кактус -фикус.
Проходя мимо учительского стола, я нечаянно задел рукой стопку каких-то бумаг, оставленных здесь учителем. Устало вздохнув, я присел на колени и стал подбирать опрокинутое. Любопытства ради я пробежал глазами по первому попавшемуся и от удивления у меня даже рот открылся. Это был бланк, письменная заявка на участие в очень хорошо знакомом мне конкурсе. Среди прочих бумаг я насчитал таких пять штук. Уже заполненных. Итак, Астрид, Робин, близнецы и Спенсер, почему-то я не удивлен такому набору. И поражали не сами бланки, их дают несколько штук в каждом образовательном учереждении страны учителям, а те чтоб дали талантливым, на их взгляд, детям. Однако, скажу я вам, талантом в нашей группе и не пахло, хотя кто знает? Не я уж точно. А пока что для меня останется загадкой, почему именно они. Взятка? Возможно. Из-за популярности? Более чем вероятно, но, увы, ничего не могу утверждать, время покажет. И да, к слову, учителя относились к этому конкурсу весьма и весьма скептически, и над выбором учеников не думали долго. Понимаете, какой там шанс победить? И они понимали: нулевой. По крайней мере, у нас все всегда было именно так.
***
Я дернул ручку двери дома, и поняв, что дверь закрыта, стал доставать ключи. Из класса я спустя два часа выбрался, не без помощи охранника, которого позвала на помощь уборщица. А потом пришлось еще и объяснять, зачем я заперся. Странные люди.
Зайдя домой, я закрыл за собой дверь и разулся. Как-то подозрительно тихо было сегодня дома. Что, дома никого нет? Да не может быть, мама сегодня точно дома. Это я понял когда она вышла с кухни. Выражение лица у нее было я бы не сказал что доброе.
— Иккинг Хеддок, где. Ты. Был? Ты должен был вернуться три часа назад! Так мало того, ты еще и трубку не берешь! — строго проговорила мама, в конце сорвавшись на крик.
— Прости, мам, просто автобус в пробку попал, а телефон сел, — ну не надо ей знать, что я торчал в закрытом классе. Не надо и все, а то разнервничается еще больше. Она порывисто обняла меня.
— Предупреждай в следующий раз, хорошо? Я же волнуюсь, — уже мягче сказала она, отпуская меня, напоследок взъерошив мои волосы.
— Хорошо, — сказал я, улыбнувшись.
— Давай иди переодевайся и садись ужинать, с минуты на минуту папа уже приедет.
— Да, мам, сейчас приду.
Я зашел к себе в комнату. На подоконнике спал Беззубик, свернувшись калачиком. Я подошел и почесал его за ушком, на что он сладко потянулся и заурчал. Решив отстать от кота и не мешать ему выполнять важную кошачью миссию — спать сутками напролет, я подошел к стене, на которой висел бумажный календарь и передвинул красную мамочку на число двадцать пять. Забыл это сделать утром. До конкурса каких-то два дня, а я даже правил не прочел. Ладно, займусь этим сегодня.
— Икки! — раздался с кухни мамин крик.
— Иду, — ответил я, как можно быстрее переодеваясь.
Проснувшийся Беззубик соскочил с подоконника и рванул к двери. «Вообще-то меня звали, а не тебя, » — обратился я к коту. В ответ он мявкнул и стал тереться о закрытую дверь. «Ну пошли, вечно голодный кот, » — улыбнувшись, сказал я и открыл дверь.
