Ответственная

Всё ещё Тверь

Хотелось испуганно замереть или картинно закатить глаза: «А что, водные процедуры тоже входят в обязанности менеджера?», но сил на сопротивление не осталось. Девушка выдохнула, позволила развернуть себя и, по пути избавившись от полотенца, аккуратно ступила в ванну вслед за мужчиной. Он был по-прежнему в одежде; Женя медленно потянула влажные края футболки вверх, помогая избавиться от неё. Скинув футболку на пол, девушка мягко провела ладонями по оголившемуся торсу мужчины, спускаясь руками к ширинке джинсов. Пока Женя их расстёгивала, Мирон снял душ со стены и, проверив температуру воды, направил поочерёдно на плечи и спину девушки, смывая с них остатки пены. Почувствовав на теле тёплые струи воды, Женя замерла, прикрыв глаза: она чувствовала себя совершенно беззащитной и понимала, что находится в полной власти артиста. Свободной рукой мужчина провёл по линии скулы девушки вверх, потом заправил короткую выбившуюся прядку за ухо, и, проведя рукой вверх ото лба, откинул мокрые волосы назад, осторожно направляя на них воду, чтобы не попала в глаза. Несильно потянув за волосы, он заставил девушку запрокинуть голову, после чего наклонился и влажно поцеловал нежную шею; всё выше и выше, подбираясь к губам. Поцелуй получился мокрым, с горьковатым привкусом спиртного; отвечая на него, Женя подалась вперёд, почувствовав, как касается мужчины грудью. Добравшись до губ артиста, девушка поняла, как давно хотела это сделать и постаралась вложить в свой поцелуй все свои эмоции. Движение губ — ты мне нравишься, — рука скользит по влажной лопатке к шее, — я восхищаюсь тобой, — приоткрывается рот, впуская чужой горячий язык, — я покоряюсь тебе. Мирон вечно бы целовал эти тонкие мягкие губы, но по телу пробежала дрожь, заставляя обоих вспомнить истинную цель пребывания в ванной. — Давай я… — вполголоса просит девушка, забирая из руки артиста душевой шланг. Пока Мирон окончательно избавлялся от оставшейся одежды, Женя сделала воду чуть теплее и направила поток на руки, плечи, голову Мирона. Ополаскивая продрогшего мужчину со всех сторон, Женя почувствовала, как он положил потеплевшие ладони ей на бёдра, мягко повёл вверх, по линии талии. Она почувствовала его возбуждение, попыталась дышать ровно и глубоко, но поняла, что не получается… Аккуратно прихватив двумя пальцами подбородок, артист вынудил девушку посмотреть себе в глаза (она изо всех сих старалась избегать этого), наклонился и снова поцеловал её, на этот раз глубже, нежнее, требовательнее. Женя почувствовала, как тёплая мужская ладонь скользнула вверх, к груди. Прикусила нижнюю губу, чтобы не застонать; Мирон заметил это и, положив ладонь на щёку девушки, скользнул большим пальцев внутрь, размыкая девичьи губы, — не молчи. Свободной рукой артист продолжил исследовать податливое девичье тело, изголодавшееся по ласке; вскоре из уст девушки вырвался слабый, смущённый стон. Она случайно задела палец во рту языком, а через пару секунд и вовсе сомкнула губы, мягко всасывая его. В глазах артиста мелькнуло одобрение, он медленно отстранился и несильно надавил девушке на плечи, побуждая её опуститься на колени. Та послушно села, передав душевой шланг артисту; обхватила эрегированный член рукой, провела пару раз от головки до основания, после чего взяла в рот. Наградой за её усилия послужило одобрительное мычание; артист проникся Жениным смущением и тоже старался не стонать, хоть это было почти невозможно: чувствительная головка снова и снова оказывалась в кольце восхитительно мягких губ, во влажной теплоте проходилась по нёбу, а каждое новое глотательное движение, сделанное девушкой, вызывало разноцветные фейерверки перед глазами. Мужские руки мягко, но настойчиво гладили Женю по плечам, вызывая чувствительное покалывание, будто в подушечках пальцев у артиста было спрятано множество иголок. Вскоре руки переместились на голову, прошлись по волосам. Каждым новым движением рта Мирон всё меньше и меньше сдерживал себя, а когда к этому прибавились изредка проскальзывающие пошлые хлюпающие звуки, мужчина вообще перестал себя контролировать: он пропустил влажные девичьи волосы сквозь пальцы, несильно сжал и начал толкаться ей в рот в том темпе, в котором хотел. Женя закрыла глаза, давая артисту то, что ему было необходимо, наслаждаясь при этом его прерывистым дыханием, едва различимыми стонами и неожиданно оказавшимися сильными руками. За дверью ванной послышалась сначала вибрация, а потом и мелодия телефона. Вскоре звонок смолк, но вместо него посыпались смски. Раз, два, три-четыре… — Тринадцать, — сдавленно выдохнул Мирон, не открывая глаз, когда телефон наконец смолк. Женя подняла на него взгляд. Она знала, что есть любители вести отсчёт до того, как кончат, но не знала, что артист относится к их числу. Если он даёт ей выбор — глотать или не глотать, то… — Пора, — с отчаянным нетерпением сказал тот. — Надо идти. Не догоняя, что происходит, девушка всё-таки прекратила свои действия и отстранилась, проводя по губам тыльной стороной ладони и вопросительно глядя на Мирона. Он отпустил её волосы, перенёс руку на мокрую стенку и другой рукой несколькими быстрыми движениями довёл себя до разрядки. Потом он протянул Жене руку, помогая подняться; девушка подняла заодно и шланг с продолжающей идти из него водой. Мирон мягко отобрал его и установил на держатель в исходное положение. — Умница… — пробормотал мужчина, сцепляя руки у Жени за спиной и притягивая к себе, — какая же ты умница… Она почувствовала, как щёки начинают алеть; уткнулась мужчине куда-то в район ключиц и закрыла глаза, обвивая его тонкими руками. Они стояли так несколько счастливых и очень личных мгновений, пока Мирон не отпустил девушку. — Правда пора. Хотел бы я… Нужно Ваню найти. Тринадцать эсэмэсок — он опять вляпался в какое-то говно. Они по очереди сполоснулись, смывая сперму, остатки неловкости и смущения; артист подал Жене руку, помогая девушке выйти из ванны. Пока они вытирались и искали сухую одежду, артист объяснил, что тринадцать сообщений подряд — это код, который обозначает, что у кого-то из них проблемы; обычно он следует за звонком, оставшимся без ответа. Женя, натягивая джинсы, слушала и в который раз изумлялась, как в маленьком мире артистов всё продумано. — Всё, пошли. Это определённо был код, нужно идти выручать его, — Мирон взял карту номера и, по дороге набирая Евстигнеева, поспешил на выход из номера. — Я, конечно, догадывалась, что ты Бэтмэн… — пробормотала девушка, едва поспевая за артистом, — но не знала, что ты так серьёзно относишься к своим обязанностям! Они выскочили из отеля в ночь — две худые фигурки, два сообщника, объединённые обстоятельствами. Дождь ещё шёл, но уже не такой сильный. Женя сразу направилась в сторону дороги — вдруг удастся поймать машину? — но через пару шагов заметила, что идёт одна: Мирон остановился у одной из скамеек. Приглядевшись, девушка заметила, что на скамейке кто-то лежит и бегом вернулась назад. — Дарио! Бляяя… — Мирон попытался поднять португальца на ноги, — …яяяя! — бросив эту затею, он расхохотался и бухнулся на свободное место рядом. Женя подбежала и встала напротив, не зная, что предпринять. Они снова промокли до нитки. Дарио, кажется, был сильно подшофе — он что-то бормотал, но открывать глаза ни в какую не хотел. — У тебя ключ есть? К-л-ю-ч. Карта, карта от номера, где она у тебя?— слова Мирона просто улетали в пустоту, будто ни для кого не предназначенные. Дождь продолжал с шумом лить, телефон снова зазвонил: Ваня. А они всё не двигались с места: Мирон смеялся, пытаясь отдельными репликами чего-нибудь добиться от португальца; Дарио проклинал всех и вся на русском и отказывался вставать со скамейки. Муродшоева смотрела на это с нескрываемым ужасом. Её воображение рисовало Евстигнеева в подвале связанного (как он при этом ухитрялся звонить — непонятно) или запертого в какой-нибудь кладовке. Может, за него потребуют выкуп или увезут в другой город, а они тут… — Так, сейчас, — глаза боятся, руки делают, верно? — Мирон, нужно отвести его на рецепцию. Быстро! — рявкнула девушка, потянув улыбающегося мужчину со скамейки. Тот поднялся, они вместе подхватили и повели португальца на рецепцию, где минут пять звонили в колокольчик, пока к ним не вышел администратор отеля. Женя коротко объяснила, что Виейру надо доставить в его номер и даже написала его имя и фамилию на листочке, чтобы было удобнее искать в компьютере. Убедившись, что Дарио остаётся в надёжных руках, Муродшоева потащила Мирона обратно на улицу — в холод, ночь и дождь. Естественно, Евстигнеева не запирали в подвал и выкуп за него не просили. Всё оказалось куда более прозаично: он боялся выйти из дома девчонки, с которой переспал, потому что на улице его караулил какой-то пьяный фанат лет эдак под пятьдесят. Женя оперативно вызвала такси, и они с Мироном приехали по адресу, который прислал Ваня, только остановились на пару домов раньше по просьбе Фёдорова. — Тебе нельзя идти, это понятно, — раздумывала девушка, хмурясь. — Что, если я пойду и заберу его? Вряд ли меня узнают. Они сидели на заднем сидении машины и негромко переговаривались; над их головами горел бледно-жёлтый свет, по радио играла мелодия на восточный манер, а водитель безразлично курил в открытое окно. — Нет, нельзя рисковать, — мужчина даже взял девушку за предплечье, чтобы остановить, если она вдруг решит пожертвовать собой и попытается выскочить из машины. — Я выставил твоё фото в твиттере, помнишь, вдруг…? Женя снова сделала себе пометку в голове посмотреть, что же такого он там навыставлял. — А если он добежит? Ваня, — с сомнением проговорила Женя, прикусывая губу. — Перестань, не надо, — мужчина провёл пальцами по нижней губе, освобождая её из плена зубов. Перед глазами Жени мелькнули воспоминания об обнажённом торсе и горячих руках… Она покачала головой, отворачиваясь в сторону окна: на улице чернела ночь, лишь фонари разбавляли жёлтым темноту кругом. — Не поделитесь? — обратился артист к водителю. Тот устало протянул ему пачку сигарет и зажигалку. Мирон тоже закурил, нервно рассмеявшись. Все замолчали, раздумывая. — А, может… — несмело начала Женя, боясь, что её идею отвергнут, — может быть, Вы сходите за нашим другом? — она посмотрела на водителя в зеркало заднего вида. Слово «другом» вырвалось совершенно случайно, но, с другой стороны, не вдаваться же в подробности и не объяснять, какие отношения их связывают с Евстигнеевым? Водитель, даже если не вслушивался в их разговор ранее, должен был уловить, о чём речь. — Понимаете, нам нужно друга забрать… — залепетала девушка, хоть и видела, что бесполезно: ни один мускул на лице водителя не дрогнул, а значит быть ей отвергнутой. На помощь пришёл Мирон: он порылся в карманах и зашелестел купюрами. — У меня есть… пять тысяч, — объявил он, вытаскивая бумажку на свет. — Ночью двойной тариф, — водитель выкинул окурок на тротуар. — Итак тысяча уже. — Поверх тысячи, — выпалила девушка, с раздражением наблюдая, как бычок быстро потух в луже. — Свинья, — добавила она, когда водитель вышел из машины, пряча деньги в помятый твидовый пиджак. Они дали точный адрес и позвонили Ване, чтобы тот спускался. Фёдорова позабавило, что Женя так просто позволила себе распоряжаться его деньгами; когда девушка сказала «поверх тысячи», артист глянул на неё с искоркой в глазах, но она этого не заметила. — А если он не вернётся? — спросила девушка, почти прислоняясь к стеклу носом в попытке разглядеть уходящего. — Куда? Без авто ему бошку в агентстве снесут, — Мирон откинулся назад на сидении, нервно рассмеявшись. — Это он должен париться, чтоб мы тачку не угнали. Боже, вот так история, — он затянулся сигаретой. Женя недовольно зыркнула на него: артист как будто подтрунивал над её серьёзностью, но разве это она развела панику? Разве это она считала количество приходящих эсэмэсок во время минета и разве это она, будто ведомая бэтсигналом, заставила их вылезать из ванны и нестись в ночь? Нет. Это был Бэт-Мирон и его дурацкая привычка воспринимать всё, касающееся его друзей, слишком близко к сердцу и драматизировать. Во даёт: сначала рассеивает друзей по городу, а потом колесит ночью и собирает их, как пазл. В машине повисло молчание, были слышны только шум дождя и оставленное водителем радио. Женя не могла заставить себя что-нибудь сказать или сделать, она даже вдохнуть по-человечески, шумно, не могла, поэтому сидела — руки на коленях — и неотрывно смотрела в окно; туда, где растворился во тьме их водитель. — А может правда тачку угнать? — как бы самому себе вслух сказал Мирон. Сердце ускорило ритм; Женя обернулась на мужчину, надеясь увидеть смешинки в его глазах и убедиться, что он шутит. — Ну мы же не можем бросить Ваню тут одного, — по голосу было слышно, что она восприняла слова мужчины всерьёз. Он ничего не ответил; докурил и, наклонившись вперёд, также выбросил окурок на улицу в приоткрытое водительское окно. В этот раз Муродшоева не сказала ничего. Вскоре они услышали голос Евстигнеева, а потом он вместе с водителем вынырнул из темноты и пошёл по направлению к машине. Бухнувшись на переднее сидение, он обернулся на сидящих сзади: — Салам алейкум, господа! — выглядел он весёлым и ничуть не смущённым от того, что его забрали ночью на такси. Напуганным настойчивым фанатом он тоже не выглядел. — Ва-алейкум ас-салам, — Мирон снова подался вперёд, чтобы пожать ему руку. Женя облегчённо выдохнула: всё обошлось. Этот длинный и странный день можно считать практически законченным. Она приготовилась ехать; у водителя зазвонил телефон — экран с навигатором сменился входящим вызовом. Естественно, он не должен был отвлекаться на это и уж тем более не должен был выходить на улицу (по многим причинам), но вышел, и был наказан за свою ошибку. Евстигнееву хватило одного взгляда, одного секундного взгляда Мирона в обратное зеркало (Женя ясно видела, как мужчины встретились глазами), и вот Ваня уже лез на водительское сидение. Завёл машину и ударил по газу. Вррм! Девушка одной рукой схватилась за дверную ручку, а второй за плечо Мирона; обоих вдавило в сидения от резкого выезда машины на дорогу. Сбоку послышался толчок — это водитель, движимый какими-то иррациональными мыслями, решил, что сможет удержать машину, просто ухватившись за неё руками. — Не ссыте! — весело крикнул Евстигнеев назад. — Куда едем? — Бляя, давай в гостиницу, — брякнул Мирон, явно довольный происходящим. Он вовсю глазел по сторонам, будто улицы за окном преобразились, как только Ваня сел за руль. — Да я, бля, знаю, где она, что ли? Женя испугалась не на шутку: судя по тому, как машина виляла, Евстигнеев не очень-то умел ею управлять. Видимо, он и сам это осознавал, потому что ехал не очень быстро; позади всё ещё слышались крики водителя. — Ваня! — Женя кое-как отлепилась от спинки сидения и прижалась практически к уху Евстигнеева, — Ваня, пожалуйста, давай… ААА! Все трое заорали: машина съехала с дороги, двумя резкими толчками заехала на тротуар. Благо, улицы были пустыми, иначе они бы наверняка кого-нибудь сбили. Водитель позади начал орать ещё громче (кажется «Поворачивайте» или «Сворачивайте»); Женя перестала соображать, просто во все глаза смотрела на неумолимо приближающийся фонарь и ждала. — Тормози! — закричал Мирон, на ходу открывая свою дверь и готовясь прыгать. Он уже занёс ногу, когда Евстигнеев ударил по тормозам; машину тряхнуло; Женя, не готовая к этому, ударилась головой о водительское сидение. Мирон поспешно вылез из машины и с силой потянул девушку за собой. Перед глазами замелькали чёрные пятна; несколько шагов Муродшоева сделала наугад, просто доверившись мужчине. Потом к ним присоединился Евстигнеев и они побежали. У Жени разболелась голова. Страшно хотелось сесть: куда угодно — хоть на асфальт, хоть в тюрьму. Лишь бы эта боль прекратилась, лишь бы… Жаль, перемотать время до завтрашнего утра было нельзя, и девушка обнаружила себя сидящей с Мироном и Ваней на скамейке во дворе. Все трое тяжело дышали; Ваня медленно проверял свои карманы. — Блять, я походу телефон выронил, пока мы бежали! Я, блять, думаю — что упало? Он же, бля, разлетелся там в срань вообще! Вот ссукаа! — Ааа, — вторил ему Мирон, запрокидывая голову назад. Несколько минут провели в молчании с закрытыми глазами; Женя не думала ни о чём, кроме пульсирующей боли в голове. Как много она бы отдала, чтобы этого не чувствовать и посмеиваться сейчас на пару с Фёдоровым, которому всё было нипочём. — Я вызвал новое такси, другое, тут рядом. Женя, не засыпай, — Мирон затормошил девушку. — Не, серьёзно, ты как? Ёбаный в рот, у тебя тут… Муродшоева отдёрнулась: мужчина коснулся какого-то места на лбу, и это оказалось очень болезненно. Рука сама потянулась наверх: действительно больно. — Ты сильно ударилась? Женя, — её снова затормошили, — говорить можешь? — Не… не сильно, — наконец подала голос та, с трудом, но всё же заставляя себя говорить: а то мало ли что артист тут ещё надрамматизирует! — Это о кресло… ну, когда Ваня тормознул… — Да я вам жизнь спас, считайте, — заявил Ваня. — Телефон выронил к ебеням. — Считайте, не пришлось бы спасать, если бы тебе в голову не ударило и ты бы не угнал чужую машину! — хотела возразить Женя, но промолчала. Она хотела накричать на мужчин: за весь этот бедлам, за то, что заставили её поволноваться, за нарушение закона и за подвержение их жизней опасности. Но Мирон улыбался (ведь на каком-то подсознательном уровне Евстигнеев исполнил его идею), а расстраивать его не хотелось так же, как и портить момент, поэтому девушка недовольно фыркнула, а потом вынужденно улыбнулась, будто успокаивая саму себя. — Я просто надеюсь, что вам не придёт в голову уезжать на этой тоже, — еле ворочая языком, съязвила Женя, заползая на заднее сидение подъехавшего такси. — «И что на нас не подадут в суд» — добавила мысленно. — Нам нет, твоя очередь, — подмигнул ей Евстигнеев, усаживаясь вперёд. Женя пропустила его слова мимо ушей. Пока они ехали в гостиницу, ей показалось, что она увидела их предыдущего водителя, говорящего по телефону рядом со своей машиной, но непонятно — муки ли совести подкинули девушке эту картинку или и вправду такое было. В голову пришла мысль, что они отдали пять тысяч, и это должно было хоть немного скрасить их последующее поведение. — Что с телефоном-то делать? — заныл Ваня, когда они шли по коридору в сторону лифта. Мирон задержался на рецепции — он хотел узнать, отвели ли Дарио в номер или «отправили в отрезвитель», что, по мнению Жени и Вани, было бы абсурдом. — Надо было вернуться и симку вытащить, что ли… — пробормотала Женя, нажимая на кнопку вызова лифта: телефоном надо было озаботиться, но завтра, завтра… К ним подоспел Мирон, как раз тогда, когда открылись двери лифта. — Ненавижу эту гостиницу, — в сердцах заявил Евстигнеев, выходя к себе на этаже. — Всё, пока, ребят. Вы огонь, помните это. Женя с Мироном остались одни в лифте. Девушка подумала, что в следующий раз ей самой придётся выбирать и бронировать отель. Пока они шли по коридору к себе, Мирон неожиданно сказал: — Не, хорошая гостиница. В конце концов… — он отпер дверь ключом-картой, — где ж лучше? — Где нас нет, — автоматически ответила Женя, шагая за артистом в темноту.