Лепестки из прошлого

      — Лунатик, дружище, тебе б не помешало все-таки хоть что-нибудь съесть, — сочувственно глянув на друга, заключил Джеймс, наливая себе тыквенный сок. Сириус, на мгновение обернувшись к нему, поддержал:       — Правда, старик, Сохатый прав. Ты похож на дементора.       — Большое спасибо! — прозвучал в ответ полный сарказма голос Римуса. Пожалуй, ироничность — единственное, что в нем сегодня нисколько не пострадало. В остальном же один только внешний вид Люпина уже оставлял желать лучшего: бледен, под уставшими голубыми глазами залегли болезненного вида тени, и в целом он казался невыспавшимся и страшно утомленным. Причина сего, безусловно, была закономерна и вполне объяснима — сегодня ночью наступало полнолуние. Потому сейчас, погожим субботним утром за завтраком в Большом зале Римус, организм которого категорически отказывался принимать хоть какую-нибудь пищу, в полнейшем изнурении прямо за столом лег на свои сложенные руки и явно предпочитал не шевелиться до тех пор, пока его друзья не покончат с завтраком. И хотя парень за столько лет и успел отчасти привыкнуть к неизбежному ежемесячному ухудшению своего состояния, бороться с ним сегодня было ничуть не легче, чем обычно. Ему было плохо, и ни выходной день, ни тем более запланированный поход в Хогсмид исправить этого не могли.       — Ну прости, Лунатик! — Бродяга вдруг усмехнулся, а в глазах его блеснули ироничные искорки. — Но подыхать от голода я тебе не позволю, не взирая на твои «критические дни».       Джеймс картинно кашлянул в кулак. Питер, глотнувший было сока, хрюкнул со смеху, рискуя захлебнуться. Сам Рим даже ухом не повел — только уголок губ дернулся вверх, порождая легкую ухмылку. Он слишком привык к этому старому как мир подколу Сириуса, обижаться на который было было все равно бессмысленно — заткнуть господина Бродягу на этом свете удавалось лишь считанным людям, да и то в исключительных ситуациях. Конечно, как обычно, нашлись те гриффиндорцы, которые буквально с открытыми ртами переглядывались, во все глаза таращились на неразлучную четверку и перешептывались, пытаясь прояснить смысл слов Блэка. Лили, сидящая неподалеку вместе с другими девчонками, переглянулась с Алисой и, пряча улыбку, вполне добродушно и не особенно рассержено назвала их «придурками». Прочие же привычно прыснули со смеху — для них в этом ничего необычного уже не было. Римус довольно часто заболевал или чувствовал себя нехорошо, и такие вот моменты его занимательной биографии Блэк со своей легкой руки метко окрестил «критическими днями», вызвав в свое время полнейшее негодование старших девчонок и гогот парней.       — Иди ты, Бродяга… — устало парировал друг, так и не сменив своего полугоризонтального положения. Сейчас даже встать — не то, что спорить — для него было выше всяких сил.       — Что с Хогсмидом, парни? — перевел тему Питер. — Не идем?       — Мне сейчас как-то не до него, — невесело усмехнулся Римус, чуть виновато глянув на друга.       — Ну и нам там тогда нефиг делать, — отмахнулся Сириус. — Джимбо, тебя часом в Хогсмид не несет?       — Да я… — Джеймс оглянулся было на девчонок, но, столкнувшись с неожиданно внимательным взглядом Лили, поспешно и как-то рассеянно ответил: — Да мне тоже, в общем, нафиг надо туда тащиться, — Поттер уставился строго в стол, кожей все еще ощущая на себе взгляд Эванс и практически видя ее легкую улыбку прямо перед собой. Ему почему-то, как на зло, вспомнились бесконечные, креативные и не особенно попытки пригласить одну-единственную девушку на свидание в эту живописную магическую деревушку, ее неизменные отказы и его судорожные поиски очередного «оригинального» варианта. Не то, чтобы эти воспоминания были так уж ужасны, но Сохатому определенно не хотелось бы снова возвращаться к той тупиковой ситуации. С самого начала года он ни разу не пробовал приглашать Эванс куда бы то ни было, и вряд ли сейчас пришло время попробовать снова. По крайней мере, так казалось самому Джеймсу.       — Пит, а у тебя что, свиданка с дорогушей Джули? — заговорщицки подмигнул ему Бродяга. Питер поставил на стол кубок и отмахнулся с виноватой улыбкой.       — Просто я обещал пойти с ней в следующую вылазку. Не думал, что совпадет с… Да ладно, скажу, что не получается!       — Брось, Питер! — Рим наконец нашел в себе силы сесть нормально и даже в оптимистичном порыве потянулся за кубком, но так и не притронулся к тыквенному соку. — Сходи и прогуляйся, тем более что обещал.       — А ты как же? — удивленно округлились светлые глаза Петтигрю.       — А что я, маленький что ли? Меня же нянчить не нужно.       — Короче, Хвост, истинные джентльмены девушкам никогда не отказывают! — вступил в разговор Сириус. — Так что бери ты свою Джули под очаровательную ручку, фигачь с ней в Хогсмид, и — кто знает? — может, тебе будет что рассказать нам по приходу, — Блэк картинно поиграл бровями, привычно заставив Петтигрю усмехнуться и отвести глаза.       — Не отказывают? Ну-ну, то-то ты у нас, смотрю я, «истинный джентльмен», Сириус! — неожиданно захохотал Джеймс, шутливо пихнув друга в плечо.       — Во-первых, Джим, я, как истинный джентльмен, девушкам не отказываю — я перенаправляю их интерес в более приемлемое русло, — аристократически-важным тоном парировал Бродяга, закинув ногу на ногу, даром что в такой картинной позе он с трудом мог расположиться за столом. — А во-вторых… А во-вторых иди ты нахрен, Сохатый! Ни рожна ты не понимаешь в таких вещах!       — Ты-то больно опытный у нас! — немедленно отозвался Поттер под смех однокурсников.       — А то!       — Всем привет! — неожиданно раздался за их спинам знакомый голос. Рэйчел Уоллис, встав из-за стола Когтеврана, невозмутимо подсела к компании гриффиндорцев, сопровождаемая недоуменными или, напротив, понимающими взглядами товарищей по факультету. — Кто и в чем тут у нас опытный?       — Рэйчи, я бы сказал, но здесь дети, — нахально ухмыльнулся Блэк, устраиваясь на скамейке поудобнее. Рэйчел усмехнулась в ответ, села к Лунатику, слабо, устало, но неизменно тепло улыбнувшемуся при виде нее, сочувственно провела рукой по мягким послушным волосам, чуть взъерошивая, и привычно оставила на его щеке теплый поцелуй. С тех пор, как ей стала известна горькая и страшная правда о болезни Римуса, она, наверное, с тяжелой тревогой ждала этого дня — первого полнолуния, о котором на сей раз будет знать и она.       — Осторожнее, Уоллис! — вновь вернул ее к реальности голос Блэка. — У нашего Рима сегодня токсикоз.       — Мерлиновы подтяжки, Сириус! — невольно вскинулся тот под фырканье друзей и шутливо-укоризненное цоканье белокурой когтевранки, мягко приобнявшей его и прильнувшей чуть ближе. — Да ты же даже не знаешь толком, что это такое!       — Знаю, дружище, — возразил тот. — Это то, с чем может посчастливиться столкнуться, если свидание вдруг пройдет с неожиданными последствиями.       — Сириус, едрить твою мать, как это пошло! — снова рассмеялся Джеймс. — Пит, убери от меня этого озабоченного придурка!       — Как грубо, господин Сохатый! Вы, право, совсем охерели со своими…       Договорить Сириус так и не успел. В его поле зрения неожиданно попала не особенно радующая глаз картина. К дальней части слизеринского стола, ближе к двери, туда, где обычно восседал его младший брат, подобрались через завтракающих товарищей по факультету Розье и Мальсибер. Регулус неожиданно с готовностью обернулся к ним, юноши перекинулись парой слов, а затем Эван Розье кивком головы указал на дверь, поманив младшего Блэка за собой. Регулус кивнул, встал из-за стола, и троица вместе покинула Большой зал. Серые глаза Блэка-старшего опасно сузились, лицо приобрело холодное, аристократичное и непроницаемое выражение. Трое друзей, мгновением раньше насторожившихся, не сводили с него взглядов.       — Сириус, что?.. — удивленно спросил было Питер, но Бродяга, не шелохнувшись на его оклик, с силой согнул в руке серебряную вилку, бросил ее на стол и, неожиданно вскочив с места, быстрым, твердым и чеканным шагом направился к тяжелым дубовым дверям. Питер переглянулся с парнями. — Что это с ним?       — Кажется, я знаю, что, — Джеймс, успевший отследить взгляд лучшего друга и, как следствие, тоже заметивший странную компанию слизеринцев, так его взбудоражившую, вмиг сменил бесшабашную веселость на серьезное выражение лица и тоже начал подниматься из-за стола. — Ладно, Пит, удачной тебе прогулки! — попрощавшись с другом за руку и ободряюще хлопнув его по плечу, Поттер перевел взгляд на Римуса и удивленно-растерянную Рэйчел. — Рим… Встретимся в гостиной! — задержавшись на миг, чтобы переглянуться с Люпином, сообразившим, что к чему, и получить от него согласный кивок, Сохатый поспешил проследовать за Бродягой. Он явно торопился, потому как, проходя мимо Лили, Эммелины и Алисы, даже не остановился, чтобы поздороваться.       — Теперь и Джеймс умчался, — по-прежнему недоумевал Хвост. — Ладно, потом вечером расскажут, что происходит. Потому что я лично вообще не догоняю, — парень оглядел зал, ища глазами Джули. — Ладно, ребята, я тогда пойду уже.       — Конечно, иди, — кивнул Римус, улыбнувшись уголком рта. — Хорошей прогулки!       — Спасибо! — бросил друг уже на бегу, явно заметив свою подружку за столом Пуффендуя и направившись прямиком к ней. Римус с сожалением посмотрел ему вслед. Больше всего на свете он не любил доставлять проблемы близким людям собственной второй сущностью. Каждый раз ему приходилось испытывать нешуточные угрызения совести, когда парни ради него перестраивали собственные планы, не спали ночами и рисковали своими жизнями. И только лишь в те роковые ночи, когда небо ярко освещалось полной луной, совесть Лунатика угодливо молчала.       — Рим, а как же ты? — выдернул его из задумчивости голос Рэйчел. — Ты не хочешь пройтись, подышать свежим воздухом?       — Нет, Рэйч, прости, — вздохнул парень, высвободившись из ее объятий. — Сегодня я точно не в состоянии куда-то идти, извини, — заметив чуть разочарованный взгляд девушки, он с сожалением взял ее за руку и извиняющимся тоном продолжил: — Правда, прости, но сегодня никак. Может быть, развеешься с Энни?       — Ладно, как скажешь, — невольно отвела глаза та, силясь спрятать свое разочарование, заправляя белокурую прядь за ухо. — А с тобой точно все будет в порядке?       — Рэйчел, ну я же сказал, что все хорошо! — Люпина не на шутку удивил собственный резковатый голос и, пытаясь загладить грубость, он поспешно добавил: — Я к такому уже привык — это нормально. Иди, не беспокойся. Скоро увидимся!       — Как скажешь, — повторила девушка, поднявшись на ноги и поцеловав его на прощание. — Я пойду, найду Энни.       — Пойдем вместе, мне тоже уже пора, — Римус наконец поднялся из-за стола, так и не притронувшись к завтраку, и они вместе с Рэйчел покинули Большой зал.

***

      Едва выскочив из зала и преодолев парадный вестибюль, Сириус, не сбавляя шага, спустился по лестнице, ведущей в подземелья. Но слизеринцы как сквозь землю провалились. Вернее, они были здесь — то и дело проходили мимо, смеривая забредшего к ним гриффиндорца, прекрасно известного всей школе, крайне неодобрительными или — в зависимости от возраста — опасливыми взглядами. Но ни брата, ни Мальсибера или Эйвери среди них не было. Не было и Макнейра, Снегга и их привычной шайки. Сердце Бродяги невольно сжалось в тревожном предчувствии. Его глупый младший брат вместе с этими слизеринскими подонками как сквозь землю провалились. Спуститься в свою гостиную так быстро они бы просто не смогли — в противном случае Сириус бы уже давно их настиг. Никаким потайным, ему не известным ходом воспользоваться они тоже не могли — Мародерам все тайные ходы Хогвартса были известны, пожалуй, лучше, чем кому-либо в этом замке. Неужели, в таком случае, они подались куда-то на верхние этажи, а он умудрился проскочить мимо?       Подстегиваемый этой мыслью, Сириус кинулся прочь из подземелий, обратно в вестибюль, и взял уже было курс к большой мраморной лестнице, ведущей на верхние этажи, как вдруг нос к носу столкнулся с несущимся на всех парах Джеймсом.       — Сохатый? Ты откуда тут выперся?       — Оттуда же, откуда и ты! — беззлобно огрызнулся тот, поправив сползшие на кончик носа очки и ухмыльнувшись. — Ну, и где сейчас эти змееподобные педики вместе с твоим братцем?       Оба мародера многозначительно переглянулись и, поняв друг друга без слов, в ногу направились к лестнице. Сириус на ходу бросил в ответ:       — Хер их знает, где они! Но в свою подземную клоаку они точно не спускались — или у меня глаза на заднице были, и я их пропустил.       Не оставив «клоаку» и место дислокации глаз Бродяги без ухмылки, Джеймс по пути оглядывался вместе с другом, на подсознательном уровне чувствуя, как за маской привычной веселости и легкой заносчивости Сириуса скрывается стремительно нарастающее беспокойство. Сторонний наблюдатель вряд ли заметил бы это, но от внимания Сохатого, знавшего Бродягу как самого себя, не могла ускользнуть ни единая мелочь: ни то, как нервно озирался Сириус по сторонам в поисках безмозглого младшего братца, смиренно ушедшего в более чем сомнительной компании, ни быстрый, более четкий, чем когда-либо, шаг, ни секундное раздраженно-взволнованное подергивание левого манжета рубашки. Все эти неутешительные признаки так и кричали о надвигающейся грозе. Тем не менее оба отчасти понимали, что теперь искать скрывшуюся троицу бессмысленно — драгоценное время уже безнадежно упущено, ибо пока Сириус брел по подземелью, слизеринцы давно успели бы подняться по лестнице и теперь, весьма вероятно, могли находиться в любом их бесчисленных коридоров, каморок или классов.       — Похоже, так мы их не найдем, — раздраженно откинув челку, озвучил наконец общие мысли Сириус и вопросительно взглянул на друга. — Сохатый?       — Прости, Бродяга, — с сожалением заключил тот, проверив карманы. — Карту я не захватил.       — Твою мать! — выругался Сириус, прислоняясь к стене у окна, в пустом коридоре третьего этажа и потянувшись за сигаретой. Они уже успели порядком подустать от быстрого шага и бессмысленных поисков. — Ладно, старик, и так уже было понятно, что это дохлый номер. Просрали мы этих козлов, — прикурив от любезно предоставленной Джеймсом зажигалки, он поднял на него взгляд светлых серых глаз, в глубине которых мерцал какой-то настороженный огонек. — Мерлиновы кальсоны, вот скажи мне, Джим, куда нелегкая понесла этого мелкого придурка вместе с гребанными твердолобыми засранцами? И какого, сука, черта им нужно от моего пятнадцатилетнего брата?       — Сириус, дружище, я не знаю, — сочувственно вздохнув, Поттер хлопнул его по плечу. — Но мы постараемся это выяснить — я тебе обещаю! Сейчас искать их ни фига нет смысла — ты сам понимаешь. Пойдем лучше в гостиную, потолкуем с Лунатиком. Две головы — это хорошо, но дохера умная голова Рима — еще круче. Тем более что этого самокритичного мазохиста нельзя надолго оставлять наедине с его, как ты говоришь, «критическими днями». Пойдем!       И Сириус, легко подталкиваемый Джеймсом, кривовато усмехнулся, затушил сигарету, заклинанием заставив бычок исчезнуть, и вместе с лучшим другом направился в общую гостиную Гриффиндора, прекрасно понимая, что Сохатый всеми способами пытается вытащить его из уже начавшей распахиваться под ногами пропасти злой тревоги и нервного беспокойства, и мысленно благодаря его за это.

***

      — Вы слышали новость? Блэк, похоже, встречается с Вэнс.       — Да ну? Быть не может! Это бред!       — Это не бред! Девчонки, вы что, не помните? Хлоя рассказывала, что в Валентинов день после урока Блэк выцепил Вэнс, и они оба куда-то свалили. И остались вдвоем, одни на этаже!       — Ну и что? Это еще ничего не значит. Мало ли, что ему могло понадобиться от нее?       — Джейн, ты что, Блэка не знаешь? Не знакома с тем, что может «ему понадобиться»? К тому же Берта еще говорит…       — Джоркинс? Нашла, кому верить! Эта безмозглая дура тебе и не такого понарассказывает. «Встречаются», как же. Ставлю свои новые туфли на то, что они просто спят вместе!       — Да? Только почему-то именно с ней! И она тоже — ни с кем, кроме того слизеринца сто лет назад, никогда, а тут — на тебе! С Сириусом Блэком!       — Может, как раз потому, что с Сириусом. Вон, Уоллис с вашего Когтеврана тоже ни с кем не спала — до этого года. И не улыбайся! Думаешь, сейчас она по-прежнему девочка? А по МакКиннон, наверное, вообще кто только ни прошелся.       — Лиз, а ты завидуешь?       — Я? Да было бы чему! А что до Вэнс, так она же еще, между прочим, в команду по квиддичу входит. Кто знает, что у них там на их тренировках с Блэком происходит. Во всяких там раздевалках и душах…       Эммелина притихла в кабинке, взявшись за ручку, и вслушивалась в сплетни девчонок, медленно закипая от злости и только по тому не решаясь выйти. Ей было до дрожи противно. Мерзко от того, что твою личную жизнь кто-то обсуждает вот так — в туалете для девочек, в самом что ни на есть пошлом и грязном свете. Строят версии, пересказывают друг другу небылицы, перемывают кости первому красавцу школы, им едва знакомой девушке и любому, кто подворачивается под руку. Нет ничего отвратительнее, чем ощущение того, что кто-то словно покопался в твоем белье. Не в силах больше терпеть едкие голоса и ехидные смешки притаившихся в туалете раскрашенных девиц, Вэнс с силой рванула ручку двери кабинки и решительно проследовала к умывальникам. В туалете повисла гробовая тишина. Компания из восьми девушек со всех факультетов, составляющая так называемую «признанную элиту красоток Хогвартса», расположилась на подоконнике, у стен и даже на тумбочках раковин. Их колкие взгляды неотрывно следили за тем, как Эммелина открыла кран, ополоснула руки, снова выключила воду… И только подняв голову и увидев в зеркале восемь ядовитых, устремленных на нее в упор взглядов, девушка наконец не выдержала. Темные волосы взметнулись по плечам, и Вэнс резко обернулась к сплетницам.       — Ну, чего уставились? Языки свои грязные проглотили? Или фантазия резко иссякла? Продолжайте, красотки! С кем мы там еще спали? О, да, простите, как же я могла забыть — с вами же, с каждой из вас, Блэк непременно проводил совершенно восхитительную ночь, о которой только и стоит хвастаться в туалете. Так не волнуйтесь — я сейчас уйду, и вы с радостью сможете продолжить.       Эммелина презрительно ухмылялась, глядя, как две из девушек стремительно потупились, спрятали глаза. Оно и понятно — обе были гриффиндорками. Зато иные и бровью не повели, разве что пошли розовыми пятнами от злости. И весь их лоск, напускная жеманность и пошлая псевдоэлегантность растворились без следа. И вдруг одна из слизеринок, ехидно хмыкнув, не спеша, постукивая высокими каблуками каких-то жутко дорогих туфель, приблизилась к застывшей в решительной позе гриффиндорке. Окинув ее с головы до ног оценивающим взглядом и нахально скривив ярко накрашенные губы, она наконец заговорила:       — Что, Вэнс, неприятно, когда люди узнают, какая ты шлюха?       — Что, прости? — поинтересовалась гриффиндорка, возвращая ей взгляд сторицей. — Какая я шлюха? Ну, Забини, это как-то больше по твоей части…       — Слышишь ты! — невольно взвизгнула слизеринка, но во время спохватилась, попытавшись вернуть голосу первоначальный тембр. — Думаешь, самая умная, да? Непуганная? Думаешь, если легла под Блэка, так тебе теперь все можно? Ты давно зарывалась, дорогая, но это зашло уже слишком далеко! Считаешь, ты Сириусу нужна больно? Я-то прекрасно понимаю, что вы не встречаетесь. То, что он пару раз затащил тебя в постель, еще ничего не значит. Или нет… — гадкая улыбка вновь искривила алые губы, идеально подведенные глаза прищурились. — Ты ведь сама с готовностью под него легла, правда? Ведь мы помним, какая ты у нас серьезная — выбираешь себе лишь немногих и самых идеальных.       — А ты бы с удовольствием легла вместо меня, — улыбка Эммелины стала шире и надменнее, но больше в лице ее не дрогнул ни один мускул. — Так иди, попроси парня согреть тебя. Блэк не откажет, ведь, если верить вашим рассказам, он вообще спит со всем, что движется.       Круто развернувшись, Вэнс спокойным шагом покинула туалетную комнату для девочек, по-прежнему сопровождаемая полными немой злости и ненависти взглядами. И только когда за ее спиной затворилась дверь, презрительная улыбка медленно сползла с ее лица, а изнутри все тело вдруг снова затрясло от ярости. Стало еще противнее — настолько, что, казалось, ее начало тошнить. Так горячо, мерзко и отчего-то так больно, что захотелось сейчас же, немедленно уйти прочь. Глубоко вздохнув, Эммелина резко дернула вверх молнию на бордовой кожаной куртке и быстрым шагом двинулась по коридору.       Она долго бродила по совсем опустевшим этажам, глядя сквозь высокие окна на заходящее солнце, пока, наконец, в коридоре седьмого этажа неожиданно не наткнулась на Сириуса, собственной персоной усевшегося на подоконнике и нервно курившего сигарету, напряженным взглядом всматриваясь куда-то за стекло. Давно услышав ее шаги, Блэк тем не менее даже не пошевелился, и только когда Эммелина вплотную подошла к подоконнику, оперевшись на стену возле него, наконец произнес нарочито непринужденным голосом:       — Привет, Эм.       — Привет, — неожиданно тихо и даже устало ответила она, присаживаясь на подоконник прямо напротив парня.       — Чего грустим, Вэнс? И почему вдруг одна? — девушке показалось, что Сириус едва ли не заставил себя улыбнуться. Вздохнув и отбросив с лица прядь волос, она нехотя пояснила:       — Марлин в Хогсмиде с Дирборном. И Алиса — к ней специально прибыл Долгопупс. А Лили сидит в библиотеке.       — А как же твоя самая первая подруга? — ухмыльнулся Сириус, силясь скрыть свое истинное настроение, что, в сущности, ему удалось бы в совершенстве, если бы не тот факт, что Эммелина слишком хорошо знала, в каких случаях он вдруг начинает искать одиночества.       — А с ней… А с ней мы вчера поругались, — столкнувшись с изумленным взглядом Блэка, Вэнс невольно усмехнулась. — Да это ерунда, помиримся.       — И из-за чего так вдруг?       — Не поверишь. Из-за тебя!       — Вот тебе и раз! — Бродяга издал короткий лающий смешок. — Ну и что стряслось?       — Да говорю же — ерунда! Ну, поспорили. Не в первый раз. И, наверное, не в последний, — на миг между ними повисло тянущееся молчание, пока Эммелина наконец не сообщила совсем другим, словно бы уставшим от ярости голосом: — Ходят сплетни, Сириус. Про меня, про тебя. Про нас вместе.       — А тебе не насрать? — спросил тот, все так же ухмыляясь и гася сигарету о край подоконника. Теперь он наконец полностью оторвался от размышлений и устремил внимательный взгляд серых глаз на сидящую напротив девушку. Наверное, сейчас они жутко идеально гармонировали друг с другом: оба успели порядком замерзнуть, оба явно не в духе. И оставалось только догадываться о том, насколько хорошо подходят друг другу их темные волосы, его любимые джинсы и черная кожанка и ее бордовая, а в довершение эти узкие, темные джинсы с прорезью на левом колене, которое, казалось, Сириус успел изучить до последней малейшей детали. Когда подобные мысли явились на смену вновь отравившим разум мрачным переживаниям о брате, Бродяга невольно встряхнул головой. Заведомо похожие на романтику идеи были явно не по его части — с такими вопросами скорее нужно идти к Сохатому или Лунатику.       — Насрать, — подтвердила Эммелина, неосознанно теребя рукав. — Просто… Сириус! — карие глаза решительно поймали взгляд светлых серых. — Только что, прямо в туалете, наша «элитка» выясняла, встречаемся мы или нет. А пришли к заключению, что ты, как всегда, великолепный и совершенно похотливый аристократ. А я просто твоя новая подстилка.       Сириус, спокойно и даже насмешливо выслушивавший первую часть ее рассказа, от последней фразы вдруг напрягся, чуть выпрямившись, и на миг утратил свою легкую ухмылку. Эммелина, всегда казавшаяся такой величественной, гордой и несломимой, и сейчас пыталась сохранить привычное обличье, но явно была глубоко задета — Сириус это чуял буквально каждой клеточкой кожи. И это его даже несколько удивило — он и не замечал, как временами, оказывается, у него получалось удивительно тонко чувствовать ее, ее настроение и эмоции.       — И кто же тебе так заявил? — спросил он наконец. — Наша любезная компания «дорогих девушек»? Эм, они все «дорогие», но очень доступные, поверь. В лучших традициях аристократических семейств. Ну из чьего же опыта им строить теории о тебе, как не из своего собственного? А я, Мерлинова борода, если бы и впрямь участвовал во всех тех подвигах, которые они мне приписывают, то давно бы уже подох от физического, морального и психологического истощения при общении с таким «элитарным» обществом. А тебе досталось потому, что ты — не они. Ты отличаешься…       — Я отличаюсь? — Вэнс вдруг явственно почувствовала, что Блэк мог бы сказать что-то другое, но она-то совершенно точно нащупала верную нить. Кривоватая улыбка изогнула красивые, четко очерченные губы.       Рука Сириуса неожиданно мягко легла на ее щеку, большой палец легко очертил уголок губ девушки, а от глубокого, пронзительного взгляда серых глаз в низу живота вдруг скрутился такой привычный узел, разливающий по телу одновременно и холод, и тепло. Смертельно захотелось прижаться к нему сильнее, обнять, зарыться лицом в кожаную куртку и вдохнуть запах дорогого парфюма и сигарет. Стало вдруг как-то спокойнее, и удивительное безразличие к пустым сплетням пришло на смену прежнему раздражению.       — Отличаешься, — повторил Бродяга, невольно улыбнулся и бросил взгляд за окно, где ярко-оранжевое солнце уже завершало вечерний прощальный рейд. Пора было возвращаться к себе. — Пойдем в гостиную, Вэнс. Здесь чертовски холодно.       Улыбнувшись под стать мятежному гриффиндорцу, Эммелина соскочила с подоконника и, позволив Сириусу пристроить руку примерно на уровне ее талии, вместе с ним двинулась по направлению к общей гостиной Гриффиндора, уже на ходу спросив:       — А ты почему был здесь, Сириус? Где ребята?       — Пит был в Хогсмиде, Джим вместе с Римом в гостиной. А я просто вышел покурить. Помозговать немного в тишине, — не вполне откровенно ответил тот, проверив наличие чего-то важного во внутреннем кармане куртки. Эммелина нахмурилась, снова переводя на него внимательный взгляд. Непродолжительная перемена настроения прервалась, и теперь Сириус снова выглядел каким-то напряженным, встревоженным, и явно копил в себе стойкую ярость. Была какая-то неприятная, тревожная, опасная мысль, которая никак не хотела выходить из его головы и медленно отравляла сознание.       — О чем?       — О Регулусе. И о странных мутках возле него.       — С ним что-то случилось? — резко остановившись, серьезным тоном спросила девушка. Парень в свою очередь притормозил и, разжав легкое объятие, пояснил:       — Возможно. Скорее, я как раз и не могу въехать, что творится с ним и вокруг него.       В коридорах сами собой начинали вспыхивать факелы. Солнце, напоследок обагровив высокие окна, окончательно садилось за горизонт. Продолжив свой путь, Сириус глянул на часы и ощутимо ускорил шаг. Эммелина направилась следом за ним, снова погружаясь в иные размышления. Гриффиндорец говорил правду, но в глубину ее души закралось стойкое подозрение, что ей сейчас открыли лишь ничтожно малую крупицу этой правды, настолько скверной, что она даже оказалась способной вызвать у Блэка столь продолжительно мрачное настроение.

***

      Поднявшись в спальню, Сириус обнаружил там Джеймса и Питера, практически полностью собравшихся: оба уже застегивали куртки и прятали за пояс волшебные палочки. К ночам полнолуния они все давно привыкли, и все-таки подготовка и ожидание по-прежнему оставались самыми волнительными и беспокойными моментами. Вот и сейчас парни заметно волновались: Джеймс зачем-то несколько раз проверял наличие палочки, время от времени озадаченно взъерошивал волосы, а взгляд его при этом на долгие несколько минут становился словно бы невидящим, устремленным строго в одну точку; Пит же, напротив, суетился, несколько раз приседал завязывать шнурки, нервно дергал молнию куртки, теребил манжеты. Но, как бы то ни было, увиденное только лишь удовлетворило Сириуса — это означало, что Сохатый и Хвост полностью готовы к встрече очередного полнолуния, полного опасности и ни с чем не сравнимого духа авантюризма.       — Ну что, Пит, удалась прогулка? — спросил Бродяга, застыв в пороге с заговорщицкой ухмылкой на губах.       — О, Сириус, наконец-то ты здесь! — обрадовался тот, подняв голову и заметив друга в дверях спальни. — Удалась, я потом расскажу.       — Блин, Бродяга, где тебя черти носят? — немедленно атаковал Сириуса Джеймс, круто развернувшись в его сторону. — Пора выходить. Лунатик уже ушел, вместе с мадам Помфри. Ты готов?       — Я всегда готов, — просто усмехнулся тот, проверяя замок куртки. На секунду выскочив из спальни и глянув вниз, на гостиную, он не особенно радостно заключил: — Гребаный Мерлин, там, как всегда, дохрена народу еще! Ладно, может, оно и к лучшему.       — Точно, старик. Проскочим — на нас никто и не посмотрит, — кивнул Джеймс, закончив наконец со сборами. Питер уже стоял наготове в дверях подле Сириуса. Еще раз проверив волшебные палочки, троица покинула свою спальню и, как можно более непринужденно болтая, вышла из общей гостиной, не вызвав особого внимания со стороны товарищей по факультету. Дальше дело обстояло несколько сложнее — им требовалось незамеченными проскочить по всем коридорам и — самое трудное — выйти из замка на территорию. Сверившись с Картой Мародеров и убедившись в доступности проверенного наикратчайшего пути, парни приняли привычную «маскировку»: Питер, обратившись в крысу, вскочил на плечо к Джеймсу, а сам Сохатый, достав из-под куртки мантию-невидимку, набросил ее на себя и на Бродягу. Уникальная семейная реликвия вполне могла скрыть обоих, но шагать приходилось предельно осторожно, дабы никто ненароком не заметил две пары самовольно путешествующих ног. Сириусу приходилось все время держать палочку с мерцающим на кончике огоньком, чтобы Джеймс мог временами проверять карту. Выработанный маршрут за два минувших года был настолько хорошо отточен, что весь путь за двери замка в общей сложности занял не больше десяти-пятнадцати минут.       — Смотрите, мадам Помфри, — шепнул Джеймс, указывая на стремительно приближающуюся к замку фигурку.       — Точно. Пора нам поторопиться, — кивнул Сириус и, осторожно прихватив Джеймса за рукав куртки, чуть оттащил его с протоптанной тропы, ведущей к Гремучей иве. — Давайте-ка посторонимся немного.       Двигаясь как можно более тихо и осторожно, парни вскоре разминулись со школьной целительницей, и только тогда заметно припустились на быстрый шаг. Когда от заветного хода под корнями ивы их отделяло ровно относительно безопасное расстояние, гарантирующее защиту от ее ветвей, Джеймс наконец сбросил мантию невидимку с себя и Бродяги, аккуратно складывая и бережно пряча под куртку. Затем, осторожно переместив Питера со своего плеча на землю, Сохатый провозгласил благословляющим тоном:       — Ну, Хвост, твой выход!       И тут же маленькая серая тень ловко и быстро замелькала под с силой хлещущими раздраженными ивовыми ветвями, а пару мгновений спустя Хвост благополучно добрался до заветного нароста на стволе дерева. Миг — и оно замерло, абсолютно неподвижно опустив страшные ветви. Троица, не теряя драгоценного времени, решительно направилась к потайному тоннелю.       Оказавшись в Визжащей хижине и поднявшись на второй этаж, парни по условленному договору трижды коротко стукнули в запертую дверь комнаты.       — Лунатик? Мы здесь! — на всякий случай привычно сообщил Питер. Приглушенный голос Римуса раздался в ответ из-за двери. Удовлетворенно кивнув, Сириус снял засов, и все трое шагнули в комнату, освещая себе путь волшебными палочками. На старом, изрядно потрепанном столике одиноко горела керосиновая лампа, тускло озаряя стены с местами надорванными обоями, сквозь заколоченные окна виднелось бархатно-синее небо, а на полу, прислонившись спиной к широкой старомодной кровати, сидел Римус. Тусклый свет озарял его бледное лицо, взмокшую русую челку и расширенные зрачки, он часто и прерывисто дышал, и все тело его то и дело непроизвольно мелко содрогалось.       — Держись, дружище! — сочувственно поддержал Сириус, усаживаясь у противоположной стены и с беспокойством глядя на то, как их друг временами молча стискивает зубы от постепенно накатывающих приступов отдаленной боли, когда все его тело готовится к мучительному превращению. Джеймс и Питер сидели по обе стороны от Сириуса, и все трое сейчас не сводили взглядов с Римуса. Лампа — единственный источник света — слабо освещала их лица, отражаясь в напряженно внимательных глазах, сейчас казавшихся жутко-полупрозрачными. Ждать оставалось буквально считанные минуты. И вот, когда первый призрачный луч взошедшей на ночном небе полной луны пробился сквозь щели между досками, заколачивающими окна, зрачки Лунатика неожиданно быстро расширились до максимально возможного размера, а затем так же быстро начали сужаться, его уже трясло, казалось, до бледных губ, до самых ресниц. С трудом судорожно вздохнув и разжав зубы, он надломано произнес:       — Пора.       Джеймс, Питер и Сириус, не мешкая, перекинулись в анимагические обличья. И в следующее мгновение величественный олень, огромный лохматый черный пес и вскочившая на спину оленя крыса наблюдали превращение в оборотня. Все новые и новые лунные лучи освещали комнату, а Римус содрогался все сильнее и сильнее. Слепящая боль буквально скручивала его, вытесняя дыхание. А дальше начиналось самое страшное… Уже далеко не впервые Джеймс, Сириус и Питер видели перевоплощение Римуса в волка, но даже сейчас кошмарное зрелище невольно заставило их попятиться, вплотную приближаясь к стене. Смотреть на это было невыносимо сложно: тело Лунатика сгибала, заламывала невидимая, страшная сила, перестраиваясь, с жутким, гулко отдающимся в ушах треском ломались кости… В следующий миг пронзительный волчий вой огласил Визжащую хижину, а еще несколько мгновений спустя все наконец прекратилось. Теперь прямо напротив затаившихся друзей стоял молодой оборотень, практически неотличимый от обыкновенного волка. Сохатый привычно выступил вперед, на всякий случай заслоняя собой друзей. Волк-оборотень сделал осторожный шаг навстречу. Бродяга, выступив из-за Сохатого, приблизился к нему, миролюбиво ворча. Лунатик приветственно ткнулся носом в лохматый черный бок, давая понять, что признал товарищей. Самая большая опасность миновала.       Привычным путем странная компания покинула Визжащую Хижину, оказавшись на территории Хогвартса. Едва вырвавшись на свободу, Сохатый, мотнув величественными рогами и лишь чудом не сбросив с себя Хвоста, пустился вскачь по склону, всем своим видом выражая безмятежную радость и опьянение свободой. Лунатик немедленно с энтузиазмом к нему присоединился. Бродяга невольно усмехнулся про себя: порядочный и относительно спокойный Люпин в полнолуние неизбежно преобразился — этой ночью он был согласен на любые авантюры. А посему, воодушевившись, Бродяга с радостным лаем бросился следом за друзьями, и компания на всех парах припустила с открытой поляны под тень раскидистых деревьев Запретного леса, такого жуткого в повседневной рутине и такого завораживающего в полнолуния.       Они долго носились между деревьями, наскакивая друг на друга и кидаясь напролом сквозь густые ветви кустарника и прошлогодний валежник, пока Сохатый неожиданно не насторожился, высоко задрав голову. Где-то совсем рядом с ними отчетливо раздавались поспешные осторожные шаги и приглушенные голоса. Наткнувшись на застывшего как вкопанный Сохатого, Бродяга невольно остановился, и вдруг чуткий нюх уловил приближающийся запах, заставивший кровь застыть от страха в жилах. Сквозь лес, по узкой тропе к ним приближались люди…       Оборотень, почуявший их секундой раньше, взвыл и немедленно рванулся вперед, подгоняемый одним-единственным инстинктом — ему хотелось крови, хотелось убивать. От прежнего Лунатика не осталась и следа — рассудок его без остатка отдался волчьей натуре. Сохатый сорвался с места и выскочил ему наперерез, низко склоняя голову и с невиданной силой оттесняя волка ветвистыми рогами. Бродяга навалился сбоку, подталкивая, стараясь сделать все возможное, чтобы только поскорее утащить Лунатика прочь. А из-за деревьев между тем уже проблескивал свет высоко поднятых волшебных палочек и отчетливо слышались голоса. Бродяга глухо заворчал, вцепившись в шерсть Лунатика зубами и с силой потянув его за загривок. Мгновение спустя совсем рядом с ними наконец показались пять фигур. Свет палочек озарял их напряженные, испуганно озирающиеся в поисках источника недавнего отдаленного воя лица. И леденящая душу волна прокатилась по телу Сохатого, когда он с ужасом узнал в них Розье, Мальсибера, Эйвери, Макнейра и Снегга. А Бродяга, заметив слизеринцев, во мраке ночи выбравшихся из замка и забредших так глубоко в Запретный лес, с невиданной силой рванул Лунатика на себя, с помощью Сохатого отчаянно пытаясь увести его обратно в тоннель, ведущий в Визжащую хижину. Хвост, надеясь отвлечь внимание на себя, что было духу пустился в противоположную от нежданных гостей сторону, то и дело мелькая между сухими ветками и корягами. Оборотень отчаянно вырывался, ослепленный яростью и жаждой добычи.       Приложив все возможные усилия и совершенно выдохнувшись, парни сообща чудом смогли дотащить Лунатика до тоннеля и загнать в комнату на втором этаже хижины. Озлобленный волк кидался на них, царапая и кусая, в первую очередь, самого себя. Он уже не признавал никого из своих приятелей. И только когда общими усилиями им удалось втолкнуть его в комнату, парни едва успели принять свой привычный облик и дружно навалились на дверь, затворяя ее на засов. Под рычание и вой крушившего по ту сторону все на своем пути волка они поспешно покинули хижину. Питер, вновь обратившись крысой, шмыгнул вперед, обездвижил иву, и насмерть перепуганные, чудом уцелевшие юноши выскочили на лужайку. Отбежав на приличное расстояние, они наконец остановились, в изнеможении согнувшись, переводя дыхание и глядя друг на друга расширенными от ужаса глазами, не в силах поверить в свое спасение. Наконец, переведя взгляд на темнеющий неподалеку Запретный лес и едва слыша далекие завывания волка, Джеймс вскинулся:       — Блядь, какого хера они там оказались? Придурки, они чуть не угробили всех нас! Вы видели?       — Это правда были слизеринцы? — переспросил Питер, взмокший, все еще не до конца отошедший от шока.       — Да, — кивнул Сириус, сжимая кулаки. — Все те же ебучие подонки! Лунатик едва не порвал в клочья и нас, и их. Суки, они даже не знают, что обязаны нам своими жалкими жизнями. Нахуя они вообще туда поперлись, отморозки?! — напряженное, прерываемое только частым дыханием всех троих молчание повисло в струной натянутом холодном воздухе мартовской ночи. И тут подозрительная, невероятная и все-таки предчувственно такая близкая к правде мысль вдруг зажглась в головах друзей. Резко вскинув голову и выпрямившись, Сириус, пораженный собственной догадкой, поочередно переглянулся с каждым. — Парни, вы сейчас думаете о том же, о чем и я?       Повторное молчание и красноречивые взгляды сделали последний вопрос абсолютно, несомненно риторическим. Наконец переведя дыхание и в свою очередь выпрямившись, Джеймс бросил взгляд на небо, где у самого горизонта, заметно светлея, начинала заниматься первая заря.       — Пойдем, — мрачно кивнул он в сторону замка, предчувствуя серьезное продолжение разговора. — Уже светает. Лунатику мы сегодня больше ничем не поможем. Пора возвращаться.