Лепестки из прошлого

I know that someday soon The sun is gonna shine And she’ll be there, This love of mine, My Valentine. Paul McCartney «My Valentine»

      С началом февраля весна, не дожидаясь своего часа, вовсю начала вступать в свои права. Снег полностью растаял, сменившись непроходимыми лужами, живо зазвенела капель, и к середине месяца сквозь мерзлую землю пробилась нежная юная зелень и первые подснежники, а в тени Запретного леса робко, на разный лад раздалась птичья трель. Февральское солнце слабыми, трепетно-ласковыми лучами озаряло весь замок и его окрестности, и ко Дню Всех Влюбленных теплая атмосфера праздника вовсю разнеслась по школьным коридорам. Полным ходом шла заготовка бесчисленного количества валентинок и сочинение всевозможных поздравлений, а мистер Филч только и успевал сгонять с подоконников воркующие парочки, которых, казалось, стало едва ли не в два раза больше обычного.       В ясный воскресный день, раньше всех вернувшись с обеда в Большом зале, Джеймс Поттер уселся в дальнем углу гостиной в любимое кресло, склонился над пергаментным листом, перекатывая между пальцев перо, запустил одну руку в непокорные черные, как смоль, вихры и крепко задумался. О Дне Святого Валентина он словно бы даже успел позабыть, но сегодня, за сутки до праздника, перед ним предсказуемо вновь встал вопрос: что же такого сделать специально для Лили? Как-то сами собой в памяти прокрутились все поздравления минувших лет, воспринятые гордой рыжеволосой красавицей одно хуже другого. Поющие открытки, огромные букеты цветов, сваливающиеся гриффиндорке прямо на голову в Большом зале, прилюдные громогласные признания в пламенной любви — чего только не было в богатом арсенале господина Сохатого. Вот только все это, само собой, никоим образом не подходило. С одной стороны, можно было бы вообще ничего не предпринимать, и в таком случае с гарантированной точностью избежать гнева Лили Эванс, но и такой вариант Джеймса решительно не устраивал. Тем более сейчас, когда «воздух между ними нефигово разогрелся», как не раз подчеркивал Бродяга. И все же перед тем, как загореться очередной блестящей идеей, Поттер едва ли не впервые в жизни решил всерьез несколько раз ее обдумать. И после долгих напряженных размышлений пришел к выводу, что следует просто-напросто ограничиться чем-то простым, ненавязчивым и приятным. И когда сия светлая мысль окончательно закрепилась в гениальной голове юного мародера, он глубоко вздохнул и, в последний раз ловко перекатив перо с пальца на палец, вновь решительно склонился над пергаментом, и рука с зажатым пером быстро заскользила по нему, выводя как можно более аккуратные строки.       Едва Джеймс полностью погрузился в собственное занятие, портретный проем открылся, впуская в общую гостиную группку гриффиндорцев, от которой немедленно отделились остальные трое Мародеров, заметив сидящего на излюбленном месте друга.       — Господа Мародеры, наш дорогой друг Сохатый пишет любовное письмо, — подойдя вплотную к креслу, в котором расположился Джеймс, Сириус тут же развалился в соседнем, закинув ноги на подлокотник и привычным жестом отбросив с лица чуть длинноватую прядь волос. — Сохатый приправляет пергамент сахарными соплями.       — Иди нахрен, Бродяга! Не мешай! — Джеймс только ухмыльнулся, не поднимая головы и не отрываясь от работы.       — Отстань от него, Бродяга, — подавив смешок, улыбнулся Лунатик, удобно располагаясь прямо на полу и попутно уже открывая какую-то книгу, наугад стянутую со стола.       — Человек специально с обеда пораньше слинял, — поддержал его Хвост, усаживаясь рядышком и устало потягиваясь. — Не знаю, как вы, а лично я в ближайшие два часа вообще ни на что не настроен.       Римус понимающе хмыкнул — Пита всегда как-то необъяснимо размаривало после шумных общих трапез в Большом зале, а на то, чтобы к нему вернулась энергия, требовалось некоторое количество времени. Сириус пропустил замечания мимо ушей, не желая так просто отвязаться от лучшего друга.       — И каковы успехи ваши, синьор Ромео? Готова ль будет сердце вам отдать прекрасная Джульетта?       — Успех в процессе был, пока сюда вы не изволили явиться, синьор Меркуцио, — парировал в ответ Поттер, продолжая экскурс в маггловскую классику. А Блэк, воспользовавшись тем, что друг на мгновенье отвлекся, с непривычным для него проворством вскочил на ноги и резко выхватил из рук Сохатого пергамент, над которым тот так долго корпел.       — Бродяга, твою мать! — тут же вскинулся Поттер, рванувшись отвоевывать свою законную собственность, но Блэк немедленно отскочил от него на шаг, одной рукой отбиваясь, а второй уже разворачивая таинственную писанину.       — Сейчас и глянем, какой там у тебя успех, — нахально ухмыльнулся он.       — Бродяга, дай сюда этот чертов пергамент!       — Сириус, ну правда, перестань, — спокойно усмехнулся Римус, даже не поднимаясь с пола. Питер невольно позавидовал этому самому спокойствию: баталия разразилась едва ли не прямо над его головой. Сириус на замечание и ухом не повел, и хотя Джеймс продолжал активные действия по освобождению плода трудов своих из захвата мистера Бродяги, нарочито торжественным тоном объявил:       — Итак, что там у нас… — Сириус красноречиво прокашлялся, словно бы собираясь во всеуслышание продекламировать написанное.       — Бродяга, сука, отдай сейчас же! — Джеймс уже практически орал, прекрасно представляя себе, что за всем этим неминуемо последует. Но нахальный наследник аристократического рода и эту угрозу начисто проигнорировал. Серые глаза быстро пробежались по строкам, и пару мгновений спустя ухмылка на лице Бродяги вдруг сменилась чем-то до боли напоминающим одобрение. Джеймс, заметивший эту перемену, вмиг успокоился, вопросительно уставившись на лучшего друга, а его спокойствие, в свою очередь, немедленно заставило Рима и Пита приковать свое внимание к ним. Спустя две-три бесконечных минуты Сириус поднял взгляд на Джеймса и наконец нарушил повисшее молчание коротким и лаконичным комментарием:       — Пиздец.       На лице Джеймса застыло выражение крайнего удивления. Он ожидал чего угодно, но никак не этого. Римус тоже невольно на время утратил дар речи, а короткий смешок Питера, вызванный комментарием Сириуса, стремительно растаял в звенящем изумленном молчании.       — Что? — не выдержал наконец Поттер, не зная уже, злиться ему или воспринять все как шутку.       — Пиздец, парни, — Блэк перевел взгляд на Люпина и Петтигрю, и губы его вдруг изогнулись в привычной ухмылке. — В Запретном лесу, судя по всему, сдох какой-нибудь особенно огромный любимчик Хагрида. Потому что у нашего дорогого Сохатого в этом чудесном письме нет ни одной — подчеркиваю! — ни одной идиотской фразы, — Лунатик и Хвост дружно одобрительно рассмеялись, а Бродяга, вновь повернувшись, наконец вернул Сохатому злополучный пергамент. — Снимаю шляпу, Джимбо! Ты превзошел самого себя.       — Иди к черту! — в свою очередь усмехнулся Джеймс, вновь усаживаясь в кресло и подводя последние штрихи в подготовке своего поздравления для Лили Эванс.       — Весьма любезно, — с убийственной иронией ответил Сириус, вновь лениво плюхнувшись в кресло.       — Кто бы говорил! — в том ему отозвался Римус, не отрываясь от книги. Сириус приподнялся, опираясь руками на подлокотник кресла, и, чуть потянувшись, шутливо ткнул друга в ногу носком туфли. Лунатик даже не пошевелился, и только уголок рта чуть дернулся вверх, выдавая улыбку. Когда Сириус «в ударе», он может быть настырным и неугомонным никак не меньше Джеймса. И хотя он не раз повторял, что ему, строго говоря, уже осточертело романтичное бездействие между Поттером и Эванс, на самом деле Бродяга во многом даже больше других ждал того вожделенного момента, когда всеми любимый гриффиндорский капитан и очаровательная староста наконец признают, что им, похоже, суждено непременно быть вместе.

***

      Солнечное утро 14 февраля привычно началось для Мародеров со стандартной миссии — поднять с постели Бродягу, а ввиду того, что сегодня был понедельник, задача обещала существенно усложниться. Однако еще до того, как парни успели отметить, что уже начинают серьезно опаздывать, прямо за окном послышалось настойчивое постукивание в стекло и хлопанье больших крыльев. Удивленно вскинув брови, Римус, уже практически полностью собравшийся, подошел к окну и решительно распахнул форточку. В тот же миг в спальню парней влетело сразу три больших школьных сипухи. Стремительно описав небольшой круг, они сбросили свою ношу прямо на безмятежно спящего Блэка, коротко вскрикнули — и были таковы.       — Какого хрена? — лениво протянул Сириус, выбираясь из-под одеяла и с полусонным изумлением глядя на три ярких конверта, брошенных едва ли ему не на голову. — Что за фигня?       — С добрым утром, Бродяга! — тут же с готовностью расхохотался Джеймс, когда их общее с Римом и Питом удивление прошло, уступив место ироничному пониманию. — Давай уже поднимай свою задницу с кровати и собирайся — не видишь, прекрасные дамы Хогвартса тебя заждались. Не успел еще дорогой мистер Блэк надеть штаны, как тут же получил любовным посланием по своей великолепной физиономии.       — Тремя любовными посланиями, если быть точным, — невинно заметил Рим, с нарочито невозмутимым видом завязывая галстук.       — Мерлин, точно! — простонал Бродяга, нехотя поднимаясь с кровати. — Наступил самый адский день во всем чертовом году.       — Как цинично, Сириус! — театрально схватившись за сердце, возмутился Джеймс. — Так говорить о Дне Всех Влюбленных!       — Я посмотрю на тебя, Джимбо, когда к вечеру ты вконец заебешься улепетывать по всей школе от стай сов с сердечками всех мастей и от толп девчонок, каждая из которых ведет себя так, как будто хочет тебя прямо здесь и сейчас, — ухмыльнулся тот. Но тем не менее, направляясь в ванную, выглядел он уже гораздо бодрее и дружелюбнее. Римус на слова друга только закатил глаза, Питер невольно улыбнулся, думая, что Сириус все-таки не так уж и раздосадован столь бурным вниманием девчонок, как показывает на первый взгляд. А Джеймс, только лишь расхохотавшись вновь, по пути от души наградил друга шутливым, но хорошо натренированным ударом так удачно оставшегося в руках полотенца.       И все-таки в чем-то Бродяга был прав. Как бы ни относились к Мародерам отдельные личности, одного у них совершенно точно было не отнять — эта четверка парней была, вне всяких сомнений, самой популярной во всем Хогвартсе. Уже хотя бы по этой причине практически все девчонки закономерно так и таяли от одного вида симпатичных и дерзких бузотеров. А уж в День Святого Валентина этот эффект только усиливался. Пользоваться повышенным интересом со стороны девочек они начали еще курса с третьего-четвертого, и к нынешнему шестому он достиг своего апогея. Конечно же, больше всех всегда доставалось красавцу-Блэку, впрочем, Поттер страдал практически в равной степени. Прочие романтичные особы отдавали предпочтение и скромному Люпину, и даже чуть зажатый и неловкий в общении с девушками Петтигрю не был особенно обделен вниманием. Вот потому, собственно, и в этом году от Дня Всех Влюбленных следовало ожидать многого.       Но Сириусу стоило опасаться больше других. А дело все в том, что когда-то давно, в бытность своего третьего курса, Бродяга негласно дал начало собственной традиции — каждый год, 14 февраля он неизменно отправлялся на непринужденную, ничего особенно не значащую прогулку по школьной территории с какой-нибудь милой и не слишком надоедливой девчонкой. И каждая воздыхающая по юному аристократу особа, разумеется, считала чуть ли не своим персональным долгом непременно стать той самой счастливицей, идя на любые авантюры ради достижения собственной цели и притом абсолютно не замечая, как нарушает основной критерий полюбившегося юноши — ненавязчивость. Казалось, все давно привыкли к такой системе, да только вот в прошлом году Сириус, пребывая не в самом лучшем расположении духа в назначенный день, неожиданно ее нарушил, объяснив друзьям, что ему просто-напросто надоело тотальное преследование, сопровождающее каждый его шаг во всех коридорах и закоулках замка. И если Мародеры его очень хорошо понимали, то вот представительницы прекрасного пола были просто ошарашены таким поворотом событий, потому в этом году бедному Сириусу следовало ожидать их удвоенного напора. Как вскоре и выяснилось, ожидания эти в точности себя оправдали.       — Бродяга, кажется, вот эти товарищи по твою душеньку летят, — со смешком указал Джеймс на нескольких летящих под высоким небесным потолком Большого зала сов, когда все четыре факультета, весело переговариваясь и галдя, завтракали и попутно получали поздравительные послания от почтовых сов.       — Не факт, — упрямо заметил Сириус, невольно покосившись на уже изрядную кучку разномастных сердечек и конвертиков, успевших скопиться подле него. — Могут лететь к любому из нас. И даже не из нас.       — Уверен? — иронично ухмыльнулся Сохатый, с готовностью выхватывая заранее приготовленный учебник и защищая им вихрастую голову — хогвартские совы, особенно загруженные в знаменательный для молодого поколения волшебников день, взяли моду резко сбрасывать послание прямо на голову адресату, вероятно, в целях экономии времени. Лунатик между тем последовал его примеру. Свою первую почту каждый из Мародеров сегодня утром уже успел получить как раз таким не особенно гуманным способом. Питер только коротко хохотнул, с веселыми искорками в водянисто-голубых глазах глядя на друзей, и на всякий случай приготовился приподнять локоть. Между тем и Блэк, и Поттер предсказуемо оба оказались правы — пролетев прямо над ними, совы скинули сразу по несколько посланий обоим. Люпин хотел уже было усмехнуться, невольно забавляясь их смятением и легким недовольством, но тут же едва не получил по затылку ярко-розовым, старательно вырезанным сердечком.       — О, Лунатик! Есть справедливость на свете! — расхохотался Джеймс, смиренно принимая свою валентинку. — Не думай, что мы не видели, как ты собирался мысленно поржать с нас обоих.       Римус усмехнулся, на долю секунды иронично вздернув бровь. Зато Сириус, как всегда, нашел что сказать:       — Смотри, а то Рэйчел еще приревнует.       Однако, не успев закончить фразу, тут же мысленно прикусил язык, почтив самого себя крепким словцом. Наверное, не стоило бы напоминать Лунатику о недавних событиях. Мародеры в тот же самый вечер узнали, что произошло между Римусом и Рэйчел. Надо сказать, втайне каждый из них страшно опасался, что так тщательно скрываемая мрачная правда, однажды неосторожно выйдя наружу, может послужить причиной разрыва между их лучшим другом и его девушкой — ведь, право слово, каким бы сильным ни был их Рим, он настолько сердцем привязался к своей Рэйч, что болезненное расставание его определенно может сломать. Вот почему, когда Рэйчел твердо заявила, что для нее совершенно не важно то, что случается всего раз в месяц, Римус долго не мог по-настоящему поверить в ее слова, а сердце его раз за разом невольно наполнялось светлой печалью, лишь где-то на задворках сознания отдававшейся едва осязаемой болью. И он со вновь слабо замерцавшей надеждой обещал выполнить то единственное, о чем сквозь слезы просила его Рэйчел: больше никогда не скрывать от нее правды о себе, какой бы она ни была. Вот почему, узнав об этом, его друзья в глубине души ощутили, как их отношение к белокурой забавной когтевранке с милым, как нельзя лучше подходящим факультетским прозвищем Малышка становится теплее, чем когда-либо раньше.       По счастью, Римус, если и поддался не самому приятному ощущению, то по крайней мере не подал виду. Так или иначе, парень только улыбнулся и закатил глаза в привычном «Сириус-ну-ты-как-всегда» стиле. А обстановку неожиданно разрядил возглас Джеймса:       — Едрить твою в качелю — вы только гляньте на это! — он протянул на обозрение друзей вновь присланную валентинку и, непривычно для самого себя вспомнив о тактичности, слегка понизил голос.       — Ну что там, мой юный рогатый друг? — непринужденным тоном спросил Сириус, уже заранее готовый разразиться лающим смехом от прочтения витиеватых «перлов» из девчоночьих писем. — Тебя совершенно случайно хочет какая-нибудь слизеринка?       — Хуже, Сириус.       — Что, черт подери, может быть хуже?       — Да на подпись посмотрите! — для пущей убедительности Сохатый ткнул пальцем в самый низ яркой открыточки. Парни дружно склонились над столом, вглядываясь в мелкий, какой-то по-детски кругленький и, само собой, девчоночий почерк. «Дженни Олив. 3 курс». Пару секунд друзья сосредоточенно молчали, словно бы переваривая данных факт, а потом Лунатик, первым выпрямившись, потянулся за кубком и с абсолютным и непоколебимым спокойствием и ровным выражением лица выдал:       — Нет, а что тут такого? Нормально.       — Ты сейчас серьезно? — Сохатый перевел изумленный взгляд на друга. Но ему, наученному многолетним опытом, хватило доли секунды, чтобы уловить истинное мнение Лунатика. — Во имя носков Мерлина, Рим! Иди ты со своей иронией!       Их бурная беседа уже стала привлекать внимание товарищей по факультету. Римус до последнего сопротивлялся, но рвущийся наружу смех все-таки выдал себя, преобразившись в мимолетную улыбку уголком рта. Да и сам Джеймс невольно усмехнулся, хотя в глазах его еще горели огоньки легкого возмущения. А Питер и Сириус больше не принимали участия в их дебатах, ибо оба дружно расхохотались практически в полный голос.       — Да ладно тебе, Джеймс, — лишь спустя пару минут успокоившись и чуть отдышавшись, примирительно заметил Питер. — Ну подумаешь, девочка с третьего курса…       — Действительно, Сохатый, — нарочито осуждающим тоном подхватил Сириус. — Пит прав. Мы думали, что тебя хотят слизеринки, а на деле оказалось — тринадцатилетние девочки.       — Смешно, Бродяга, — отмахнулся тот, забирая обратно злополучное послание. — И подписала же, главное, — пораженно хмыкнув, Джеймс поправил съехавшие на кончик носа очки. — Дженни Олив. Да я даже не знаю, с какого факультета…       — Дженни Олив? — послышался неожиданно голос прямо за его спиной. — Я знаю — с нашего.       Римус и Сириус тут же подняли взгляды на подошедшую к их столу девушку, а Джеймсу и Питеру, сидящим напротив них, пришлось обернуться. Прямо за ними стояла Джули, подружка Пита из Пуффендуя, милая невысокая шатенка с густыми косами, пухленькими щечками и очаровательными ямочками на них. Скользнув веселым взглядом по каждому из четверки Мародеров и остановившись на Хвосте, она неосознанно сжала в руке маленький красный конвертик. — Питер, я тут хотела…       — Джули, погоди, — Пит тут же вскочил на ноги, попутно зацепившись за скамью, едва не споткнувшись и оттого заливаясь краской. — Давай… Давай поговорим в холле.       И Питер, провожаемый шутливо-понимающими взглядами троих друзей, выбрался из-за стола и вместе со своей девушкой двинулся по направлению к выходу из Большого зала, попутно сунув руку во внутренний карман пиджака и проверив наличие там подготовленной специально для Джули валентинки. «Мы ведь идем сегодня гулять?» — донесся до парней радостный голос пуффендуйки. Ответа Пита они уже не услышали, но согласный кивок и довольный вид обоих не позволял сомневаться в его положительности.       — Ладно, парни, Пит наш слинял — пора и нам двигать, — подытоживающим тоном отозвался Джеймс, первым вставая из-за стола и одной рукой осторожно сгребая свои валентинки в сумку. Сириус и Римус тут же к нему присоединились, и вскоре троица дружно покидала зал. По пути Лунатик бросил взгляд на когтевранский стол, встречаясь глазами с Рэйчел. И белокурая девушка улыбнулась так тепло и нежно, что Рим, мягко улыбаясь ей в ответ, мгновенно понял: Рэйч уже получила его открытку, заблаговременно отправленную еще с самого утра.       Всеобщее непринужденное настроение и привычное праздничное легкомыслие, охватившее весь замок, нисколько не уменьшилось даже с учетом того факта, что первым уроком у шестого курса стояла трансфигурация. Обычными компаниями студенты двигались по направлению к кабинету, девчонки оживленно щебетали, хихикая, зачем-то подталкивая друг дружку и временами косясь на проходящих мимо парней. А те, хоть и, на первый взгляд, вели себя непринужденно и нарочито обыденно, тем не менее нет да нет, а окидывали прекрасную половину Хогвартса оценивающе-заинтересованными взглядами. Словом, Валентиновская атмосфера романтики, ворвавшись в стены старинного замка, с лихвой заполонила всех и все вокруг.       Когда Питер поспешным шагом явился в класс, трое остальных Мародеров уже расселись по привычным местам и что-то вполголоса обсуждали. Впрочем, стоило Хвосту, бросив сумку возле парты, опуститься на стул, как Сириус, ухмыльнувшись, спросил:       — Ну что, господин Хвост, понравился ли милейшей Джулии ваш скромный любовный презент?       — У нас сегодня свидание, — улыбнулся в ответ Петтигрю, проверяя наличие подаренной девушкой валентинки в кармане брюк. — После последнего урока, возле первой теплицы.       Джеймс решительно не понимал, почему эта парочка выбрала для свидания такое малопримечательное место — романтика теплиц профессора Стебель была ему чужда. Схожие мысли, наверное, посетили и великолепную голову Бродяги, но от комментариев он воздержался. Впрочем, в следующую секунду стало ясно, что причина молчания всегда такого красноречивого Блэка состоит в другом: его внимание переключилось на Марлин МакКиннон, еще минуту назад оживленно болтавшую с Алисой, Лили, Эммелиной и присоединившейся к ним Рэйчел, а теперь решительно двинувшуюся по направлению к «священному месту» в любом классе — к двум партам Мародеров.       — Великий Мерлин! — с убийственной иронией произнес Сириус нараспев. — Неужто сама МакКиннон явилась на наши грешные земли? С добрым утром, красавица. Не хочешь ли ты часом сказать, что принесла нам всем прекрасные картонные сердечки?       — Да ну тебя, Блэк! — весело фыркнула Марлин, откинув с лица золотистую прядь. Джеймс, хохотнув, ткнул Сириуса локтем в бок. Тот даже не отреагировал, продолжая чуть нахально ухмыляться и насмешливо созерцать однокурсницу, и МакКиннон возвращала ему этот взгляд сторицей. Как и практически каждая девочка Хогвартса, в свое время Марлин успела «переболеть» Сириусом Блэком. И она была одной из тех очень немногих счастливиц, кто мог бы назвать свои с ним отношения «почти серьезными» хотя бы в течение краткого времени, и, пожалуй, едва ли не единственной, кто в конечном счете воспринял их расставание мирно и спокойно, сумев перебороть свою влюбленность. Эта «болезнь» не дала рецидива. Втайне же девушка даже была благодарна Сириусу за те несколько месяцев, когда их считали парой, и за последующий «разрыв» — именно с того момента неожиданно для себя самой Марлин стала пользоваться большой популярностью у парней.       — Рим, — подала голос девушка, обращаясь к Лунатику. — У меня тут к тебе вопрос возник, насчет сочинения по ЗОТИ. Ты уже написал?       — Не закончил, — ответил Люпин, повернувшись к ней и одаряя внимательным взглядом. Что-то его определенно смущало, но пока он не мог сказать точно, что именно. МакКиннон тем временем без обиняков попросила:       — Слушай, а ты не мог бы взглянуть на мое? У меня там что-то не выходит с описанием… Только не здесь! — перебивая саму себя, воскликнула она, когда Римус уже поднялся было на ноги. — Давай лучше отойдем вон туда, там потише будет, — с этими словами веселая говорливая гриффиндорка махнула рукой в самый конец класса. Рим подозрительно нахмурился, бегло переглянувшись с ребятами и явственно чувствуя какой-то подвох, но все-таки покорно двинулся следом за Марлин к дальнему подоконнику. Расположившись там, Марлин по-хозяйски развернула какой-то свиток пергамента, и оба склонились над ним, что-то обсуждая и выискивая прямо в тексте. Казалось, они совершенно не заметили, как от компании девочек неожиданно отделилась Рэйчел Уоллис и быстро прошмыгнула через ряд, направляясь к парте Лунатика и Хвоста. Трое Мародеров переглянулись с совершенно одинаковыми улыбками. Невысказанное предположение, пришедшее сразу в три головы, в точности сбылось.       Когда в коридоре раздались оглушительные трели звонка, Марлин, отскочив от подоконника, громко и искренне радостно поблагодарила Римуса и вернулась на свое место подле Эммелины, с которой сидела теперь всегда, начиная с печального дня отъезда Мэри МакДональд. Римус же прошел к своей парте, невольно вновь переводя недоуменный взгляд на компанию девушек. Нет, что-то здесь точно было не так. И эти одинаковые улыбки на их лицах тоже явно неспроста. Определенно.       Времени на переговоры с друзьями уже просто не оставалось — профессор МакГонагалл, властно выпрямившись у своего стола и обводя притихших шестикурсников строгим взглядом поверх узких прямоугольных очков, начала свой урок. Лунатик поспешно опустился на стул, на миг завозившись, вытащил из-под учебника конспект, наконец развернул на нужной странице и…. Удивленно выпрямился. По чистому тетрадному листу прямым, мелковатым, аккуратно-кругленьким почерком пробежали свежие, с еще не до конца просохшими чернилами строки: Спасибо большое за поздравление! И тебя тоже с праздником, мой упрямый Валентин! Я очень счастлива, что мы есть друг у друга. Несмотря ни на что, этот год — один из самых счастливых в моей жизни.

Люблю тебя, Рим. Рэйчел.

P.S. Как ты смотришь на то, чтобы провести сегодняшний вечер вдвоем?       В ясных голубых глазах заплясали радостные огоньки. Римус тепло улыбнулся и, подняв голову, посмотрел в сторону соседнего ряда, туда, где расположились девушки. Поймав его взгляд, они зашептались, хихикая и подмигивая. Марлин, лукаво усмехаясь, нарочито виновато закусила губу и украдкой выставила перед собой ладонь в примирительном жесте. Встретившись наконец глазами с Рэйчел, Римус снова улыбнулся ей, мягко, чуть смущенно. Счастливое сиянье синих глаз не смогло скрыть даже расстояние. Белокурая девушка солнечно улыбнулась в ответ, и в улыбке этой было столько нежности, что, какие бы сомнения с памятного печального вечера ни поселялись в душе у Лунатика, в этот момент у парня все внутри словно вновь затрепетало.       — Мы прикрывали ее, — шепнул Сохатый, перегнувшись через парту к другу. Римус, быстро обернувшись и глянув на безгранично довольных Сириуса и Джеймса, а затем переведя взгляд на улыбающегося Питера, лишь подавил смешок и дернул уголком рта вверх. Обормоты. Все трое. Но профессор МакГонагалл уже начинала посматривать на свою извечную головную боль с явным неодобрением — нужно было срочно преступать к трансфигурации, пока гнев любимого декана не обрушился на их светлые головы.       — Рэйч! — парень окликнул девушку, едва только громогласный звонок объявил о начале перемены, и успевшие порядком замучиться с трансфигурацией енота шестикурсники вышли наконец в коридор. Она обернулась, поправляя на плече нагруженную книгам сумку, и в следующий миг заключила в объятия предмет своего воздыхания. Рим мягко обвил руки вокруг ее талии и, чуть наклонившись, оставил на щеке легкий поцелуй. Кто-то в толпе присвистнул, но Люпин и Уоллис не обратили на это ровным счетом никакого внимания.       — Привет, — вполголоса произнесла она, устремляя взгляд в глубину голубых глаз. С полминуты они так и стояли молча, а затем веселый голос Рэйчел вновь привычно зазвенел: — Прости, Марлин тебя специально отвлекала.       — Я знаю, — усмехнулся Лунатик, выпуская девушку из объятий. — Так что насчет вечера? Куда мы пойдем?       — На Астрономическую башню, — загадочно и чуть лукаво улыбаясь, ответила Рэйч, поправляя воротник его рубашки. — У меня есть для тебя сюрприз.       — Хорошо, — в тон ей ответил Римус, подавив добродушный смешок. — Вот только… там не будет холодно?       — Там будет красиво, — уверенно заявила Рэйчел и, привстав на цыпочки, поцеловала его на прощанье — дальше оба шли в разные классы.       — Ну где ты там уже, Лунатик? — рассмеялся Джеймс, когда друг, робко проверяя, не осталось ли на лице ненароком следа от помады, наконец присоединился к терпеливо ждавшим его Мародерам.       — Беседа состоялась? — весело фыркнул Питер.       — Планы на вечер устаканены? — не унимался и Сириус. — Линяем на свидание?       — Вечером, — коротко ответил Римус, и неразлучная четверка двинулась по направлению к лестнице.       — Охренеть, еще один влюбленный сваливает, — снова оживился Бродяга и, заговорщицки ухмыляясь, добавил: — А вообще… Неплохо бы тебе вспомнить о чудном Рождестве, Лунатик.       Джеймс на пару с Питером тут же весело прыснул. Сириус, картинно двигая бровями, слегка подтолкнул Римуса плечом. Но тот, за последние месяцы выработав определенный иммунитет к подколам Бродяги, только усмехнулся:       — А иди ты, Бродяга, сам о Рождестве подумай!       — А я и подумаю, — нисколько не растерялся тот. — Я уже подумал, парни, — в подробности вдаваться Блэк не стал, но тем не менее ответом ему был дружный смех троих друзей.

***

      Едва спасительный звонок наконец ознаменовал окончание учебного дня, Лили, вставая из-за парты, поспешно собрала в сумку все полученные начиная с самого утра валентинки, пребывая в легком шоке от их внушительного количества. Конечно же, каждый год она, вместе с девчонками, получала свою долю романтических и просто дружеских посланий, но, казалось, никогда еще их не было так много. Озадаченно глядя на пестрое великолепие, девушка сдула с глаз выбившуюся прядь с каким-то легким раздражением, заставляя Алису украдкой улыбнуться. Конечно, подруга не могла знать точно, чем же была вызвана мимолетная досада на саму себя, но, возможно, некие подозрения у нее все же успели зародиться. Реальная же причина была в том, что Лили, хотя ей самой не особенно хотелось в этом признаваться, невольно задалась на секунду вопросом, найдет ли она среди прочих посланий привычную вычурно-пафосную открытку от Джеймса Поттера. Раньше он не преминал вручить свое «творение» лично ей в руки, причем в совершенно необходимом и обязательном присутствии как минимум всего факультета, но теперь, к счастью, сиих тенденций у него больше не наблюдалось. Что ж, может быть, среди этих найдется и?.. Но в следующий миг девушка сердито оборвала саму себя. Погружаться в подобные размышления не особенно хотелось.       — Девчонки, ну вы идете? — раздался голос Марлин. Они с Эммелиной, собрав все свои вещи, уже поджидали ее и Алису. Ревелл поспешно закинула на место тетрадку, застегивая молнию сумочки. Обернувшись и встретившись глазами с нетерпеливо притопывающей МакКиннон, Эванс невольно понимающе улыбнулась. По огромному и строжайшему секрету ей, Эммелине и Алисе вчера было поведано, что капитан команды Когтеврана по квиддичу Карадок Дирборн пригласил Марлин на свидание сегодня сразу после ужина. Вообще-то, строго говоря, такая новость вряд ли удивила бы многих — эта парочка заметно сблизились начиная еще с Рождества. Так или иначе, а Марлин, очевидно, была более чем довольна таким положением вещей — веселый, общительный и довольно обаятельный Карадок ей определенно нравился.       — Да идем уже! Не опоздаешь, Марлс, не бойся, — хихикнула Алиса, когда они с Лили наконец присоединились к подругам. Однако стоило девушкам переступить порог класса и двинуться по коридору в направлении лестницы, как за их спинами послышался нарочито торжественный и вежливый голос Блэка:       — Леди, прошу прощения…       Упомянутые леди обернулись, и Сириус Блэк предстал перед ними во всей своей красе, с небрежным изяществом откинув прядь черных волос с лица и обаятельно улыбнувшись. Создавалось стойкое ощущение, что на уме у него лежал некий хитроумный план, и юный аристократ пребывал в полной готовности к его исполнению.       — Не хотелось бы разрушать ваш очаровательный квартет, но я смею украсть у вас на некоторое время вашу замечательную подругу, — и не успели девушки опомниться, как Сириус с претензией на галантность подхватил Эммелину под руку и, с той же обаятельной улыбкой кивнув однокурсницам, бодрой походкой двинулся в конец коридора, увлекая все еще растерянную Вэнс за собой. Подруги проводили ее приглушенными смешками и, отметив про себя красноречивый факт, направились вниз по лестнице. А Сириус, проходя мимо остальных Мародеров, очевидно, уже смекнувших ситуацию, с довольным видом подмигнул, давая понять, что ждать его раньше, чем через пару часов, точно напрасно.       — Эй, Сириус, куда мы идем? — чуть нахмурившись, спросила Эммелина, хотя сердце в ее груди вдруг заколотилось сильнее, а учащающийся пульс заметно выдавал легкое волнение. Сириус остановился только в торце коридора, заглядывая вглубь ее карих глаз и заговорщицки ухмыляясь.       — Ты думала, я забыл о тебе, детка? — в серых глазах немедленно вспыхнул нетерпеливый огонек.       — Нет, — прозвучал в ответ пока еще спокойный голос. — Я не думала, что тебя, Блэк, волнует такой пустяк, как Валентинов день.       — Ну я ведь не мог не поздравить тебя, верно? И не пожелать… чего-нибудь, — с этими словами Сириус вдруг резко подался вперед, прижимая Эммелину к стене и обвивая руки вокруг тонкой талии.       — Черт подери, Блэк! — возмутилась та, на секунду дернувшись. — Мы с тобой в школьном коридоре. Ты не мог пожелать мне «чего-нибудь» в другом месте?       — Мы с тобой в торце пустого школьного коридора, Вэнс. К тому же все классы уже давно пусты, — ухмылка играла на красивых губах, но возбуждение, играющее в крови, Бродяге скрыть уже не удавалось. Вновь встречаясь со взглядом глубоких серых глаз, Эммелина невольно ухмыльнулась под стать их обладателю. И в следующую секунду парень, сильнее прижавшись к ней и чуть наклонившись, впился в мягкие губы долгим поцелуем. Чувство невероятного блаженства немедленно разлилось по телам обоих. Мягкая узкая ладонь девушки скользнула на плечо парня, а его руки между тем опустились чуть пониже талии… И в следующую секунду Вэнс вдруг легко прикусила его губу. Блэк немедленно отстранился, глаза его горели ярче прежнего.       — Еж! — с нарочитым изумлением нарекая Эммелину новым прозвищем, он, очевидно, и не думал отпускать ее — сделать это было сейчас уже слишком трудно. Ослепительное пламя, разгораясь с новой силой, яркими отблесками отражалось в каждом из них. А Эммелина, чуть вздернув бровь, вдруг притянула его к себе за галстук, снова целуя, страстно и нежно. В следующий миг оба отстранились от стены, и Сириус, которого попутно успело посетить довольно приятное ощущение дежавю, почувствовал, как его в буквальном смысле тянут куда-то за гриффиндорский галстук.       — Эй, Эм? Тебя больше не беспокоит чертов школьный коридор? — с изрядной долей иронии спросил он, на секунду отрываясь от ее губ и уже не пытаясь унять частое дыхание.       — Так «все классы уже давно пусты», верно, Сириус? — загадочно ухмыляясь, Вэнс нажала на ручку двери ближайшего кабинета, отчетливо слыша, как бешеный стук ее сердца сливается с другим, неуемным биением в груди Блэка. Не разжимая настойчивых объятий, оба шагнули в пустой класс, захлопывая за собой дверь и вновь приникая друг к другу.

***

      На Астрономической башне было довольно холодно. Рэйчел и Римус, тесно обнявшись и вдвоем закутавшись в плед, сидели прямо на полу, на заблаговременно принесенных подушках. Было совсем темно, и только стоявшая рядом свеча бросала мерцающие отблески на их лица. Это и был тот самый сюрприз, на планирование которого у Рэйчел ушло несколько дней. С того тревожного вечера, когда она наконец узнала всю правду о Римусе, девушке мучительно хотелось быть рядом как можно чаще, словно она боялась, что он может вдруг куда-то исчезнуть, уйти, отстраниться от нее. И сейчас, чувствуя, как его теплые руки осторожно обнимают ее талию, а потом вдруг принимаются согревать немного застывающие ладони, она мягко и безмятежно улыбалась, поудобнее устраиваясь в объятиях парня и вместе с ним любуясь горящими в бескрайнем чернильном небе февральскими звездами.       Римус же, хоть и старался по возможности контролировать себя, все же, не удержавшись, чуть наклонился и поцеловал мягкую бледную шею прямо у мочки аккуратного ушка с маленькой сережкой, полной грудью вдыхая легкий, приятный цветочный запах белокурых волос. Рэйч тихонько хихикнула:       — Рим! — синие глаза, игриво усмехаясь, встретились с голубыми, за редким исключением сейчас не смутившимися. Высвободив одну руку, она шутливо запустила пальцы в густую русую челку, слегка взъерошивая.       Свеча, чуть подрагивая от холодного ветра, все так же бросала пляшущие отблески на обнявшуюся пару. Они сидели под одним теплым пледом и долго целовались. А над самой высокой башней Хогвартса мерцали яркие зимние звезды.

***

      Когда за окном спальни девушек сразу после ужина неожиданно раздалось настойчивое хлопанье крыльев и уханье совы, принесшей, как выяснилось, посылку от Фрэнка Долгопупса, Алиса Ревелл буквально радостно прыгала по комнате. Поспешно отвязала от ее лапки небольшой сверток, открыла, с нетерпением пробегая взглядом по заветным строкам, выведенным такой знакомой и дорогой рукой. Щеки гриффиндорки немедленно залились густым румянцем, и она, сбивчиво уверив Лили, что скоро вернется, выпорхнула прочь из комнаты — писать ответ возлюбленному. Эванс солнечно улыбнулась ей вслед. Потом в который раз наткнулась взглядом на груду своих валентинок, и улыбка невольно стремительно погасла. Открытки от Джеймса среди них не было — в этом девушка уже успела убедиться и не могла не отметить, что этот факт ее изрядно огорчил. Во всяком случае, от того легкого безмятежного настроения, с которым она сегодня просыпалась, не осталось и следа. Да, что ни говори, а без ставших привычными «ярких и креативных» поздравлений Поттера День Святого Валентина вдруг показался каким-то… неправильным. Словно бы и ненастоящим.       Лили коротко вздохнула. Эммелина так и не возвращалась, не появившись даже на ужине — отсутствие Сириуса было вполне закономерным тому следствием, а быть может и причиной. Марлин, сияющая, нарядная и хорошенькая, умчалась на свидание с Дирборном. Вот и Алиса счастливо упорхнула и не вернется раньше, чем напишет долгое, чувственное и подробное послание Фрэнку. В спальне девушек повисла звенящая тишина. Хотелось немного отдохнуть и расслабиться.       Отложив в сторону книгу, Лили неосознанным легким движением стянула ленту, собирающую высокий хвост, и рыжие локоны привычно рассыпались по плечам. Соскочив с постели и прихватив из тумбочки пластинку, Эванс решительным шагом направилась в гостиную, сейчас практически пустую. Лишь небольшая компания младшекурсников занимала один из диванов напротив камина. Спустившись и подойдя к с незапамятных времен стоявшему здесь настольному проигрывателю, Лили осторожно опустила на него пластинку, устанавливая иглу на нужной дорожке. Пару раз стрекнув, пластинка завращалась, и в тот же миг по гостиной разнеслась легкая мелодия и приятные голоса:

There are places I’ll remember All my life, though some have changed, Some forever, not for better, Some have gone and some remain…*

      — Это та самая… — раздалось вдруг за спиной. Лили, успев погрузиться в мелодию, удивленно обернулась. В гостиную, неосознанно, по привычке взъерошив непокорные черные волосы, спустился Джеймс Поттер. Карие глаза тепло светились за стеклами очков, внимательно оглядывая рыжеволосую девушку, губы мягко, по-мальчишески кривовато усмехались.       — Да. Та, которую ты подарил мне на День Рождения, — ответила Лили, отчего-то на секунду опуская глаза и чувствуя, как щеки предательски алеют уже не в первый раз за последние пару месяцев.       — Вообще-то, я хотел кое-что снова тебе подарить, — непринужденным тоном добавил Джеймс и вдруг протянул ей запечатанный маленький конверт. Лили, ни о чем не спрашивая, приняла его, нисколько не выдав своего легкого удивления. Распечатала, достав лист пергамента, исписанный не слишком аккуратным, быстрым, но все же заметно старательным почерком Джеймса. С минуту она молча читала его письмо, и все это время парень, улыбаясь, не сводил с нее взгляда, всей душой надеясь, что впервые ему удастся наконец лицезреть положительную реакцию гриффиндорки на его послание. Наконец Лили вновь подняла не него взгляд, и в зеленых глазах едва ли не впервые отразилась неподдельная нежность, заставившая сердце капитана радостно екнуть в груди.       — В первый раз…       — Там нет ни одного идиотского слова? — догадавшись, с улыбкой перебил девушку Поттер.       — Да, — красивые губы вдруг искренне улыбнулись, озаряя такое знакомое и нежное лицо Эванс. — Обалдеть. Я вполне могу только удивляться тебе. Спасибо, Джеймс.       Сохатый улыбнулся еще шире, чувствуя, как по телу разливается сладкая волна беспечного счастья только от того, как она с благодарностью произносит его имя. Пластинка бодро крутилась в проигрывателе, песня подходила к концу. Коротко вздохнув, Поттер вдруг галантно протянул Эванс руку, игриво вздергивая бровь.       — В таком случае, может быть, ты не откажешься со мной потанцевать?       Лили бережно согнула послание пополам вместе с конвертом, пряча его в задний карман джинсов, и с улыбкой вложила в его ладонь свою, узкую, маленькую и мягкую. Джеймс осторожно опустил руку ей на талию, прислоняясь чуть ближе, она положила свободную руку ему на плечо, и оба плавно и медленно закружили по гостиной, не обращая внимания на зорко впившихся в них любопытных взглядов младшекурсников, перешептывающихся и хихикавших.

Though I know I’ll never lose affection For people and things that went before, I know I’ll often stop and think about them, In my life I’ll love you more.

      Затаенная радость, покинувшая было Лили, вновь разливалась по телу, словно бы озаряя ее изнутри солнечным светом. Джеймс был совсем близко, казалось, настолько, что она слышала стук его сердца так же отчетливо, как слышала теперь свой. И сейчас все прочее вдруг словно ушло куда-то за периферию сознания. Хотелось только одного — чтобы эта песня длилась долгую и безграничную вечность. Вечность, созданную лишь для того, чтобы теплые карие и изумрудно-зеленые глаза, встречаясь друг с другом, искренне сияли приветливым, ласковым светом.       — Спасибо тебе, Лили, — наклонившись к самому ее уху, шепнул вдруг Джеймс, прерывая молчание.       — За что? — удивленно шепнула она.       — Не знаю, — честно ответил тот. — Просто спасибо. За все.

***

      Северус Снегг, сосредоточенно нахмурившись, брел по коридору, погруженный в мрачные мысли, так резко контрастирующие с непринужденной до тошноты атмосферой романтики, охватившей сегодня весь замок. Меньше всего слизеринца заботил глупый Валентинов день, в особенности сейчас, когда все его сознание было занято одним-единственным решением, которое он силился принять последние несколько дней. Он знал, что давно решился на этот важный шаг, однако для его совершения тем не менее требовалось привлечь все душевные силы, какие только оставались еще у него. Он не мог струсить, не мог позволить себе стать слабым. Далекий, расплывчатый рыжеволосый образ мелькал где-то за пределами мыслей, безуспешно пытаясь поселить в душе сомнения. «Грязнокровка!» — собственный резкий, презрительный голос звучал в ушах, отдаваясь тревожным, злым звоном и мимолетной болью.       — Эй, Снегг! Северус!       Слизеринец обернулся. По полутемному коридору подземелья к нему неспешной походкой брел Эван Розье, сунув руки глубоко в карманы брюк и самодовольно ухмыляясь.       — Пойдем, надо все обсудить, — спокойным, но в то же время холодным как лед тоном добавил он и, многозначительно кивнув, направился обратно в общую гостиную факультета. И Северус твердым, упругим шагом проследовал за ним, разрушая в собственной душе всяческие остатки сомнений.       Он сделал свой выбор.