Лепестки из прошлого

      Пробуждение было спокойным и приятным, как часто бывает после теплого и волшебного рождественского вечера. Открыв глаза, Римус первых несколько мгновений не мог понять, где он находится, и сонно оглядывался вокруг. Он лежал на мягкой кровати с легким пологом, напоминающей те, что стояли в гриффиндорской спальне, только, может быть, немного шире, в небольшой, но довольно просторной и уютной комнате. Мимоходом Лунатик наткнулся взглядом на свою рубашку, без особой аккуратности валявшуюся даже не на стуле, а возле него. Так, хорошенькое начало…       И тут в голове все внезапно прояснилось. Призрачные образы вчерашнего вечера, перешедшего в ночь, постепенно всплывали в памяти. Леденящий испуг волной прокатился по всему телу. Мерлин, что же такое он вчера натворил! Как можно было это допустить? Ну зачем только он позволил себе? И чем яснее становились воспоминания о минувшей ночи, тем меньше оставалось у парня надежд на то, что все это было только сном. Коротко вздохнув, перевернулся на бок — и остатки всяческих, даже самых слабеньких надежд разлетелись на миллион осколков: рядом с ним, по соседней подушке разметались пышные белокурые локоны, блестящей мягкой волной струясь и по бледному нежному плечу и спине. Рэйчел уютно закуталась в одеяло, дышала ровно и спокойно и чему-то улыбалась во сне. На нее можно было любоваться бесконечно долго, но Римус поспешил отвести глаза. Нет, не приснилось. Теперь вдруг бросило в жар. Его поступок, минутная, немало стоившая слабость, казались юноше до крайности бесчестными. Ведь Рэйчел была милой, невинной, немного наивной девочкой…       Теперь взгляд наткнулся на светлую, кружевную, абсолютно запретно-девчоночью вещь, небрежно брошенную на краю кровати, прямо поверх одеяла. Легче не стало. Рим снова поспешил закрыть глаза. Еще несколько минут — и он бы успел окончательно возненавидеть себя за все то, что случилось, но над ухом неожиданно раздался тихий, ласковый голос:       — Рим?       Нашел в себе силы повернуться, посмотреть в глубокие синие глаза, еще не до конца проснувшиеся, но уже искрящиеся приветливым ласковым светом. Рэйчел мягко улыбалась, глядя прямо ему в глаза с нескрываемой нежностью. Она, казалось, даже не смутилась: появившийся лишь на миг робкий румянец очень скоро погас на щеках. А Римусу хотелось провалиться сквозь землю, отвернуться, заснуть, исчезнуть, умереть. Наверное, все это отразилось на его лице, потому что Рэйчел вдруг обеспокоенно спросила:       — Что-то случилось?       Он не ответил, только лишь вновь отвернулся, закрывая глаза, глубоко, чуть прерывисто вздохнул и наконец смог заставить себя тихо произнести:       — Прости меня, Рэйч.       — Что? — на миг большие синие глаза удивленно округлились. Но мгновением позже, догадавшись, Уоллис невольно усмехнулась: — А, ну все ясно! Я знала, что так и будет.       Снисходительно улыбнулась полному болезненного раскаяния выражению лица парня, села на кровати и первым делом дотянулась до той самой так небрежно брошенной вчера «вещицы». Лунатик поспешно зажмурился. И только когда едва слышно щелкнула застежка, вновь нерешительно приподнял веки. Рэйчел придвинулась ближе и, опираясь на локти, смотрела прямо на него, а в глазах ее отражались веселые искорки беззвучного смеха. Стало вдруг как-то спокойнее, но вместе с тем просто до ужаса неловко. Горячее смущение разливалось по телу, заставляя щеки пылать огненным румянцем. Как первокурсник, Лунатик отчаянно заливался краской и ничего не мог с этим поделать. А Рэйчел, не в силах больше смотреть на эту картину спокойно, склонилась, отчаянно и чувственно поцеловала пылающую щеку парня и рассмеялась тихим серебристым колокольчиком.       — Рим, ну ты что? Мы же не сделали ничего плохого… — Римус наградил ее таким, мягко говоря, «обалдевшим» взглядом, что девушка невольно запнулась, заправила за ухо белокурую прядь и с улыбкой продолжила: — Ну, в смысле… В общем, так или иначе, но это все равно бы случилось. А если бы мы сами не хотели, то ничего бы и не было. Так что я ни о чем не жалею!       С этими словами Уоллис выбралась из постели, во мгновенье ока вскочила в юбочку и натянула свитер. Лунатик, из вежливости стараясь не смотреть на нее, что, строго говоря, в свете недавних событий было не так уж и обязательно, потихоньку приходил в себя, попутно одеваясь. Может быть, Рэйчел действительно права, а он слишком уж драматизирует ситуацию? Вообще-то, драматизировать — это прерогатива Бродяги, но, представив себе до абсурда маловероятную картину раскаяния Блэка после проведенной с девушкой ночи, Люпин невольно усмехнулся. Да уж, Сириус точно бы помер со смеху, если бы увидел, как он тут убивался спросонья. Наверное, Рэйч все-таки действительно верно говорит. А его удивление и крайнее смущение… Ну, это для него вполне себе естественно.       — И знаешь, что? — неожиданно вновь обратилась к нему девушка, заставив обернуться и посмотреть на нее.       — А? — Рим наконец окончательно успокоился. Рэйч, лукаво улыбаясь, подошла ближе, привстала на носочки и шутливо щелкнула по носу, заставив поморщиться и вызвав непроизвольную счастливую улыбку.       — Только попробуй сказать, что ты жалеешь!       Впервые за утро Римус тихо рассмеялся, мягко обнимая эту забавную милую девчонку, и согласно кивнул.       — Ладно. Раз ты не жалеешь, я тоже не буду.       — Вот-вот. Все, теперь будешь меня слушаться! — шутливо-властным тоном объявила когтевранка.       — Ну ничего себе заявление! — со смехом возмутился парень. — Почему это?       — А вот потому! Сам не хочешь перевоспитываться, значит, я тебя перевоспитаю, чтоб упрямым таким не был.       — Знаешь, — смех гриффиндорца на сей раз был подлинно искренним и таким привычным, — в данном контексте звучит как-то странно.       Рэйчел не менее привычно звонко расхохоталась, взявшись за его руку и вместе с ним направившись к выходу из Выручай-комнаты, и нарочито осуждающе ответила:       — Рим, твои друзья, особенно отдельные личности, на тебя плохо влияют!       — Мы все друг на друга плохо влияем. Причем с превеликим удовольствием!       Вот и природный дар иронии потихоньку стал возвращаться. Чувство вины притуплялось, растворялось под звонкий серебристый смех когтевранки, словно отходило на второй план, уступая место другому, совершенно неожиданному ощущению, напоминающему эйфорию. Вчера они оба пережили нечто совершенно новое. И это было необычно, удивительно, странно, но отнюдь не в самом негативном смысле этих слов.

***

      В гриффиндорской спальне мальчиков слегка посветлело — стрелки часов показывали около половины восьмого. Студенты отсыпались после бурного празднования Рождества, во всей башне стояла глухая тишина, изредка нарушаемая разве что приглушенным свистом ветра за окном. И Сириус Блэк, с превеликим комфортом развалившийся на собственной постели, с чистой совестью поспал бы до полудня, но неожиданно под боком началась осторожная возня, и в следующий миг приятно-теплое тело вывернулось из его объятий. Тихо скрипнула кровать — «милая соседка» поднялась на ноги и, стараясь не шуметь, принялась одеваться. Уголки губ Бродяги дрогнули, предвещая привычную ироничную ухмылку, и он наконец подал голос:       — Эм?       Эммелина, пока что стоявшая в одном белье и со свитером в руках, обернулась к нему. Сириус, как и всегда при виде нее, чуть надменно улыбался, нарочито демонстрируя свое ироничное снисхождение ко всем окружающим и к ней в частности. Но вот одного на сей раз он скрыть от Вэнс не смог: в глубине светлых серых глаз чуть уловимо светилась неподдельная радость, какая едва ли появлялась при виде каждой «жертвы» красавца-Блэка. Было в этом взгляде что-то такое, чего не смог бы разглядеть никто другой, то, что предназначалось сейчас именно ей, Эммелине.       — Это что, восхитительный и прекрасный сон, Вэнс? — с явной ноткой иронии спросил Сириус, недвусмысленным и крайне выразительным взглядом окинув однокурсницу. Эммелина ухмыльнулась, вновь отложила свитер, забралась обратно на кровать и, чуть наклонившись, одарила парня долгим поцелуем. Затем отстранилась и спокойным, грудным голосом ответила:       — Нет, Блэк. Это восхитительная и прекрасная реальность, — вопреки всему, губы ее дрогнули в практически такой же ироничной ухмылке. Бродяга, от души потянувшись, картинно приподнялся на локтях, внимательно глядя на девушку.       — И что теперь, Эм? Будем ходить по Хогвартсу под ручку и сообщим всем и каждому, что мы парочка? — Блэк не был бы Блэком, если бы мог хоть раз поговорить без изящно завуалированной издевки. — Станем ближе? Будем иногда оставаться наедине на вечер или всю ночь?       — Первый вариант, вместе со своей ироний, можешь засунуть куда подальше, — колко ответила Эммелина, озорно сверкнув темными глазами. — А что до второго и третьего… — она осторожно коснулась его скулы, поправляя прядь как всегда великолепных черных волос. Ухмылка на ее лице сменилась на более мягкую и искреннюю улыбку, так похожую на ту, что мгновением позже зажглась на лице Сириуса. — То мы оба этого хотим, разве нет, Сириус?       Парень не ответил, но Эммелине этого и не требовалось. Потому что на миг, на мимолетную долю секунды аристократическая маска приспустилась, открыв настоящее лицо Сириуса Блэка как раз в то самое мгновение, когда на его губах появилась улыбка, а в глазах вновь промелькнула неподдельная радость. И этого было достаточно. Слова сейчас были ни к чему. Долгих пять минут парень и девушка неотрывно смотрели прямо в глаза друг другу. Это так редко происходило между ними раньше, а может, доселе и вовсе не случалось никогда. Они так часто спорили, препирались, ругались на тренировках, обменивались витиеватыми беззлобными колкостями, но ни разу не были так искренни друг с другом, так близки и открыты. И, увидь их сейчас кто-нибудь из однокурсников, ему было бы сложно поверить в происходящее.       Наконец Эммелина вновь поднялась на ноги и быстро оделась. Сириус неотрывно следил за ней. И странное, ранее никогда не посещавшее его ощущение возникло где-то в глубине души и сердца. Почему-то вдруг захотелось снова обнять эту язвительную, самую малость самоуверенную и очень гордую девчонку, прижать к себе сильнее, вновь почувствовать тепло и затаенную нежность. Не без труда подавив в себе это желание, Сириус, глядя, как Эммелина направляется к двери из спальни, со смешком бросил:       — Смотри, не забудь чего у нас. А то будешь объясняться с ребятами, как это здесь оказалось.       Вэнс, уже взявшись за дверную ручку, обернулась к нему, игриво подмигнула и, тихо посмеиваясь, выпорхнула из спальни. Подхватив ее смешок, Сириус вновь перевернулся на спину, легко улыбаясь и расслабленно закрывая глаза. Всего через пару минут он снова задремал и даже не услышал, как в комнату вернулся сонный Питер, сразу же растянувшись на своей постели.

***

      Снова проснулся Сириус лишь тогда, когда в спальню вернулся Джеймс, неосторожно хлопнув дверью. Питер тоже заворочался на кровати, и в следующий миг оба друга уставились на еще более взъерошенного, чем обычно, Сохатого, на удивление бодрого и неимоверно довольного. Привычно пройдясь пятерней по непокорным вихрам, Поттер встретился глазами сначала с Хвостом, а потом перевел взгляд на Бродягу, хитро сощурившись и ухмыльнувшись.       — Ну что, Бродяга? — живо поинтересовался он. — Примирились наконец с Вэнс? Не зря ж я ночь продрых на диване в общей гостиной?       — Сохатый, неужто ради меня ты снизошел до таких страданий? — нарочито польщенным голосом изумился Сириус.       — А то! В скрюченном состоянии, блин, полночи! — Джеймс театрально задрал указательный палец к небу. Сириус на это только хохотнул. — Ну так что, поладил с нашей охотницей? А то что ни тренировка, то вы цапаетесь.       — Теперь это моя охотница, — неожиданно прямолинейно заявил Бродяга, с блаженным видом потянувшись и наконец поднявшись с постели. Пару минут Питер и Джеймс в полном шоке смотрели на друга не мигая. Бродяга невозмутимо оделся, пригладил волосы, обернулся и, встретившись с ними взглядом, недоуменно спросил: — Что?       — Это сейчас ты сказал? — переспросил Джеймс. В его голове никак не мог уложиться тот факт, что Бродяга может говорить так о какой-либо девушке. Сириус же картинно оглянулся, пожал плечами и, снова посмотрев на лучшего друга, подтвердил:       — Вроде как я.       — Я сегодня, кажется, снова напьюсь, — выпалил Поттер. Блэк только лишь хохотнул и, взяв сигарету, уселся на подоконник, приоткрывая окно. Сохатый обернулся к Хвосту, намереваясь, раз уж на то пошло, выяснить еще кое-что. — Пит, ну, а ты-то куда смылся вчера?       — Я проводил Джули до гостиной Пуффендуя, потом немного еще посидели там. Ну и дальше, короче говоря, я там и остался.       Сириус одобрительно отсалютовал ему рукой. Джеймс отчаянно тряхнул головой и заключил:       — Хорошо Рождество прошло. Сейчас еще Лунатик вернется, да и явно не просто так. Охренеть!       — Да, Джим, один ты у нас остался без тепла и любви, — цинично усмехнулся Блэк, покуривая в открытое окно, полностью притом игнорируя, что, вообще-то, парням было зябковато от незапланированного «проветривания». — Ты хоть подарок-то свой Эванс всучил, несчастный венец природы?       — Да иди ты! — рассмеялся тот. — Подарил, подарил. Она обрадовалась! — торжествующе поведал он, резко усевшись на жалобно скрипнувшую кровать. Питер мягко улыбнулся, видя сияющую радостью физиономию друга. Сириус, посмеиваясь, выпустил дым, выбросил сигарету и наконец захлопнул окно. Джеймс воодушевленно продолжал: — Правда, она была рада, парни! Ей точно понравилось. Мы даже просидели в гостиной еще с полчаса, потом она собралась к себе, а я вырубился на диване — все равно ж ты тут с Вэнс явно не на задушевные темы беседовал, — иронично усмехнулся он, глянув на Сириуса. — А потом сквозь сон, чувствую — кто-то подошел. И знаете, что? Кажется, она меня накрыла! Бля, серьезно, парни! Я утром просыпаюсь — а на мне плед!       Карие глаза за стеклами очков неистово сияли. Как только Сохатый все еще сидел на месте спокойно — вообще загадка. Это ж такая радость — Эванс в кои-то веки проявила заботу о назойливом Поттере. Накрыла пледом, чтобы он, бедненький, не продрог в отлично протопленной гостиной. Но радость его неожиданно прервал Питер:       — Вообще-то, Джеймс… Это я тебя накрыл.       В спальне повисла звенящая тишина. Челюсть Джеймса едва не поцеловалась с полом. Минуту назад лучившаяся радостью физиономия изумленно вытянулась. Несколько секунд он ошарашенно пялился на друга, но в конце концов, не выдержав, рядом расхохотался Сириус:       — Да шутит он, Сохатый, не писай кипятком!       Питер, в подтверждение слов Бродяги, тоже звонко рассмеялся. Джеймс, шумно выпустив из легких воздух, вскинулся:       — Твою мать, Пит! Черт знает, что подумал уже! Это ж надо так подосрать момент!       Пока Сириус и Питер дружно хохотали, дверь отворилась, впуская в комнату Римуса. Смех разом смолк. На миг трое Мародеров лишились дара речи при взгляде на всколоченного Лунатика. Вид у него был, мягко говоря, «обалдевший», и складывалось такое впечатление, что одевался он кое-как, в спешке. Взгляд ясных голубых глаз горел непривычным, эйфорийным огнем.       — О-о-о-о, парни… — многозначительно протянул Сириус. — Сохатый был прав, Рождество у нас продуктивное. Ну что, Лунатик, как… кхем, проводил Уоллис до гостиной?       — Блестяще! — заржал Сохатый, довольно ухмыляясь и совершенно забыв о недавнем негодовании. Питер только тихо хихикнул. Да уж, одним своим видом Рим выдал себя с головой. Теперь-то Сириус и Джеймс долго не успокоятся.       — Что же, Рим, поздравляю с посвящением в мужики! — выпалил Бродяга, сверкнув безупречной улыбкой.       — Праздник продолжается, Мерлинова борода! — победно вскинул вверх кулак Поттер.       — Это веский повод! Да, я тоже сегодня напьюсь — наш любимый староста наконец расстался с девственностью!       — Да ну вас к черту! — рассмеялся Римус, привычным жестом прикрыв глаза ладонью, и, пока смущение не охватило его полностью, поспешил скрыться в ванной. В следующий миг в раковине зашумела вода. Парни многозначительно переглянулись. Джеймс и Сириус совершенно одинаково ухмылялись, да так довольно и многообещающе, что посмеивающемуся Питеру стало даже немного жаль Римуса, которому в ближайшее время явно предстояло терпеть бесконечные подколы. Прождав еще пять минут, Сириус подошел к двери в ванную, прислонился к ней боком и трижды постучал костяшками, иронично спросив:       — Эй-эй, Лунатик, что за нафиг? Я думал, тебе сейчас ничего такого не понадобится. У вас там что-то не так пошло что ли?       Питер и Джеймс разразились хохотом. Сириус собрался уже к ним присоединиться, но дверь в ванную неожиданно резко отворилась, дав Блэку хорошего пинка. На пороге появился Римус, поправил влажную после умывания челку, обвел заливающихся смехом друзей укоризненным взглядом и наконец выдал:       — Блин, парни, ну какие же вы все-таки придурки!       В следующий миг хохотали уже все четверо. Сириус рьяно взъерошил шевелюру друга, согласно кивнув:       — Да, Рим! И придурки, и засранцы, и пошляки! Знаем-знаем, не новость! И в такой совершенно особый…       — Крайне важный… — подхватил Джеймс.       — Единственный и неповторимый… — продолжил Бродяга.       — Ужасающе знаменательный…       — И неимоверно памятный день…       — Мы имеем законное право…       — Отметить событие по-мародерски!       В следующий миг Сириус и Джеймс, подлетев друг к другу, с чувством полнейшего удовлетворения впечатали в ладони, а за тем по очереди отдали «пять» Питеру. Римус, усмехнувшись, закатил глаза, иронично заключив:       — Надеюсь, через полчаса об этом не будет знать весь Гриффиндор.       В ответ трое друзей только в очередной раз разразились хохотом и, дружно накинувшись на четвертого, всей бурной кучей-малой повалились на одну из кроватей.

***

      Проводить рождественские каникулы в опустевшем замке в компании лишь нескольких однокурсников оказалось на удивление приятно. В общей гостиной не было привычной толпы и тарарама, никакой толкучки в коридорах и Большом зале — только тишь, спокойствие и общая расслабленность. И трудно было даже представить себе, что там, за стенами Хогвартса, с каждым днем все сильнее и сильнее всепоглощающим пожаром разгорается война, что где-то пропадают и гибнут невинные люди, а волшебники убивают друг друга только лишь ради чьих-то безумных идей. Хогвартс же был надеждой и оплотом юных волшебников, живым светом непоколебимой веры в лучшее будущее. Пока твердо, уверенно и непокорно стоят его тысячелетние стены, пока оберегает их величайший волшебник в мире, всем им есть куда возвращаться.       Хотя гриффиндорцев в башне факультета по-прежнему оставалось немного, спокойствие здесь можно было назвать разве что относительным, да и то с натяжкой, потому как неугомонную четверку Мародеров, само собой, никто изолировать не мог. Вопреки вполне серьезным опасениям Римуса, «великая новость» не вышла за пределы их спальни, но нескончаемые шутки Сириуса никто не отменял. Что поделать — слишком долго Бродяга ждал повода с удовольствием дружески подтрунить над порядочным и скромным юношей. Но стоило ему слишком уж заиграться, как Сохатый ловко осаждал его, напоминая о «его охотнице» чуть ли не во все горло, не особенно заботясь о том, в своем они кругу, в общей гостиной или вовсе в Большом зале. Но Сириуса так просто пронять было невозможно — тот тут же шел в контрнаступление, переводя тему на Эванс. А для лохматого неугомонного капитана это был удар ниже пояса. Один только Питер миролюбиво не участвовал в этих дискуссиях: Римуса поддразнивать ему уже не хотелось, а влиять на Сириуса и Джеймса было все равно бесполезно. Что до однокурсников, то самые догадливые, а именно Алиса, Лили и Марлин, исходя из шутливых перепалок Мародеров, заключили, что непривычно приподнятому и жизнерадостному настроению Эммелины в последние несколько дней есть вполне ясное объяснение. На первый взгляд и не заметно, чтобы Вэнс и Блэка вдруг начали связывать какие-то тесные отношения, но одно существенное изменение не могло не броситься в глаза: время от времени возникавшие между ними перепалки сошли на нет. И все же пока только три подруги, не приставая к самой Эммелине, смогли сделать закономерный вывод.

***

      Лили озадаченно вздохнула, опускаясь на свою кровать. Каникулы подходили к концу, и, к своему стыду, только сейчас она вспомнила, что праздничный вечер профессора Слизнорта назначен как раз на предпоследний день. Признаться честно, сама Эванс не больно-то хотела идти туда по одной простой причине — на такие случаи мастер зельеварения приглашал членов своего обожаемого Клуба Слизней непременно с парой. Раньше никаких проблем не возникало: тогда Лили и Северус Снегг, не сговариваясь, приходили вместе, как и всегда. Теперь же гриффиндорка столкнулась с непростой задачей: нужно было кого-нибудь пригласить. Но кого? И как объяснять этому «кому-то», что она просто-напросто соблюдает привычную для любимого профессора формальность?       Снова вздохнув, Эванс бросила взгляд на прикроватную тумбочку и невольно улыбнулась: там до сих пор стояла изумительно красивая коробка — подарок Поттера. Рождественские сладости, наполнявшие ее, были такими яркими, праздничными, нарядными и разнообразными, что девушке даже было немного жаль трогать их. Само собой, они с девчонками уже успели угоститься, но пока не добрались даже до середины коробки. И пока девушка, не в силах отвести глаз, мечтательно рассматривала подарок, в голове как-то сам собой образ того самого «кого-то» вдруг начал постепенно трансформироваться в Джеймса Поттера. Спохватившись, Лили резко села, отбросив за спину медно-рыжую прядь, и чуть тряхнула головой, прогоняя неожиданную мысль. Нет, глупость. Какая глупость! Конечно, за последние четыре месяца она умудрилась подружиться с гриффиндорским капитаном, но приглашать его на вечер… А если он вдруг возгордится, задерет нос, наделает невесть каких выводов и снова станет тем же невыносимым, назойливым и самоуверенным задирой, вообразив, что наконец добился того, чего хотел? Меньше всего Лили хотелось видеть прежнего раздражающего Поттера и терять ставшего, казалось, таким близким другом Джеймса. Нет, право слово, это плохая идея…       В назначенный день озадаченность девушки только усилилась. Немногочисленные студенты мирно обедали в Большом зале, юные гриффиндорки уселись вместе с компанией Мародеров и квиддичной командой факультета. Эванс то и дело впадала в задумчивость, невольно отвлекаясь от беседы с подругами. Дело принимало незавидный оборот. До вечера ей нужно было найти себе пару на праздничный прием. Может быть, она бы и могла пригласить Римуса, ведь они дружили курса со второго. Но не теперь же, когда у него появилась девушка! Кроме того, в голове предательски снова и снова возникала одна-единственная навязчивая и совершенно глупая идея. Наконец «домучив» обед, Лили вместе с подругами поднялась со скамьи и направилась к выходу из зала. Однако она успела отойти от стола всего на несколько шагов, как за спиной неожиданно раздался знакомый голос:       — Лили, привет! — Эванс обернулась. Перед ней стоял Дирк Крессвелл. Как-то неуверенно улыбнувшись, он продолжил: — Послушай, ты уже пригласила кого-нибудь на вечер к Слизнорту?       — Привет, Дирк, — изумрудно-зеленые глаза чуть расширились. — Нет, пока еще никого. А…       — Может… Может, тогда пойдем вместе? — чуть робко предложил когтевранец и, казалось, на миг задержал дыхание.       — Вместе? — аккуратненькие брови рыжей гриффиндорки удивленно приподнялись. Такое предложение ее несказанно удивило. Крессвелл был старостой Когтеврана с пятого курса, и общались они разве что на собраниях и в Клубе Слизней, куда входил и этот довольно талантливый юноша. Правда, им не раз выпадало еще и патрулировать коридоры в паре. Строго говоря, этим их общение и ограничивалось. Но вдруг девушке невольно вспомнилась рождественская вечеринка. Дирк долгое время постоянно был где-то неподалеку, раз за разом пытаясь завести разговор на какую-нибудь интересную тему. Может быть, он еще тогда хотел пригласить ее, но так и не успел? Немалое удивление полыхнуло с новой силой, но Лили поспешила вернуться к реальности. Посмотрела на с надеждой застывшего парнишку, невольно закусила губу… И у нее не хватило духу расстроить его. Ладно, в конце концов, ведь можно отнестись к этому по-дружески. Легкая улыбка изогнула изящные губки, и девушка наконец ответила: — Хорошо. Я не против.       Крессвелл, засветившись неподдельным счастьем, жизнерадостно попрощался до вечера. Девушки же направились в общую гостиную, причем всю дорогу внимательно изучали до сих пор удивленную подругу.       — Похоже, Лили, у тебя завелся еще один поклонник, — усмехнулась Алиса. Эммелина и Марлин совершенно одинаково улыбались, многозначительно глядя на старосту, совершенно сбивая ту с толку.       Никто из них так и не заметил, что Джеймс Поттер проводил рыжеволосую девушку удивленным и даже, казалось, взволнованным взглядом. В горле у того словно застрял ледяной ком.       — Я и забыл о том, что Слизнорт всегда устраивает своему Клубу вечер, — в его голосе послышалось что-то очень похожее на досаду и обиду. Он обернулся было к Сириусу — и в следующий миг еще одно холодное, неприятное предчувствие кольнуло где-то внутри. Бродяга сидел совершенно неподвижно и напряженно вглядывался куда-то в противоположную часть зала. Проследив за его взглядом, Джеймс сообразил, что происходит. Там, за столом Слизерина все в той же нереспектабельной и сомнительной компании сидел Регулус, причем, самое скверное — снова явно вел с ними какую-то беседу. Чувствуя, как тревога стремительно нарастает, Сохатый вновь глянул на друга. Серые глаза неотрывно следили за младшим братом, а между бровей пролегла морщинка. Знакомое лицо постепенно превращалось в по-аристократски холодную маску. А это, в случае Сириуса, был очень дурной знак.

***

      Римус отправился на дежурство по коридорам, Питер корячился над недоделанным домашним заданием по трансфигурации, успев здорово отстать от друзей, которые покончили с этим малоприятным занятием уже несколько дней назад. Сириус же мерил шагами спальню, то тянувшись было к сигаретам, то потом в последний момент бросая их обратно на тумбочку. Джеймс, растянувшись на своей кровати, втихаря наблюдал за ним, волнуясь с каждой минутой все больше. В конце концов терпение его дало трещину:       — Бродяга, сходи и поговори с ним. Ты ведь сам решил, что начать нужно с этого.       Сириус остановился посреди комнаты, внимательно глядя на лучшего друга. Джеймс выглядел обеспокоенным, серьезным. Но взгляд теплых карих глаз казался каким-то затуманенным, отвлеченным. И не успел Сириус спросить, что происходит, как Поттер вновь заговорил:       — Он ведь состоит в Клубе Слизней, и сейчас, наверное, на званом вечере. Тебе надо туда пойти. Так будет проще всего поговорить с ним.       Блэк не двинулся с места. Ему показалось, что в голосе Сохатого на мгновение отчетливо зазвенела тщательно скрываемая досада. В памяти всплыл обед в Большом зале и беседа Крессвелла с Эванс насчет вечера у Слизнорта. Стремительная догадка промелькнула в голове, и Сириус на удивление твердо и уверенно спросил:       — Сохатый, ты что, из-за Лили и Дирка?..       — Иди, Бродяга, иди. Не теряй времени, — уклончиво ответил друг и перевернулся на спину, устремив пустой, отсутствующий взгляд в потолок. Ну вот тебе «здрасьте»! Что ж это такое? Неужели ему придется разбираться еще и с невесть откуда взявшейся меланхолией Джеймса? Для всегда неубиваемо позитивного и оживленного Поттера такое настроение было настолько же нереально, насколько и опасно. Однако, вопреки всему, сейчас Сохатый всем своим видом давал понять, что перво-наперво Сириусу следует разобраться в проблеме с Регулусом. Нехотя сдвинувшись с места и прихватив на всякий случай кожаную куртку, парень с тяжелым сердцем покинул спальню.

***

      Кабинет Слизнорта, как Сириус и ожидал, изнутри превратился в огромный шатер. Им с Джеймсом довелось как-то видеть праздничное убранство званого вечера: они на пару отбывали наказание за очередную проделку, помогая Слизнорту устраивать все это великолепие. К слову, профессор не раз пытался включить Сириуса в свой Клуб, но парень уклончиво, вежливо и воистину аристократично увиливал, оставаясь за бортом, наверное, чуть ли не впервые на памяти уважаемого Ананаса именно по собственной воле. Поэтому, даже если бы сейчас его заметили в толпе, профессор бы только несказанно обрадовался, что все-таки победил природное упрямство талантливого юноши, но тем не менее Сириус, едва заметив брата в дальнем конце зала, поспешно и как можно белее незаметно проскользнул за легкой дорогой тканью шатра вплотную к компании беседовавших гостей. Ледяное волнение невольно вновь охватило его изнутри: даже сейчас рядом с Регулусом был кое-кто из Слизерина, рядом с кем его видеть хотелось бы не многим больше, чем в компании Розье, Эйвери и других. Неподалеку маячил Снегг, но в данный момент старшего Блэка он мало интересовал. Серые глаза неотрывно следили за гостями. И, улучив краткий момент, когда Регулус отошел к столику за новым бокалом, Сириус, вытянув руку, осторожно дернул брата за рукав.       — Регулус, это я! Выйди, надо поговорить.       — Сириус? — младший удивленно выглянул за шатер, затем вернулся, оставил бокал и в следующий миг уже стоял прямо напротив старшего брата. Ничего не говоря, Сириус поманил его за собой. Братья Блэки двинулись вдоль шатра, покинули кабинет и оказались в полутемном опустевшем коридоре.       — Что такое, Сириус? — спросил еще раз Регулус, нервно потеребив белоснежные манжеты парадного костюма, посверкивающие дорогими запонками.       — Рег, — голос Сириуса прозвучал непривычно холодно, отстраненно. — Я хотел узнать, какого черта происходит? Почему ты вдруг начал ошиваться в компании Розье и всей их шайки?       Регулус не ответил, но серые глаза, на долю секунды сверкнув чем-то, до боли напоминавшим испуг, немедленно опустились вниз, укрывшись от проницательного взгляда старшего брата.       — Рег, что тебе делать среди них? Разве раньше им было до тебя дело? Так что происходит?       — Ничего не происходит, — сжав чуть дрожавшие пальцы, Регулус наконец поднял глаза на Сириуса. Испуг растворился без следа, лицо его стало привычно спокойным и чуть холодным. — Зачем тебе это? Какая для тебя есть разница, с кем я вожу дружбу? По-моему, раньше тебя это не так заботило, верно?       — Ты называешь это дружбой? — ледяным тоном перебил Сириус, и в голосе его отчетливо послышалась легкая угроза. — Регулус, какая, нахер, дружба может связывать пятнадцатилетнего пацана с этими отморозками?       — Сириус, это не твоя забота. Я же не лезу в твои отношения с твоими дружками…       Сириус резко схватил младшего брата за запястье, сдавив руку с такой силой, что Регулус невольно коротко вдохнул, а на его лице снова появился испуг, начисто сметая всю непроницаемость.       — Не делай вид, будто не понимаешь, о чем я! — процедил парень сквозь зубы, повысив тон. — Регулус, ты лезешь туда, где тебе совершенно не место.       — Сириус…       — Мне абсолютно плевать, одобряют ли родители твою компанию или нет! Мне нет дела до того, что они скажут тебе обо мне! Я предупреждаю тебя только об одном, Регулус: думай своей головой. Трезво оценивай ту херню, которую слышишь и видишь вокруг. И выбирай правильных друзей.       — Почему ты говоришь мне все это? — голос Регулуса дрогнул при виде ледяного выражения лица старшего брата. Его пальцы все еще крепко сжимали запястье мальчишки, начинавшее потихоньку неметь.       — Потому что я твой брат. И если мать выжгла меня с гребанного семейного древа, это еще не значит, что я перестал им быть.       Долгую и напряженную минуту братья Блэки молчали, глядя друг другу в глаза. Но вот, нервно сглотнув, Регулус, моргнув, сдержанно выдавил из себя:       — Я… услышал тебя, Сириус. Отпусти… мне нужно вернуться на праздник, — с трудом выудив руку из цепких пальцев старшего брата, Регулус сделал шаг назад, развернулся, взявшись за ручку двери. И, напоследок снова переглянувшись ним, удалился, скрывшись вместе с звучащей из-за двери музыкой.       Сириус еще некоторое время стоял неподвижно, смотрел вслед удалившемуся младшему Блэку, и в глазах его холодное предостережение вдруг снова сменилось волнением и тревогой.