Все можно изменить.

Могильник — страшное место. Он ссорит друзей и мирит врагов. Волк не любит Могильник. Его воротит от одного слова, это всем известный факт. Волк не согласится полезть в Клетку ни за какие коврижки, а если потащат силком — будет отбиваться. Обитые губкой стены напоминают ему сумасшедший дом, а белые пижамы с длинными рукавами — смирительные рубашки. Ему кажется, что никакое лечение не стоит таких мучений. Волк морщится при любом упоминании времени, проведенного им в Могильнике, и сильнее остальных не понимает любящего это место Рыжего. Слепому все равно, где он находится. Ему наплевать, из какого угла Дома бежать на Изнанку. Он человек скорее Леса, чем Дома, хоть и любит его настолько, насколько может любить его сердце. Ему уютно в каждом закоулке серого здания, и не имеет разницы, с какой стены сколупывать любимую штукатурку. Нахождение в Могильнике Бледного никак не трогает, и не слишком имеет значения, с кем он делит Клетку. Он может пережить хоть день, хоть неделю с любым из обитателей Дома: будь то Черный, Соломон или Стервятник. Его отношение к людям внешне варьируется от лояльного до нейтрального, потому что Слепой научился держать свои мысли при себе. В целом Доме существует только один человек, раздражающий его до скрипа зубов — однако, если до такого доходит, Бледный предпочитает скрипеть зубами тихо. *** Волк сидит, крепко забившись в угол, и напряженно озирает обтянутые веселеньким желтым ситцем стены. Его повадки напоминают повадки животного, загнанного в угол; в глазах периодически мелькает огонек недобрый огонек страха и гнева. Взгляд постоянно цепляется за черную копну засаленных волос, заменяющих хозяину штору, отгораживающую от мира. Волк был бы трижды рад, если бы этого человека здесь не было совсем. Находиться наедине со Слепым — последнее, чего он хотел бы. Слепой подпирает спиной смежную с занятым углом стену и, закрыв глаза, скрывается в собственных мыслях. Он не может сосредоточиться на одном уже несколько минут, и это его раздражает. Бледному никогда не мешает шум вокруг, в конце концов, он вожак Четвертой, в которой никогда не бывает тихо. Чувства и эмоции задевают Слепого гораздо сильнее, хотя мало кто в это поверит. От Волка волнами исходит липкий страх, смешанный с гневом, и это мешает Слепому думать. Спустя пару часов молчания он не выдерживает. — Прекрати мандражировать без повода, это раздражает, — недовольно буркает он, не оборачиваясь в сторону собеседника. Волк хотел было колко ответить, что его тоже много что раздражает, особенно его лохматая макушка, а он, к сожалению, зрячий, и игнорировать ее очень трудно, но что-то удерживает его от этой колкости, и он, сузив глаза, отвечает совсем другое: — Успокой, раз такой умный. Не слишком, знаешь, легко отделаться от собственной фобии. На последнем Волк запоздало прикусывает язык, понимая, что этого говорить не стоило. Разве рассказывают врагам о собственных страхах? Слепой, кажется, удивлен. Он даже отлепляется от мягкой цветастой стены, чтобы пересесть поближе к Волку, освободившему ему кусочек угла, к которому почти уже прирос. Бок Слепого оказывается по-человечески теплым, а рука, случайно задевшая плечо Волка, наоборот ледяной. Бровь Волка сама по себе поднимается в недоуменном изгибе, он уверен, что Бледный чувствует его скептицизм, однако кто-кто, а Вожак игнорировать умеет. Молча проходит еще пятнадцать минут, а потом седовласый, гипнотизирующий взглядом противоположную стену, не выдерживает: — Ну? — вопросительно говорит он, косо поглядывая светло-карим глазом на «брата по несчастью». Тот молчит еще пару минут. — Ладно, — наконец сдается Слепой, — поговорим? Вопрос, понимает Волк, очевидно риторический. Даже если он сейчас откажется — Слепой все равно поговорит. Но не соглашаться он не собирается. Шанс поговорить со Слепым по-человечески выпадает не каждому и, скорее всего, раз в жизни. — Да, — кивает парень головой, — поговорим. Разговор завязывается медленно, как бы нехотя, с непривычки разговаривать со Слепым трудно, но парню нравится. Он уверен, что такой момент никогда больше не повторится, что за пределами Клетки они так больше не заговорят, поэтому старается не терять тему беседы. Страх постепенно отступает, уступая место интересу. Волк никогда не думал о том, что чувствует Бледный, вернее, о том, что он вообще способен что-то чувствовать. Слепой всегда казался ему кем-то вроде привидения, бесчувственного призрака, исчезающего в недрах Дома. То, что Бледный вдруг уступает принципам, разговорами убаюкивая страх Волка, кажется ему чем-то фантастически нереальным, но вместе с тем довольно приятным. Когда обсуждение от колосьев травы вдруг доходит до Сфинкса, смущаются оба: Волк — недовольно хмурясь, его выдает темнота в голосе. Слепой — пару раз дрогнувшими пальцами да разом ставшим стеклянной маской лицом. — Он и мой друг тоже, — не к слову напоминает Слепой, и в его голосе Волк слышит непривычные отголоски боли, — дольше, между прочим, — как-то уж совсем по-ребячески добавляет Бледный. Волк молча кивает головой, а после спохватывается и отвечает вслух. Голос отчего-то хрипит: — Я понимаю. Извини, — точно так же не в строку говорит он, но это кажется ему правильным. Слепой неверующе поднимает бровь:  — Дожили. Передо мной извиняется сам Волк. Я удивлен. Вся атмосфера смущенности разом слетает. Волк хохочет, колко отвечая на замечание, а разговор уходит от опасной темы. Они болтают до самой ночи, хотя ночь в Могильнике — понятие растяжимое и удивительно абсурдное. Ближе к середине беседы Волк перестает удивляться тому, что Слепец умеет смеяться. Нет, он был в курсе и раньше, но чтобы в таком количестве да еще и с ним — это уже попахивает сказкой. К концу оба обессилены, а слова, кажется, закончились совсем. Волк не может сказать, что разговор получился шибко душевным — в конечном итоге, они не те люди, чтобы за милую душу обсуждать все, что в голову придет — но он точно знает, что, когда дверь Клетки открывается и звучит громкое «На выход!», это первый раз, в который Волк не считает проведенную там ночь кошмаром. В ушах до сих пор звучит смех успевшего раствориться сразу же после выхода Слепого, а волосы словно бы чувствуют то, как он подул на них в ходе совершенно дурацкого спора. Волку отчего-то кажется, что мир стал немного светлее.