Все можно изменить.

Ваза с неприятным звоном ударяется о грязный пол и разлетается на тысячу мелких осколков. Волк растерянно хлопает ресницами и крайне жалобно смотрит на ничего не понимающую Ясень. Она недовольно хмурится, ногой стряхивая с шерстяных носков стекло, и, позабыв о приличиях, в упор пялится на парня. Тот словно смущенно пожимает плечами, тонущими в его любимом — дырявом и разношенном — свитере. Они стоят в поразительно маленькой и заставленной комнатушке, в простонародье именуемой просто «свалка», а если приличнее — «кладовка». Сюда обычно скидывается все ненужное и нужное, что осталось от хозяйства: ведра, швабры, старые тряпки, банки и надколотая посуда. Обычно дверь в эту комнату наглухо закрыта, чтобы не захламлять ее больше, что так любят делать жители Дома. Сегодня же старшее поколение обитателей серого здания решило развести какую-никакую уборку и наконец разобрать завал в столовой. Поэтому мирно шагающим по коридору и оживленно спорящим о том, кто быстрее: пикирующий сапсан или ягуар, Волку и Ясеню было вручено в руки по запыленной вазе и строго наказано унести в эту самую комнатку. Сказано было до черта раздраженным Ральфом, так что спорить желание сразу же отпало, и парень с девушкой, строя самое скорбное лицо, круто развернулись и пошли в противоположном направлении. Однако стоило им зайти в узкую — там и одному трудно развернуться — комнатушку, как мимо проскакал, стуча копытами, Лэри и со стуком захлопнул дверь. Буквально в ту же секунду Волк как-то неестественно вздрогнул и со вскриком выпустил вазу из рук. — Ну и какого черта? — недовольно морщится Ясень, ногтем подцепляя оставшийся кусочек стекла, и пытается достать его из толстых ниток. Парень в ответ делает шаг назад и снова вздрагивает, спиной встретившись с торчащей вверх шваброй. Все это настолько сильно непохоже на привычного ей Волка, который всегда найдет повод для шутки и, кажется, ничего не боится, что девушке становится не по себе. — Эй, — гораздо мягче спрашивает она, делая шаг навстречу, — ты чего? Парень похож на загнанного в угол зверя, светло-карие глаза блестят, но в них не видно агрессии, только какой-то затаившийся страх. — Я, — хмурится он, пытаясь взять себя в руки, но тут же опускает эти попытки, — я боюсь. Сначала Ясень открывает рот, чтобы начать изумляться, но вовремя спохватывается, про себя несколько раз облив Лэри самыми отборными ругательствами. Девушка тихо делает еще шаг навстречу, стоя почти вплотную к Волку, потому что пространства слишком мало и для двух сделанных ею шагов, а после аккуратно нащупывает в темноте его пальцы и крепко сжимает их своими. Привстает на носочки и мягко дотрагивается губами до лба словно бы зажмурившегося парня, который стоит, натянутый, как струна, еще пару секунд, а после выдыхает и сжимает ладонь девушки в ответ. Его пальцы отдают стылым холодом. Простояв так пару минут — вечность — Ясень по-прежнему за руку выволакивает Волка из темной комнаты, так и оставив там разбитую вазу. Он с силой захлопывает дверь. Обернувшись, девушка взглядом задает немой вопрос, мол, куда пойдем? На что парень ведет ее в сторону лестницы, вернее, именно под нее. Под ступеньками сыро и грязно, но они все равно садятся прямо на пол, одновременно поежившись от влажной плитки. — Так что это было, — встревоженно вопрошает Ясень, — расскажешь? Парень неприлично долго мнется и молчит, а рассказывать начинает уже тогда, когда она и не надеется услышать ответ. — В детстве, — он откашливается, но голос все равно кажется хриплым, может, сказывается простуда, — когда мы были еще совсем мальчишками, старшие запирали нас в комнате, как только намечалось что-то серьезное. Неважно, была то обычная драка, кровавый выпуск или Мавр снова скандалит с Черепом. Нас непременно загоняли в одну небольшую комнатушку и крепко закрывали дверь. Большинству из нас было наплевать, дверь не казалась непреодолимым препятствием. Их слишком занимали подробности, чтобы обращать внимание, где они находятся. Они стайкой терлись около дверь и вынюхивали, и выслушивали любое ненароком оброненное рядом слово. Их не занимала наша комната. Лишь двое из нас никогда не интересовались подробностями. Один из нас — Слепой, — кивает Волк, заметив зажегшийся в глазах Ясеня огонек догадки, — а второй — я. Слепому всегда было наплевать на сплетни, он знал все так, ему не нужно было что-то расследовать, чтобы понимать происходящее. Он всегда был взросл не по годам, — привычно фыркает парень, снова напоминая обычного Волка, — у меня же была иная причина. Сперва все было в порядке, но чем чаще нас запирали, тем больше меня охватывала тревога. Стоило двери со стуком закрыться за моей спиной, как меня охватывала паника. Сначала не слишком сильная, но позже я начинал дрожать мелкой дрожью и забивался в самый дальний угол. И не смотри на меня так, — приподнимает он бровь, — я понимаю, что ты наверняка думаешь, что именно я первым бежал искать детали произошедшего преступления. Это не так. Мне, как и Слепому, не нужно было стараться. Он узнавал все от Дома, у меня был способ проще — мне, даже без просьб, рассказывал восторженным шепотом, словно глубочайший секрет, маленький Сфинкс. Трудно, наверное, представить, да? — улыбается Волк, довольный тем, что его не перебивают. — Этот страх остался, я ничего не могу с этим поделать, лишь стараюсь не показывать его. А Лэри я морду набью, — с выдохом завершает он монолог. — Эй, — фыркает Ясень, — оставь Лэри. У него целая банда. «Повсюду бандерлоги, берегись», — цитирует она знакомую песню. Волк снова молчит, задумчиво потупив взгляд куда-то за левое плечо девушки. Потом вновь продолжает. — Поэтому я тогда так налетел на Македонского, — тихо, слишком тихо говорит он, — я не люблю Бледного, это правда. Но я бы не сделал такого просто так. Мне было страшно. Правда, страшно, пойми. Это называется истерикой и нервами ни к черту. — Прекрати оправдываться, — прерывает его Ясень, вызывая взгляд, в котором смешивает недовольство и раскаяние, — я понимаю тебя. Это уже прошло. Закрыли тему, ладно. — Ладно, — охает, вставая, Волк, а после подает руку девушке. В коридоре они вновь сталкиваются с Ральфом. — Какого черта там все битым стеклом засыпано? — в лоб вопрошает он, просверливая девушка взглядом, почти даже не глядя на Волка. Привык. — Разбилось. Нам убрать? — решает не испытывать судьбу она. — Угадай. Веник в углу, там же. — Да вы, наверное, издеваетесь?! — вспыляет парень, которому явно не улыбается снова пойти в крохотную коморку. Ральф в ответ недоуменно приподнимает бровь и молча уходит. Разговор окончен, занавес. Волк шумно выдыхает. Ясень усмехается. В комнату они входят за руку, Ясень — первой. Ее рука вложена в холодную ладонь Волка, а пальцами она чувствует сбитые от струн гитары подушечки. Коротко улыбается, заводя парня за собой. Тот, дернувшись, стаскивает с себя ботинок и оставляет его под дверью, чтоб она больше не захлопнулась. Первые пару минут они просто стоят. Волк — напряженно, Ясень — стоя рядом с ним. Вдруг, сама не зная, почему, она наклоняется к его уху. — Я с тобой, — тихо произносит она, — и я тебя не оставлю. Тебя больше никто не запирает. Ты свободен, Волк. И ты всегда был свободен. Он коротко улыбается и, обернувшись, легко касается губами ее носа, а после берет в руки веник. Под ногами вновь хрустит разбитая ваза.