Все можно изменить.

На Дом опускается ночь. Не самая длинная, конечно. Обычная, можно сказать, даже дружелюбная, если, конечно, не бродить по коридорами и не искать неприятностей. То, чем занимаются сейчас Ясень с Волком, назвать поиском чего-то опасного на свою филейную часть нельзя, но и ничем хорошим это тоже не является. Эти двое сидят на полу в туалете, зябко поджав под себя ноги, и пристально смотрят в невесть откуда взявшееся в комнате Четвертой зеркало. Вообще-то, появилось оно там не просто так. Его приволокли они сами, когда Волк, с горящими каким-то детским восторгом глазами и улыбкой, похожей на безумную, нашел где-то в недрах дома Ясень и предложил повызывать, как в далеком детстве, Пиковую Даму. Ясень, прожившая почти все время, официально называемое детством, в Наружности, с каким-то болезненным энтузиазмом согласилась. С того времени прошло уже около недели, но вот они сидят на холодном полу, кажется, даже мокром /Ясень судорожно не желает знать, в чем он, надеясь просто на то, что кто-то неудачно помылся/ и пытаются сообразить, как это делается. Вернее, сообразить пытается Волк, — напряжение его памяти так ярко видно на его лице, что девушка невольно смеется — Ясень же просто сидит, хлопая глазами в почти кромешной тьме, и пытается к ней привыкнуть. Буквально за стеной сидит, лежит или занимает какое-то совершенно невообразимое положение почти вся стая, кроме Лорда, который укатил куда-то к картежникам. «Оно и к лучшему, — думается Ясень, — не хватало еще оправдываться перед ним, почему я тут, и почему тут так ненавистное ему зеркало». Остальные же занимаются всем возможным, потому как бурчать и возмущаться на двух «обезумевших и совершенно съехавших» им уже надоело. На самом деле, Ясень предполагает, что буквально через четверть часа здесь появится Табаки, будто бы невзначай, а после останется тут, а за ним притянется и вся стая, за исключением, может быть, Черного, которому это явно неинтересно. И Слепца, который если и в комнате, то явно окажется этим недоволен. Но это лишь предположения, такие же, как и то, что Горбач, вероятнее всего, задумчиво смотрит сейчас в окно; Табаки что-нибудь рассказывает — это точно, так как голос его слышится даже сквозь закрытую дверь, а Лэри наверняка расковыривает прыщи. Так что девушка предпочитает об этом не думать. Она вообще предпочитает ни о чем не думать, а смотреть на думающего Волка — ее почему-то очень забавляет это зрелище. Тут он что-то вспоминает, быстро щелкает пальцами и начинает шарить по карманам, чуть нахмурившись. — Что ты ищешь-то? — Не выдерживает Ясень после нескольких минут поисков. — Помаду, — тихо и как-то хрипло отзывается Волк, продолжая судорожно шарить по карманам. — Возьми, — девушка достает из заднего кармана искомый и очень потрепанный жизнью предмет и протягивает Волк, что смотрит очень удивленно и даже чуть ехидно, — не смей спрашивать, откуда, ты прекрасно знаешь, что я ей не пользуюсь. Парень тихо фыркает и начинает рисовать на зеркале лестницу. Чертыхнувшись, он натягивает рукав мягкого свитера на ладонь и начинает быстрыми движениями протирать пыльное зеркало. Закончив, снова начинает рисовать очень кривую лестницу, настолько неровную, что Ясень снова начинает похихикивать. Как-то нервно, потому что атмосфера начинает сгущаться по мере того, как лицо парня становится более серьезным, а зеркало кажется каким-то даже зловещим. Девушка мысленно трясет саму себя за плечо, убеждая, что не бывает ничего такого, сколько ей лет, вообще, чтобы верить в такие вещи? Однако когда в сумрачную комнату почти неслышно проскальзывает Македонский, она вздрагивает, подскакивает на месте и ойкает, причем все одновременно. Это влечет за собой такую же реакцию Волка, которая вызывает легкую улыбку на лице вошедшего, она пропадает сразу же, будто растворившись под грозным взглядом седоволосого. — Ты чего здесь? — Тихо вопрошает Ясень, мирно глядя на парня. Он растерянно пожимает плечами и, настороженно глядя на Волка, садится неподалеку. — Останешься? Ладно. Она и сама не понимает, почему говорит шепотом. Просто бывает такое состояние, когда иначе просто не выходит, звучит словно противоестественно. Как только теперь уже трое сидящих собираются начать, дверь снова с тихим скрипом отворяется и в нее царственно вплывает Сфинкс. В очередной раз отметив, что он всегда, что говорится, «красив, как бог», девушка мимолетно хмурится, надеясь, что этого не видно. Почти-вожак удивленным взглядом окидывает все собрание, пристально смотрит в глаза лучшему другу, бормоча что-то вроде: «Собрался тут детство вспоминать, а меня не позвал, как это еще назвать, если не редиской?», улыбается и садится рядом с ним. Совсем близком, вовсе не так застенчиво, как раньше Македонский. На минутку задумавшись, заметил ли Сфинкс его вообще, девушка оглядывает комнату. Помада на зеркале начинает покрываться какой-то подозрительной пленкой, кажется, засыхая. Разве нормальная косметика так себя ведет? В комнате слышится хлопок двери и какие-то недовольные повизгивания Лэри. Буквально через пару минут в туалет вваливаются Черный и покрасневший, недовольный и очень оскорбленный Лог, которого, кажется, потрепали за ухо. Волк недовольно оглядывает всю эту компанию, понимая, что людей становится катастрофически много, что-то недовольно шепчет Сфинксу на ухо, вызывая у того снисходительную улыбку. Черный, высокомерно скрестив руки на груди, встает у стены, облокотившись на ту спиной. Зачем? Он не знает сам, как полагает единственная присутствующая тут девушка, просто очень неуютно оставаться одному в пустой спальне, когда вся стая невесть зачем толпится в туалете. Последними в и без того уже тесную комнатку вваливаются Горбач и Табаки, гордо восседающий у того на руках. Голосящий, как и всегда, скорее по привычке, он почти сразу же замолкает под множеством взглядов, доносящихся снизу. Шестипалый аккуратно садит того на ближайшее свободное место и садится рядом сам. Ясень буквально кожей ощущает, как нервничает Волк. На самом же деле, он скорее рад, что тут нет Слепого, который, по его мнению, непременно бы все испортил. Но самое явное чувство, которое ощущают все присутствующие в этой нелепой ситуации, — это чувство единства со стаей. То самое, что пригоняет всю стаю к Могильнику, когда один из них болен. Гнетущую уже атмосферу разряжает Волк. — Все, все в сборе? — Пытается сделать голос недовольным, но получается скорее ехидно, — Могу начинать? — Валяй, — фыркает ему в ответ Сфинкс и легко бодает его в плечо. Наклонившись к уху девушки так близко, как только мог, Волк что-то шепчет ей, опаляя теплым дыханием, после чего она, чувствуя себя неимоверной идиоткой, начинает медленно повторять за ним довольно известные слова: «Пиковая дама, приди». Все, как и надо, трижды. На втором высказывании к ним присоединяются все остальные, не слышно лишь Черного, который скептично наблюдает за происходящим. На третий почему-то становится жутко, хоть и воспринимается словно глупая шутка. По-настоящему «страшно» наступает, когда дверь тихо приоткрывается. Ясень коротко вскрикивает — она потом будет долго смеяться и корить себя за такое проявление эмоций — и хватается за ближайшую руку. Правильно, руку Волка. На пороге всего происходящего балагана стоит Слепой — вожаче собственной персоной, по-обычному грязный и будто бы уставший. Немая пауза. — Вы чего тут устроили опять? — Его голос звучит тихо, гораздо тише, чем недавно произнесенное «заклинание», но куда более настойчиво. Первым смеяться начинает Сфинкс. Это подхватывают и все остальные, понимая всю комичность сложившейся ситуации. Громче все гогочет Волк, приподняв бровь и глядя на пришедшего. Просмеявшись, утирает подступившие слезы, и самодовольно выдает: — Официально тебе заявляю, вожак, — на этом слове он делает какое-то особое ударение, — ты у нас главная дама. Пиковая. После этого смеются все: заливается Табаки, фыркает Сфинкс, даже, как успела заметить обернувшаяся Ясень, на лице Черного мелькает улыбка. Что самое удивительное — улыбается Слепой. Вот этого не ожидал никто. Тем более, после шутки Волка. «Что ж, бывает и такое», — быстро думается девушке. Седоволосый, довольный собою, неуклюже встает с пола, чем вызывает еще один приступ смеха. Корчится, разминая затекшие ноги, и медленно уходит в спальню, начиная паломничество в обратную сторону. Постепенно туалет пустеет, оставаясь наедине со старым зеркалом, на котором видна засохшая и местами будто бы стертая помада. Завершает эту странную ночь Лорд, ввалившийся еще через полчаса и заметивший свернувшуюся на общей Ясень. Первый заданный им вопрос: «Что, тут снова дамы?» вызывает очередной приступ смеха, а Табаки, мгновенно оживившись, начинает пересказывать минувшие события. Под этот уютный шум, Ясень закрывает глаза и начинает засыпать.