Все можно изменить.

Они сидят в Четвертой. Вдвоем, потому что вся остальная стая на завтраке. Возникает некоторое сомнение насчет нескольких личностей, обычно не посещающих завтраки (собственно, как и ужины, обеды и все прочее), но в спальне совершенно точно больше никого нет. Волк садится на кровати и сонно трет веки, пытаясь согнать с себя сонный дурман, недовольный лучами солнца, которые разбудили его, прячет голову в одеяло и всячески выражает свое отвращение к этому позднему, но все же наступившему утру. Ясень сидит на полу, спиной к койке только что проснувшегося, и колдует над старой электроплиткой, пытаясь сварить хоть какое-то подобие кофе. На крайний случай — хотя бы погреть воду на чай. Девушка встает рано, так что вполне могла бы пойти на завтрак, но появляться там в открытую вместе с Четвертой было нежелательно. Вернее, нежелательно — нарваться на злого с утра Ральфа. Парень сдувает с глаз белую челку, все-таки разлепляет глаза и оглядывает пустующую спальню, попадая взглядом на спину в его же свитере, который спадает с плеч и открывает добрую часть спины из-за размера. Волк недоуменно приподнимает бровь, но потом вспоминает, что никто так и не пришел за Ясенем, так что девушка просто заночевала прямо тут, причем неясно на чьей кровати. Вероятно, на полу. Издав какой-то неопределенный звук, больше похожий на что-то среднее между кашлем и фырканьем, он окликает сидящую. — Ясень, — ладно, он надеялся, что это прозвучит громче, но в комнате нет вечно шумного Табаки, так что и такой громкости достаточно, чтобы Ясень вздрогнула и обернулась. Вид заспанного и закутанного в одеяло Волка вызывает смех, даже не улыбку. — Доброе утро, Волк. Чай, кофе, потанцуем? — Девушка разворачивается к нему лицом, смотрит на полузакрытые глаза и недовольное выражение лица и понимает, что третий вариант явно отметается. Под глазами у Волка — пара заметных синяков, а пальцы на руке, снова поправляющей волосы, сбиты от гитары. Ясень улыбается и довольно кутается в свитер, который стащила вчера прямо из-под носа у Волка и осталась жива. Удивительно. Ей известно, что одежда в Четвертой общая, не раз была замечена на самых разных людях, но это вовсе не отменяет того, что хозяин растянутого свитера и сам хотел надеть его. Не надел. Рукава свитера скрывают ее ладони вместе с пальцами, но Ясень даже не пытается закатать их, только периодически выныривая рукой, чтобы взять что-то. — Потанцуем, — внезапно соглашается Волк, заставив девушку недовольно поморщиться. Танцевать она не умеет, о чем прямо и говорит. — Зачем же предлагала тогда? — Искренне удивляется парень, растерянно улыбаясь. Всего пару минут, но заметно, а после эта неуверенная улыбка сползает с его лица, в глазах появляется озорная искра, он спрыгивает с кровати и подходит к сидящей на полу, больше не похожий на сонного. — Значит, сейчас научишься. Волк подает руку, изображая из себя джентльмена, даже не смеясь, только немного улыбаясь уголками рта. Так умеет из Четвертой только он, никто больше, Ясень — не исключение. Она кладет свою ладонь сверху, пальцы прикрыты свитером, а в комнате раздается ее смех. Никто больше не умеет принимать на себя любую роль, при этом не смеясь. Встать из привычной позы и разогнуть затекшие ноги — нелегко, девушка недовольно фырчит, но все же поднимается. Класть ладонь сверху предложенной — одно из немного, что составляет ее знания о танцах, так что, поднявшись, она и понятия не имеет, что делать дальше. Глядя на ее растерянное выражение лица, даже изображающий серьезного Волк начинает смеяться, по-доброму, словно не понимая, как можно не уметь таких простых вещей. Ясень тут же начинает бурить его взглядом, хотя и сама не может сдержать улыбки. Она считает Волка другом. Другом? Волк — близкий ей человек. Близкий по духу, а не только по отношению. Волк считает ее чем-то большим, чем сестра или друг. Между ними — пропасть, которую можно преодолеть в один шаг. Между ними — пара шагов, которые не пройти за вечность. Радио молчит, играть на гитаре Волку сейчас не с руки, так что он просто начинает напевать какую-то мелодию и тянет девушку на себя. Он и сам не умеет толком танцевать, никто его не учил, да ему и нельзя, спина — не шутки. Но вальс с утра, пока в комнате никого нет, лучшее, как он полагает. На его плече — ладонь, спрятанная в свитер, другая — в его руке. Его рука пытается найти хоть подобие талии, потерявшейся где-то в недрах свитера. Ясень думает, что было бы лучше, если бы она была ниже. Волк полагает, что было бы великолепно, если бы ему в голову внезапно пришла пара хороших па. Босые ноги мерзнут на чистом полу. Ведь если вожак слеп, как крот, разве кто-то имеет право раскидывать что-то там, где он может споткнуться? Ясень наступает на ногу парню, тот на автомате отдергивает от ледяных ступней свою. А потом раздается грохот и глухое чертыханье. — Что вы тут устроили? — Это Слепой. Откуда он взялся? Почему так тихо? Главное — обо что споткнулся? — Черт. Плитка. Слепой, ты ушибся? — Волк мрачнеет. Ясень испуганно открывает глаза, представляя, что-либо ей плитки больше не видать, либо она с ней не расстанется вовсе. Слепой, минуту назад выглядевший злым и каким-то растерянным, уже вернул свой привычный вид «не от мира сего». — Убери ее отсюда подальше. Больше тут ничего не лежит? — Привычно проигнорировав заданный ему вопрос, Бледный хрипло интересуется, снова завешивая открывшееся лицо волосами. Ясень привыкла к бледной коже Волка, но вожак не идет ни в какое сравнение. Он похож на первый снег в декабре. Слишком белый. Так вообще бывает? — Ничего, — заверяет девушка, спешно поднимая плитку на одну из полок. Ей не предложили спать в обнимку с этим предметом. Она полагает, это потому, что плитка нужна всем. Пробормотав тихое «ой», девушка ретируется на ближайшую кровать вместе с ногами. Мрачный Волк садится рядом, периодически кидая взгляд на вожака, уже устроившегося возле общей кровати и переставшего реагировать на мир. В спальню влетает Табаки с криками: «Что за шум, а драки нету?», на что ему хором отвечают, что все в порядке. Следом за неугомонным Шакалом возвращается почти вся стая, за исключением Горбача. Македонский тащит на себе Толстого. Сфинкс устраивается на общей, а Волк тут же перебирается к нему, начиная о чем-то спорить. Вот так, сходу. Ясень, пожав плечами, остается на кровати и тянется до одной из близлежащих книг, тихо спросив у Лорда, можно ли взять. Он кивает головой, но выглядит совершенно недовольным. Впрочем, такой его вид уже привычен. Македонский улыбается и, спустив Толстого на пол, подает ей книгу, чем вызывает ответную благодарность. Ясень погружается в какой-то роман прошлого века, но выбора все равно нет, так что хорошо и так. Хорошо, хорошо, хорошо. И она чувствует, что Четвертая постепенно становится ее привычным местом. Местом, где тепло.