Вершины безумия

*** Мотель «EZ Rest» Номер 202 23:42 - Да, сэр, надеюсь, мы скоро сможем покончить со всеми формальностями и вернемся в Вашингтон через пару дней. - Хорошие новости, агент Скалли. – Помощник директора Скиннер пораженно вздыхает, и я сразу же понимаю, что за этим последует. – У меня это все до сих пор в голове не укладывается. Как, черт возьми, Малдер пришел к подобному выводу? Меня передергивает от этого вопроса, заданного мне почти каждым офицером полиции Дейтона. - При помощи одной из тех неочевидных деталей, которые он как-то умудряется различить, когда никто другой на это не способен. Вероятно, он отметил это, когда опрашивал родителей жертв, и убрал в дальний уголок сознания вместе со всеми остальными мелочами, на которые он каким-то образом обращает внимание. - Да, но увидеть связь между способом заворачивания тел и цветами в домах жертв… - Да, сэр. Агент Малдер узнал двойное складывание как стиль заворачивания, иногда применяемый флористами, и, исходя из этого, смог установить связующую жертв нить. - Доставленные им на дом цветы. - Очевидно, «Цветочник» доставлял их в дома перед каждым исчезновением девочек. Вот почему казалось, что места похищений никак друг с другом не связаны. И те места, где он предпочитал избавляться от тел, так далеко выходили за пределы округа Монтгомери, что было практически невозможно установить любое из них как фокус-зону убийцы. Нам чрезвычайно повезло, что Малдер вычислил, как он выбирает жертв. Трудно сказать, как долго он еще мог бы ускользать от полиции – никакого очевидного метода в его действиях не прослеживалось. - Невероятно, - говорит Скиннер, и я практически вижу, как он недоумевающе качает головой. – Только Малдер… - Он ничего больше не добавляет – ему и не нужно. - Хотите верьте, хотите нет, сэр, но агент Малдер корит себя за то, что не заметил этого раньше. Скиннер вздыхает. - Охотно верю. Как он держится? - Как и следовало ожидать. Не думаю, что он спал больше нескольких часов за последние четыре дня. Он откашливается. - Что ж, агент, не торопитесь. Я жду вашего отчета к концу недели. А пока что, - отрывисто бросает он, - напомните своему напарнику, что он спас многие жизни. Отличная работа – это вас обоих касается. - Спасибо, сэр. - На этом я заканчиваю разговор. Я не знаю, чем себя теперь занять – я чувствую себя взвинченной, натянутой как струна. Все стало происходить с головокружительной скоростью, как только Малдер установил ту самую связующую жертв нить. Поговорив с родителями, он выяснил, что разыскиваемым нами преступником является некий Оуэн Стивенсон – разъездной флорист, обслуживающий Дейтон и его пригороды. Называя себя «Цветочником», он осуществлял свой бизнес, развозя на своем фургоне для доставки цветы, выращенные в теплице рядом с его домом. Мгновенно полученный ордер на обыск дома и всех прилегающих к нему построек выявил хорошо спрятанное бомбоубежище, превращенное в настоящий храм для его жертв, представленных в основном фотографиями. Для столь аккуратного убийцы он был до смешного одержим фотографированием девочек. Арест произвели без проволочек и инцидентов, хотя когда мы наконец столкнулись с мистером Стивенсоном снаружи его убежища, Малдер умолял его бежать и дать ему повод выстрелить. И он не шутил. Я никогда не видела, чтобы он был столь агрессивно настроен по отношению к подозреваемому. Даже когда на преступника надели наручники и загрузили в ближайшую полицейскую машину, Малдер все еще держал его на прицеле. Когда все было кончено, он вернулся обратно в убежище, где криминалисты все еще занимались фотографированием и сбором улик. Он стоял без движения посреди помещения, пока вокруг него велась бурная деятельность. Никто не рискнул вторгнуться в его личное пространство. Я знала, о чем он думает, что продолжает мучить его. Сходство между этим помещением и его собственной комнатой в отеле было поразительным и прямо-таки… жутким. Единственным и самым главным отличием являлись непосредственно фотографии – мистер Стивенсон обзавелся ими «до», тогда как Малдер обладал вариантами «после». Сложи их вместе и получишь задокументированную историю этих убийств. Это не могло не повлиять на него. Чуть ли не хуже был вид того помещения, в котором Стивенсон подготавливал тела своих жертв. Одного взгляда на инструмент по срезанию шипов с роз оказалось достаточно, чтобы причина, по которой он удалял им ногти, обрела некий извращенный смысл. Малдер был прав – посмертные приготовления имели место не потому, что мистер Стивенсон хотел скрыть свои следы, а потому что он таким образом прощался с ними. Те девочки были прекрасны для него, как цветы. Все это вызывало у меня сильнейшее отвращение. После нашего ухода Малдер хранил упорное молчание, явно над чем-то размышляя. Если не считать его официального заявления, он едва обмолвился хоть словом после ареста мистера Стивенсона. Ну, помимо «я должен был поймать его раньше, Скалли. Это было прямо у меня перед носом, а я не замечал». Было совершенно бессмысленно пытаться спорить с ним - по крайней мере, тогда. Рана оставалась еще слишком свежей. Полиция Дейтона из кожи вон лезла, чтобы предъявить формальное обвинение подозреваемому, что, учитывая обстоятельства, было вполне понятно. Они подверглись суровой критике за неспособность поймать убийцу быстрее и теперь, когда им это удалось, не стали терять время зря: в спешном порядке взяли показания и выполнили все нужные формальности. Во время всего этого Малдер находился, похоже, в шаге от срыва. Я видела это в его глазах и в том, что каждое его движение казалось тщательно выверенным. Еще один хлопок по плечу, и, подозреваю, он вытащил бы пистолет и подстрелил бы кого-нибудь. Я и понятия не имела, что занимало этот гениальный, но зачастую саморазрушительный разум. Одно было ясно – он не испытывал того облегчения, которое обычно возникает по окончании трудного расследования. Он не чувствовал никакого удовлетворения, несмотря на то, что почти в одиночку раскрыл это дело. Разумеется, я понимаю, что для моего напарника поимкой убийцы все не заканчивается – процесс выхода из разумов этих маньяков не менее сложен, чем процесс проникновения в них. Надеясь сделать этот переход настолько безболезненным, насколько возможно, я повела его к машине, расталкивая столпившихся у участка репортеров, чтобы отвезти обратно в отель, как только мы закончили с полицейской рутиной. И я знала, что, помимо всего прочего, ему нужно убраться как можно дальше от этой суматохи вокруг него и оказаться в каком-то тихом месте. Я уже предвкушала вечер, состоящий из горячего душа, хорошей еды и столь заслуженного сна. А завтра, возможно, он будет в более подходящем состоянии, чтобы оставить это дело позади. Я предполагала, что мы оба проведем вечер подобным образом – раздельно, скорее всего. Но в свете всего того, что случилось с нами недавно, признаю, что надеялась на проведение хотя бы части этого времени вместе. Я чувствовала себя потрясенной событиями, сопровождавшими это расследование, и хотя мне не хотелось открыто признаваться ему в этом, но мне нужно было побыть рядом с ним - даже если бы мы просто валялись перед телевизором. Так что представьте мое… изумление будет походящим словом, когда я припарковала машину у отеля, и Малдер заявил, что собирается пойти «развеяться» в бар в паре кварталов отсюда. Поначалу я подумала, что он пошутил. Я имею в виду, что для Малдера «развеяться» обычно означает лузгание семечек и просмотр порно по кабельному. И это еще если не рассматривать тот факт, что он был просто изможден. Я сомневалась, что у него осталось достаточно сил на то, чтобы дойти до его номера, не то что преодолеть расстояние до бара, мимо которого мы проезжали. Мое удивление, очевидно, отчетливо читалось у меня на лице. - Не начинай опять, - раздраженно бросил он. - Малдер, я и не начинаю! Я просто подумала, ты захочешь… - Не веди себя так, будто знаешь, чего я хочу. - Малдер… - До завтра, Скалли. Чувствуя себя совершенно сбитой с толку, я сделала самую жалкую вещь из всех возможных: предложила пойти с ним. Тогда я сказала себе, что поступаю так из-за беспокойства за него. Мне казалось, что ему не следовало оставаться одному. Я не хотела, чтобы он оставался один. И, черт побери, я тоже не хотела оставаться одна. Он открыл дверцу машины и вышел наружу, даже не обернувшись. - Я уже взрослый, Скалли, и вполне могу отправиться в бар без сопровождающих. И был таков. С тех пор прошло уже три часа. Признаю, я нетерпеливо меряю шагами комнату. Я пыталась занять себя чем-нибудь, честно, пыталась. На ужин и душ ушло около часа, на звонок Скиннеру – меньше десяти минут, на переключение каналов, прыжки на кровати и удары головой о стену – еще пятнадцать. В результате вот уже примерно час тридцать пять минут меня переполняет беспокойство за него. Беспокойство, очень быстро переходящее в тревогу. Тревога, в свою очередь, - в расстройство, а оно уже - в гнев. Я чувствую себя брошенной. Знаю, это напоминает созависимость, и ненавижу себя за это, но, рационально это или нет, мне невольно кажется, будто мной пренебрегли. Я бы уважала его желание остаться одному… если бы оно не включало нахождение среди большого количества других людей. Он не хотел оставаться наедине с самим собой, но при этом также не хотел быть рядом со мной. Я могу анализировать это до посинения и все же не пойму причину. Что ж, полагаю, помимо того факта, что «о боже! Я хочу трахнуть тебя, Скалли!» до сих пор звенит у меня в ушах, может, оно также звенит и в его собственных, и теперь, когда дело закончено, он чувствует себя неловко. Не сомневаюсь, он исполнен сожалений из-за своего поведения. Но он должен понимать, что я не считаю его ответственным за его действия. Я уже говорила ему это. И не кривила душой. И боже, ладно уж… Какая-то часть меня определенно хотела, чтобы он не ограничился одним лишь заявлением. Не только он был ответственен за то, что ситуация приняла такой… горячий оборот. Он сам сделал то довольно неделикатное наблюдение. Но, может, теперь, когда все кончено, он испытывает отвращение из-за того, как мы оба отреагировали на случившееся. Или, возможно, испытывает отвращение ко мне. По крайней мере, он может оправдывать свои поступки влиянием этого дела. Когда он профилирует, то каждая мысль, каждое слово, каждое действие каким-то образом связаны с тем, чем занят его разум, осознает он это или нет. Ему не надо бороться с идеей того, что он, возможно, хотел, чтобы это произошло, и неважно насколько неудачными были обстоятельства. Нет, это конкретное унижение выпадает лишь на мою долю. Мои отношения с Малдером столь многослойные, что кажется, будто я не в силах проникнуть через все эти слои, чтобы добраться до их сути. Наверняка я знаю лишь, что никогда не хотела слишком уж заострять внимание на его физической привлекательности, и готова признать, что мой отклик на него этим утром потряс меня до глубины души. Я всегда осознавала, что какая-то часть меня хочет его, но была уверена, что держу это свое влечение под жестким контролем. Мне трудно свыкнуться с тем, что я не раз пыталась остановить его, протестовав поначалу, но не сказала ничего вроде «Малдер, убери от меня руки!» или «Эй, тыкать в своего напарника этим против правил ФБР!». И эту горькую пилюлю весьма трудно проглотить. Как далеко я позволила бы ему зайти, если бы он не остановился сам? И что, черт побери, все это означает? Я так устала. Я не хочу больше об этом думать. У меня от всего этого уже ум за разум заходит, а про реакцию своего тела я вообще молчу… Боже, хотела бы я заснуть. Надо попытаться. Я так измождена. В любом случае, я отказываюсь ждать возвращения Малдера. Он сам сказал, что уже взрослый – даже если не всегда ведет себя соответственно. Я уже собираюсь приступить к своему вечернему ритуалу перед отходом ко сну, когда слышу снаружи звук. Смех. Определенно женский смех. Совсем рядом. Я говорю себе, что это невозможно. Ни за что. Он не может доноситься от входа в номер Малдера. Я допускаю, что он на многое способен, но привести женщину в свой номер, пока мы на задании… НЕТ! Да пошло оно все! Привести женщину в свой номер, когда я нахожусь в соседнем! Особенно теперь! После… после… о боже. Не подходи к окну, Дана. Не делай этого. Затем я слышу перезвон ключей в попытке открыть замок и тихое недовольное ворчание Малдера. Следом до меня доносится очередное хихиканье его… спутницы. Звук пронзает мои нервы подобно току, ударяя по синапсам и заставляя кровь кипеть. Мой гнев настолько силен, что глаза застилает красной пеленой, словно кровяные сосуды фактически лопнули под воздействием пронесшегося по ним потока ярости. Я слышу, как дверь наконец поддается, затем следуют неуклюжие шаги подвыпивших людей, ввалившихся внутрь. С меня довольно! Ни за что на свете я не стану слушать, как Малдер занимается пьяным сексом в соседнем со мной номере! Я хватаю пистолет… пистолет?! Да, какого черта. Я уже подхожу к входной двери, когда по другую сторону стены раздается крик. Потом громкий голос Малдера. Еще больше криков. Мы открываем двери одновременно, и вот я стою, подняв оружие и нацелив его прямо на нелепо разодетую шлюшку, пытающуюся так быстро, как только возможно на четырехдюймовых шпильках, выбежать из номера Малдера. Она даже не замечает меня, очевидно, пребывая в слишком истерическом состоянии от того, что случилось в его… его номере! О боже, я могу только догадываться, каким он должен был показаться этой женщине в ее отнюдь не трезвом сейчас состоянии. И, словно бы в подтверждение моих подозрений, она выкрикивает: - Ты больной ублюдок! Каким извращенным дерьмом ты занимаешься? Я звоню в полицию! Я не могу упустить столь подходящий момент заявить о себе. - Полиция уже здесь. Стоять, ФБР! Будучи застигнутой врасплох, она резко останавливается, покачиваясь на ровном месте. Затем она разворачивается ко мне и когда замечает мой пистолет, ее взлохмаченная грива крашеных в цвет пожарной машины волос как будто бы окончательно перестает подчиняться силе притяжения, встав дыбом. Она смотрит на меня, и, замечая струящиеся по ее лицу слезы, я осознаю, что эта женщина и вправду потрясена увиденным. Да и кто может ее за это винить? Внезапно в дверном проеме возникает Малдер. Ублюдок уже и рубашку успел снять. Меня он словно бы даже не замечает или, если и замечает, то не показывает вида. - Ну же, вернись, - пытается он успокоить женщину. – Я не буду включать свет. Она смотрит на него с выражением карикатурного мультяшного изумления на покрытом потекшим макияжем лице. - Ты спятил что ли, мать твою? – Она поворачивается ко мне. – Вам надо арестовать это гребаного психа! У него по всей комнате фотографии мертвых девочек развешаны! Он следует за ее взглядом и практически набрасывается на меня. - Скалли, опусти чертов пистолет! Я обхожу его и встаю перед его подружкой или кто она там. Она хватает меня за руку. - Застрелите его! Застрелите! Он собирается убить меня! – орет она так громко, что у меня в ушах звенит. Малдер делает шаг в ее сторону. - О ради бога, вернись в номер! Ее длинные ногти впиваются в мою кожу. Ладно, вот теперь у меня появляется вполне законное право вмешаться. - Малдер, прекрати! Хватит уже! Иди обратно в номер и дай мне вызвать этой женщине такси. Что бы ты там ни планировал, не думаю, что в данный момент она готова в этом участвовать. Он испепеляет меня убийственным взглядом. Действительно смертоносным. Посмотрев напоследок на женщину, он разворачивается и возвращается в номер, захлопнув за собой дверь с такой силой, что проем треснул. - Эй, вы, фэбээровцы, какого черта там у вас происходит? – Я разворачиваюсь и вижу менеджера отеля, вразвалочку приближающегося к нам. Господи, может ли эта ночь стать еще хуже? - Все под контролем. У этой молодой женщины возникло некоторое недопонимание с моим напарником, но сейчас уже все улажено. Девушка удивленно трясет головой. - Вашим кем? Я не удостаиваю ее ответом. - Не могли бы вы вызвать ей такси? Мужчина немедленно надувается от осознания собственной важности, тут же примеряя на себя роль альфа-самца. - Разумеется. Пройдемте в мой офис, мисс. – Он подходит и берет ее под локоть. Женщина медленно шагает прочь. - Но… но… что насчет?.. - Я об этом позабочусь, - заверяю я ее. Я об этом позабочусь?! Как, черт побери, мне полагается это сделать???