Вершины безумия

*** Для начала мне стоит отнести пистолет обратно в номер и убрать от греха подальше. Лучше, чтобы он не был под рукой, когда я снова встречусь с Малдером: на этот раз я могу прицелиться намного ниже плеча. Я делаю несколько шагов к двери и уже поворачиваю ручку, когда Малдер внезапно оказывается позади и, воспользовавшись своим преимуществом в росте и весе, грубо толкает меня в номер, после чего заходит следом и захлопывает за собой дверь. - Какого хрена ты все это устроила, Скалли? – Он хватает меня за воротник рубашки и рывком притягивает к себе. – Отвечай мне, твою мать! В тот же миг мой разум инстинктивно реагирует на угрозу, и, руководствуясь заученными навыками самообороны, я на автопилоте поднимаю оружие и приставляю дуло к его груди прямо напротив сердца. О боже, какого черта я делаю? Оно хотя бы на предохранителе? Поставила ли я его на предохранитель? Он отпускает меня, слегка отстраняется и смотрит на ствол пистолета, упирающийся в его голую грудь. Затем он поднимает глаза на меня, и я вижу в них дикую, обжигающую ярость. - Ну же, давай, Скалли, - подначивает он меня низким грубым голосом. – Сделай это, нажми на чертов спусковой крючок. Давай! Его крик пугает меня, и я колеблюсь. Заметив открывшуюся ему возможность, он незамедлительно пользуется ею, выхватывая оружие из моих онемевших пальцев. Затем он толкает меня назад, и, споткнувшись, я теряю равновесие и приземляюсь на кровать. Он крутит пистолет в руках. - Он снят с предохранителя, Скалли. Не в силах более сдерживаться, я начинаю рыдать, давясь слезами. О боже. Одно неверное движение, и я могла застрелить его. Он щелкает предохранителем и кладет пистолет на столик в паре футов от себя. - Если захочешь его вернуть, придется иметь дело со мной. Я переползаю на противоположную сторону кровати, стараясь оказаться как можно дальше от него. Что теперь? кричит мой разум, не в силах вырваться из этого замкнутого круга. Что теперь? Что теперь? Что теперь? - Ты хоть представляешь, что ты со мной сделала? - Что я сделала? – переспрашиваю я тихим испуганным голосом. - Я говорил, что ты не захочешь это понять, Скалли. Почему ты не можешь просто оставить меня в покое, чтобы я справлялся с тем, с чем мне нужно справиться, по-своему? Его слова вызывают во мне внезапную вспышку гнева. - Извини, Малдер, но мне как-то не пришло в голову, что эта пьяная шлюха была частью твоей личной терапии. Этим мне определенно удалось его разозлить. - Это не твое гребаное дело, Скалли! Я вздрагиваю, как будто он отвесил мне пощечину. - Еще как мое! Ты мой… мой… - запинаюсь я. Почему это так трудно? - Что? Я твой что? – Он делает пару шагов в мою сторону. – Я что? – Он снова повышает голос. – Скажи мне, Скалли. Скажи мне, что я для тебя. Я открываю рот, но не в силах произнести ни слова. Я не могу ответить ему. Я не знаю, как ответить. У меня нет ответа на этот вопрос – даже для самой себя. Малдер кивает. - Вот именно. Твой напарник, может, твой друг, пока я сохраняю дистанцию. Помимо этого, я гребаное ничто для тебя. Ничто! Так что ты не имеешь никакого права указывать мне, как мне жить, или осуждать сделанный мной выбор. Грудь сжимается от боли. Клянусь, я чувствую, как мое сердце распадается на части. - Малдер, ты… ты… мне небезразличен. Как ты можешь такое говорить? Как ты можешь в это верить? - Прекрати пытаться спасти меня, Скалли. - Единственное, от чего я пыталась спасти тебя сегодня, - это от венерического заболевания, Малдер. Он впивается в меня взглядом. - Единственное, от чего ты спасла меня, - это гребаный покой, Скалли, так что лучше закрой свой проклятый рот, если не понимаешь, о чем говоришь. То, что ты предпочитаешь жить без секса, не дает тебе гребаного права осуждать остальных за стремление к большему. Я не нуждаюсь в лекции о сексе от той, у кого с тех пор, как я ее знаю, между ног не побывало ни одного члена. Мне остается только смотреть на него, разинув рот. - Ты… ты… ты сукин сын! - Он никогда не говорил так со мной, никогда. О, порой он вел себя достаточно резко, даже грубо… но никогда не выказывал столь явного неуважения, не принижал меня. – О боже, Малдер. – Я прикусываю губу и качаю головой, закрывая глаза, только чтобы не видеть его. По щеке стекает горячая слеза. – Как ты можешь… как… - Я борюсь со слезами, но глубокое чувство обиды слишком сильно. Я встаю, стараясь минимизировать свои движения из опасения, что любое из них приведет к выплескиванию столь близкой сейчас к поверхности боли. Мне надо по возможности превозмочь ее, просто чтобы открыть глаза. Он смотрит на меня с таким очевидным потрясением, когда резкость его слов наконец доходит до него, и при этом выглядит так, словно его сейчас стошнит. Он качает головой, не сводя с меня взгляда. - О Господи, Скалли. Я не… - Слеза стекает и по его щеке, и я невольно испытываю некое извращенное удовольствие при виде ее. – Мне… мне жаль. Должно быть, я выгляжу столь же сбитой с толку и подавленной, как себя чувствую, потому что Малдер вздыхает и обхватывает себя руками. - Господи, Скалли, пожалуйста, не смотри на меня так. Я сильно прикусываю губу, но все равно не в силах сдержать рвущийся наружу всхлип. Он опускает взгляд, раздавленный чувством вины. - Я не имел в виду… я не пытался… Усилием воли я заставляю себя заговорить: - Нет, ты прав, Малдер. Полагаю, я и вправду не понимаю. Ты имеешь право на личную жизнь. С моей стороны было неправильно делать какие-то заключения касательно ее, особенно если принять во внимание тот факт, что, по твоим словам, мне нет в ней места. – Я ощущаю, как гнев вновь поднимает свою уродливую голову, перебарывая унижение, и хватаюсь за него из последних сил. – Я могу только просить, чтобы ты оказал мне такую же любезность, о которой просишь сам. Ты невероятно далек от истины. Ты и понятия не имеешь о моей сексуальной жизни, так что оставь эти псевдо-анализаторские оправдания своего ублюдочного поведения. - Что ты имеешь в виду, говоря, что я «невероятно далек от истины»? Что это значит? – Поверить не могу, но в его голосе звучат обвиняющие нотки. Он вообще слышал что-нибудь из того, что я сказала? Когда я не отвечаю на его вопрос, он удивленно распахивает глаза. – Ты?.. – Он стискивает зубы. – Кто он, Скалли? Искушение заставить его помучиться слишком велико, но он выглядит так, словно готов взорваться в любую минуту, и это пугает меня, так что единственным относительно здравым выходом из данной ситуации, как мне представляется, будет взять этот нелепый разговор под свой контроль. - Малдер, прекрати уже. Я не хотела, чтобы это так прозвучало… - Тогда что ты хотела сказать? – гневно вопрошает он. Я вздыхаю. - Малдер, ты требуешь уважать твое личное пространство, но при этом настаиваешь, чтобы я поделилась с тобой весьма личной информацией. Ты что, не видишь всего идиотизма этого? Для любого из нас утверждать, что мы не интересуемся или не имеем права лезть в личную жизнь другого, просто глупо. - Почему ты не отвечаешь на мой вопрос? - О бога ради, Малдер! Может, уже перестанешь переводить разговор на меня? Он плотно сжимает губы и делает глубокий вдох, опустив глаза к полу. - Ты права… ты права… Скалли, я не в себе, - хрипло шепчет он. – Если бы ты видела то, что вижу я, когда закрываю глаза, то поняла бы, почему я привел ее сюда. И не стала бы меня винить. - Как напившись и перепихнувшись с первой встречной, ты решил бы свои проблемы, Малдер? - Я не пьян, Скалли. Я пил одну-единственную бутылку пива целых три часа, но все остальные в баре набрались настолько, что просто не в состоянии были это заметить. - И это по-прежнему связано с делом, - скорее констатирую, чем спрашиваю я, но Малдер все равно кивает. – Ты должен оставить его позади, Малдер. Эти преступления будут по-прежнему мучить тебя, только если ты позволишь им и дальше иметь над собой такую власть. - Все гораздо сложнее. Не ненавидь меня за то, что мне нужно… - Он не заканчивает свою мысль и отводит глаза, явно испытывая неловкость. - Я знаю, что тебе нужно. Тебе нужно поспать. Тебе нужно… Я не договариваю, так как горькая тоска в его взгляде подсказывает мне, как я заблуждаюсь, прежде чем он выдавливает: - Нет, Скалли. - Ты и вправду думаешь, что я не смогу понять твои потребности, Малдер? - Дело не в перепихе, Скалли. Я понимаю, что все выглядело именно так, но это неверное впечатление, - тихо произносит он. - Я знаю, в чем дело. Он снова поднимает на меня глаза, и что-то в их выражении меняется после моих слов. - Нет, Скалли, не знаешь. Если бы знала, то один мой вид вызывал бы у тебя отвращение. Это расследование… оно что-то со мной сотворило. Оно изменило меня. Я не понимал, насколько, пока не оказался в том укрытии и не увидел, как глубока эта связь. Я не могу это объяснить. Черт, я и не хочу. Я хочу лишь, чтобы это прекратилось прежде, чем я причиню тебе еще большую боль. То, что я сказал, Скалли… это не я. Пожалуйста. Господи, Скалли, ты должна мне поверить. - Я знаю, Малдер… скажи, что я могу для тебя сделать. - В этом-то и суть, Скалли! Ты не можешь помочь. Я не позволю тебе, - раздраженно восклицает он и отворачивается. - Не позволишь? – не в силах сдержать гневное удивление, переспрашиваю я. – Но при этом позволишь «помочь» тебе незнакомке? Ты бы скорее трахнул подобную женщину, чем… Он снова поворачивается лицом ко мне. - Чем что? Чем трахнул бы тебя, Скалли? Следует ли мне трахать тебя вместо нее? Я с трудом сглатываю. - Нет… нет, это не… я не… - запинаюсь я, паникуя. Он внезапно оказывается рядом со мной и кладет руки мне на плечи. - Я бы никогда не низвел тебя до этого. И неважно… - Он не договаривает. Мне следовало бы быть тронутой убежденностью, что слышна в его голосе, но этого не происходит. – Я бы никогда так не поступил, - тихо добавляет он. – Никогда. - Даже если я позволю тебе? Он распахивает глаза, опускает руки и отступает назад на несколько шагов, трясясь всем телом. - О, Скалли… пожалуйста. Пожалуйста, нет. – Его нижняя губа дрожит. – Ты единственное в моей жизни, что еще остается чистым. Я не могу низвести тебя до своего уровня. Не могу. Даже если бы хотел. - То есть ты не хочешь этого? - Скалли, а из-за чего, ради всякого святого, я, по-твоему, себя терзаю? Я говорю не о занятии любовью. Мысль об этом… с тобой… Господи, я так сильно жажду тебя, что фактически ощущаю боль в таких местах, о существовании которых даже не подозревал. – Он замолкает и закрывает глаза. Я чувствую себя так, словно меня ударили под дых. Что он пытается сказать? Он из кожи вон лезет, стараясь удержать меня на расстоянии, говорит и делает столь ужасные вещи, чтобы не позволить мне и дальше размывать границы наших с ним отношений? Он облизывает губы, по-прежнему держа глаза закрытыми. - Скалли… Это настолько отличается от того, что я запрещаю себе желать от тебя. Если бы я, - он делает глубокий судорожный вдох и, открывая глаза, впивается в меня взглядом, - если бы я трахнул тебя так, как мне нужно, я не смог бы впоследствии смотреть тебе в глаза. И ради чего? Чтобы получить возможность спокойно заснуть? Оно того не стоит. Не для меня. - Малдер… - Нет, послушай. Все мое тело напряжено до самых кончиков пальцев, Скалли. Я больше не могу этого выносить. Когда я закрываю глаза, то все, что я хочу видеть, - это чертова женская вагина, и существует только один способ, приходящий мне на ум, чтобы дать этому образу пробиться через все остальные, связанные с этим гребаным делом. Я чувствую себя дезориентированной, разрываясь между страхом и желанием, вызванными его словами… Боже, я не могу это выносить. - Скажи мне, Малдер. Скажи, как тебе нужно это сделать. Он прикусывает губу. - Скалли, прекрати! Ты хоть понимаешь, что я на грани полной потери контроля? - Скажи мне, - повторяю я куда смелее, чем себя чувствую. Что я делаю? Почему давлю на него? Его глаза опасно темнеют от возбуждения. - Я не стану этого делать. - Нет, станешь. – Все его тело фактически дрожит от едва сдерживаемого напряжения, и все, о чем я могу думать в этот момент, это как бы мне хотелось быть той женщиной, которую он желает, в которой нуждается и которую столь отчаянно жаждет. – Скажи, как трахнуть тебя, Малдер. - О Господи… - Я завороженно наблюдаю за тем, как его рука мгновенно опускается к выпуклости в паху. Он обхватывает твердеющий член сквозь ткань брюк и плотно зажмуривается. – О боже. – Он втягивает воздух. – Я не хочу думать… я просто… я просто… я не хочу чувствовать ничего, кроме… кроме… - Он жалобно стонет. Я приближаюсь и накрываю его руку своей. Мы вместе поглаживаем его член по всей длине и оба содрогаемся. - Тогда делай то, что тебе нужно, со мной. Позволь мне дать тебе это. Он испускает мучительный всхлип и открывает глаза. - Скалли. – Он хватает мою ладонь и отводит ее в сторону. – Нет. Не надо. Не так. Не поэтому. Опуская мою руку, он отступает назад и все это время не сводит с меня взгляда. Он слегка покачивается, когда достигает двери, и тяжело опирается на нее, все еще переводя дух. - Как бы я смог смотреть тебе в глаза, когда ты кончишь, когда ты кончишь, и ничего не чувствовать, Скалли? Я ни за что не смог бы думать своим членом и трахать тебя вслепую, и неважно, как сильно бы мне того хотелось. В подобной ситуации еще столь многое даст о себе знать, с чем я не в состоянии сейчас иметь дело. Теперь ты понимаешь? Я не смог бы делать это, смотря на тебя, слыша тебя, о боже, слыша, как ты стонешь мое имя, и при этом полагать, что сумею удержать все на том уровне, на котором мне нужно. – С этими словами он разворачивается к выходу. - Куда ты идешь? – голосом чуть громче шепота спрашиваю я. - Я не могу сейчас находиться рядом с тобой, Скалли. Страх сжимает мне грудь. - Малдер, ты же не собираешься вернуться в тот бар? – Я не смогла бы принять это. Не теперь, а возможно, и никогда. Он разворачивается ко мне и грустно улыбается. - Нет… - просто отвечает он. – Я собираюсь произвести небольшие изменения в своем декоре. Вдруг этого окажется достаточно, чтобы хоть ненадолго заснуть, - без особой убежденности в голосе добавляет он, закрывая за собой дверь. *** 03:02 Я слышу его. Не звуки целеустремленной уборки номера, разрывания бумаги, открывания и закрывания комодных ящиков, включенного душа… все это стихло около получаса назад. Теперь до меня доносится только его тихий плач. Он явно пытается приглушить его подушкой, но я все же различаю наполненные скорбью рыдания. Казалось, я лежу без сна уже целую вечность, воскрешая в памяти события последних суток и пытаясь добиться хоть какого-то прогресса в понимании того, что их вызвало. Надо отдать должное самому важному из них, а именно поимке убийцы. Всему остальному полагается быть незначительным по сравнению с масштабом данного достижения. Полагается, но это не так. Мой разум постоянно напоминает мне о том, чего этот успех стоил Малдеру. И почему. Отчего на этот раз для него все иначе? Я проанализировала это при помощи широкого круга возможностей, например, того, что похищения маленьких девочек, исчезающих в ночи без следа, напомнили ему о травме, нанесенной пропажей Саманты; или, может, это дело напомнило о каком-то предыдущем, возможно, не принесшем положительного результата или не раскрытом. Не стоит также забывать о том, что предпочтения мистера Стивенсона оказались столь схожими с наклонностями Роуча, и, может, все связанные с ним неразрешенные душевные травмы Малдера приводили к тому, что он в некотором роде сравнивал их… И потом, была еще одна наиболее очевидная и вероятная возможность того, что это дело оказалось третьим среди ему подобных, скинутых отделом особо тяжких на Малдера меньше чем за три последних месяца. У него просто не было достаточно времени на то, чтобы оправиться от них. От него каждый раз требовали, чтобы он выкладывался по полной, и на этот раз он, вполне может статься, зашел слишком далеко и не сумеет вернуться назад. Есть и другие обстоятельства, разумеется, но ни одно из них не даст мне нужный ответ. И после всего сказанного и сделанного я полагаю, что причина на самом деле довольно проста: Малдер достиг предела своей выносливости. На этот раз, открыв себя разуму Оуэна Стивенсона, он не просто создал тропинку в мозг этого человека, а проложил настоящий мост, позволивший преступнику и его безумию проникнуть в него самого. Он начал видеть другими глазами, и увиденное одновременно заворожило и повергло его в ужас. О, я не хочу сказать, что его возбуждали образы или мысли о насилии над маленькими девочками. Думаю то, что с ним случилось, было даже хуже. Несмотря на его заверения в обратном, он начал понимать, почему Оуэна Стивенсона возбуждали эти вещи. А для столь умного человека как Малдер понимание сложностей мотива в столь глубоко личном плане было почти так же ужасно, как и сам мотив. Потому как он не подходил к нему с клинической, отстраненной интерпретацией психолога. Он оценивал его как мужчина. Это объясняет, почему он столь гневно и решительно восставал против преступлений Оуэна Стивенсона – преступлений, хоть и ужасных, но далеко не самых страшных из виденных им. Для него это глубже, чем просто сочувствие, которое он обычно столь остро испытывает к жертвам и их семьям. Он пришел к пониманию мотива убийцы с другого ракурса, и ему стало слишком тяжело с этим бороться. Вот почему те образы преследуют его сейчас. Почему он чувствует, что предал себя. И их. Почему он столь отчаянно нуждается в том, чтобы восстановить связь со своей сексуальной природой. И почему нуждается в том, чтобы сделать это на своих условиях… условиях, что переплелись с его чувствами ко мне и точно выверенным положением, которое я занимаю в его жизни. Теперь я ясно вижу причину, по которой он стал дистанцироваться от меня еще в начале расследования. Он знал, что добавление меня в этот зарождающийся клубок смятения может привести к личной катастрофе для нас обоих. Только я видела его действия как нежелание принять мою помощь, а он расценивал их как выживание. Но все это, вызванное ли его явными усилиями оттолкнуть меня или моей реакцией на них, открыло что-то в наших отношениях, что было закрыто прежде. Проще говоря, теперь я знаю, что он видит во мне больше, чем просто напарницу. Он, возможно, пытался защитить меня от более примитивного аспекта своих чувств, но факт остается фактом – эти чувства существуют, и их сила поистине ошеломительна. И вот где я оказываюсь – лицом к лицу с тем, что пугало меня с самого начала, хотя, может, не в том контексте, в котором, как я полагала, мне доведется иметь с этим дело… Как далеко я готова зайти ради него? Вопрос представляется мне столь монументальным, со столь многими факторами, которые надо обдумать и взвесить. Но на самом деле, я все это время знала ответ на него и сейчас предпочитаю это признать. Это Малдер. Как я могла рассматривать что-то, помимо того, чтобы идти до конца?