В темноте

      С тех пор, как Нил услышал «первые» слова, его жизнь круто изменилась. К нему словно вновь вернулась способность жить, а самое главное, желание это делать. Были дни, когда Эл, возвращаясь от Нила домой, вечером, сидя с мужем за столом, говорила:       — Питер, я беспокоюсь за Нила…       — Я тоже.       — Дорогой… Он очень подавлен.       — Врачи говорят, это временно, — не очень уверенно убеждал жену Питер. А может, не жену, а себя. Он и сам не знал, насколько он верит словам специалистов о неизбежном счастливом будущем, которое они рисовали для своего пациента.       — Кажется, Нил не очень верит им.       — Ты считаешь, мне следует поговорить с ним об этом?       — Не забывай напоминать ему, что мы рядом.       — Я это делаю.       — Я люблю тебя, — рука Элизабет вновь тепло касалась кончиков пальцев мужа, и те, в свою очередь, нежно сжимали ее руку в ответ.       На следующий день Питер приходил к своему другу в палату и встречал невидящий взгляд, уставленный в одну точку куда-то выше его головы. Каждый раз, заглядывая в эти некогда полные жизни и детского озорства глаза, Питер вздрагивал от того, насколько они были пустыми и безжизненными. Раньше в глазах мошенника можно было увидеть голубое бесконечное небо, теплое, живое, светлое. Теперь же ничего, кроме синего холода и безразличия. Такими же были глаза мошенника после смерти Кейт… Питер надеялся, что никогда больше не увидит Нила таким. Как жаль, что он ошибся… Нет, конечно, Нил всегда говорил Питеру, что верит доктору, который настраивал своего подопечного на скорейшее выздоровление. Однако агент всегда точно знал, что Кэффри врет. Он не верит. И это пугало.       «Я тебя слышу»       Эти слова вернули к жизни Моззи и семейство Бёрков, а самое главное — самого Нила Кэффри. Мошенник, наконец, поверил, что сможет справиться с пустотой. Услышав едва различимые в непонятном гуле слова Питера, Нил воспрял духом. Наконец ФБР-овец увидел наполненные надеждой глаза друга. Этот взгляд агент будет помнить всю жизнь. И единственным желанием Питера с тех пор стало: пусть она живет — надежда. Даже доказательство вины Олдриджа стало не таким важным, как желание того, чтобы Нил верил. Чтобы Нил жил.