***
Распахнувшаяся дверь заставила Кэрол подпрыгнуть от неожиданности. – Тише, тише, – прошептала она испугавшейся внезапного шума дочери, – привет, – добавила она, обращаясь уже к застывшему в дверном проеме Дэрилу. Женщина сидела на узкой кровати, на которой обычно они помещались вместе с дочерью. София лежала на боку, согнувшись и положив голову на колени матери. Девочка плакала, сжимая руками свою любимую тряпичную куклу. Охотник перевел взгляд на игрушку и вошел, закрыв за собой дверь. Он снял арбалет и поставил его к стене около двери. Когда-то эта кукла была и у него в руках. Давным-давно, в другой жизни. И ничего хорошего тогда не происходило. Впрочем, как и сейчас. Кэрол взглянула на мужчину. Она не плакала, держалась ради дочери, но в глазах застыл страх, пока только страх. Не было той обреченности, какая накатывает, когда все уже предрешено. Это давало надежду. – Что случилось? – спросил Диксон, понадеявшись, что Тайриз что-то не то сказал, и девочка просто испугалась. – Я всего на несколько секунд отвлеклась, чтобы отбиться от ходячего. Я виновата. Не заметила, что сзади еще один, – проговорила женщина дрожащим от волнения и подступающих слез голосом. – Прости меня, мамочка, я не хотела, прости... – сквозь слезы, заикаясь, проговорила София. Дэрил шумно выдохнул. – Когда я обернулась, – продолжила Пелетье, успокаивающе погладив дочь по голове, – София была от меня далеко. Ходячий, подкравшийся сзади, наступал на Софию, а она пятилась назад вдоль стены дома. Я убила его, мы забежали в дом, но... позже я заметила царапину. Она странная. Не могу понять, это... то или нет. София не помнит, оцарапал ее ходячий, или она сама за что-то зацепилась, когда бежала, – тихо закончила женщина. – Прости, мамочка, я так испугалась. Кто-то выстрелил, и я побежала. А там... там, – пробормотала девочка и, зарыдав в голос, уткнулась лицом в истрепанную частыми стирками, когда-то бывшую зеленой, штанину матери. Кэрол гладила дочь по светлым волосам, по вздрагивающей спине, ласково проводила худыми пальцами по мокрой от слез детской щеке, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать самой. – Я посмотрю? – спросил охотник, когда пауза затянулась настолько, что девочка успела немного успокоиться и теперь лишь изредка всхлипывала, то и дело поднося к лицу ладошку, чтобы вытереть катящиеся из глаз слезы. Пелетье молча задрала ярко-розовую футболку дочери, обнажая бледную худую спину девочки. В тусклом свете, проникающем через незанавешенные окна с улицы, уже обработанная рана выглядела не такой уж и устрашающей. В обычной жизни дети часто получали травмы и царапины страшнее и больше. Разница состояла лишь в том, что если эта царапина от когтей ходячего, то даже такой небольшой раны хватит, чтобы заразиться вирусом, а значит, умереть, превратившись в ужасное чудовище. Диксон подошел и, опустившись рядом с кроватью на одно колено, внимательно разглядывал рану, пытаясь найти в ней хоть что-то, что позволит точно сказать, что царапина нанесена не ходячим, или же, наоборот. Хотя, о втором варианте реднек предпочитал не думать. Рана была промыта и обработана антисептиком, поэтому разобраться оказалось еще сложнее. Кэрол была права. Царапина выглядела странной: вроде и похоже на след от чуть заостренных ногтей, а в то же время и, как будто слишком равномерная, словно оставлена чем-то похожим на широкую проволоку. Охотник вдруг подумал, что все повторяется. Вопреки желанию, у них не выходит ничего изменить. Все, что происходило раньше, случается и теперь: вакцину так и не изобрели, центр по контролю за заболеваниями почти погиб, когда они уезжали, на ферму, наверняка, напали не в последний раз и в скором времени, возможно, стоит ждать нападения стада. Все те, кто в прошлый раз не выжил, умирают и сейчас, просто в другое время и при других обстоятельствах. Взять хотя бы родителей Гленна, которых он так старался спасти, или Майка, о котором лишь однажды обмолвилась Мишон, чей маленький сын первое время постоянно искал папу в каждом встречном мужчине, или отвратительного муженька Пелетье, чтоб ему в аду гореть, или Аннет, которая сейчас умирала в другом конце дома, на глазах у своей семьи, или Софию, так усердно сжимающую чертову куклу, будто это как-то поможет теперь. Все они ушли тогда, уходят и сейчас. Что бы они не делали, ничего не выходит изменить. – Черт! Как можно было не запомнить, откуда у тебя царапина?! – вдруг крикнул Дэрил, вскочив на ноги. – Дэрил! – повысив голос, с упреком проговорила Кэрол, покрепче прижав к себе вздрогнувшую от неожиданности дочь, – она всего лишь напуганный ребенок. – А что я? Одна не может запомнить, откуда у нее царапина, а вторая о единственном ребенке не может позаботиться! Да пошли вы все! – досадливо проворчал охотник и, подхватив прислоненный к стене арбалет, вышел прочь, хлопнув дверью.***
– Все целы? – ввалившись в дом, слишком весело и непринужденно для ситуации поинтересовался Мерл. Тишина и хмурые лица присутствующих немного охладили пыл реднека. Даже ему в его немного эйфоричном состоянии было понятно, что произошло что-то серьезное. – Что стряслось-то, объясните, – потребовал мужчина, отбросив на стол незаряженное ружье. – Сукин ты сын! – прорычал появившийся в гостиной Дэрил. Мужчина подскочил к удивленному брату и, схватив его за грудки, подтолкнул ближе к окну. Присутствующие в гостиной встрепенулись. Послышались шорохи и шепотки. Некоторые поднялись со своих мест, но не торопились встревать в разборку между братьями. Рик оставил семью и встал неподалеку от братьев. Шейн последовал примеру друга, на всякий случай заслонив собой Мишон с ребенком. – Ты чего это? – попятившись под натиском младшего, спросил Мэрл. – Где ты дурь взял, отвечай! – потребовал охотник, заметив неестественно расширенные зрачки реднека. – Не твое дело! – огрызнулся реднек и попытался вырваться из слишком крепкой хватки. – Из-за тебя люди пострадали! – крикнул Дэрил, отпихнув от себя брата. – Я не один был в карауле, – ответил Мэрл, растеряв былую веселость. Сейчас он был раздражен выходкой брата и необходимостью оправдываться. – Но прорвались они с твоей стороны! – не уступал младший Диксон, – ты подверг опасности всю группу. С меня хватит: отдавай мне все, что у тебя есть или уходи! – Ты кем себя возомнил! – возмутился реднек. Он не привык, чтобы им командовали. И уж тем более, его младший братец, который думал только о том, как бы угодить своей новой семейке, – пошел ты, вместе со своими новыми дружками! Мэрл схватил свое ружье и, оттолкнув стоящего перед дверью брата, выскочил во двор. Дэрил поправил висящий на плече арбалет и, хлопнув дверью, вышел следом.***
– Думаешь, они уйдут оба? – тихо спросила Карен у Тайриза, к которому старалась держаться поближе, хотя всего лишь, как к человеку, который искал ее в этом сумасшедшем хаосе, именуемом миром для того, чтобы защитить. Она понимала, что ее спаситель действовал и из своих личных побуждений, разыскивая женщину, к которой питал определенные чувства, но сейчас и этого было достаточно. Тем более, она сама в нем видела того, кто может о ней позаботиться и ничего пока не могла ему дать, кроме искренней благодарности, зарождающейся дружбы и, возможно, симпатии. – Дэрил не уйдет, – уверенно заявил Тайриз. – Ему просто нужно время, – проговорил Рик, отходя от окна. Он как никто другой понимал Дэрила. Из присутствующих здесь взрослых, он единственный помнил, с каким остервенением охотник искал потерявшуюся девочку. Еще тогда шериф подумал, что мужчина видит в потерявшемся ребенке самого себя: потерянное дите, которое ищет защиты и заботы. – Мэрл может уйти, – заговорила Андреа, – его здесь ничего не держит. – А как же брат? – спросила Эми. – Не все так дорожат родственными узами, чтобы оставаться там, где им некомфортно, – заметил Дейл, сидевший в стороне ото всех и с отсутствующим взглядом смотревший вперед. За время, проведенное с Андреа и ее сестрой, он успел к ним привязаться как к родным дочерям. Общаясь с девушками, он заметил что, несмотря на некоторые разногласия, обе сестры очень дорожили друг другом. Братья Диксоны тоже друг за друга могли бы и убить, но все же, их взаимоотношения были не самыми теплыми. Дейл справедливо предположил, что Мэрл вполне способен в угоду своим желаниям уехать, оставив брата.***
Две белки, словно дразня охотника, резвились на нижней ветви толстого дуба. Дэрил хмуро посмотрел на зверьков и поправил арбалет за спиной. Сегодня он не охотился. И звери это будто чувствовали. В полдень прямо перед ним промелькнул заяц. Было бы желание, серого зверька легко можно было бы подстрелить на лужайке, где тот решил полакомиться сочной травой. А не больше чем полчаса назад где-то недалеко послышался рев оленя. Тушей даже некрупного оленя можно было кормиться несколько дней, особенно, если готовила экономная и умелая хозяйка Кэрол. Как раз мысли о Кэрол и ее дочери не давали реднеку покоя. Особенно, когда он в очередной раз вспоминал плачущую девочку с подсохшей царапиной на тощей бледной спине. Как же так вышло, что он снова не уберег девочку от смерти, а ее мать от страданий? Он обещал себе, что будет их защищать. А ведь он упрекал Кэрол, имея в виду себя. Мужчина чувствовал свою вину за то, что случилось с Софией и Аннет, в том числе и из-за того, что его брат, Мэрл, пропустил атаку. Ясно, что Пелетье сделала все, что могла. Кому, как ни ему понимать, что одному против даже двух ходячих без должного опыта выстоять сложно, особенно, когда нужно все время оглядываться на того, кого защищаешь. А девочка всего лишь хотела защититься, помочь матери, чтобы той не нужно было спасать двоих. Она всего лишь хотела жить. Примитивный инстинкт, которым так некстати пренебрегают глупые грызуны, все чаще мелькающие между ветвей деревьев.***
Дэрил целый день бесцельно бродил по лесу. Возвращаться в дом, с его удушающей, гнетущей атмосферой безнадежности и отчаяния не хотелось. В и без того давящих стенах витал дух смерти. Ее ждали. Безропотно. Молча. Понимая, что ничего уже не изменить. Ждать смерти – самое худшее. Ты знаешь, как все произойдет, понимаешь, что ничего не изменить, а все равно цепляешься за каждую секунду. Так сейчас цеплялись за жизнь женщина, прожившая жизнь рядом с любимой и любящей семьей, которой у реднека никогда не было, и маленькая девочка, которая и жизни еще не видела. Как и сам охотник, который кроме как охота и редкие встречи с братом, и радостей-то не знал. Солнце клонилось к горизонту. Пора было искать место для ночлега или возвращаться на ферму, туда, где затянулось ожидание конца. Где кто-то, возможно, нуждался в помощи. Не в такой, какую мог оказать Дэрил, размазав по стене мозги очередного ходячего или пустив пулю в голову бандитам, решившим поживиться за счет других. Нет, там ждали другой помощи: сочувствия, каких-то слов, поддержки, всего того, что реднек делать не умел. Так стоит ли идти туда, где ты сейчас бесполезен? Между кустов промелькнула серая шкурка. Охотник быстро снял арбалет с плеча, прицелился и выстрелил. Ужин еще никто не отменял.***
– Мама, я теперь умру? – тихо спросила София, когда Кэрол в очередной раз намочила сложенную в несколько раз тряпку и приложила ее к горячему лбу дочери. – Милая, давай я лучше почитаю тебе твою книгу, – предложила Кэрол. Все надежды Пелетье на то, что царапина может оказаться всего лишь безобидной отметиной от чего-то острого, за что девочка зацепилась в попытке сбежать, рухнули когда девочка начала жаловаться на озноб. Жар усиливался. София уже не куталась в одеяло, стуча зубами от холода. Она лежала на постели с закатанными рукавами и штанинами, с мокрой тряпкой на лбу, а мать то и дело обтирала горячие руки и ноги девочки спиртом, смешанным с водой. У Кэрол сердце разрывалось от такого зрелища, и особенно, от осознания того, что дальше все будет только хуже. – Я ведь уже не маленькая, – заметила младшая Пелетье. – Для меня ты всегда будешь моей маленькой доченькой, – ласково проворковала женщина. Она снова потрогала пылающие щеки девочки и, поправив тряпку на лбу ребенка, потянулась за лежащей на прикроватной тумбочке книгой. – Кэрол, – позвала заглянувшая в комнату Саша. – Что случилось? – спросила Пелетье, устраиваясь поудобнее. – Еще что-то принести? – поинтересовалась девушка. – Нет, спасибо, – отозвалась Кэрол, выдавив подобие улыбки. Саша весь день заглядывала к подруге, приносила то воду, то спирт для растираний, то еду, которая так и стояла нетронутой на небольшом комоде, стоящем рядом с дверью. – Я позже еще загляну, если что будет нужно, – пообещала девушка и скрылась за дверью. – Итак, на чем мы там остановились, – как можно более непринужденно заговорила мать, желая отвлечь дочь от грустных мыслей хоть ненадолго.***
– Я принесла воды, – тихо сказала Лин, поставив на стол прозрачный, запотевший от холодной воды графин. – Спасибо, – поблагодарил сестру Гленн. Парень сидел на стуле рядом с широкой кроватью, на которой спали сестры Грин. – Как они? – спросила азиатка. – Заснули, наконец. Не думаю, что надолго. Для Мэгги и Бет Аннет была не просто мачехой. Она заменила им мать, относилась к ним как к родным, – прошептал парень, осторожно коснувшись волос спящей Мэгги. Ему с трудом удалось уговорить сестер отдохнуть. Они долго не соглашались отойти от постели матери, но, как только добрались до кровати, усталость и напряжение дня взяли свое. Девушки заснули едва коснувшись подушек. Припухшие от слез веки Мэгги чуть подрагивали, волосы растрепались, одеяло, которым парень заботливо укутал любимую и ее младшую сестру, постоянно скатывалось от того, что Бет все время беспокойно ворочалась. Лин посмотрела на девушек и вздохнула. Ей самой не так давно пришлось пережить смерть родителей. И пусть видеть их последние часы ей не довелось, легче от этого не становилось. В соседней комнате, соединенной с этой тонкой перегородкой и открытой сейчас дверью, на широкой кровати забывшись тревожным, болезненным сном, лежала сама мать семейства Грин. Рядом с ней сидели, будто разом постаревший на пару лет Хершел и задумчивый, убитый горем Шон. Мужчины молчали, и из спальни лишь изредка доносились короткие вздохи Аннет и ее стоны. Лин тихо прошагала мимо спящих сестер и скрылась в соседней комнате. Ее шепот не нарушил покоя спящих. Гленн даже не разобрал, о чем девушка спрашивала Хершела и Шона. Спустя несколько минут, Лин вышла к брату. – Ты бы тоже хоть немного поспал. Я посижу, – предложила девушка. – Нет. Я в порядке. Иди, сама отдохни, – отозвался Гленн, устало зевнув. – Как знаешь. Я в соседней комнате. Если что понадобиться, зови, – предупредила Ри. Она подошла к брату и, коснувшись ладонью его напряженного плеча, слегка сжала пальцы. Парень благодарно кивнул. Лин вышла, а он откинулся на спинку кресла и попытался отрешиться от происходящего, уносясь мыслями в те, в какой-то мере светлые воспоминания из сна, когда все они жили в безопасной тюрьме, и даже, оправившись от потерь, думали, что нашли там свой дом. Сейчас те дни казались даже счастливыми.***
– Привет, – тихо проговорил Дэрил, входя в комнату. – Привет, – отозвалась Кэрол шепотом. – Как она? – спросил мужчина, осторожно закрыв за собой дверь. – Жар немного спал. Заснула, – проговорила женщина, сидевшая у стены напротив кровати. Время было такое, что некогда было думать об излишествах. Кроме кровати и комода, из мебели в комнате не было ничего, даже стула. Как-то так само собой решилось, что в спальне остался лишь минимальный набор мебели. Это имело смысл, ведь все, на чем можно было спать, включая маленькую старую тахту, которая раньше стояла на веранде, пригодилось и использовалось по прямому назначению. Все имевшиеся в доме табуретки, стулья и кресла перекочевали в гостиную и под импровизированный навес на улицу, для того, чтобы вся большая, хоть и не всегда дружная семья могла с относительным комфортом размещаться за огромным обеденным столом. – Слишком быстро. Может она просто простудилась? – предположил охотник, опускаясь на пол рядом с Пелетье, – они вчера с младшим Граймсом все шкурки мне замочили, пока играли во дворе с чертовыми водными пистолетами. И надо было Саше притаскивать эти бесполезные пластмасски с вылазки. – Дай Бог, чтобы это было так, – проговорила женщина. Она усмехнулась воспоминанию о том, как еще вчера ее девочка весело бегала по двору, брызгая в друга водой из яркого детского пистолета. – Как Аннет? – спросила она не то, чтобы перевести разговор, не то действительно интересуясь состоянием женщины, чья судьба была предрешена. – Плохо. Грины и Ри с ней. Мэгги и Бет не отходят ни на шаг, – рассказал охотник, – жаль ее. Хорошая она, добрая. – Жаль, – вздохнув, проговорила Кэрол, – я слышала мотоцикл, – добавила она, помолчав. – Мэрл уехал, – сказал мужчина. – Он вернется, – уверенно заявила Пелетье. Дэрил не отвечал. – Может, все обойдется, – сказал реднек, имея в виду спящую девочку. Сейчас, когда жар спал и слезы высохли, мирное, безмятежное лицо девочки никак не вязалось с обликом того, кому уготована самая незавидная участь. По крайней мере, мужчине хотелось в это верить. – Это моя вина, Дэрил. Я должна была заботиться о ней. Я не сумела, – проговорила Кэрол. – Ты не виновата. Прости, я наговорил тебе и ей перед тем, как уйти, – повинился Диксон. – Нет, ты прав. Какая из меня мать, если я не могу ни защитить дочь, ни научить ее саму за себя постоять?! – всхлипнув, сказала женщина. – Эй, ты хорошая мать, – сказал Дэрил и, увидев заблестевшие на щеке женщины слезы, замолчал, растерявшись. Что говорить еще, как вести себя, он не знал. – Она этого не заслужила. Она такая маленькая. Она должна жить, моя девочка должна жить. Она ведь еще ребенок. Я не хочу ее терять. Не хочу снова жить без нее, чувствовать эту пустоту в груди, знать, что не уберегла самого дорогого человека. Я не хочу без нее жить, – прошептала женщина и, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать в голос, посмотрела на сидящего рядом мужчину. Диксон молча смотрел на собеседницу. Кэрол весь день сдерживалась, чтобы не сорваться при дочери, чтобы не пугать ребенка еще больше и сейчас, когда девочка крепко спала, не выдержала. Дэрил понимал. Он неловко обнял подругу, повернувшись к ней. Пелетье словно только этого и ждала. Она уткнулась лицом в плечо охотника, вдыхая запах улицы и леса, которые еще хранила его неизменная жилетка с двумя крыльями за спиной, и беззвучно, лишь изредка всхлипывая, заплакала. Мужчина обнял Пелетье покрепче, потянув женщину на себя. Ему, в отличие от Кэрол, видны были кровать и спящая на ней маленькая девочка, у которой вся жизнь должна быть впереди. – Я научу ее защищаться. Хочешь ты этого или нет, – пообещал Дэрил, с облегчением чувствуя, как Кэрол, все еще прижимаясь к его груди пытается изобразить что-то вроде согласного кивка. Никто не знает, что будет завтра, но сегодня они верили. Верили, несмотря на то, что все было более чем очевидно. Может эта вера была лишь попыткой отсрочить принятие очевидного. Не важно. Главное, здесь и сейчас, они не жили ожиданием смерти.***
– Ты уверен, что безопасно оставаться в доме с Аннет и Софией. Я имею в виду то, что с ними происходит, – заговорила Лори, когда Карл наконец заснул. – За Аннет присматривает вся ее семья, когда придет время, они знают что делать, а с Софией вообще ничего еще не ясно. Девочка могла просто пораниться, – отозвался Рик. Голос его был мрачным, но бодрым. Мужчина не спал, хотя довольно давно лежал с закрытыми глазами. Сон не шел. – Ты ведь сам в это не веришь, – чуть слышно сказала женщина. – Хочу верить. Не хочется, чтобы Кэрол снова ее потеряла, – подумав, ответил Граймс. – Карл хотел ее навестить. Я не позволила, – призналась Лори. – Зря. Это безопасно. Кэрол от дочери ни на шаг не отходит. Да и Диксон вернулся, – проговорил Рик. – Я мать, Рик, и пока не буду уверена, что моему сыну ничего не грозит, не успокоюсь, – упрямилась женщина. – Ты же понимаешь, что нам всем теперь на каждом шагу угрожает опасность, – прошептал шериф. Карл, лежащий между родителями, заерзал во сне, перевернулся на другой бок и, протяжно засопев, успокоился. – Давай спать, разбудим, – предложил Граймс, опасаясь, что сын может услышать их с матерью разговор о своей подруге. – Давай, – согласилась Лори. Она не собиралась спорить с мужем, но и уступать тоже не хотела. Сама она заглядывала в комнату к Пелетье, справлялась о самочувствии Софии, но Карла к ней пускать не собиралась до тех пор, пока не станет ясно, что девочка здорова. Лори хотелось верить, что так и будет в скором времени.***
Утро для всех, кто ночевал в доме, началось с ужасного пробуждения под крики и плач сестер Грин. Понять, что произошло было не трудно. Мучения матери семейства, Аннет, закончились на рассвете. Выстрела никто не слышал благодаря глушителю, но все прекрасно понимали, что последует за смертью. Похороны. Скорбь. Печаль. Траур. И жизнь. Что бы ни происходило, жизнь продолжалась, пусть и с грузом потери. Нужно было думать о безопасности, о еде, лекарствах для всех остальных, о том, что в скором времени, возможно, придется сменить место дислокации, ведь ферма не всегда будет оставаться безопасным островком. Ходячие уже начинали сбиваться в стада, небольшие, численностью, не более двух – трех дюжин, и покрупнее, до сотни и больше. По прикидкам Совета, основанным на старых воспоминаниях и наблюдениях "разведчиков", большое стадо в окрестностях фермы должно было появиться еще не скоро. По меньшей мере, несколько недель у группы еще было в запасе. Это время нужно было потратить с умом, чтобы найти способ защитить всех членов "семьи".***
Ближе к обеду вся группа собралась на заднем дворе дома Хершела, где под раскидистым дубом, достававшим ветвями до окон хозяйской спальни, было решено похоронить Аннет. Не пришли только Боб и Дейл, которым выпало стоять на карауле, и Кэрол, которая попросила прощения у семейства Грин и, попрощавшись в Аннет, когда ее выносили из дома, осталась с дочерью. У Софии снова поднялась температура. Шон закончил копать могилу и отложил лопату. Хершел, стоявший рядом с завернутой в плотную материю женой, хмуро кивнул приемному сыну. Все было готово к тому, чтобы проводить женщину в последний путь. Гленн, обнимавший Мэгги, отпустил девушку и подошел к двум мужчинам, чтобы помочь. Дэрил вышел из неровного строя группы и молча подошел к телу. Вчетвером мужчины аккуратно подняли Аннет и, используя длинные веревки, удерживая их с четырех сторон, медленно опустили тело в могилу. Весь процесс происходил в полной тишине, которую нарушали лишь шум ветра и трели лесных птах, скачущих с ветки на ветку. В природе все шло своим чередом. Мэгги прижала к себе Бет. Сестры уже не плакали. Они молча наблюдали за тем, как все члены группы по очереди подходили и, попрощавшись с радушной хозяйкой, распахнувшей перед ними двери своего дома, бросая каждый по неполной лопате земли в глубокую яму, возвращались на свои места. Бет теребила в руках букет разноцветных полевых цветов. Мэгги подошла одной из последних. Она приняла лопату из рук сводного брата и, будто без сил, опустила ее на землю. Девушка не спешила. Ей тяжело было справиться с душившим ее отчаянием. – Ты никогда не была мне мачехой, – проговорила, наконец, Мэгги, – ты была мне второй мамой, и я никогда этого не забуду. Грин подхватила на лопату немного земли и, бросив ее в могилу, отошла. Хершел прощался последним. Он долго стоял над зияющей ямой, не проронив ни слова. По мужской щеке, покрытой седеющей уже щетиной, покатились слезы. Грин бросил ком земли и отошел. Рик, Тайриз и Шейн, взяв по лопате, принялись молча засыпать могилу рыхлой плодородной землей. Вновь воцарившееся молчание теперь прерывалось еще и звуком земли, захватываемой на лопаты. Мэгги раньше любила слушать этот звук. В сознании девушки он символизировал весну, возрождение природы после холодов, ведь именно так на ферме встречают приход тепла: начинают сажать все, что может вырасти. В детстве она часто бегала на поле, носила отцу обед, приготовленный Аннет, и иногда подолгу задерживалась там, наблюдая, как мужчина ловко орудует лопатой, засаживая те участки, которых не коснулись трактора и плуги. Тогда лопата в натруженных руках фермера так же захватывала комья земли, разбивала их и засыпала то картофель, то корни саженцев, которые уже давно выросли в огромные яблони и вишни. Но тогда это вызывало радость. Сейчас – боль и тоску. И к этому пора было привыкать. Каждый из присутствующих понимал: эта смерть – не последняя. – На ней могут вырасти такие же цветы, – заметила Бет, когда на месте бывшей ямы, образовался небольшой темный холмик с крестом в изголовье, – мама любила цветы. Ей понравится. Девушка подошла и, наклонившись, положила небольшой букетик в самый центр возвышения. Воцарилась тишина. Все: родные, друзья, с которыми Аннет успела завести хорошие отношения, и просто те, кому она нравилась, но не успела стать хорошей подругой, не решались ни заговорить, ни покинуть это, навевавшее грусть, место. Печаль, поселившаяся в доме, сковала всех его обитателей, заставив почувствовать как зыбок их мир, как хрупка жизнь. Но в то же время, именно боль давала понять, что они все еще люди. Ведь только людям, со всеми их недостатками и достоинствами дано было сопереживать ближнему и чувствовать его боль. Постепенно все стали расходиться по своим делам. Это было странно: идти и начинать что-то делать, когда у целой семьи случилось горе. Но время диктовало свои правила: нужно было сделать обход территории, ставший обязательным после нападения, принести воду из колодца, приготовить еду, постирать одежду, заправить генератор, сменить караульных, число которых на ночь удваивалось, убрать двоих ходячих, которые уже несколько часов бродили вдоль забора, то и дело на него натыкаясь. Все это нужно было делать, несмотря ни на что.***
– Мне так жаль, что я не смогла присутствовать на похоронах Аннет, – повинилась Кэрол, когда к ней заглянула с тарелкой еды Мишон. – Ты была с дочерью. Все понимают, – ответила женщина, погладив спящую Софию по слипшимся и потемневшим от пота волосам. – Так жаль девочек и Хершела. Они такого не заслужили, – вздохнув, проговорила Пелетье. – Дэрил считает, что это вина Мэрла. Он был под кайфом, когда на ферму напали, – сказала Мишон. – Я не уверена, – покачав головой, отозвалась Кэрол, – мы прекрасно знаем, что они напали бы все равно. – С этим не поспоришь. К тому же, Рик и большинство придерживаются того же мнения, что и ты. Ребята нашли следы в лесу, недалеко от того места, откуда началось нападение. Они следили за нами и готовились, – поделилась новостями женщина, – в группе назревает раскол. Шейн считает, что пора уходить. У него есть союзники. Многие за Рика. Он думает, что пока не стоит торопиться. – А ты сама как думаешь? – спросила Кэрол, заботливо подоткнув одеяло дочери. – Думаю, что не стоит надолго задерживаться на ферме. Но и срываться сейчас в неизвестность тоже не годится, – сказала Мишон. – Здраво мыслишь, – усмехнулась Пелетье. – Дэрил в лес ушел. Говорит, на охоту, но думаю, надеется встретить там брата. Когда вернется, думаю есть смысл собрать Совет, обсудить дальнейшие наши действия, – проговорила гостья. – Честно, меня сейчас, кроме дочери мало что волнует, – честно призналась Кэрол. – Понимаю. Мишон кивнула, и, ободряюще улыбнувшись подруге, вышла. Смотреть на страдания матери, с содроганием ждущей будущего, в то время, как ее собственный сын счастливо носился по гостиной, играя с Сашей и Карлом, было больно. Женщина вспомнила, что чувствовала, когда думала, что ее маленького Андре больше нет. Эту боль забыть невозможно. София все еще была с Кэрол, но неизвестность была не менее болезненной, чем уверенность в худшем исходе. Мишон тревожило, что жар у девочки так и не проходит.