***
Идиоты! Как можно было прошляпить целую группу ходячих?! Ладно, людей можно было и не заметить. Все же, у этих отморозков, в отличие от мертвецов, мозги еще работают. Прятаться и нападать исподтишка они умеют как никто. Но пропустить не меньше дюжины ходячих! Лично бы открутила голову постовому. Хотя, за меня это есть кому сделать. Если бы в дозор поставили меня, ничего бы не случилось. Мимо меня бы мышь не проскочила. Так нет же, не моя это работа. Черт бы этих умников побрал! Какое счастье, что она не пострадала! Плевать на остальных. Их «семья»… смешно. Пустой звук. Каждый заботится о том, кто ему дорог. Мой самый родной человек в порядке, значит, все хорошо. И это правильно. А если правильно, то почему же так тошно от мысли о собственном эгоизме? Потому что нас искали? Нас всех. Те, кто знал, что может помочь, искал других, заведомо слабых и «погибших», чтобы дать второй шанс, попытаться выжить вместе. Для чего? Из искреннего чувства привязанности? Так бывает? Хорошо хоть сейчас не спорят о том, где чья работа. Нужно было остаться поближе к дому, где собрались все, кому сложно защитить себя. Так можно было бы присмотреть за ней. Но как же сложно просто стоять на месте, пребывая в неизвестности! Лучше уж осматривать ферму в поисках угрозы. А с защитой дома справятся. Уж Кэрол с Мишонн и Лори сумеют отбить атаку, если понадобиться. Да и охотники там рядом крутятся. Вместе справятся. А сердце не на месте. Заботиться о ней. Таким было мое обещание в день отъезда из дома. А сейчас бегаю по полю с пистолетом в руках, заглядываю во все щели и думаю. Надеюсь, что все обойдется, что все уже закончилось. Хоть бы так. Стрелять по мишеням, оказывается, гораздо проще, чем продырявить башку даже ходячему. Не представляю, как наши так спокойно… Мышцы кисти ноют от напряжения. Надо немного расслабить хватку, но как? Когда из-за любого угла может появиться нападавший? Что еще за шорох в кустах? – Черт, Шейн! – бормочу слишком громко для шепота, но зато с облегчением. – Прости. Я тут проверю. Иди в сторону амбара. Заодно наших поищи. Не всех видел. Ну вот, теперь нужно разбежавшихся «цыплят» собирать по ферме. Пистолет в руках. Я могу защитить себя и ее. Больше мне ничего не нужно.***
Наверное, нужно было выйти и подать знак, что я тут. Но я не хочу. Не хочу выходить, не хочу обнаруживать себя, не хочу двигаться, не хочу ничего. Иногда кажется, что и жить не хочу. Уже и не помню, когда в последний раз мне хотелось жить? Не выживать, а жить. Кажется, уже очень и очень давно. Было время, когда каждый миг приносил радость, смех и счастье. Как же давно это было! В прошлой жизни. Порой так хотелось забиться в самый дальний угол, чтобы никто и никогда не смог найти и смотреть оттуда на все это безумие, словно фильм ужасов, который когда-нибудь обязательно закончится. Люди, пытающиеся всеми силами выживать… те, кого здесь называют ходячими, а в прошлой моей группе звали мертвяками, а в группе, которая была до нее – бродячими или трупаками, или ублюдками, животные, которые единственные в этом мире не чувствуют изменений. Разве что новый хищник появился. Опасный, но при должной сноровке, заложенной природой и развитом инстинкте самосохранения, не опаснее тех, что были раньше. Иногда я жалею, что я человек – венец эволюции, который растерялся, столкнувшись с угрозой. Ржание лошади слышно даже сюда. Надеюсь, на нее не напали. Животные… им все равно, что происходит вокруг. Они всегда так жили: спасались от хищников, выживали. Им не привыкать, в отличие от людей, которые отчаянно борются с тем, с чем пришлось столкнуться впервые. С самого первого дня люди сбивались в «группы», «команды», «сообщества», «банды», «братства», «общины», «шайки». Во главу таких сборищ вставали сильные духом, харизматичные, не всегда честные, но неизменно имеющие талант к управлению людьми, «лидеры», «командиры», «вожди», «шефы» и даже «короли». Группы создавали «стоянки», «убежища», «лагеря», «укрытия». Они выезжали на «охоту», «вылазку», «рейд», «налет», добывали «провиант», «припасы», «резерв». Каждый раз новые названия, новые лица и места, другие имена и прозвища, которые порой запоминались лучше, чем настоящие фамилии. Только смысл оставался неизменным: каждый в этом мире стремился выжить любой ценой. Зачем? В чем смысл бестолкового выживания? Какая разница, проживешь ты на день больше или меньше? Никто не мог ответить на этот вопрос. Но каждый зубами цеплялся за ту тонкую нить, что звалась Жизнью. Каждый стремился вырвать еще один день, час или даже минуту у той, что зовется Смертью. Кто-то, чтобы побыть с дорогими и близкими людьми, подарить еще одну улыбку брату, сестре, ребенку, любимому, матери, отцу. Кто-то, чтобы на очередной вылазке добраться все же до разломанного автомата с шоколадными батончиками и еще раз ощутить горький вкус какао на языке, почувствовать, как крошатся на зубах дробинки лесного ореха, как прилипает к зубам тягучий ирис, оставляя после себя долгое послевкусие с ароматом ванили. Кто-то, ради еще одной банки газировки, ради последней ночи с «красоткой из новеньких», ради самого последнего обожающего взгляда «жгучего брюнета» из тех, что носят пушку на поясе и играют загорелыми мускулами перед впечатлительными девицами. Правильно ли было считать все эти мелкие, ничего кардинально не меняющие моменты тем, ради чего стоило так цепляться за каждый миг? Наверное, стоило. У каждого было что-то, ради чего стоило бороться. Найти бы и мне свою «причину». Может тогда стал бы понятен смысл безумной гонки со смертью.***
С каких пор в моих мыслях поселилось стойкое желание послать все к чертовой матери? Давно дело было. Кто знает, может, не будь у меня никого, за кого нужно отвечать, давно бы… Да нет! Я же чертов борец! Меня же не сломить! А еще рутина не устраивала. Хотелось приключений. Получи и распишись! Полный комплект. Как по заказу подростка, помешанного на фэнтези или комиксах с бой-бабой или супер-героем в главных ролях. Тут тебе и не пойми откуда взявшиеся полутрупы, которые норовят сожрать не только твои мозги… долбанные стереотипы из фильмов про зомби, и конец электричеству и сотовой связи, не говоря уже о том, что воду теперь приходится брать из колодца, а чтобы добыть еду, нужно прорываться сквозь безмозглых голодных тварей, толпами бродящих вдоль полок супермаркетов, ну или гоняться за оленями по всему лесу. Хотя, вот это – точно не моя работа. Шериф позволяет палить из ружей и брать по дороге все, что плохо лежит. А некоторые, особенно обремененные интеллектом, устраивают состязания, кто больше ходячих завалил. Игра наяву. Мечта задрота. Если не считать того, что проигрывая, ты покидаешь этот мир навсегда. Та еще забава. И люди, «семья». Сочувствующие, сующие свой нос не в свои дела, желающие помочь. Забыли только спросить, надо ли оно мне. Уехать бы, куда глаза глядят. Да вот незадача: вокруг на сотни и тысячи миль все то же самое. Те же трупы, те же люди с пушками и машинами, подобранными за менее удачливыми собратьями, и голый, пустой, никому не нужный мир. Такой же ненужный, как и мы все… ходячие мертвецы. Глупая игра на выживание… или на выбывание. Кто разберет? Пистолет все также заставляет каждый мышцу напрягаться, но от этого желание обладать им не уменьшается. Сила, власть, контроль над ситуацией, над жизнью и смертью, чужой и своей. Вот это по мне. Пока остальные заняты разведением курочек и штопаньем прохудившихся штанов, я делаю это… контролирую свою судьбу. Кто бы мог с этим поспорить? Кроме меня самой. Я-то знаю, ничего я не контролирую. Это лишь иллюзия, которая может в любой момент рассыпаться в прах.***
После того, как мне пришлось сменить столько групп… жизнь меня ничему не учит. Чем отличаются эти ребята от тех, что были до? Они такие же: самодовольные и гордые, думаю, что чем-то лучше других, что смогут то, что не удалось остальным. Они ругаются и едва ли не дерутся, обсуждают друг друга и плетут интриги. Едят и пьют, бегают парочками по укромным уголкам и постоянно твердят, что они «не такие». Голоса на улице совсем стихли. Все заняты делом. Кроме меня. Не удивительно. Я ведь просто торчу в старом амбаре, спасая собственную жизнь. Перед глазами все еще стоит момент нападения. Подумать только, мы собирались ложиться спать. Никак не могу привыкнуть к тому, что они все спят с относительным комфортом. Да и я теперь тоже. Кровати. Пусть даже одна на двоих, диваны, матрасы. Мне не доводилось спать с такими удобствами после побега из дома и до прибытия сюда. Не говоря уже о регулярном питании и наличии собственной аптеки и даже врача, пусть и ветеринарного. То, что устроились они хорошо, это точно. И все благодаря «воспоминаниям». А ведь сколько недоверия и насмешек пришлось «хлебнуть» Барту, который говорил позапрошлой моей группе, что является пророком и предвидит будущее! Если бы он до сих пор был жив, с удовольствием принял бы мои, да и не только мои, извинения. Хотя, как выяснилось, пророков этих очень даже немало. Половина этой группы может похвастаться тем, что, как они выражаются, «помнит». Наверное, стоило им даже спасибо сказать, за то, что собирали нас, «непомнящих», по всему штату. Но как-то боязно от того, что «погибли» мы все тоже рядом с ними. Кто знает, как все было на самом деле?***
– Эй, кто там?! Шейн? Рик? Выходите! – кричу, готовясь палить по любому, чья физиономия не вспомнится или не понравится. Шорох за амбаром стихает. Нехорошо. Свои так не делают. Свои откликаются. – Выходи медленно и с поднятыми руками. Или стреляю. Страх. Вот такой он. Внезапный, оглушающий, бодрящий. Все мысли уходят на второй план, растворяясь в предвкушении опасности. Не существует ничего, кроме шороха за стеной старого амбара. Тишина. Может послышалось? Снова шорох, но почему-то другой. Это точно. Чувства обострены до предела. Этот шум – из амбара. Изнутри. Неуверенный и осторожный, будто кто-то решает, как лучше поступить. – Выходи и я не буду стрелять, – обещаю. Знаю, что скорее всего не выполню, но обещаю. Не знаю, зачем. Где же Шейн или Рик, когда они так необходимы? Где вообще все? Оглянуться бы, привлечь чье-то внимание, но страх… стоит мне только на секунду потерять бдительность, и эта секунда может стать последней. – Я… не стреляй, я из своих, – говорит кто-то из амбара. Голос не кажется очень знакомым, но я и не всех в группе знаю настолько, чтобы утверждать что-то наверняка. Особенно в момент напряжения и опасности. Шорох приближается. Тяжелая дверь амбара приоткрывается, и я вижу руки. Не похоже, чтобы этот кто-то хотел причинить мне вред, но расслабиться сейчас – ни за что. Пистолет находит цель. На всякий случай. – Выходи! – командую. Чуть грубее чем надо. Так правильно. Свои поймут, а чужой услышит уверенность в голосе. Это на пользу. – Выхожу, – отзывается некто из амбара. «Безопасно» – шепчет подсознание, и я расслабляюсь. Рано. Слишком рано. Опасность там. Не заметить было глупо. Глупо и опрометчиво было расслабляться.***
Я смотрю на того, кто держит меня на мушке и думаю, что все же, они отличаются. Какой-то неуловимой связью, желанием выживать вместе, помогать друг другу, держаться рядом, любить друг друга. Впервые за все время скитаний я вижу тех, кого можно назвать семьей. Не той маленькой семьей, состоящей из настоящих кровных родственников, каких полно в каждой временной стоянке по всему штату и не только. Не теми, объединившимися партнерами, которых в прошлые времена было принять называть парень и девушка, или жених и невеста. Семьей, состоящей из разных по внешности, расе, характеру, убеждениям, возрасту и бывшему социальному положению, объединившихся в одну большую группу, чтобы вместе преодолевать все беды. Они все разные, но похожи в одном: каждый, не раздумывая, бросится спасать члена семьи. Даже те из них, кто хочет казаться одиночкой, сволочью, тупоголовым самовлюбленным придурком. Любой из них, увидев в беде другого, кинется на выручку ни секунды не раздумывая. Этим они и отличаются. В этих ребятах есть то, чего не было у других: взаимовыручка, вера в добро, любовь. Если это вижу я, пробыв рядом с ними так мало времени, то другие, такие, как напали на нас под покровом ночи, впустив на территорию ходячих, те, кто привык анализировать каждый шаг противника в этом безумном мире, они все понимают с первого взгляда. Они видят угрозу в сплоченности этой семьи и пытаются ее уничтожить. Момент, когда звучит выстрел, заставляет щелкнуть что-то в голове: опасность! Среагировать я уже не успеваю. Слишком не приспособлена для этого.***
Так вот как оно, убить человека. Не ходячего! Живого, думающего человека. Ужас и отвращение тугим комком сворачиваются где-то в животе. Дышать становится тяжело и хочется глотнуть воздуха открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег, но челюсти сомкнуты так, что кажется зубы вот-вот начнут крошиться друг об друга. В голове одна мысль: он – враг! Он – враг! Он – враг! Почему-то не помогает. Сердце будто стиснули стальным обручем. В висках стучит. Удивительно, как я все еще стою на ногах.***
Дышу через раз, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце. Все как в тумане. Убийство. Человек. Живой человек! Враг, несший с собой опасность, но человек! В мысли врывается нелогичная мысль, которая заставляет снова испуганно замереть: вдруг он еще жив и может навредить. – Я проверю, вдруг он жив, – шепчу я, предупреждаю, чтобы не оказаться рядом с этим бедолагой, который просто выживал, как умел. В темноте не видно, дышит ли он, так что приходится подойти и даже опуститься рядом на колени. Грудь неподвижна. Темная ткань футболки медленно пропитывается кровью в районе груди. Не могу прикоснуться, чтобы удостовериться. Просто не могу. Встаю и взгляд падает на лицо лежащего мужчины. Смерть преображает людей. Особенно их глаза… точнее взгляд. Пустой, ничего не выражающий, будто проваливающийся в бездну. Страшно.***
– Нужно закончить. Как мантра. Только чтобы заставить себя довершить дело. Он ведь уже мертв. Нужно просто не дать ему преобразиться, воскреснуть чудовищем, способным причинить вред кому-то еще. Пистолет едва заметно дрожит в руке, пока я навожу дуло на его голову. Один выстрел и все. Больше ничего не будет. Никакой жизни. Для него так даже лучше. Я бы хотела, чтобы со мной, в случае чего, произошло именно это. Никакого после. Только конец. – Андреа, – говорю едва слышно, чтобы не заметно было, что я на грани истерики. Из наших, точно из наших, но вот имени не знаю. Или не помню. Какая разница?! – Карен. Точно, Карен. «Трофей» вместо вакцины. Нельзя так о ней. Хорошая она, хотя и пугливая. Это видно. Говорит тихо. Почти не слышно. Она потрясена. Не удивительно для той, кто все нападение просидела в амбаре. Я ее не виню. Мне самой невыносимо тошно от мысли о мертвом человеке. Что уж говорить о ней. Второй день в группе и такое!***
Надо бы найти того парня, Тайриза, узнать, как он. Пусть я понятия не имею, что испытывала к нему и испытывала ли вообще. Хотя, учитывая, что мы говорили с ним о многих личных вещах, мы были не чужими. А он хороший парень. Искал меня, дрался, защищал. Успел вытащить из лап ходячих и убедить поехать с их странной компанией за сотни миль от моего бывшего лагеря, в неизвестность, в которой сулил защиту и заботу. Не зря ему поверила. У них вся их группа такая. Интересные ребята, хорошие. Семья, в которой всегда есть место для таких же, хороших. Тайриз думает, я хорошая. Может стоит попробовать стать для них своей. Они борются не ради мимолетных радостей. Они живут ради жизни. Они знают, в чем смысл жизни. Может с ними и я свой найду.