На смерть Д

      Как обычно, погода совсем не соответствует чувствам и настроению. Или я им не соответствую. Но всегда можно сделать так, чтобы погода вторила твоему состоянию и твоему представлению о том, как все должно происходить. Прочь солнце и жара! Мысль — главное. А в помощь ей — тетрадь и ручка. Столько еще напишу своему другу!       На перроне стоял человек. Ветер трепал полы его плаща. Под вздыбленными складками черной, искусственной, правда, кожи показывались худые ноги. Человек что-то писал в своей тетради, листы вечно пытались вырваться из рук, но он удерживал их, даже не обращая на это внимания. Бросал по сторонам быстрые нетерпеливые взгляды, часто поправлял очки.       Что впереди?       Человек остановил синюю линию, ручка зависла над бумагой.       За хрустальной стеной виднелось что-то нечеткое, неясное. Промелькнул радужный отсвет. Человек улыбнулся.       Слезы скопились, векам стало тяжело. Глаза поднялись к небу. Щеки были сухи, бледны и горячи. Пальцы холодели и, чтобы согреться, человек начал писать. Он писал про себя, но думал о Тебе. Писать про Тебя было слишком сложно — все равно, что немому кричать.       Уходили поезда. Железо пело. Рыхлый осенний туман превратил всех в призраков. Вокруг, обходя стороной выделяющуюся и в то же время невидимую одинокую фигурку, мелькали расставания, толпы, встречи. А человек вроде бы как даже ничего и не ждал. Он и не был человеком, но другое имя дать ему было сложно. Он улыбался, постоянно натягивая нитку и делая новые узлы.       По перрону кружились непонятно откуда взявшиеся листья, несчастливые билетики с красивыми наборами цифр и обрывки бумажек.       Столько всего проносится за окном. Я еду один в совершенно другой город, практически в другой конец страны. И не война ведь, не апокалипсис, нет, ничего такого. Встреча состоится даже без этих крайних случаев. Я в предвкушении; но все то, что должно произойти, уже испытываю на себе, просматриваю кадры будущего на пленке. Смотрю, и каждая деталь окружения и заоконья символом отмечается у меня в голове, но я ничего не вижу. Я счастлив одним ощущением того, что там, за стеклом, что-то мелькает. Рвусь чем-то заняться, но, очухавшись, понимаю, что полностью погружен в проносящийся пейзаж, в мечтательно-неуловимые, подобно этому же пейзажу, мысли. Они в созвучии плывут в одном направлении. Не знаю, плачу ли я. Скорее да, чем нет.

***

      Это странный город. Не пойму правда, что в нем такого.       Жара просто зверская — асфальт к ногам липнет. И солнце будто ярче, горячее светит, чем у нас. Ужас. Хочется взять это слепящее, до бела раскаленное нечто, пальцами и затушить как свечку.       Я решил идти от ж/д вокзала пешком. Да и Он так советовал. Говорил, что встретит, и мы прогуляемся, откроем для себя этот город: я впервые, а он заново. Идти, говорил, недалеко, но достаточно.       Ну и я пошел. И не важно было, что мой кипящий мозг на такой жаре мог вытечь вместе с ничуть не лишними для меня килограммами.        Я понятия не имел, где река. Шел, вроде, верно — дорога вела под уклон. Этот город просто идеальный в своей негармоничности. Улочки маленькие, грязные. Красота здесь увядшая, тлеющая. Дома обшарпанные, с крошащейся штукатуркой, с потрескавшимися лепными украшениями и полуразвалившимися скульптурами. Некоторые скрыты деревянными, выше меня, заборами. Все гармонично. Вычурные вывески на ликах прошлого раздражают глаз, сильно выделяются, но при том кажутся уместными, сроднившимися со стенами. Сюда надо ехать осенью. Солнечный жар хоть и не портит атмосферу, но придает городу эту лишнюю «столичность».       Справа ряд истории, за зданиями слева — пустота, будто там вообще ничего нет и вообще не существует это «быть». Хочется ухватиться руками за крышу, подтянуться и увидеть это там.       Дома разрушенные и потрепанные, они горбятся и стараются казаться ниже, чем есть, уходят под землю. Ступеньки ведут вниз, под асфальт, под тротуар. Двери забиты, а окна находятся на уровне ног. Даже ниже. За ними ничего не видно, сколько ни вглядывайся — лишь белые занавески да цветы в горшках. И порой коты смотрят прямо на тебя. Улицы ведут вниз. Это определенно тот город, где живут такие, как он.       Вижу воду! Как же широка эта река. Вдали виднеется. Лес. Стою на светофоре.       Реальные декорации того, что он рисовал, прерываются.       На перпендикулярной улице красиво. Отреставрировано, ухожено. Но не больше. Слишком уж прилизано. И людей слишком много. И как еще на тротуарах не возникают пробки? Страшно и неуютно. Постоянно оборачиваюсь, оглядываюсь. Не очень-то мне нравятся эти места. Перебегаю эту улицу и иду вниз. Дорога идет под очень сильным уклоном, постоянно возникают ступеньки. Слишком частые ступеньки. И слишком узкие — ноги на них не помещаются. Перепрыгиваю через одну. По сторонам кованные заборы и низкие, не больше двух этажей, здания. Но я больше смотрю под ноги.       Насчет пробок я ошибался. Набережная забита. За людьми ровным счетом ничего не видно. Иду по противоположной ей стороне вдоль кафе и зданий непонятного назначения. таким зданиям и не нужно смысла. Они и без людей красивы, величавы и целостны.       А я сейчас поплыву на пароме! За все то время, что меня терпит земля, это будет в первые. Ну, она хоть немного отдохнет. Ускоряю шаг.        Судя по фото, оно.       Речной вокзал, кассы. Сооружение в духе прошлого века — скупо и по потребностям. Внутри на лавочках одни бабульки с огромными сумками. Становится спокойней. Такой пейзаж для меня привычен. Глаза прямо-таки отдыхают на этих старых, недовольных, скукоженных лицах. Покупаю билетик и несусь вниз. Здесь бабусек еще больше. А пляж просто завален телами. Думаю, даже во время апокалипсиса не увижу такого количества человечьих тушек.       Удивляюсь тому, как здесь широка река; и вправо пойдешь, и влево пойдешь и вперед — везде неизвестность.       Мне определенно нравится этот причал — он серый и бетонный. Да, осенью здесь было бы самое то. А лучше ближе к зиме, когда чуть-чуть выпадет снег. Холод для этого места подойдет идеально. Но никак не жара. Одежда прилипла к телу и не хочет отлипать. От реки свежести никакой. Скидываю рюкзак к ногам. Видимо, эта толпа бабулек то, что нужно. Спрашивать ни за что не буду. Они, когда займут свои позиции, злобные.       Меня буквально впихивают в паром. Успеваю занять место у окна. Благо эти хитрые старушки садятся у прохода, чтобы первыми потом выйти и чтобы другие люди не пролазили к ним в соседи. Но я еще хитрей — тревожу их и пролезаю к окну. Ощупываю ребра, проверяя, целы ли. Кости, во всяком случае, не торчат, что уже хорошо. Транспорт он всегда транспорт.       Толпящиеся в проходе существа для меня исчезают.       Сиденьица мягкие, удобные. Все дышит прошлым веком. Ничего лишнего.       Смотрю в окно. А красиво ведь, правда. Река, леса. Все так просто и естественно, что не нужно искать каких-то особенных слов.       Оказывается, можно стоять снаружи! Улыбаясь, проталкиваюсь через сидящих на улицу. Злобно про себя смеюсь — какие рожи у всех недовольные. Кажется, по одной из них я задел рюкзаком. Пожимаю печами. Пронзает душу укол совести. Трясу головой и ускоряю шаг.        Выйдя на воздух и сбежав от врача-маньяка совести, облокачиваюсь на бортик. Внизу о паром разбиваются цветущие зеленые волны. По воде кажется, что мы плывем. Я напряжен. Жду.       Сквозь музыку в наушниках слышу гудок, ощущаю его. Трогаемся. Мимо плывут острова, палатки и прохладный ветер.