Инквизитор и его сестра

В комнате царил полумрак. Сквозняк колыхал шторы и тихонько завывал у двери. Огонь в камине почти затух, но женщину это не волновало. Сидя на холодном полу и сложив руки в замок, она молилась. Пыталась. Но слова Песни Света ускользали, словно лучи закатного солнца. Она ненавидела себя. Ненавидела то, во что превратилась, но ничего не могла с собой поделать. Жозефина так и не поняла, когда всё это началось. Просто в какой-то момент мелкие недостатки Максвелла, которые обычно они обращали в шутки, вдруг стали вызывать жгучую неприязнь и раздражение такой силы, что она даже находиться рядом с ним не могла. Эгоистично и мелочно, но леди Монтилье никак не могла перебороть это. Эвелин честно пыталась исправить положение, но и она вызывала у женщины отвращение, поэтому Жозефина постаралась свести общение с девушкой к минимуму. От Лелианы ничего не удавалось укрыть, но, кажется, даже она до конца не осознавала всего масштаба происходящего. Откуда тогда в кармане взялся тот злосчастный кинжал, она так и не поняла. Почему пришла в покои Инквизитора – тоже. Максвелл был подавлен. Нападение на сестру подкосило его, товарищам и брату пришлось уносить его на собственных руках из таверны, где он собирался напиться до беспамятства. Пожалуй, если бы не вмешательство Дориана, Инквизитор бы побил их всех, но магические путы сковали едвижения, превратив в некое подобие гусеницы. Что, однако, не мешало ему осыпать друзей проклятьями и обещаниями казнить всех до единого, как только спадёт заклинание. Запертый в собственных покоях, он поднял ужасный грохот, в ярости расшвыривая вещи и переворачивая всю мебель, что только был в состоянии сдвинуть сам. То есть всё, кроме огромной кровати. В какой-то момент женщине даже стало его жаль, невыносимо захотелось обнять и успокоить, но эти чувства исчезли слишком быстро, а пришедшая на их место ненависть заставили лишь сильнее сжать клинок. Удивительно, но после всех ссор, всех гадких слов, что она ему наговорила, Максвелл не прогнал её. Напротив, заметив Жозефину, на измученном бессонницей лице Инквизитора появилось что-то отдалённо похожее на успокоение. – Жозефина, – позвал он. – Я… прости. Злость вновь на мгновение уступила, но лишь на мгновение. – Всё в порядке, – сухо отвечала леди Монтилье, но хозяин комнаты не заметил её тона. Как во сне, он шёл к ней, наступая на осколки посуды и разбросанные книги, мечтая о спокойствии в объятьях любимой. От прямого удара в сердце его спасли лишь чудом сработавшие реакция и интуиция. Кинжал резанул бок, оставив глубокую рану. Отшатнувшись и попытавшись зажать её, Максвелл растерянно поглядел на женщину. И его встретил холод глаз. Кинжал в её руке выглядел так естественно, словно она всю жизнь прокладывала себе путь только им, и так чуждо, будто это была не леди Монтилье, которую он знал всё это время, а убийца, принявший её облик. Картины крутились в голове, и Жозефинв вновь и вновь видела, как её любимый падал, пытаясь ухватиться хотя бы за что-нибудь, как из раны сочилась кровь, а он стонал и просил о помощи. А она разворачивалась и молча уходила. Чем больше она это видела, тем сильнее казалось, что это лишь кошмар. Плохой сон, и если она сейчас постарается, то проснётся, и всё будет как раньше. Дверь почти бесшумно открылась, и кто-то зашёл в комнату. – Доброе утро. Она не откликнулась, да и зачем? Чем ей может помочь командор Инквизиции? Или его спутник, чьи плавные шаги напоминали женские. Всё, что она могла сказать, уже произнесено. Всё, что ей могли сказать, тоже было озвучено. Они подошли к леди послу и сели напротив прямо на пол. Женщина чувствовала их пристальные взгляды, но не поднимала головы. Воздух вокруг странно сгустился, наполнился магией, отчего внутри всё содрогнулось. Кто-то коснулся её плеча, и колючая боль волной растеклась по телу. Содрогнувшись, она скинула ладонь с плеча, и резь исчезла. В ушах засел назойливый звон, из-за которого до неё еле-еле доносились голоса. Мысли путались, и Жозефина уже не знала, где явь, где кошмар. Всё, что она могла, – вновь и вновь отчаянно пытаться вспомнить Песнь Света, словно от этого зависело, сможет ли выбраться из той пропасти, куда провалилась. – Сейчас может быть немного больно. Она не сразу поняла смысл произнесённых совсем рядом слов, и лишь когда ей на лоб легла большая мужская ладонь, почувствовала страх. Ужас захлестнул с головой, и она махнула наугад всё ещё сложенными руками. Но мужчина увернулся, а в следующее мгновение её придавили к полу. Голова больно стукнулась о плиту, отчего перед глазами заплясали яркие пятна. Каллен навис над нею, одной рукой нажимая на лоб, а другой удерживая извивающееся тело. Такого его взгляда Жозефина ещё не видела – холодный, отчуждённый. Наверное, именно так смотрят храмовники на одержимых и малефикаров… Всё смешалось – животный страх, паника, ненависть к себе, злоба на Инквизитора. Она была уверена, что её сейчас убьют, тихо казнят, и будут правы. Но ей хотелось жить. Жить хотелось сильно, до боли, и женщина продолжала вырываться. Жозефина извивалась, подобно змее, пыталась применить старые боевые приёмы, оставшиеся в памяти после недолгой бардовской карьеры, но у неё не было ни шанса. В кармане опять откуда-то взялся кинжал, но лезвие лишь скользнуло по доспеху, не причинив никакого вреда мужчине. А в следующее мгновение перед её глазами вспыхнуло белым и всё куда-то поплыло… Тепло и мягко. Огонь в камине уютно трещал, и вкусно пахло какими-то травами. Открывать глаза совершенно не хотелось, и Жозефина просто нежилась в постели, чувствуя удивительную лёгкость. Словно что-то тяжёлое, что давило на неё очень и очень долго, исчезло. Откуда-то доносились голоса – мягкий и таинственный женский и усталый мужской, – но она не вслушивалась в них. – Могут ли снова захватить её разум? – Подобное коль приключится, тогда смогу я отличить того, кто заклинанье сотворил.* – С учётом того, сколько здесь магов, задача не сильно-то упрощается. – Моя работа это, о ней не стоит вам тревожиться. Думайте над тем, как свою часть исполнить хорошо. Мелодичный женский голос убаюкивал, и Жозефина вновь начала проваливаться в мягкую дремоту. Только странная тревожная мысль, засевшая в глубине сознания, не давала покоя, мешая уснуть. Что-то... что-то не так, но что?..

***

Максвелл всегда знал, что не только маги подвержены влиянию демонов. Боясь за сестру, он прочитал столько о Тени, Завесе и духах, что даже Эвелин поражалась обширности его знаний. Когда они были маленькими, это была их маленькая игра, в которой близнецы, подобно взрослым, с важным видом обсуждали магические науки. Позже своими знаниями Максвелл производил впечатление на аристократов в Оствике. А после появления Бреши всё, что Максвелл вычитал о разновидностях демонов и способах борьбы с ними, стало знанием, способным спасти жизнь. Поэтому сейчас он хорошо осознавал, что женщина, покрывающая его губы поцелуями – не Жозефина, и всё вокруг – лишь декорации для игры, устроенной демоном. – Ты разлюбил меня? – вопрошала женщина, с грустью глядя ему в глаза. – Тебя я не любил никогда, – холодно ответил он и с силой оттолкнул её. Наткнувшись на край стола, женщина негромко вскрикнула, но Инквизитор лишь спешно прошёл мимо, не обращая на неё внимания. – Тебя я не любил никогда, – вторил голос из-за спины, но Максвелл уже не оборачивался. Знал, что здесь за ним всегда следует тёмная фигура, сияющая неестественно яркими зелёными глазами. Демон наблюдал за ним, повторял каждый его шаг, каждый жест. И с каждым разом, к ужасу пленника, он становился всё более похожим на самого Инквизитора.

Неужели ты действительно думаешь, что эта упёртость тебе чем-то поможет?.. Каждый твой шаг придаёт мне сил, каждое слово рассказывает о тебе больше, чем ты можешь представить...

Максвелл не знал, сколько времени здесь провёл. Воспоминания – счастливые и ужасные моменты его жизни – проносились перед ним, вынуждая снова и снова испытывать радость, скорбь, любовь и злость. Он даже не сразу смекнул, что происходит, и, к собственному стыду, сначала поддался демоническим искушениям. Можно было бы оправдаться тем, что он слишком соскучился по мирным дням вместе с Жозефиной, по теплу её тела и мягкому голосу, шепчущему на ухо всякие глупости. Что он устал быть Инквизитором, человеком, на которого смотрит весь Тедас, готовый в любую минуту как возносить, так и унижать его. Демон зависти выжидал, когда Инквизитор вновь раскроется, чтобы продолжить его изучение. Но Максвелл более не собирался предоставить этому существу подобной возможности и зло шагал по пустым коридорам излишне напыщенного замка. В таком месте он точно не согласился бы жить. Распахнув дверь, Максвелл обнаружил себя на огромном, бескрайнем поле. Ветер лениво колыхал высокую траву, а знойное солнце неприятно припекало. Водя ладонью по мягким кончикам трав, Инквизитор бездумно шёл, куда глаза глядят, и размышлял, каким будет новый раунд демонческой игры. Сидящий в траве Коул его почти не удивил. Наоборот, Максвелл был ему рад. Если бы не сестра, он, быть может, прогнал этого паренька как только они добрались до Скайхолда, но магесса взяла его под свою ответственность, и вскоре таинственный во всех отношениях полудух вписался в их сумасшедшую компанию. А теперь стал единственной связью с реальностью. Подняв на молодого человека взгляд, Коул медленно и спокойно заговорил, повторяя чьи-то слова: – Я, конечно, знаю, что быть Инквизитором не так-то уж легко, но не мог бы ты уйти в отпуск после главной битвы с Корифеем, а не до? Кто теперь, спрашивается, будет пугать весь Тедас? Только не говори, что мне вместо тебя против Корифея идти... Знаешь, Жозефине очень тяжело. Слышишь? Женщина, которую ты любишь, страдает, и виной тому засевшие где-то в Скайхолде маги крови. И кто, если не великий и ужасный Инквизитор, должен покарать этих гадов?.. От услышанного у Максвелла защемило в груди. Он помнил. Помнил, как Жозефина пыталась убить его, помнил холод в её глазах, но так до конца и не поверил. Мысленно надеялся, что это тоже была часть игры зависти, хотя в глубине души понимал, что нет. Вот это было взаправду. Хотя, была и хорошая новость. Если его возлюбленная была околдована, то, возможно, именно это было виной всех их разногласий. – Они здесь, рядом. Они ждут, когда ты вернёшься. – Я борюсь. Я не проиграю. Коул кивнул и растворился лёгкой дымкой. И почти сразу же по полю прокатился мерзкий, режущий слух, смех.

Они не придут. Ты предан. Ты одинок. Ты лишь меч, который можно сменить в любой момент.

От души плюнув под ноги стоящей позади тени, Максвелл побежал. Куда? А есть ли разница? Коул говорил, что главное – двигаться. Вот этим он и собирался заниматься в течение ближайшего времени. Голос следовал за ним всюду. Шептал, соблазнял, настаивал, рассказывал – хотелось закрыть уши и никогда его не слышать. Но ничего не помогало – зависть пробирался к нему в голову, продолжая там истязать его. Что ещё не давало Инквизитору покоя, так это отсутствие воспоминаний о Конклаве. Демон прошёлся по большинству важных моментов его жизни, но это событие обошёл стороной. И это настораживало. Максвелл и сам старался лишний раз не вспоминать о событиях тех дней, но сейчас он задумался. Он хорошо помнил Убежище – маленькую, насквозь промёрзшую деревеньку, – дорогу к Храму Священного Праха, сильное впечатление, которое произвело на него место, возведённое для праха Невесты Создателя. Всеобщее волнение, напряжение, царящее в высоких сводах святилища – все чувствовали, что здесь свершится история. Вот только никто даже предположить не мог, как это в итоге всё закончится. Мог ли Максвелл тогда хотя бы допустить мысль, что всё это великолепие превратиться в горстку обломков? Что все старания лоялистов и Церкви обернутся прахом? И что все искренне верующие погибнут от чудовищного взрыва? После произошедшего даже его собственная вера в Создателя пошатнулась: как Он мог допустить подобное? Как мог позволить стольким погибнуть в священном месте?

Он оставил вас. А они оставили тебя. Ты один, ты не справишься. Дай же мне разглядеть тебя, тогда более мир не забудет твоего имени.

Он не мог восстановить в голове картину произошедшего в последний день в Храме Священного Праха. Точно помнил, что ночью накануне допоздна писал письмо родителям, которое утром хотел отправить, но самого утра не помнил. На месте воспоминаний была лишь пустота – чужая, пугающая, словно вместе с этим эпизодом он потерял и часть себя, – а сразу следом подземелье Убежища, метка, от которой разрывало руку, и полный злобы и отчаянья взгляд Кассандры. Что же произошло там на самом деле?.. К сожалению – или счастью, – демон не собирался открывать ему эту тайну. Картина вокруг вновь переменилась, отчего он чуть не навернулся на пороге. Снова Скайхолд. От того, что новый раунд игры демона вновь проходит в месте, что уже давно стало для Максвелла домом, сердце сжалось. Сколько же ему ещё терпеть посягательства на самое дорогое, что у него есть?.. – Всем встать! Начинается суд Инквизитора! Только этого ему не хватало. Положа руку на сердце, Максвелл мог признаться, что день слушания над Алексиусом был самым отвратительным в его жизни. Он честно пытался проникнуться к подсудимому хотя бы каплей жалости и сострадания, но не мог. Будущее, в которому Инквизитору по воле мага «посчастливилось» побывать, до сих пор приходит к нему в кошмарах, а книга, написанная Варриком, всегда лежит в походной сумке как материальное напоминание о том, что произойдёт, если он провалится. Он ненавидел Алексиуса, ненавидел всеми фибрами души, и оправдание «он боролся за жизнь сына» злило его ещё сильнее. Даже к крествудскому старосте он испытывал большую симпатию, чем к тевинтерцу. «Все умирают», – и это неизбежно. Дедрик хотя бы точно знал, что спасёт жителей деревни от Мора, хоть и ценой жизней беженцев, а Герион, подобно Корифею и магистрам, наплевал на всё и шагнул за ту грань, куда человеку нельзя. Собственными руками бросил мир в бездну, а сына, вокруг которого хлопотал не хуже дракона над яйцом, обратил во что-то непонятное, что уже точно не жило, а существовало. И, что самое мерзкое, продолжал считать себя правым.

– Мы можем заставить его помогать в исследованиях. Можем даже усмирить – казнить вовсе не обязательно.

У голоса идеально получалось подражать Эвелин, отчего Максвелла передёрнуло. Возможно, тогда он действительно ошибся. Поддавшись эмоциям, приказал казнить Алексиуса и, чего уж там греха таить, с радостью отрубил ему голову. Но явившийся поздним вечером пьяный Дориан решил пробудить в лидере совесть. Сколько он его отчитывал, сколько говорил, каким хорошим был Герион, и после всей этой гневной тирады вопрошал, почему Инквизитор, принимающий к себе в команду «всех без разбора», не пожелал дать шанс его бывшему наставнику. Тогда сестра появилась очень вовремя, потому как ещё несколько слов, и Максвелл бы точно познакомил лицо тевинтерца с ближайшим углом.

Всё ещё можно изменить. Дай сейчас правильный ответ, и ничего этого не случится.

Алексиус, удручённо склонив голову, ждёт приговора. Аристократы шушукаются, уже, видимо, прикидывая, как по-эффектнее рассказывать про это слушание в бальных залах. А Инквизитор молчит. Откинувшись на спинку кресла, он смотрит в окно под потолком и тоже ждёт. Ему в спину дышал демон, жаждущий скорее одолеть, сломать его, но просто так Максвелл не собирался сдаваться. Только бы выстоять...