Начало

      Я не знала, сколько времени прошло. Просто вдруг глаза сами собой открылись, уставились в металлический потолок.       Придвен.       Я не знала, сколько времени лежала вот так, с перевязанной рукой и ногой. Иногда просыпалась, чувствовала укол в плечо и снова засыпала. Наверное, так было к лучшему — в той черной мгле, которой являлся мой наркотический сон, не было места боли — ни физической, ни душевной.       Я не помнила, как тут оказалась. В лазарете на Придвене всегда был один и тот же уровень освещения, поэтому понять, какое сейчас время суток, было невозможно. Да мне это и не было так уж важно. Гораздо важнее было другое... Мои руки сами собой метнулись к животу.       — С возвращением, паладин.       Я вздрогнула, перевела мутные глаза на звук голоса. Кейд. Лица его я не видела, но темно-зеленая форма медика была вполне узнаваема.       В голове тоже было мутно, надо полагать от транквилизаторов. Я открыла рот, чтобы задать вопрос, но он меня опередил.       — С тобой всё хорошо, — сказал он, — Раны несерьезные, просто ожоги. С ним, — он положил руку на мой живот, — тоже всё прекрасно, не паникуй... В конце концов, — я услышала в его голосе улыбку, — в конце концов, он же Мэксон... — он убрал руку с моего живота, и я почувствовала его пальцы на своем запястье, которые нащупали пульс. Некоторое время Кейд молчал. — Тебе просто нужен был отдых.       — Не нужен, — с трудом выговорила я. Хотелось сказать это твердо и уверенно, но на деле получился только невнятный шепот.       — Не спорь. Ты еще не до конца оправилась от прошлой травмы... Это распоряжение старейшины.       Старейшины, значит...       Кейд выпростал из-под простыни мое плечо и я почувствовала укол.       — Доктор, ну зачем это? Я и так проспала двести лет...       — Чувство юмора у тебя никуда не делось, это хорошо, — только и сказал он, по-доброму усмехаясь.       И я закрыла глаза, почему-то думая о том, по чьей воле я изображала здесь спящую красавицу.       Ненавидела ли я Мэксона? Должна была. Как же иначе?       Но — нет.       Не могла ненавидеть.       Сколько я спала, и сколько времени прошло, я не знала. Время, так легко ускользающее от меня, ускользнуло и в этот раз. Однако, судя по тому, что надо мной по-прежнему матово отражал искусственный свет металлический потолок, прошло все же не двести лет.       Я осторожно огляделась, и, поняв, что никого в медицинском отсеке нет, откинула простыни. Из одежды на мне почти ничего не было, но это не представляло такую уж большую проблему — в контейнерах вдоль стен всегда лежала та форма, которую снимали с раненых. Я пробралась к одному из контейнеров, запустила туда руку, стараясь не греметь металлической крышкой. Нащупала знакомую ткань и потянула на себя. И мне было безразлично, кому она принадлежала до меня. Форма была целой и практически чистой — и меня это вполне устраивало.       Через минуту я уже выбиралась из лазарета. Рука и нога нисколько не болели и я, одеваясь, размотала повязки, неловко путаясь в бинтах. Ожоги почти затянулись, и я надеялась, что форма не будет слишком натирать едва зажившие раны.       Все эти дни меня никто не трогал. Может быть, из-за моего шока, может — из-за того, что добытая мной (нами, черт возьми, нами!) информация была настолько выбивающейся из ряда вон, что всем было просто не до меня. Я смутно помнила, как отчитывалась перед целым отделом аналитики. Впрочем, мой путаный рассказ вряд ли можно было бы назвать отчетом... Но они, это скопление серых униформ и очков, единая серая масса, смотрели на меня серьезно, с пониманием, слушали молча, иногда вставляли какие-то вопросы. Возможно, я тот момент, когда я лежала и смотрела в металлический потолок, мое помутнение в голове мне просто казалось, или моя память всего лишь сгущала краски и на самом деле я всё же была способна отвечать связно и собрано... ну или нет — уж коли оказалась в лазарете, обколотая какой-то химией.       Я помнила всё, что произошло в Институте.       И тем не менее...       Я не могла ненавидеть Мэксона — и это повергало меня в отчаяние. В который раз... Я не могла простить ему его предательства, не должна была прощать. Но ненависть... Где была ненависть?       Ремонтный отсек тоже оказался почти пуст. Почти — но даже этого казалось слишком много — никого не хотелось видеть. Возле одного из станков лениво возилась Инграм — я не видела её, но слышала знакомые звуки сервоприводов каркаса брони. И вдруг услышала еще один голос, который я не ожидала услышать. И который вдруг кольнул ощутимой болью.       Хэйлин.       Хэйлин? На Придвене?       Она... знала?       Ну конечно она знала...       Я отвернулась, собираясь пройти мимо, сделать вид, что не заметила её. Не хотелось сейчас разговаривать ни с кем — а с ней особенно. Но в последний момент она обернулась ко мне.       — Паладин!       Я вздохнула и поморщилась.       — Скриптор.       Она буквально налетела на меня, как ураган. Вот только что она стояла возле станка — и вот уже ее руки сжимали мои запястья. И я каким-то смутным удивлением отметила, как дрожат ее ледяные пальцы.       Она немного отстранилась, не отпуская моих рук, и не сказала больше ничего. И я тоже молчала, смотрела в покрасневшие, лихорадочно блестящие глаза. Она осунулась, и ее лицо стало казаться еще бледнее на фоне серой формы.       — Я... — сказала она наконец и запнулась. Откашлялась, ослабила хватку, словно опомнившись. — Я... хотела поздравить вас, паладин. С успешным завершением миссии.       — Спасибо, — вяло ответила я. — Моей заслуги с этом было, в общем-то, мало...       — Не скромничай, паладин, — подала голос Инграм, поднимая голову из-за станка. — Вы сделали большое дело. Ты и Данс... Он, надо сказать, меня удивил. В который раз.       Я едва сдержалась, чтобы не скривиться от этих слов.       — Благодарю вас, проктор, — пробормотала я, испытывая при этом что угодно, но только не благодарность.       — Паладин, — Инграм не обратила внимания на мой тон. — Прими мои соболезнования из-за... случившегося. И... Данс погиб героем. В любом случае он предпочел бы именно это — смерть во имя идеалов Братства, чем жить остаток отведенного ему времени изгнанником и врагом.       — Я знаю это. Думаю, что вы правы, проктор, — я действительно больше не хотела слушать это.       — Конечно же, проктор права, — вставила Хэйлин как-то преувеличенно бодро и жизнерадостно и заметно потянула меня за собой. — Знаете что... У меня есть некоторые данные, на которые вам было бы любопытно взглянуть.... — она еще раз потянула меня, воровато оглядываясь на Инграм, которая уже вернулась к своей работе и возилась с броней, не обращая на нас внимания.       Я вздохнула. Мне категорически не хотелось ни с кем больше разговаривать. И уж явно не с Хэйлин — тем более что я знала, о чем она хотела поговорить. И о чем (точнее, о ком) я не хотела вести никаких разговоров.       Не сейчас.       Но вырывать у нее руки и спасаться бегством было бы... Мда.       — Я в вашем распоряжении, скриптор, — обреченно сказала я, понимая, что мне от нее не отделаться.       — О, вы не пожалеете, паладин! — продолжала болтать она, беря меня за локоть и увлекая за собой на нижний уровень палубы. Актриса из нее была никакая, подумала я, слушая преувеличенно громкую, оживленную и беспечную болтовню. — Вы же знаете, исследовательские группы в Содружестве без конца находят остатки довоенных технологий. И кто бы мог подумать, что квадрат, подвергшийся такой интенсивной бомбардировке, может быть так богат на довоенные артефакты? Не так ли?       И она продолжала щебетать, пока мы спускались по лестнице и уже внизу, когда она буквально волокла меня вдоль пустых контейнеров из-под боеприпасов, приспособленных под табуретки, остановилась. Кое-где в этих неровных рядах стояли ящики из-под запчастей для силовой брони, ныне служащие мусорницами.       Хэйлин оглянулась по сторонам и замолчала.       — Нора... — сказала она уже намного тише. И запнулась.       Машинально взяла с крышки ящика пустую бутылку из-под какого-то алкоголя и принялась вертеть в руках.       — Почему ты здесь? — спросила я, чтобы нарушить молчание.       Она дернула одним плечом, что следовало принять за пожимание.       Переняла от Данса, подумала я, криво усмехнувшись про себя.       — Здесь сейчас большая часть скрипторов. Едва не умирают от счастья, — ответила она с непонятным выражением. — Уж не знаю, что забрали с собой ученые Института, но оставили они до такой степени много, что мы теперь на несколько лет обеспечены работой... Что ты делаешь такое лицо? Ну не будь наивной, Нора. Прежде чем уйти из подземного комплекса, наши не вытащили оттуда разве что прибитое к полу.       — А ты, кажется, этому не рада, — заметила я.       — Нора... — Хэйлин проигнорировала мое замечание. — Я знаю... про Данса.       Я кивнула. Добавить было нечего.       Все знали.       Хэйлин поджала губы. Оглянулась, словно собиралась что-то украсть.       — Ты, возможно, многого не знаешь, — туманно и непонятно сказала она, нервно обдирая с бутылки этикетку. — Ведь бывает, что иногда... хм... какие-то вещи, которые мы, казалось бы, знаем... иногда такие вещи бывают ошибочны. Не так ли?       — Что?       — Тс-с-с!!! Тихо!.. — внезапно она вцепилась в мой рукав, сильно сжала мое предплечье и вдавила меня в темноту между ящиками. — Тихо... — сказала Хэйлин уже тише, словно уговаривала саму себя. — Тогда... Во время операции в подземного комплексе... — скриптор покусала губу. — Понимаешь ли, Инграм координировала работу скрипторов во время перехвата сигнала. Сигнала телепорта, — зачем-то уточнила она, сверкнув на меня лихорадочным блеском. — Я была в ее группе... Но координатор... был еще один.       — Что ты хочешь сказать?       — Судя по... хм... многим признакам, было как минимум два сигнала.       Я моргнула. Сигнал был не один? Ну возможно... И что с того? Я совершенно не разбиралась в работе скрипторов. Подчас они делали такие вещи, которые мне казались почти колдовством.       — Ты не понимаешь меня?       — Нет.       — Нашей задачей был перехват сигнала телепорта. В идеале — самого сигнала. Но полноценный сигнал перехватить не получилось, потому что он угас. Однако мы были к этому готовы. Мэксон предусмотрел это заранее...       Мэксон предусмотрел... Ну конечно. Разве могло быть как-то иначе?       — ...и той слабой вспышки хватило, чтобы вычислить координаты источника сигнала и перенастроить наш телепорт на эти самые координаты.       Я промолчала, но зато теперь мне стало понятно, откуда в подземном комплексе взялись штурмовики.       — Но это не всё. Был момент, когда нам пришлось... как бы сказать... дифференцировать сигналы друг от друга. Недолго. Я бы и не заметила, если бы Инграм случайно не перепутала их.       — Инграм?       — Да. Инграм. Перепутала... Частота сигналов была почти одинаковой. Почти, — повторила она с нажимом. — Так что, если бы кто захотел «спрятать» тот сигнал, хм, один в другом, то это у него без труда бы получилось. Видишь ли... Если бы мы поймали полноценный сигнал, то того, другого, и не заметили бы. Но из-за того, что пришлось улавливать его следы... В общем, Инграм быстро исправилась, да и на общем времени это никак не сказалось. Но всё же, всё же... Было два сигнала. К тому же исходящие примерно из одной точки.       Я зачем-то смотрел на оторванную этикетку, которую Хэйлин крутила в руках. Быстрыми и нервными движениями она отрывала от бумажки мелкие кусочки, скручивала в жгутики и разбрасывала вокруг себя.       — Какое отношение это имеет ко мне?       — Возможно... — Хэйлин отряхнула пальцы, покусала губу, отводя от меня глаза. — Возможно, не к тебе.       Не ко мне. Тогда к кому же? Уж не...       — Данс погиб, Хэйлин. Какая теперь разница? — устало сказала я и повернулась, пытаясь показать, что разговор окончен. Но она с неожиданной силой ухватила меня за руку.       — Что в действительности произошло в Институте?       — Что я могу знать еще, кроме того, что видела? — ответила я вопросом на вопрос.       — Послушай... — она помялась. — Я, конечно, не должна говорить такие вещи... Но... — еще один взгляд скользнул по сторонам, потом вернулся ко мне, переместился на мой живот, — Я знаю о твоем положении...       — Об этом все знают. Это не новость, — невесело усмехнувшись, ответила я. — Погоди-ка. Ты намекаешь на то, что... Мэксон... делится со мной какой-то особой информацией?       — Нуу... — Хэйлин отвела глаза.       — Скриптор... — я прикрыла глаза и замолчала, решив, что лучше промолчать, чем ответить грубостью.       — О, прости!.. — она не отпускала мою руку, и я не могла просто развернуться и уйти. — Я ничего не имела ввиду... такого... Это не мое дело, я знаю. Просто... Нора. Я что хотела сказать... Я пыталась поговорить с Инграм. Ну... насчет другого сигнала.       — Который вы уловили случайно?       — Да. Просто наша группа отслеживала координаты только сигнала телепорта. Насчет другого я почти ничего не знаю... — она снова замолчала, словно задумалась.       — У тебя есть какие-то предположения?       — Много. Слишком много, чтобы остановиться на чем-то одном. Потому я и хотела как-то попробовать выяснить у Инграм, что ей известно насчет этого. Но она... Либо она не знает, либо не желает говорить. В любом случае, это странно. Очень странно. Даже не знаю... Нора, ты ведь была там. Ты ведь видела всё. Что же там произошло на самом деле? — этот вопрос уже не был адресован мне. Скриптор задумчиво обронила его в пустоту.       — Хэйлин... Там произошли очень... нехорошие вещи, — как я скажу ей, что Данс погиб по вине старейшины? Или даже не по вине, а по прямому его приказу? — Но это больше не важно. Мы выясним происхождение второго сигнала — и что дальше?       — Пока не знаю... Нора. Есть еще что-то... Я пока не знаю, что с этим делать, но всё же... Данные, которые мы получили с помощью вируса-шпиона, помнишь? Те самые, из которых стало известно, что Данс — синт? Конечно, помнишь... Так вот. Они по-прежнему есть в нашей базе, но данные о синте М7-97 исчезли из общего доступа. Почему?       — Мне кажется, ты пытаешься хвататься за соломинку.       — Я не... я не знаю, — Хэйлин сорвала с горлышка бутылки пластмассовое кольцо и теперь мяла его пальцами, — Я спросила об этих данных... И едва не заработала дисциплинарное взыскание. Нора, что-то тут не так. Было бы логично, если бы данные о нем перенесли в архив. Но они же... они внезапно стали засекречены!       — Хэйлин... Не всё ли равно теперь? Данса мы этим все равно не вернем.       Скриптор прикусила губу как будто от досады на мою непонятливость, бросила в мусорный ящик бутылку, которую до этого безжалостно обдирала.       — А вот это, паладин... вот это и надо выяснить.       Спустя некоторое время я смотрела на ровные ряды станков для силовой брони и думала. Смотрела и думала — как будто ровные ряды могли выровнять и мои мысли. Не зря я не хотела разговаривать с Хэйлин. Я отчасти могла понять ее смятение, ее горе. Она ценила Данса — и как своего командира, и как человека. Едва ли не единственная во всем Братстве.       Может, таким образом ее душа как-то пыталась оградить себя от того, чтобы принять факт смерти Данса окончательно. Возможно, это позволяло ей сохранять надежду. Я не хотела разубеждать ее. Пусть еще немного — но так он будет для нее жив.       — Паладин.       С непостижимым проворством Инграм поднялась и выпрямилась — и если бы я не знала, что у нее отсутствуют обе ноги, то никогда бы не поверила.       — Проктор.       Я остановилась. Я уже проголодалась, но, видимо, добраться до столовой было не суждено.       Инграм тем временем неторопливо сгребла инструменты, совсем не торопясь продолжить наш разговор. Я слушала мелодичный перезвон разнокалиберных ключей и думала о том, что говорила мне Хэйлин.       — Прежде чем ты скажешь что-то, о чем можешь пожалеть... — наконец подала голос Инграм. — Послушай меня. Паладин... — тихо жужжа сервоприводами, она подошла ко мне вплотную, заглянула в глаза. — Верь Мэксону. Он знает, что делает.       Отчего-то перед глазами поплыли красные круги.       — Знает... — тихо проговорила я и даже задохнулась. — Данс...       — Тихо! — перебив меня, зашипела она, хватая моё плечо металлическими пальцами, — Мэксон никогда не поступает под влиянием эмоций! Не поступил так и в этот раз! Я сказала, просто верь ему! Ты слышишь меня, паладин?       — Это же было предательство, проктор! Он не имел права! Что бы там им ни руководило!       — Подбери сопли, солдат, — с досадой проговорила Инграм, — Ты не видишь полной картины. И судишь лишь о той ее части, что доступна тебе. И что хуже всего — не пытаешь видеть... Я вообще не должна ничего тебе объяснять, — жестко заметила она, — Но зная о том, сколько ты сделала для Братства — да и для меня лично — я просто хочу сказать тебе... Верь ему. Он действовал исключительно в интересах Братства. Никаких... мм... личных мотивов. И Данс... Он знал, на что шел.       Я открыла было рот, чтобы ответить — и на языке уже даже вертелся злой и непочтительный ответ. Но что-то вдруг заставило меня схватить за узду собственный необдуманный порыв.       Действительно — к чему мне что-то объяснять, если и так всё предельно ясно? Я встряхнула головой, с усилием зажмурилась, собирая в кулак свои жалкие клочки воли, которые могла еще найти у себя внутри.       Мыслить здраво. Холодно. Отставить сопли. Я же разведчик, черт бы меня побрал!..       С нового ракурса размышлений путаные речи Хэйлин и не менее путаные объяснения Инграм стали вдруг приобретать другой смысл.       Не соболезнования, а намеки...       На что — намеки?       — А вы, проктор? Вы бы смогли ему верить после того, как он...       — Да! — перебила меня Инграм, немного повышая голос, — Если бы речь была обо мне, то я бы и мысли не допустила о неправильности решений Мэксона! Но речь не обо мне!       Да что я ожидала услышать? Идеалы Братства, устои Братства — вот что пропитывало каждого из них. Любой из них с благодарностью принял бы любое решение старейшины, даже если бы тот собирался выстрелить ему в голову.       Я сжала пальцы в кулаки, и сжимала до тех пор, пока ногти не впились в ладони.       Мыслить.       Здраво.       Мыслить.       Мыслить...       — Я... прошу прощения, проктор, — смогла как-то вытолкнуть из себя я. Глубоко вздохнула. Так глубоко, что даже в боку закололо, — Я, видимо, еще не вполне отошла от шока. Вот и несу всякую чушь. — я нашла в себе силы виновато улыбнуться.       — Очень надеюсь, — ответила она, оглядывая меня с подозрением, — И не удивляюсь этому. Ты оказалась в центре очень, хм, важных событий — важных и для Братства, и для старейшины... Кстати, я думаю, что Мэксону есть что сказать тебе лично. Он в аэропорту — спустись к нему.       — О да. Спасибо, — бодро ответила я.       В аэропорту, значит... Скорее всего, именно туда сгрузили все трофеи. А Мэксон, стало быть, как ребенок, не мог отойти от такого количества игрушек.       Я усилием воли оборвала эту ядовитую мысль. Позже. Пока не время.       Я вдруг вспомнила, о чем говорила с Хэйлин, и медленно обернулась обратно к Инграм.       — Проктор... — вкрадчиво проговорила я, заглядывая ей в глаза. — А... а что с теми данными, которые мне удалось переписать с терминала Института?       — А что с ними? — мне показалось, или она действительно напряглась?       — Просто... я хотела бы ознакомиться с ними еще раз.       — Хмм.       Инграм выпрямилась. Помолчала.       — Боюсь, что это невозможно.       — Почему же?       Последовала еще одна пауза.       — После уничтожения подземного комплекса данные были удалены.       — Ах вот как.       Удалены, значит... Удалены.       Удалены, мать их, думала я в такт своим быстрым шагам и яростно впечатывала каблуки в металлический пол Придвена. Врёте всё. Всё вы врёте!       От злости даже расхотелось есть.       Врёте, врёте, врёте...       Мысли как заклинившая пластинка крутились в голове всё то время, что я шла к своей каюте. Крутились — пока я переодевалась в свою форму, затягивала ремни перевязи, вытряхивала содержимое контейнеров прямо на пол, дрожащими от напряжения руками выбирала из этой мешанины нужные коробки с патронами и целые стимуляторы. Крутились — пока я осматривала магазин своего револьвера. Подумала — и прихватила и карабин тоже.       Я рывком затянула ремень, провела по перевязи ладонью, погладила, передвинула подсумок с патронами ближе к левой руке — сделала это машинально, и только потом опомнилась. Откуда вдруг возникло чувство, что мне предстоит бой?       Сухие глаза горели — нахлынувшая новая волна злости, бессилия, горя обожгла изнутри. Где-то на самой поверхности разума я понимала, что это глупо. Но эти жгучие чувства в тот момент были единственными, кто мог согреть ту холодную пустоту внутри.       «Это война, солдат...»       Я взялась за ручку двери, рванула ее на себя — и тут же отлетела обратно, снесенная тяжелой стальной волной.       Дверь захлопнулась за Мэксоном, и я машинально отступила назад, отшатнулась, едва не потеряв равновесие.       Под каблуком моего сапога что-то хрустнуло. По полу были равномерно раскиданы высыпавшиеся из коробок патроны и запчасти от разного оружия, разбитые шприцы, оторванные пряжки ременной перевязи. Я так торопилась, что и не подумала прибирать за собой свой беспорядок.       Он посмотрел на пол, перевел глаза на меня — стальные блики упали на меня брызгами расплавленного металла.       — Нет, — прошептала я. И не смогла сдержать порыв отступить, словно защищаясь.       Правой рукой я привычно нащупала рукоять револьвера.       Сжала. Сильно.       И еще сильнее.       — Нет...       Мэксон молчал, сцепив руки за спиной. Ждал.       И я тоже ждала.       Между нами неспешно ползли кольца незримого тяжкого тумана, который обволакивал меня, давил, душил, сокрушая стальной мощью. Заполнял всё пространство вокруг нас, заменял воздух, которым я дышала... Заменял собой само мое дыхание. Мою кровь.       Меня саму.       Я сжимала рукоять револьвера, и в моей памяти отчетливо всплывала та ночь — когда был отдан приказ о казни Данса. Тогда, возле дверей бункера, я так же сжимала револьвер и была готова выстрелить — и последствия меня нисколько не волновали.       И вот... снова.       Мэксон стоял напротив меня. Смотрел мне в глаза. Я не промахнусь, даже если закрою глаза. Но я... я не смогу.       — Нет... — это снова произнесла я. Но я говорила не с ним. С собой. Этот протест был обращен не к нему.       К себе самой.       Он пошевелился, медленно шагнул ко мне — и запах металла и мускуса вплыл в моё дыхание, накрывая меня очередной волной отчаяния.       Я уткнулась лицом в его воротник и почувствовала, как жесткие пальцы зарылись в мои волосы и принялись гладить затылок. Тонкая поющая вибрация, побежала вниз по моему позвоночнику — и словно смеялась, смеялась, смеялась... Издевалась надо мной. Ей было смешна я, и была смешна моя реакция на этого человека и мои попытки сопротивляться...       «Нет. Не уходи. Не сейчас...»       Сердце билось где-то возле горла, перехватывая дыхание — перепуганное этим невозможным и мучительным прикосновением. Мэксон сильнее прижал меня к себе, как будто решил, что я могу упасть.       Молча.       Всё молча... За него говорила моя память — это в ней звучали его слова. И ему не было нужды озвучивать их снова. Я видела их в стальном взгляде. Я чувствовала их в мягких волнах поющей вибрации.       Возможно, если бы он сказал что-то... Либо принялся извиняться... Или сказал грубость... Не знаю. Возможно, тогда я смогла бы сопротивляться — этому парализующему теплу, этому запаху металла и мускуса, этому невыносимому духу стали... Этой вибрации, от которой всё трепетало внутри и сжималось в один болезненно-сладкий комок...       Я всхлипнула, стискивая в пальцах мех его воротника. Оттолкнуть его, оттолкнуть, оттолкнуть!.. Но я не двигалась, лишь сильнее сжимала пальцы. Я знала, что если я их разожму, то не смогу сделать это. Я не смогу оттолкнуть Мэксона — ни сейчас, ни потом. Глаза по-прежнему были сухими — видимо, мои слезы боялись его. Они трусливо и злобно клокотали где-то глубоко-глубоко, но не осмеливались показаться на глаза духу стали — и эти холодные глаза сковывали меня, пронизывая обжигающим тяжелым холодом до самой сути, укладывали в свои ледяные объятия...       «Ты боялся потерять меня? Ты не потерял. Я с тобой. Я — твоя. Твоя — но, видят все новые и старые боги, я это не хочу. Должна «не хотеть»... Должна...»       Так же медленно, как и обнял меня, он разжал свои объятия, выпустил меня. Шагнул назад.       И когда дверь каюты захлопнулась за ним, я села, почти упала на свою кровать, обхватив себя руками и пытаясь унять крупную дрожь. Лицо горело, сама же я чувствовала невероятный пронизывающий насквозь холод. Что это было? За что? За что???       Горько-кислым комом к горлу подступила истерика и я вскочила, сжала кулаки, впиваясь в ладони ногтями. Пусть будет больно, пусть!       Сильнее, сильнее, сильнее!       Я стала слишком чувствительна — и я даже знала, почему...       Мой сын должен будет родится в этом мире, который стал трупом самого себя еще двести лет назад. Это существование среди металла и станет его жизнью?..       Броня закрылась за мной, с тихим шипением сработала гидравлика, герметично запечатывая меня внутри. Я глянула на индикатор заряда — он был более чем оптимистичным.       «Не дергай её. Она слушается твоего малейшего движения... Не пытайся быть сильнее своей брони...»       Да, Данс. Как скажешь.       Я зло сморгнула слезы и они испуганно убежали, спрятались. Не время. Не время!       — Эй!       О, а вот и владелец брони... Ничего, с ним я разберусь позже.       Я рванула с места и через пару секунд — даже дух захватило! — уцепилась за поручень на летной палубе и позволила инерции перекинуть меня через него. Пространство, стремительно уносясь вверх, со свистом расступилось под массой металла, завизжало в ужасе, и замолкло в одну секунду, потрясенное взрывом, когда из-под моих ног во все стороны разлетелись огненные волны.       Ух ты.       Я выпрямилась, оглянулась. Вокруг меня расстилалось ровное кольцо выжженной земли, обрамляющее небольшую воронку.       Неплохая модификация. Надо будет и себе заиметь такую же.       Когда раздобуду новую силовую броню — взамен той, что осталась навеки во взорванных Институтских глубинах.       Мысли текли четким и ровным потоком, и я с облегчением позволяла им выстраиваться в привычный порядок.       «Соберись, солдат!»       Знакомая пульсация где-то на самой поверхности сознания — знакомая, о, какая же знакомая! — словно зажгла крошечный и яркий индикатор. И этот индикатор указал мне единственно возможное направление — как всегда и было. Как и должно было быть. Однажды тот же индикатор уже привел меня к тому, что я искала с фанатичным упорством — и пусть даже результат оказался не таким, на который я рассчитывала.       В не так давно пустом отсеке в беспорядке были навалены груды непонятных приборов, деталей и каких-то ящиков и коробок с торчащими из них пучками проводов. И во всем этом самозабвенно копались серые формы.       Я огляделась по сторонам.       — Хэйлин! Ты была права, — выпалила я без переходов, — Насчет тех данных.       Она, вероятно, не ожидала увидеть меня так скоро, и тем более не ожидала, что моя апатия так скоро смениться лихорадочной жаждой деятельности.       — И какие планы? — отрывисто спросила она, шагая за мной к летной площадке. — Ты что-то узнала? Инграм... — она сбилась с шага, споткнулась, — Инграм сказала..?       Я шла слишком быстро — и с чего это раньше мне казалось, что в броне невозможно передвигаться расторопно? Хэйлин приходилось едва ли не бежать за мной, но она не жаловалась.       Она пошла за мной, не задавая вопросов, едва только я появилась там, и каким-то непостижимым образом узнала меня. Без лишних вопросов бросила обратно в ящик какую-то изогнутую железку, больше напоминающую средневековое пыточное орудие, чем технологический артефакт, и нервно вытерла руки о форму, вперив в меня жадный горящий взгляд.       — Я знаю, кто нам может помочь.       — Кто?       — Увидишь, — повторила я, хватая ее за руку и едва ли не забрасывая в кабину винтокрыла. — Есть копия этого диска. Вернее... я надеюсь, что она есть.       — Копия... — она, кажется, даже затаила дыхание.       Я кивнула, лязгнув переговорным устройством брони о нагрудник.       — Но, сама понимаешь, я не знаю, что искать. Я просто знаю, что этот диск очень важен.       Мои последние слова потонули в реве двигателей. Но Хэйлин они и не были нужны. Она с чувством обхватила пальцами предплечье моей брони — и то ли дрогнул взлетающий винтокрыл, то ли дрогнули ее руки...       Может, мы с ней на пару сошли с ума. Может, обе вдруг начали хвататься за соломинку. Я не знала — но почему-то ни за что не хотела отпускать эту вспыхнувшую безумную жажду деятельности. Жажду истины.       И, возможно, не менее безумную надежду.       Я не знала, на что.       Я видела взрыв, и НЕ видела Данса, покидающего подземный комплекс. И... Что там сказала Инграм? «Ты не видишь полной картины. И судишь лишь о той ее части, что доступна тебе...»       Спустя некоторое время я слушала жужжание сервоприводов, со странным удовольствием чувствовала, как хрустит под подошвами брони грунт. И думала. Возможно, Инграм была права. И между этими двумя «точками» существовали еще какие-то события о которых я не знала и о которых...       — ...спрашивать Мэксона будет бесполезно.       — Ага, — кивнула Хэйлин, едва не вприпрыжку семеня за мной. — Я уже пыталась.       — Ты??? — я остановилась и посмотрела на нее. — Ты??? — повторила я, думая, что ослышалась. — У Мэксона???       Она тоже остановилась и, прислонившись к моей броне, пыталась отдышаться. Не ответила, только кивнула.       Вот это да. Не подозревала столько отваги у маленького скриптора...       — А, так это он и пригрозил тебе дисциплинарным взысканием?       Еще один кивок.       Я отвернулась от скриптора, перехватила карабин на изготовку, и огляделась по сторонам.       Есть особый взгляд, которым ты «ощупываешь» окрестности... Ты как бы не фокусируешь его ни на чем конкретном, но в то же время ты можешь охватить им несравнимо больше. Ты как будто вся превращаешься в один большой взгляд — и понять, как такое возможно, могли бы, наверное, только те, кому доводилось вот так же «ощупывать»... Это сложно объяснить.       Но в тот момент у меня вдруг появилось такое же ощущение, как если бы мой взгляд вдруг «зацепился» за что-то. За то, чему не место в общей спокойной и относительно безопасной картине.       — Мы уже близко, — ободряюще сказала я и подала ей руку.       Мы направлялись в Сэнкчуари, хотя пилоту это было знать необязательно. Стало быть, и нам пришлось высаживаться намного раньше и топать пешком. Но и это оказалось полезно — выяснялись такие интересные детали, что я уже не знала, что и думать... На Хэйлин же наш поход сказался хуже — она устала и задыхалась. И под конец я даже стала испытывать что-то похожее на чувство вины.       Скрипторы по большей части работают мозгами. И марш-броски — это удовольствие совершенно не для них...       — Просыпайся! — я потрясла техника за плечо. — Ну же, вставай, соня. Нужна твоя помощь!       — А? — сонно завозился он, бессмысленно моргая. — Так это... ночь же. Завтра...       — Нет, вставай, — я взяла его за плечи и с усилием подняла, заставила принять вертикальное положение, как куклу. — Вставай, вставай. Надо поговорить. Я когда-то приносила тебе диск с данными из Института. Он у тебя?       — А?.. А...       Хэйлин с опаской озиралась по сторонам, и в любой другой момент я бы рассмеялась. Мой бывший дом, может, когда-то и был уютным и красивым. Теперь же он мало того, что напоминал труп самого себя, так ночью это впечатление в разы усиливалось.       — Не бойся, — сказала я ей, включая скудный серый свет. — Здесь по большей части темно, — пояснила я, — Энергию приходится экономить, так что...       Сероватый свет наполнил комнату, отчего она совершенно не стала уютнее, более того — начала казаться кусочком потустороннего мира. Я усмехнулась про себя — кому доводилось расстреливать едва ли не в упор какую-нибудь послевоенную нечисть, тому вряд ли будут страшны любые потусторонние тени.       — Диск у меня, — ответил техник, мрачно глядя в свою чашку. Вероятно, он был настолько зол на меня за бесцеремонное пробуждение среди ночи, что даже разговаривать решил исключительно со своей чашкой, а не со мной. — Ты хочешь его забрать? — спросил он у чашки.       — Нет. Хочу взглянуть на то, что тебе удалось расшифровать.       — Почти всё. Но... зачем тебе? Институт ведь уже... хм...       Я посмотрела на Хэйлин. Мы сидели вокруг колченогого стола, освещенного неровной плюхой сероватого света — и в тот момент это было даже хорошо, потому что мне не хотелось видеть то, что мы пили.       Пусть даже называлось оно «чай» и на вкус было примерно таким же.       — Нам нужны данные о синте М7-97, — проговорила она, глубоко вздохнув, словно собиралась нырнуть.       — Угу, — кивнул техник в чашку, но чашка ничего ему не ответила.       Я нетерпеливо поерзала.       — Ну и..?       Он вздохнул и наконец поднял на меня глаза.       — И этот синт никак не мог подождать до утра? Являешься сюда среди ночи, шороху наводишь, переворачиваешь всё вверх дном... Как и тогда... А нам потом что? Только и остается, что узнавать из третьих рук, что половина Содружества в руинах? И что это дело твоих рук, ну и твоего Братства тоже, заметь, никто не удивился. И если ты еще хочешь что-то подобное провернуть... Не знаю, против кого еще Братство развернется... Так мне хоть выспаться дали. Я-то тут с какого боку?       — Нет, соня, — перебила его я, — Не мог... — я хотела добавить, что не мог «этот синт» подождать до утра, потому что еще вчера было поздно. Но не успела.       Тоненько взвизгнула Хэйлин, опрокидывая на себя чашку, и практически в тот же момент я вскочила. Стул отлетел, ударился о стену.       — Фу ты, — проворчала я, убирая револьвер обратно за перевязь (когда я его достала?), — Матушка. Вы моего гостя чуть до сердечного приступа не довели. Чего не спите?       Из темноты, где отраженным светом светились два красных глаза, вышла сухонькая старушонка. Или даже не вышла — выплыла как призрак из глубин потустороннего мира.       — Пришла, — торжественно объявила она, указывая на меня худым узловатым пальцем.       — Да, и я вас тоже приветствую, — с досадой пробормотала я и полезла под стол собирать осколки чашки. — Здешний бардак никогда не меняется. И матушка Мэрфи вместе с ним...       — А? — она приложила ладонь к уху, словно не расслышала то, что я сказала.       — Вас, говорю, только могила исправит. И то вряд ли.       — Она уже несколько дней какая-то не такая, — хмуро заявил техник. — Сама не спит и другим не дает... Короче, пойду я, диск поищу... — он поднялся, — А вы тут сами разбирайтесь с этой наркоманкой. — и он побрел к двери, продолжая что-то недовольно бубнить под нос.       Матушка Мэрфи хихикнула. А когда я, выбравшись из-под стола, с подозрением посмотрела на нее, она тут же зажала рот рукой.       — Я там увидела, — она неопределенно махнула рукой куда-то на улицу, — там... железка, похожая на человека... — и будто не удержавшись, хихикнула еще раз.       Это было, видимо, про мою силовую броню, которую я бросила прямо на улице, не потрудившись добраться до станка.       — Та-а-ак... — протянула я, глядя на нее и пытаясь сделать строгое лицо. — И кто же у нас тут опять нарушил свое обещание?       Я бросила черепки обратно на пол, отряхнула руки и взяла матушку за плечи. Вернее, попыталась — потому что она с неожиданным проворством вывернулась и качнулась назад.       — Я увидела эту железку и поняла, что ты всё-таки пришла... Я тебя звала. И ты пришла.       — Матушка... — поморщилась я.       — Смотри! — перебила она меня неожиданно громким и ясным голосом, ткнула пальцем в сторону Хэйлин, от чего та испуганно вжалась в стену. — Смотри, малыш! Неужели ты не видишь?       — Матушка, — сказала я, решительно взяла ее за плечи и развернула, чтобы отвести к себе и уложить.       Но она вдруг вцепилась в мою руку, сжала ее с совсем не старческой силой.       — Малыш. Тебе нужен Дар — да и сама знаешь, что только он способен тебе помочь.       — О чем вы? — спокойно спросила я, но спокойствие было более чем наигранным. Сердце вдруг ёкнуло и забилось...       Старушечья голова мелко потряслась-покивала.       — О нём... Он же всё-таки ушел... в тьму.       Я зажмурилась — от разочарования. И это всё, что она могла сказать? И мне не надо было уточнять, о ком мы говорили.       — Да. Он погиб.       Матушка Мэрфи скорбно поджала губы.       — Тогда чего ты ищешь?       Я вздохнула. Знала бы я сама, чего...       — Малыш. Смотри, — матушка снова указала на Хэйлин так, словно я видела ее впервые. — Она — свет. Она — осветит и укажет.       — Что?       — А что ищешь, то и осветит.       Она отпустила мои руки и внезапно начала сползать вниз — я едва успела подхватить ее за подмышки. Отволокла ставшее вдруг каким-то непомерно тяжелым тело в одну из комнат, положила на кровать. И села рядом, отдуваясь. Сняла берет и вытерла им лоб.       В двери показалась Хэйлин. Зашла тихо-тихо, словно своим присутствием опасалась потревожить неведомые мистические силы. И остановилась в дверном проеме, сжала пальцами щербатый косяк.       — Что с ней?       — А! — махнула я рукой. — Перебрала с... чем-то, — ответила я, пытаясь припомнить, что еще оставалось в моем тайнике.       Который, по всей вероятности, придется уже не перепрятывать, а убирать отсюда вообще, ибо матушка Мэрфи непонятно каким чутьем умудрялась обнаруживать мои схроны с препаратами.       — Не перебрала, — прозвучало откуда-то из подушки. — Просто это старое тело уже плохо переносит химию... те дозы, которые легко переносило раньше.       — А вы и рады стараться. Гробите себя.       Она раскашлялась — так сильно, что мне пришлось даже придержать ее, а потом, отдышавшись, свернулась калачиком, и сразу стала занимать так мало места, что ее вполне можно было бы и потерять.       — Мы все когда-нибудь умрём, — глухо проговорила она, — Но если мой Дар сможет перед этим послужить кому-то, то я буду знать, что прожила не зря.       — Ох, матушка... Ваш Дар уже ничего не изменит. Я знаю, что Данс... что его больше нет. Но сейчас... — я вздохнула. Как мне объяснить ей, что нам нужен доступ к конкретной информации, но мы сами пока не знали, что будем делать с этой самой информацией? — Нам нужны данные. И мы их уже нашли.       До меня донесся шипящий звук, от которого мороз продрал по коже.       — Это хорошо, что нашли, — сказала она устало, как будто разом потеряла интерес к разговору. — А ты вот говоришь, что знаешь. Что-то одно знаешь... И, стало быть, другое тоже знаешь... А ежели знаешь другое, то знаешь и третье. И так и получается, что ты, зная что-то одно, знаешь вообще всё.       Я потерла глаза.       — Матушка. Не мудрите. Лучше постарайтесь уснуть...       — Подожди, — тихо сказала Хэйлин, подходя поближе и жестом останавливая меня. — Матушка Мэрфи, — обратилась она к ней. — Что вы знаете?       — Знаю? — старуха бессмысленно хихикнула. — знаю... снова, снова знаю... — пропела она и захихикала.       Я закатила глаза. Дар тоже, видимо, имел свои пределы.       — Знаю, — отчетливо сказала она и вдруг поднялась, и сделала это так резко, что мы одновременно вздрогнули. Схватила меня за воротник, — Вот тут ты правильно сказала — Дар мой ничего не изменит. Всё, что должно было случиться, уже случилось. И не измениться. Но ты, — она подтянула меня к себе за воротник и зашептала громким шепотом, — Вот ты... можешь изменить то, что еще не случилось. Она — крючковатый палец ткнулся в серую форму Хэйлин, — путь осветит, а ты... — палец мазнул по мне, — найдешь его во тьме и назад приведешь.       — Кого?       Хватка матушки внезапно ослабла и она тяжело опустилась обратно на матрас. Подтянула к себе покрывало и принялась кутаться в него.       — Я замерзла, — пожаловалась она. — Мне холодно. Как и ему...       У меня внутри что-то подпрыгнуло, и мне, в отличие от матушки, стало жарко. Я перевела взгляд на Хэйлин и отчетливо увидела свое отражение в круглых расширенных глазах. Она сцепила руки так, что побелели костяшки.       — Ему во тьме тоже холодно, — продолжила матушка и всхлипнула. — И страшно... Он — человек, хоть не рожден матерью. Душа у него всё равно человеческая.       — Данс... жив? — прошептала Хэйлин, прижав пальцы ко рту. Тихо прошептала, я поняла это едва ли не по движению воздуха.       Матушка посмотрела на нее, прикрыв один глаз. Потом перевела этот же глаз на меня.       — Видишь?.. — строго спросила она у меня, — А вот она — видит. Она — свет, я же говорю. Иди за ней.       — Этого не может быть. Не морочьте голову, матушка, — с досадой и даже обидой воскликнула я. Зажмурилась, загоняя внутрь слезы. И безумную надежду — тоже. Незачем это, незачем, незачем... — Я сама видела... — и замолчала.       Спорить расхотелось.       Хэйлин надрывно вздохнула — она как будто бы забыла о необходимости дышать.       — Где он? — спросила она каким-то не своим, сипящим голосом.       — Во тьме, — комок покрывала зашевелился, зарывая матушку с головой под несколькими слоями ткани. — Во... тьме... Малыш, — из комка вылезла худая ручонка и похлопала меня по колену. — Ты зови его... Ты позовешь — и он услышит. Тебя услышит.       Воцарилось молчание.       Из комка, в которое превратилось покрывало, донесся мерный храп. И, кажется, это был единственный звук, который остался в этом мире. Я сложила руки, стиснула их коленями — и, вероятно, слишком сильно, потому что только что отрешенно заметила, что их стало колоть. Хэйлин прикусила кулак, словно боясь издать хоть какой-то лишний звук. Я смотрела на нее — в сером рассветном свете ее лицо казалось белее мела, и на нем живыми казались только глаза. Она молчала, тоже смотрела на меня.       Мы думали об одном и том же и боялись произнести это вслух.       Потому что в мире, где исчезли все звуки, любой лишний звук мог нарушить то хрупкое и призрачное нечто, что я могла бы назвать надеждой.       Но боялась сделать и это.