Начало

      Голос произнес это по громкой связи. Однако тут же его обладатель вышел к нам, показавшись из-за громоздкой панели одного из приборов. Белый халат, поймав тусклое голубоватое свечение индикаторов, словно засветился сам по себе.       Моя родная кровь.       Тот, ради кого я проделала весь этот долгий, бессмысленный и бесполезный путь длиной в двести лет.       Мой сын.       Мой... враг.       — Вас, должно быть удивляет, что вы прошли сюда так легко?       — Нет, — ответила я и даже смутно удивилась своему помертвевшему голосу. — Больше не удивляет. Я понимаю... теперь.       Шон кивнул.       — Времени у нас не так много, — ответил он после некоторой паузы. Его надтреснутый словно ломкий древний пергамент, голос ничего не выражал, как будто его истощило происходящее. Лишило возможности исторгать вовне какие-то проявления чувств. — Да-да, у нас... Ты не ослышалась.       Он сложил руки перед собой, почти копируя молитвенный жест усердных проповедников. Да он и был в тот момент похож именно на посланника каких-то неведомых богов. Да и не только в тот момент.       Всегда был похож.       «Играя в бога, Институт осквернил святость человеческой жизни...» — как сказал в одной из своих речей старейшина Мэксон. И он, ни разу не видя лидера столь ненавидимого им Института, даже не представлял, насколько был прав.       Настолько, что правота старейшины уже становилась невыносимой...       — Времени немного, — повторил директор, медленными шаркающими шагами обходя громадину приборной панели телепорта. Как будто отходил в сторону и давал мне дорогу к нему. — Но всё же есть найдется, чтобы обсудить с тобой... с вами обоими... что-то, — поправил он сам себя, кидая на Данса выразительный взгляд. — Нам пришлось убрать часть охраны. Большую часть... Не всю, иначе было бы слишком подозрительно. Но всё же...       Тихий щелчок коротко тренькнул у моего виска, и мне даже не надо было поворачивать туда голову. Батарея институтского автомата ожила, запела, дуло немедленно стало нагреваться, заметно обдавая жаром мои волосы.       — Прошу меня простить, — ровно и также устало сказал Шон. — за эту вынужденную меру. — он неопределенно повел рукой, очевидно, показывая на синта. — Но я решил, что таким образом можно будет быстрее и эффективнее добиться конструктивного диалога. И, — он снова выразительно посмотрел на Данса, — не ошибся. Времени у нас, как я уже сказал, не так уж и много.       Я голову и не поворачивала. Ни к чему — за последние несколько недель в мою голову целились столько раз, что это уже стало почти привычным. Откуда-то из темноты бесшумно выползли две темные фигуры и остановились двумя серо-черными тенями по обе стороны от директора.       Охотники.       Сразу двое.       Те синты, чьи белые фигуры маячили вокруг нас, меня волновали мало. Обычные синты-бойцы, не отличавшиеся особым интеллектом и особой боевой подготовкой. Даже тот синт, что целился мне в голову, а его закрытый белый шлем отбрасывал смутные голубоватые блики прямо мне в лицо — даже тот синт не был так опасен, как те два охотника.       Охотники — совсем другое дело...       — Чего ты хочешь? — спросила я.       Даже было понятно теперь, почему у нас не отобрали оружие. Незачем. В присутствии охотника безразлично, есть у тебя оружие или нет. Ты всё равно не успеешь его достать. Свой карабин я сжимала в правой руке, привычно положив палец на спусковой крючок — с предохранителя же он был снят еще целую вечность назад.       Но даже этого, возможно, было недостаточно.       Шон, нисколько не меняясь в лице, переплел пальцы и немного склонил голову набок, словно размышляя.       — Дело вовсе не в моих желаниях... То, что истинно нужно Содружеству, вообще имеет мало общего с желаниями — не только моими, но и всех тех людей, — он помолчал, — Иногда... иногда это необходимо — быть врачом, хирургом, удаляющим нечто лишнее, ненужное. Это... хм... болезненно. Но иногда необходимо, — медленно и спокойно, даже устало сказал Шон.       — Твои действия ведут к методичной гибели всех тех, кто остался в живых, — ответила я.       Он пожал плечами, как-то незаметно, скованно, словно у него болела спина.       — Да... Я же сказал, это необходимо.       — Ты как-то обвинил Братство в том, что они мало считаются с человеческой жизнью. А вы все?       Он поднял палец, призывая меня замолчать.       — Не совсем так... Я не обвинил. Я просто констатировал факт. Видишь ли, мы вообще мало отличаемся друг от друга.       — Вот как? — донеслось до меня из-за спины.       Данс. Я не сдержалась и повернула голову, посмотрела на него. Обычно во время таких переговоров Данс молчал, предоставляя право вести переговоры мне. Это было справедливо — может, боец из меня и был довольно посредственный, но в том, что касалось разрешения ситуаций без крови... Да, я это могла. Почти всегда.       Жаль, на всю эту бессмысленную войну мои способности не распространялись.       Данс, как правило, не вмешивался. Но не теперь.       — Чем же мы похожи, позвольте спросить?       И меня отчего-то передернуло. Или не отчего-то — а конкретно от «позвольте» из уст Данса.       — Чтобы добраться до этого места, вы уложили немало людей... Да-да, — отмахнулся он скованным жестом. — Подземка. Если бы там было не двадцать человек, а сто... Или тысяча... Миллион... Результат был бы один и тот же. Вы сделали бы это и нисколько не усомнились в своей правоте. Не так ли? — спросил он ровно и устало, словно мы говорили о плохой погоде. — Я не могу осуждать Братство Стали за такие методы. Я и не осуждаю.       Я промолчала. Данс тоже. Он не опускал карабин, продолжая держать на мушке того синта, который целился мне в голову. И это тоже было бессмысленно — учитывая то, что против двух охотников у нас с ним практически не было шансов.       Снова наперегонки со смертью, а, Данс? Дикий Запад, мать его... Кто быстрее выстрелит.       — Но не будем об этом, — спокойно и даже равнодушно продолжал Шон, не дождавшись ответа ни от кого из нас. Он придвинул к себе стул и тяжело опустился на него, натужно выдохнув. Институтские охотники даже не шевельнулись и по-прежнему неподвижно стояли, глядя на нас без всякого выражения.       — Я так понимаю, что у тебя есть множество вопросов, — продолжал директор, не спеша и словно опровергая собственные слова о том, что у нас мало времени. — Я постараюсь ответить на них... О, не утруждайся задать их. Я отвечу и так. — он помолчал, сложив пальцы у лица, потер переносицу.       Я смотрела на него и не верила своим глазам. За что, за что со мной... так??? Нейт, как же хорошо, что ты не можешь видеть это... Слышать. Чувствовать. Как хорошо, что твоя жизнь прервалась еще там, в убежище. Мне было невыносимо знать, что мой сын стал тем, кого бояться и ненавидят — ну, может, не так невыносимо, как знать, что мы с ним, по сути, чужие люди... Я бы не хотела, чтобы это испытывал еще и мой муж.       Я молчала. Чувствовала, как от раскалившегося дула, что почти касалось моего виска, потрескивают и колеблются волосы. Но всё равно молчала. Я уже слышала эти речи не один раз, но не прерывала директора, надеясь так выиграть хоть сколько-то времени и сообразить, что делать дальше.       Шон. Мой родной человек. Один из тех, кто тянулся тонкой ниточкой из прошлого, напоминая, что оно не совсем умерло. Что есть и продолжение — меня и Нейта.       Такое ли продолжение было нужно мне? Или Нейту?       — Наша первоочередная задача, если угодно, наша главная цель — возрождение жизни... Не той, что есть сейчас. У той, что еще влачит жалкое существование, нет шансов. Все мыслимые генетические ресурсы уже истощены или испорчены, а новых взять, как ты понимаешь, неоткуда.       Вдруг он посмотрел на синта-бойца, чей автомат едва не упирался мне в висок, и сделал ему знак опустить оружие. Щелчок предохранителя последовал почти сразу, и ту половину головы, которую овевало горячее дыхание институтского автомата, немедленно стало холодить.       — Чистая ДНК, свободная от генетического мусора, сохранилась только у нас. И только мы можем дать будущее этому миру.       — Синты? — каменным тоном осведомился Данс. — Это будущее? Будущее за механическими куклами? — словно для убедительности он махнул дулом карабина в сторону одного из охотников. После того, как от меня отвели оружие, он тоже немного расслабился.       Может быть, преждевременно — охотники никуда не делись. Но ведь это же Данс... Реальная опасность для него словно имела свой собственный запах — и, видимо, в тот момент он его не ощущал.       — Куклами? — скептически скривил губы Шон. — Я бы не был так пессимистичен.... Впрочем, — тут же сказал он, — я не надеюсь на понимание. Оно мне ни к чему. — он помолчал. — Синты несовершенны, это факт... Даже последние.       — Вот как? — снова подал голос Данс и я даже повернулась к нему. Сарказм? В голосе Данса? В голосе бесстрастного каменного воина — сарказм? Данс тем временем выразительно посмотрел на охотника. Тот не шевельнулся, словно речь шла вообще не о его виде, — И в чем же их... хм... несовершенство?       Шон промолчал, продолжая как-то снисходительно смотреть на него, словно на неразумное дитя, которое говорит чушь.       — Синты стерильны, — негромко ответила я вместо него, главным образом для того, чтобы заполнить паузу и не создавать впечатление того, что разговор завершен. Надо было тянуть время, тянуть, тянуть... Пока я не придумаю что-нибудь. — Они подобны людям во всем: набор хромосом, белковый состав, метаболизм... Почти подобны, — поправила я сама себя. — Они неспособны только к одному. К самовоспроизведению. Размножению. По крайней мере, к самостоятельному.       — Ты оказалась неплохой ученицей, — похвалил Шон с видимым одобрением. — Жаль, что ты выбрала не ту сторону.       — Почему? — как-то странно спросил Данс, обращаясь уже именно ко мне, и я, забыв о том, что говорю, в общем-то, о нем самом, ответила:       — Оказалось слишком сложно воспроизвести все тонкости гормонального баланса. Видимо, чип синта не способен справиться с таким же объемом информации, которая может поступать к человеческому мозгу от его собственного организма. Приходится волей-неволей урезать этот поток.       — Браво! — подал голос Шон. — Но мы над этим работаем.       — Да? — спросила я, — Чтобы они смогли окончательно оторваться от своего создателя и рано или поздно уничтожить его? — откуда в моем голосе просочилось столько яда?       Спокойнее, солдат, спокойнее... Мы идем по лезвию бритвы. Главное, не оступиться. Если нас не пристрелили сразу, а вступили в разговор — значит, шансы у нас есть.       — Ах, ну до чего же ты проницательна! — снова восхитился Шон и словно от избытка чувств приложил руку к груди. — Да, всё верно. Нельзя терять эту нить контроля... Но ведь это, понимаешь ли, вызов мне как ученому. Исследователю... И это подводит нас к главному...       Он сделал паузу. И я не стала нарушать ее, а Данс, кажется, даже перестал дышать.       — Мы занимаемся своими исследованиями уже более полувека. Наша вынужденная конспирация — это всего лишь временная мера, которая была нужна прежде всего для сбережения нашего материала для исследований от возможного радиоактивного поражения... Проще говоря, мы не прятались, — пояснил Шон с насмешливой снисходительностью, — но должны были прятать своих подопечных от ненужных повреждающих факторов.       — Ненужных, — повторила я.       Шон кивнул.       — Мы изучали воздействие разных факторов на синтетический организм. Иногда случались и промашки... Но как же без них в работе исследователя?       — И выбрасывали отработанный материал туда? — я неопределенно указала пальцем вверх.       — Да, — согласился директор. — Бывало и такое. Тоже как часть той же самой исследовательской программы.       — Хотели, чтобы вас боялись?       — О да. Видишь ли, людям трудно объяснить что-то, что выбивается за границы их ограниченного сознания. Куда проще воздействовать на их... ммм... первобытные инстинкты. Страх.       — И за тем же нужны были эти нелогичные похищения людей?       — Вовсе не нелогичные. Нам нужны были те или иные генетические коды, и если их не было у нас, то мы могли всегда достать нужные с земли... Впрочем, да, тут ты права. Эти похищения убивали сразу двух зайцев — мы пополняли нашу исследовательскую базу и заставляли держаться в стороне от нас всех тех, кто вдруг решал, что может до нас добраться... Всех, — помолчав, добавил он. — Кроме вас. Братства Стали. — и Шон окинул красноречивым взглядом меня и Данса, указав глазами на нашу одинаковую форму.       Так, мы реально добрались до главного...       — Еще тогда, когда ты впервые появилась здесь, я понял, что ситуация более чем серьезна. Я и до этого прекрасно знал, кто вы такие и на что способны...       — Откуда же? — спросила я. — Братства в Содружестве не было никогда — до недавнего времени.       — Терпение, терпение... Я расскажу. Самостоятельно построить телепорт, да пусть даже такой кустарный, но работающий — это заставляет задуматься о многом. Тем более, когда его построили те, кому здесь вообще не место. Враги — не только Института, а любого прогресса. Сохранение технологий — а зачем? Не для широкого применения, ясно. Вернуть человечество в каменный век?       — А чем плох каменный век? — я внезапно утратила контроль над собой и ответила с неуместной злостью. — В каменном веке не создавали ядерных бомб. Лабораторий для экспериментов над людьми. Не воевали за ресурсы, да и за технологии, если на то пошло!       — Это издержки прогресса, — пожал плечами Шон. — Потери неизбежны в любом случае, но в данном случае потери оправданы.       — Оправданы... Ты слышишь сам себя? Это слова маньяка, а не ученого.       Он едва заметно улыбнулся.       — И это говоришь мне ты? Солдат Братства Стали? Для которого цель как правило оправдывает любые средства? Впрочем, хватит об этом. Мне надоело считаться подвигами... — он откинулся на спинку стула, достал платок и принялся им обмахиваться, словно его утомил наш разговор. — Я знал, что рано или поздно вы попытаетесь добраться до нас. Поэтому пришлось сделать кое-что, чтобы это... как бы это сказать... чтобы ваш визит был более контролируемым. Оставить для вас эту запись — это была моя идея.       — Тогда это многое объясняет.       Это действительно многое проясняло... Например, почему план оказался словно подправлен кем-то.       — И поэтому ты нам подбросил ложный план?       — Вовсе не ложный... Он был вполне правильным — и ты сама можешь судить об этом, иначе тебя бы здесь не было.       — Я говорю о входах в шахты.       — Хмм? Входах в... — изумился Шон и его седые брови поползли вверх. — Вы сумели это расшифровать? Или ты поняла это только теперь?       — Это было расшифровано, — уклончиво проговорила я, не видя причин скрывать это.       — Что ж, — ответил он. — Примите мои поздравления. Приятно иметь дело с умными людьми, даже если эти люди — твои враги. Вероятно, вас недооценили больше, чем можно было допустить.       Недооценили, значит... Врагов, значит. Недооценили.       Я чувствовала себя слишком пустой и выгоревшей изнутри, чтобы еще напоминать этому человеку о чем-то.       О том, почему я выжила. Почему пришла сюда. Почему нашла это проклятое место. Да почему я вообще начала его искать!..       Почему он, моя родная кровь, всего лишь решил выпустить меня из криокамеры и посмотреть, выживу ли я. Почему на деле выжить мне помогли другие люди.       Враги — научного прогресса, распространения технологий, Института...       — Вас недооценивали на протяжении многих лет.       Вас, повторила я про себя и поморщилась. Но вслух не сказала ничего.       — И мы, как выяснилось, тоже... Видишь ли, к тому времени, как Братство появилось здесь, мы уже были почти готовы к их появлению.       — Откуда вы узнали, что они здесь появятся?       — Ну... — директор неопределенно повел руками в воздухе. — Вести из Столичной Пустоши.       — Доктор Циммер... Вот почему он не вернулся, — тихо проговорила я.       — О нет. У Циммера была другая миссия, — тон голоса был почти веселым, словно я рассказывала ему какие-то забавные истории. — Важнее, чем отслеживание перемещений Братства Стали.       — Важнее? — спросила я, просто чтобы заполнить паузу. Открывающиеся подробности были очень, очень, очень нехорошими... Я примерно представляла, к чему приведет наш разговор и что мне предстоит узнать. Но очень надеялась, что ошибаюсь. — Что же может быть важнее, чем знать перемещения своего врага?       — Резонный вопрос, — Шон скрестил пальцы и положил руки на колени. — Важнее может быть только моя работа. И я намерен продолжить её. В Столичной Пустоши...       — Что?       — Мне придется пожертвовать всем вот этим, — продолжал он. Обвел глазами полутемное помещение, вероятно, имея ввиду весь подземный комплекс. — Но ради науки, ради возрождения жизни я это сделаю... Я не рассчитывал увидеть здесь только двоих. Я полагал, что сюда явится по крайней мере большая часть Братства... Естественно, во главе с этим безумным мальчишкой Мэксоном.       Он замолчал, опустил голову, словно задумался. Поразительно, подумала я в который раз, как можно с одинаковым выражением благодушия отдавать приказы о ликвидации и еще прикрывать это «благом для всего человечества»?       — Что значит пожертвовать? Что ты задумал?       — Сделать за вас вашу работу, — сардонически улыбнулся Шон. — Взрывчатка в реакторе? Ах, не трудись. Она там уже давно есть... И не только.       — А... — я нервно облизала губы.       Я поняла.       — Каверны... Входы в шахты...       — Браво. Браво... — протянул Шон и изобразил аплодисменты. — Да, там тоже заложены бомбы. Сами понимаете — мы ждали много гостей. И хотели, чтобы уж наверняка... Ну вы понимаете... Но если нет, то мне ничего не остается, как сделать вам некое предложение. Я думаю, что это предложение может устроить вас обоих.       Я молча слушала и чувствовала, как у меня стремительно холодеют руки. Как будто холод подземного комплекса наконец пробил мою личную защиту и вполз мне прямо в душу. Я бросила один короткий и быстрый взгляд на Данса.       Он побледнел. Заметно побледнел — даже тот шрам, что тонкой белой полоской тянулся через правую сторону лба и пересекал его бровь, вдруг слился с кожей, ставшей в один момент такой же белой.       Вероятно, настал такой момент, которого подспудно боялись мы оба — когда одинаково бесполезными оказывались и грубая сила, и дипломатия.       — Зачем..? — начала говорить я, но не договорила. Мы намеревались сделать то же самое, так к чему было спрашивать о причинах?       — Зачем... — задумчиво повторил Шон. — Зачем... Что ж. Я отвечу... Мне придется, как я уже сказал, пожертвовать всем этим. Моим домом... Другого дома у меня не было, кроме этого. Но я понимаю, что ставка слишком высока, чтобы впадать в ненужные сантименты, — он с трудом пошевелился, тяжело, как старик, усаживаясь удобнее, — И наша работа стоит любых жертв, даже этой, — он обвел широким жестом вокруг себя, — а уж уничтожение Братства Стали я не считаю слишком большой жертвой... Они покинули Столичную Пустошь, ибо этот мальчишка, их лидер, решил, что там всё окончательно успокоилось. Остальных же... остальных никогда не заботили наука и технологический прогресс. Это, в принципе, правильно... — добавил он, медленно выговаривая слова, словно бесконечно устал повторять одно и то же, — Пусть они занимаются лучше продолжением своего жалкого существования и не мешают нам.       — С чего у Института появилась уверенность, что там всё стало спокойно? Вроде особо ничего не изменилось.       — У нас свои источники, — едва заметно, но вполне благодушно кивнул Шон, — Ну и плюс тот очевидный факт, что этот наглец Мэксон появился в Бостонской Пустоши лично. Это достаточно серьезный повод судить о том, что в Вашингтоне всё угомонилось... По меньшей мере настолько, чтобы Мэксон решил покинуть его.       Директор помолчал, скрестил пальцы, аккуратно положил их на колено. Из всей это институтской компании только он проявлял хоть какие-то признаки жизни — синты были неподвижны. Даже охотники, которых от людей можно было отличить только в результате вскрытия, даже они больше были похожи на механических кукол.       Смертельно опасных механических кукол.       — Десять лет назад состоялся весьма значимый бой... Значимый для многих людей. И особенно для Братства Стали...       — База ВВС Адамс? — подал голос Данс.       Директор перевел на него выцветшие глаза. Надо же, а когда-то мне казалось, что у него глаза Нейта... У этого чужого человека? Не может быть, чтобы у него было что-то общее с моим мужем.       — Прекрасно, — похвалил он. — Бой на базе ВВС Адамс... После которого верхушка Братства решила, что отныне они — безраздельные владыки Столичной Пустоши.       Я нахмурилась, припоминая о тех событиях, о которых имела весьма смутное знание. База ВВС Адамс... Данс что-то упоминал о ней. Кажется, там погиб его наставник. В последнем бою с...       Анклавом???       Я даже затаила дыхание от невероятной догадки. Бросила быстрый взгляд на Данса.       Анклав — тот самый, с которым у Братства Стали шла долгая и жестокая война за всё то, за что могут бороться два таких гиганта.       Технологии.       Ресурсы.       Власть.       Я знала об этом. Но по вполне понятной причине не могла знать этого хорошо. И никогда особо не интересовалась подробностями того, что произошло с остатками сил Анклава после того боя на базе ВВС Адамс.       Кажется, настало время пожалеть об этом. И, возможно, не только мне.       — Вероятно, последние десять лет не только Братство Стали пребывало в уверенности, что Анклав потихоньку загнется сам по себе.       Где-то Анклав еще продолжал быть чем-то таким, с чем стоило бы считаться, но, по общему мнению, это скорее были просто попытки защитить себя и остатки своих баз. Хотя... Мне было искреннее интересно — неужели такая организация, как Анклав, могла быть полностью уничтожена? Неужели у них не было путей отступления, укрытий или еще чего-то подобного?       Я не могла в это поверить.       Определенно, и Мэксон не мог. Потому отряды Братства с фанатичным упорством продолжали еще десять лет прочесывать всю Столичную Пустошь, в надежде найти остатки Анклава. И, вероятно, в куда большей надежде — остатки того технологического богатства, которым располагал Анклав.       — И что ты хочешь сказать? Что жалкая кучка амбициозных стариканов может оказать хоть какое-то сопротивление Братству Стали? — спросила я.       — Разумеется, нет. По крайней мере, не в открытом бою... Но никто и не собирается вступать в бой с вами. Ни к чему... Прошло десять лет, не забывай об этом. И то, что Братство, можно сказать, ничего серьезного об Анклаве не слышало в течение всего этого времени, еще ни о чем не говорит. И совершенно не значит, что он перестал существовать. Перестал существовать открыто — может быть... Я, знаешь ли, это могу понять. Мир не готов к тем знаниям, которые имеем мы...       — Мы, — повторила я и не смогла сдержать саркастичной ухмылки. — Ты же в курсе, чем занимались ученые Анклава?       — Естественно.       О чем я спрашиваю? У кого??? Неужели он хоть на секунду мог произвести на меня впечатление доброго и наивного дядюшки???       Конечно, он был в курсе. Даже более того — неужели все эти эксперименты с ВРЭ в Институте были запущены просто так? С пустого места?       — Поправь меня, если я ошибаюсь... — сказала я, тщательно подбирая слова. — Значит, это в какой-то степени было попыткой освободить себе дорогу к Вашингтону?       — Именно так. Но не дорогу — сам Вашингтон, — слабо улыбнулся Шон, и эта слабая, словно вымученная улыбка бросила тень на его лицо.       — Только Братство является реальным противником силам Анклава, — сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь. — Значит, главной целью было выманить основные силы Братства из Столичной Пустоши, а здесь уже фактически обезглавить... — я не договорила, зачем-то оборвала сама себя. — Значит, к этому всё и шло?       — Это политика. Меня никогда не интересовали эти... хм... — директор неопределенно повел в воздухе пальцами, словно пытаясь подобрать нужное слово, — эти перипетии... тонкости... Мое дело — наука. У науки, знаний, у технологического прогресса, в конце концов, не бывает политических предпочтений... — он глубоко и как-то надрывно вздохнул, как будто ему не хватало воздуха. — Сотрудничество с Анклавом — это прежде всего доступ к невероятным архивам довоенных данных. Большинство из них, конечно, уже разорено, и никем иным, как Братством Стали... — он отвесил насмешливый поклон в сторону Данса. — И нам — и Институту, и Анклаву — уже глубоко приелась такая помеха, как Братство Стали.       Воцарилось молчание, нарушаемое только ровным тихим гудением работающего телепорта и такими же тихими щелчками мигающих индикаторов.       Значит, они решили взорвать подземный комплекс сами...Вероятно, цель действительно была оправдана. Зная, что на штурм Института будут брошены основные силы Братства, они решили одним ударом уничтожить его.       Они.       Анклав.       Я смутно представляла, чем Анклав был десять лет назад. И тем более, не могла представить, чем он является сейчас... А Мэксон? Он знал?       Вполне возможно. Но, думаю, даже его дальновидности не хватало на то, чтобы увидеть связь Института и Анклава — фактически умершего...       — Конечно же мы всегда поддерживали с ними связь, — наконец сказал директор так, словно уже замучился объяснять мне, глупенькому ребенку, одно и то же.       Значит, вся эта деятельность с ВРЭ, неудачные эксперименты, кучи «биологических отходов», как политкорректно именовались трупы людей, не переживших последствий инъекции ВРЭ... Это всё было запущено с благословения Анклава? Как результат сотрудничества с ним? С организацией, которую Братство (да и не только оно!), считало только небольшой группой людей, уже достаточно престарелых, которых могло заботить лишь тихое и мирное доживание своих дней?       — Ты не можешь себе представить всего их научного и технологического потенциала. Это даже для меня непостижимо. Я... Я действительно какое-то время думал о том, что мы с тобой смогли бы поладить. Да, да, я понимаю, что мы по сути друг другу никто... Но ты, неглупый человек, могла хотя бы попытаться понять истинную цель Института. Ради меня. Ради себя. Ради всего того, чего нас лишила эта война. Ради... людей Содружества.       «И ради того, чего ты даже не пытался возродить», — я горечью добавила про себя я, взглянув на него.       Еще тогда, полгода назад... Когда я еще лежала в своей криокамере и грезила, как спящая красавица — еще тогда он просто отдал приказ отключить охлаждение и запустить систему, переводящую мой организм на самостоятельное жизнеобеспечение. Директор мог отдать приказ просто телепортировать меня в пределы Института, вместо того, чтобы дистанционно разморозить меня и потом наблюдать, как моё ослабевшее и задыхающееся тело ползет к выходу. Наблюдать — потому что это тоже было своего рода исследованием.       А я, стало быть, «биологическим материалом».       А ведь могло бы быть по-другому... Я очнулась бы в этих белых стенах — и не было бы нужды бороться с подступающим безумием, грозящим утопить в своей вязкой глубине.       И я бы никогда не почувствовала гладкую рукоять пистолета, или ложу карабина, которая холодит щеку, когда ты медленно выдыхаешь и задерживаешь дыхание, замираешь и так ждешь, когда перекрестье прицела перестанет «плясать» и тогда ты медленно, медленно начинаешь выбирать свободный ход спускового крючка, чтобы потом нажать на него и ясно-преясно ощутить, как горячая и гулкая вибрация выбрасывает из дула красный смертоносный луч лазера...       Не было бы красных озёр на остатках асфальта с плавающими по бережкам стреляными гильзами вперемешку с кусками плоти.       «Ты прирожденный солдат, — сказал как-то Данс, — Просто у тебя не было возможности это проверить».       Институт мне, выходит, предоставил эту возможность.       А нужна она мне была, эта возможность???       Разве я хотела чего-то другого, кроме тихого семейного счастья? Я хотела не забивать себе голову ничем, кроме дней рождения, Рождества или Хэллоуина... Выбираться по выходным в парк или за покупками... Я хотела сидеть дома, собирать рецепты из журналов и потихоньку толстеть.       А вместо этого что?       Научилась с легкостью проводить сутки в марш-броске, носить силовую броню, разбирать и собирать любое оружие, которое могло найтись в арсенале Братства Стали, и поражать десять из десяти мишеней? Получила звание паладина Братства Стали? И...       В голове вдруг что-то перемкнуло, и мои руки сами собой метнулись к животу, словно в попытке защитить.       И... его.       Моё будущее.       Шанс на то, что теперь всё будет иначе.       Я перевела взгляд на Данса и увидела, что мой жест не остался незамеченным — он проследил за моими руками, но на его лице не отразилось почти ничего. Только каменная сосредоточенность. Та самая, которая всегда приводила меня в панику и которую я видела всего лишь пару раз в жизни.       В бункере.       И тогда, когда вызвал Мэксона через мой пип-бой...       Что он задумал теперь?       — И ты даже не поинтересуешься, зачем мы здесь? — спросила я, чтобы нарушить паузу.       — Ни к чему. Я это уже и так понял, — устало ответил Шон, словно разом потеряв интерес к разговору. –Итак. Мое предложение. Вы же здесь для того, чтобы активировать телепорт. Вызвать подкрепление. Так вот, в этом я мешать не буду. Конечно же, вызывайте. И чем больше, тем лучше. И если сюда явится сам старейшина, то это будет просто великолепно.       — А взамен?       — А взамен вы оба можете выжить. Я обещаю, что мы уберемся отсюда еще до того, как будет активирован детонатор, после чего ты можешь остаться с нами, либо покинуть нас — как угодно.       Я кивнула.       — А если нет?       — А если нет, — скучно ответил Шон, — то телепорт мы активируем сами. Вероятность того, что эффект будет тот же — то есть сюда явится большая часть Братства, весьма высока. Но в таком случае, боюсь, вам обоим живыми не бывать... О, только не надо изображать неуместный героизм! — взмахнул он руками, словно заранее раздосадованный принятым неверным решением кого-то из нас. — Я это ценю, уверяю. Просто сейчас не то время, чтобы думать о благородстве. Я всего лишь пытаюсь воззвать к твоему благоразумию, хотя и вижу, что это бесполезно... И всё же. Я обращаюсь к тебе, а не к вам обоим, потому что ты мне показалась прагматичным человеком, которого волнует нечто более реальное, чем... хм... — он задумчиво взглянул на Данса, — чем любого солдата Братства Стали.       — Ты предлагаешь предательство.       — Очевидно, да, — медленно кивнул Шон, совершенно не изменившись в лице, — Но что значит предательство какой-то группы людей в сравнении со спасением человечества?       Значит, вот как всё обернулось. Данс сказал — после того как нам удалось отбить атаку на аэропорт — что Содружество превратилось в одну огромную арену. Неправда. В арену превратилось куда больше, чем одно Содружество.       И мне было до сих пор дико и непонятно — как можно думать и тем более действовать так, как думал и действовал Институт.       Или Анклав, который уже много лет считался вымершим.       — Спасением че... — начала было я, но по замолчала. И так и не поняла, моё изумление, поражение — это вообще было нормально? Неужели я еще не устала слышать это и не удивляться? — Ты всерьез...       И снова замолчала. Едва ли не впервые мне было нечего сказать. Не потому что я растерялась.       Просто нечего.       Вероятно, в эту самую минуту, секунду, в этот самый миг я наконец поняла: мы с этим человеком — чужие. Во всех смыслах.       Я не была ему матерью. И не могла уже стать ею. Я никогда не разделяла его взглядов на жизнь в Содружестве. И уже не могла бы их разделить.       И я не смогла бы предать тех, которые в этом спятившем мире были моей единственной семьей. Кто реально научил меня не просто выживать, а даже какое-то время жить. Или хотя бы думать, что живу.       — Нет... Шон. Я не буду этого делать, — сказала я, и отчего-то сказать это было так легко, словно ответ был единственно правильным.       — Понимаю, — согласился он, и мне показалось, что согласился он также легко, как и я. Тяжело, по-стариковски поднялся, оперевшись руками о колени, чуть повернул голову. — Мне... жаль. — и направился к лифту.       Я проследила за тем, как полукруглые двери сдвинулись, закрыли от нас спину в белом халате. Зачем я это делала?       — Мне тоже... — прошептала я.       Рванула карабин вверх и, не целясь, выстрелила — красный луч тотчас же разнес голову одного их охотников. Мой выстрел слился с еще одним — мы с Дансом всегда прекрасно понимали друг друга. Расстояние до охотников было до смешного маленьким, и луч из моего карабина мягко, как нож с масло, четко вошел в глазницу одного из них, отчего его голова разлетелась, раскидывая вокруг себя окровавленные ошметки. Долей секунды позже на его тело рухнул второй.       Пространство в ужасе взвизгнуло, ударяя нас по ушам гулким эхом стрельбы в закрытом помещении, а время, словно тоже испугавшись, замедлилось и почти замерло. И как и тысячу раз до этого я с нарастающей тошнотой видела медленно проплывающие мимо меня красные блестящие брызги, словно в замедленной съемке ко мне направился голубой луч лазера из институтского автомата, но уклониться от него было невероятно легко — для этого надо было всего лишь немного отступить в сторону, и при этом даже не особенно торопиться.       Мне действительно было жаль...       Голубая вспышка лазера ослепила меня, взорвавшись в голове миллионом искр, и, казалось, этот же невыносимо яркий свет толкнул меня, отшвырнул, ударив об стену — и искры перед глазами вспыхнули разноцветным фейерверком.       Впрочем, передо мной тут же возникла спина Данса, внезапно, словно материализовалась из воздуха, и я поняла, что толкнул меня именно он.       Что-то брызнуло мне в лицо, обдало теплым — и я машинально оттерла с него что-то красное и липкое.       Кровь?       Чья?       Время опомнилось, рвануло вперед, словно пытаясь наверстать упущенное — и я немедленно потерялась в сошедшей с ума заверти.       Вопрос о том, чья это кровь, вспыхнув подобно тому же фейерверку, погас так же быстро — разорванная форма Данса открыла рану с почерневшими обугленными краями. Сплавившаяся ткань формы пропиталась кровью — на черной ткани это было почти незаметно, но ее запах вплыл в мой нос вместе с горячей волной озона.       — Нора, — отрывисто сказал он, не поворачиваясь. Пальцы деловито и сноровисто выбили из карабина пустую батарею, вставили новую. — Слушай меня... Уходи. У тебя есть ключ для активации телепорта, — он передернул затвор. — Пожалуйста, не спорь!.. Времени уже не осталось. Уходи, останови его. Он... должен знать.       Данс не уточнял, кто это «он». Не было необходимости.       — Не медли, паладин! — крикнул он, видя мои колебания. Крикнул яростно, почти зло, чуть повернув ко мне голову.       Его карабин, как будто живущий собственной жизнью, молниеносно развернулся в сторону образовавшегося проема в стене, злобно выплюнул красные лучи.       Данс пятился назад, теснил меня, и я пятилась вместе с ним, потому что у меня не было выбора. Изо всех сил сжимала в кулаке диск с записью и затравленно озиралась, пытаясь соображать. В голове не было ни единой мысли, зато гулко и звучно отдавалась эхом стрельба в этом коридоре. Лучи лазера врезались в стены, вышибали из них осколки пластика и металлической арматуры, сыпались мне на голову, чиркали по лицу — я этого вообще не замечала.       Это что же — это конец? Это всё?       Я смотрела на напряженную спину Данса и сквозь сплошной гул и треск выстрелов ко мне даже не могло пробиться отчаяние. Серыми клубами пополз дым, закрывая обзор, запах озона давно смешался с запахом горелого пластика.       Это конец?       В левой руке я сжимала карабин, хотя знала, что не смогу помочь Дансу из опасения задеть его.       Впрочем, не все ли равно, с неожиданной злостью подумала я. Он и без того уже почти похоронил себя.       Сзади забрезжило голубоватое свечение.       Телепорт.       Здесь запах озона усилился, даже отчасти перебивая гарь перестрелки.       Мы могли бы уйти оба, но так же оба понимали, что кто-то должен заблокировать сигнал телепорта изнутри. А значит, кто-то должен был остаться здесь.       Остаться — здесь.       В подземном комплексе.       В подземном комплексе, начиненном взрывчаткой, достаточной для того, чтобы на месте развалин технологического института образовалась воронка глубиной в несколько этажей.       Планы стремительно менялись. Ни о какой телепортации штурмовиков больше речь не шла — и пока даже некогда было досадовать на то, что наш враг оказался впереди нас даже не на шаг.       Едва ли не на целый дневной переход...       Вот она — работа разведчика. Проникнуть туда, где написано «закрыто», добыть то, что тебе не предназначено, и вернуться. Вернуться с информацией, какой бы ценой ни была она получена, и какой бы ценой не обернулся путь назад.       Я смотрела на Данса и понимала, что эта информация и этот путь назад обойдутся мне слишком дорогой ценой.