Начало

      Дверь скрипнула, открываясь, шаги захрустели по каменной крошке. Я незаметно сунула руку в голенище сапога, пытаясь нащупать рукоять револьвера.       — Драмбой, — раздраженно сказала в пустоту Дездемона. — Я непонятно сказала? Или мне за руку отвести тебя?       — Не надо. Боюсь, он свой пост не покинет уже никогда, — внезапно произнес знакомый голос и у меня внутри всё подпрыгнуло.       Несколько выстрелов разорвали тесное пространство помещения, раздирая уши оглушительным треском. Красный луч взорвался над моей головой, сшибая с меня берет раскаленной волной воздуха, опалив мои волосы, хищно вцепился в что-то позади меня. И это что-то медленно-медленно завалилось на меня, заливая кровью и ошметками плоти.       Я вскочила, уворачиваясь от тела Глории, одним движением дотянулась до Дездемоны, сгребла ее волосы в кулак, почти повиснув на ней. Та рванулась, выдирая волосы и оставляя клок у меня в руке. И в ту же секунду я непроизвольно согнулась, упала на колени, получив прикладом сильный удар в живот.       — Не двигайся, — сказал Дьякон без своего обычного глумливого веселья. Мой карабин под шумок перекочевал к нему, и он, вполне уверенно его сжимая, целился мне в голову. — А ты... Бросай оружие.       Данс переместился, плавно, сделав один стелющийся шаг в сторону. Перешагнул через труп техника.       — Уходите, — ровно сказал он Дьякону. — Вы оба пока можете это сделать. Об этом выходе знаю пока что только я.       — Что ты медлишь? — спросила Дездемона, потирая голову. — Убей ее!       Я дотянулась до револьвера, сжала рукоять. Волосы рассыпались, заслонили мне лицо.       — Дез... — начал было Дьякон.       — Быстрее!       Что это? Неужели я слышала панику в ее голосе?       А Дьякон? Чего он медлил?       Когда воздух смог вернуться мне в грудь, я подняла голову, сдула волосы с лица. Заглянула в лицо Дьякону.       — Страшно, да, Дьякон? — вкрадчиво спросила я, отмечая, что карабин задрожал в его руке. — Стрелять в затылок проще, правда? А вот так... — я кивнула на дуло карабина, которое медленно разогревалось — и я чувствовала это горячее дуновение на лице, — А вот так выстрелить не каждый сможет, — это же самое дуло качнулось сильнее, дрожь стала заметнее.       Крысы, впервые с ненавистью подумала я, крысы, крысы, крысы... Институтские выкидыши.       И это, вот ЭТО я хотела защитить???       — Тебе-то в любом случае отсюда живой не выйти, — ответил он, но сказал это как-то неуверенно. И меня бы позабавила эта неуверенность, если бы не ситуация...       — Ну и что? — с ненавистью спросила я. — Найдутся те, кто загонит вас туда, откуда вы так рвались выйти. Загонит вас, крыс, в настоящий склеп, — с откровенным язвительным нажимом добавила я.       Злость все же прорвалась. И злость, и ненависть, и разочарование... И на себя, и на них. И на свою недальновидность. Даже на Данса, который невесть каким образом прознал про мою очередную промашку.       — Дьякон! — зло выкрикнула Дездемона и двинулась к нам. На одно короткое-прекороткое мгновение она отвлекла его внимание — и ствол качнулся в сторону от моей головы.       И я выстрелила. Почти наугад — потому что с такого расстояния не промахнулся бы и слепой, и даже не могла бы сказать, чего я хотела бы больше, промахнуться или попасть... Время замедлилось и все движения стали плавными, медленными и тошнотворно-тягучими. Я как будто своими глазами проследила за полетом пули — это было невозможно, но ощущение было таким отчетливым, что меня даже замутило от реалистичности картинки.       Пуля проделала аккуратное отверстие в голове Дездемоны, разбрызгав короткий фонтанчик из крови и маленьких кусочков кости. Тело лидера кулем рухнуло на пол, довершив картину. Одновременно я как-то отрешенно заметила, как Данс сдвинулся с места, смазанным движением рванул в мою сторону, а мое тело словно само отклонилось, падая и откатываясь в сторону.       И так все это было медленно, что откуда-то из глубины поднялась новой волной дурнота.       В то место, где только что была моя голова, ударил красный луч из моего карабина, вышибая из пола кирпичные брызги.       — Ч-чертовы синты! — выругался Данс, размахиваясь и расшибая голову Дьякона прикладом.       Карабин вывалился из его ослабевших пальцев, но падал он так медленно, что я не просто поймала его — я взяла его прямо из воздуха, словно он завис в нем.       — Ранена? — коротко осведомился Данс, не глядя вытирая приклад рукавом рубашки.       Я мотнула головой, передернула затвор карабина. Отпустила курок револьвера, убрала его обратно за голенище.       — Вот этот нужен живым, — я кивнула на Дьякона, лежащего без сознания.       Данс наклонился над ним, приложил руку к его шее.       — Он жив.       Вслух не было задано ни единого вопроса — и я не могла не быть благодарна за это. Я тоже не задавала вопросов — пока первоочередной задачей было не это.       Я перехватила карабин в левую руку, рванула вверх безжизненное тело Дьякона и привалила его к стене, прижав всем телом, чтобы не сползал.       Данс немного отошел в сторону, не мешая мне и не помогая.       — Надо торопиться, — сказала я и зубами стащила перчатку, — Я выслушала тьму всего интересного, — я сунула руку в один из подсумков и, покопавшись там, извлекла стимулятор, — Даже и не знаю, чему верить. — уколола стимпак Дьякону, всадив шприц прямо через одежду, и, размахнувшись, отвесила несколько пощечин, приводя его в чувство.       Его голова дернулась, разбрызгивая кровь из раны, но это возымело свой эффект — он глухо застонал, завозился, попытался меня оттолкнуть, но к его голове тут же прижался ствол карабина.       Приятно работать с Дансом — мы всегда понимали друг друга. Ну почти всегда...       — Дьякон, — сказала я со всем убеждением, на которое была способна. — Дьякон. Ты понимаешь, что у тебя всё очень и очень плохо. Сейчас мы с тобой отправимся на Придвен, и у тебя появится прекрасная возможность рассмотреть его изнутри. Не спеша.       — Да иди ты... — он сплюнул кровью мне под ноги.       — Мне тут предлагали взглянуть на потрясающий взрыв, — я всё ещё прижимала его к стене, хотя такой необходимости уже не было. Он был способен держаться самостоятельно. — Я взгляну... Но и ты будешь смотреть на это со мной.       — А что мне терять?       — Нечего, — честно ответила я. — У тебя есть только твоя жизнь. Подземки здесь уже нет, и — знаешь что? — я лично буду следить за тем, чтобы этот паразит здесь больше не завелся. Ясно тебе? — я сгребла воротник его рубашки и встряхнула. — После экскурсии на Придвен я могу отпустить тебя и мы просто забудем о существовании друг друга... Ты согласен?       Он промолчал.       — Взамен ты поможешь мне предотвратить взрыв — ты же хотел узнать, что взамен? И потом я провожу тебя за пределы Содружества. Мы расстанемся друзьями — я обещаю...       Я продолжала говорить и не узнавала свой голос. Не узнавала себя. Металлические нотки, которые в нем не просто прорезались, а окрепли и звенели стальным набатом, оглушали меня саму.       — От тебя потребуется только одно — никогда — слышишь меня? — никогда не попадаться на глаза никому из Братства Стали. Мы друг друга поняли?       Ответом мне был презрительный взгляд.       — Дьякон, — я глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки. Я не знала, что из услышанного мной правда, и не знала до какой степени правда. Но понимала, что именно он, мой пленник — это и есть мой единственный шанс на то, чтобы... предотвратить катастрофу. Он пытается вывести меня из себя — это было очевидно. — Дьякон... Не совершай глупости. Ты можешь сохранить себе жизнь. И даже... хм... целостность конечностей. Иначе, если ты не захочешь договориться со мной по-хорошему, то мы с тобой в любом случае отправимся на Придвен и ты всё равно поможешь мне предотвратить взрыв. Но с простреленными ногами передвигаться будет не очень удобно, — скучно добавила я, — С другой стороны... — я сделала паузу, — Если я отдам тебя скрипторам в лабораторию, то это не будет принципиально. Для вивисекции ты сгодишься и с простреленными ногами... Они рады будут получить для изучения такой прекрасный образец синта третьего поколения.       Он молчал. Смотрел на меня. Я тоже замолчала, и не торопила его. Прижатый к стене, опасливо косящийся на ствол карабина, что неподвижно застыл возле его виска, с расплывшимся на голове пятном крови — он заметно растерял свой былой шпионский шарм и ироничное обаяние.       Я не знала, сколько времени у нас есть, да и есть ли оно вообще.       Данс не задал ни единого вопроса — я понимала, что они его просто раздирают изнутри, но внешне это ни в чем не выражалось. Да что уж говорить — у меня тоже было немало вопросов... Каменное, абсолютно бесстрастное выражение лица Данса — оно как раз гармонировало с тем, что нас окружало. Эта каменная полуосыпавшаяся кишка стала весьма неуютной и даже страшной после того, как там прибавилось трупов... По спине невольно прополз липкий холодок.       Видимо, в таком месте только трупы и могли выглядеть гармонично...       — Я... — глухо подал голос Дьякон, — я согласен.       — Данс, — сказала я, не поворачиваясь. — Тебе нельзя идти с нами. Уходишь по этому пути, — я махнула рукой на потайной ход. — А мы... А мы прогуляемся так, как пришли сюда. Шевелись...       И я не успела договорить. В который раз раздирая уши грохотом, раздался взрыв — на нас посыпались куски древнего кирпича. Не посыпались даже, а начали рушиться, грозя погрести нас под собой.       Я поднялась с пола, точнее, вскочила — хотя вообще не помнила, как оказалась на полу. Стряхнула со спины куски камней и штукатурки, отчаянно затрясла головой — теперь уже пытаясь вытряхнуть из головы оглушительный звон. Взрыв в закрытом пространстве — это, надо сказать, редкое удовольствие...       Нашла взглядом Дьякона — тот, освободившись, уже был почти у самой двери.       — Стоять! — рявкнула я, не слыша сама себя. Звон в голове оглушал, перед глазами двоилось — но меня в тот момент волновало только то, что мог сбежать мой ценный пленник.       Данс бросился ему наперерез, неуловимым движением оказался у Дьякона за спиной, ударил ему по коленям.       «Придурок», — прочитала я по его губам — слух всё ещё ко мне не вернулся.       Я снова встряхнула головой, отчего немедленно затошнило.       «Цела?» — спросил Данс, и снова я не слышала вопроса, но поняла по движению его губ.       Я кивнула — от этого простого движения замутило еще больше, и я прислонилась к стене, едва не сползая по ней вниз. Звон в голове понемногу утихал, но головная боль вдруг усилилась.       — Всё хорошо, — сказала я, хотя, признаться, была не уверена, что я это произнесла вслух. Я сунула руку в подсумок, достала стимулятор, и едва успела удивиться тому, что шприц вдруг стал таким тяжелым. Таким тяжелым — что немедленно выпал из моих пальцев и разбился.       — Вот черт.       Щербатый каменный пол вдруг начал приближаться ко мне, и делал это так быстро, что я уже почти удивилась — почти, потому что совсем удивиться не успела. Сильная рука сгребла меня за шиворот, рванула вверх, и шею обожгло жалящей болью.       В голове немедленно просветлело. Данс, не меняясь в выражении лица, отбросил пустой шприц стимпака.       — Соображай быстрее. Тебе нужен врач, и надолго действия стимулятора не хватит, — спокойно и деловито проговорил он, и я услышала его как сквозь воду, — План меняется. Разделяться нельзя, мы идем вместе.       — А как же...       Данс заломил руку Дьякона тому за спину, сжал запястье.       — Вперед, солдат. Не рассуждать.       Нам не пришлось передвигаться в полной темноте, пип-бой, когда возникала нужда, служил прекрасным фонариком, но иной раз меня брало удивление, как же сами агенты Подземки умудрялись передвигаться в такой темноте и ничего себе не сломать?       Звуки боя мы услышали задолго до того, как вышли из этого ответвления катакомб.       — Ad victoriam!!! — крик почти перекрыл оглушительный гул выстрелов.       Уж не знаю, что спровоцировало стрельбу — скорее всего этот самый взрыв. Свист пуль и вспышки лазера сливались в один сплошной треск, от которого голова немедленно взорвалась новой волной боли. Данс протянул ко мне свободную руку и одним толчком впечатал меня в стену, сделав это без лишней суеты и даже как-то неторопливо, и повлек меня по направлению к выходу.       — За старейшину Мэксона!!!       Из древних стен выпрыгивали фонтаны крошки, иногда — почти целые кирпичи и куски штукатурки. Под ногами хрустели гильзы, иногда в лицо бросался пучок яркого света из фонаря на шлеме силовой брони, иногда этот самый пучок света отражался от самой брони и тогда металлические блики рассыпались по полу, и это было даже... красиво...       Данс влек меня за собой, волоча вдоль стены, к которой прижимал так крепко, что моя форма, казалось, не пропустила ни одного обломка арматуры, торчащего из стены.       Однако же кто бы мог подумать, что они будут так яростно сопротивляться... Интересно, знали ли они, рядовые бойцы Подземки, на кого реально им приходилось работать? Знали ли они, что их идеи — это и не идеи вовсе, а всего лишь очередной интерес Института?       Странные мысли роились в моей голове, сталкивались, метались, сами оглушенные всем происходящим. Я уже ничему не удивлялась, объясняя себе всё контузией.       — Ad victoriam!!!       И так же как раньше время вдруг замедлялось, теперь оно рвалось вперед с невероятной скоростью, и всё, казалось, где-то над моей головой. Мимо меня. Мне оставалось только бороться с внезапно подступающей дурнотой и радоваться, что с одной стороны меня поддерживает стена, а с другой — рука Данса.       — Держись, солдат!       Я это услышала или мне показалось? Я не могла это слышать за сплошной стеной трескотни выстрелов и чиркающих у самого лица пуль.       Значит, показалось...       Что еще мне покажется в ближайшее время, когда действие стимпака закончится? Они ведь не знают про заложенную взрывчатку, а Дьякон... Насчет него не стоило обольщаться. Мы же благополучно попали под тот взрыв. Ведь можно же было догадаться, что Подземка там всё заминировала! Они знали, что Братство их атакует, и уж конечно они не собирались возвращаться туда!       По их планам я не должна была дожить до этого момента. А когда Данс сломал им все планы, то и Дьякон решил, видимо, пожертвовать собой ради... Не знаю, ради чего. Ему просто стоило потянуть время, пока не сработал таймер.       Надо было сказать Дансу...       Надо было...       Когда мне в глаза брызнул красноватый свет, то я непроизвольно зажмурилась. Я не понимала, откуда он. И на миг вдруг показалось, что я опоздала...       — Данс... — позвала я, понимая, что времени уже очень мало.       — Молчи.       — Послушай меня. Данс. На Придвене, возможно, заложена взрывчатка, — я не знала, не слышала, говорю я это или только думаю. Всё тело стало каким-то ватным, слабым... Не моим. — Вот этот... вот он знает, где. Возможно, что это двигатели... Или энергоотсеки... я не знаю.       — Молчи. У тебя повреждена голова. Черт, у тебя был только один стимпак?       Какой стимпак? Что он говорит? Я разлепила глаза. Он мне не верит? Я наугад пошарила вокруг себя, вцепилась в что-то, подтянула к себе.       — Данс! Это правда!       Он кивнул, зачем-то встряхнул меня, и я вскрикнула от прострелившей голову боли. Оказалось, что Данс поднял меня на руки — и я когда это он успел? Мне казалось, что я прекрасно иду своими ногами, но вот уже оказалось, что моя рука перекинута через шею Данса, голова лежит на его плече, оба карабина — и мой, и его — висят за его спиной, при каждом шаге ударяясь о мой локоть.       Мы вышли из катакомб — не вышли даже, а вывалились в гулкую, скрипучую металлом умирающую ночь Содружества, прямо на нас хмуро и равнодушно посмотрел рассвет. Но то, что стало тихо, я заметила не сразу — в ушах стрельба все так же звучала, и я не сразу поняла, что она продолжается уже в моей голове.       Несколько раз он останавливался, я слышала короткие отрывистые приказы, которые он отдавал в пустоту. То, что в пустоте иногда был слышен знакомый скрежещущий топот силовой брони, до меня так и не дошло. Звук голоса, приглушенного микрофоном переговорного устройства, вроде бы глухой нарастающий рокот двигателей винтокрыла... Вроде бы — потому что дурнота быстро наматывалась на меня, опутывая своей липкой паутиной, я уже мало соображала, что вокруг меня происходит.       — Данс...       — Молчи!       И вот тут это и случилось... Сначала я даже не услышала больше никаких звуков — просто по глазам больно-пребольно резанул ярчайший свет, пространство глухо и болезненно содрогнулось, искажаясь, искривляясь, деформируясь... В ушах медленно и почти незаметно расплескался ток сжавшегося словно в ужасе воздуха.       И только потом пришел звук — словно весь мир раскололся на миллион осколков, разлетелся, навеки прекращая свое существование.       Нас накрыл еще один взрыв, долетел, докатился до нас огненным выдохом.       Раскаленный воздух потрескивал мириадами искр в моих волосах, я широко раскрытыми глазами смотрела на огненный медленно увеличивающийся шар — и время испуганно сжималось, схлопывая в один крошечный миг эти двести никчемных лет.       Я изо всех сил сжимала мужскую руку — и это снова была рука Нейта. Я переводила взгляд на смутную мужскую фигуру — и смотрела в глаза Нейта. И тогда — сейчас! — они были единственным, чему я должна была верить. Они говорили «Всё будет хорошо», но над нашими головами расцветал вот такой же огненный цветок, и такие же искры потрескивали в моих волосах.       Я должна была верить Нейту — и я верила. Отчего-то я знала, что эта вера — это единственное, что у меня, у нас, осталось. И ничего уже не будет хорошо. Да и вообще уже ничего не будет...       «Я люблю тебя, Нора... Всё будет хорошо».       Мы опоздали.       Я не знала, почему, я и не помнила, и не должна была помнить — но этот огненный шар, пожирающий всё живое — это да, это я знала...       Я смотрела в глаза Нейта, и в них огненным шаром отражалась смерть нашего мира.       Я опоздала — я не помнила, почему, но знала, что мир скоро снова умрет.       И это была самая яркая и отчетливая мысль, из всех, что возникали в моей голове за последние минуты, прежде чем тьма сомкнулась над моей головой.       ...Я не знала, какой должна быть смерть. Но мне казалось, что она должна быть все же менее болезненной, потому что это было бы верхом несправедливости — испытывать боль не только при жизни, но и после смерти тоже...       Голова разламывалась на сотню частей, и даже то, что она явно лежала на чем-то мягком, не помогало. Потребовалось по крайней мере несколько минут, чтобы я смогла понять, что лежит не только моя голова, но и я сама тоже. И главное — что она (голова) пока еще была при мне... Впрочем, учитывая то, как она болела, я этому факту не так уж и радовалась.       Я попыталась открыть глаза, но тут же закрыла их обратно, потому что яркий свет, моментально просочившийся сквозь сжатые веки, был подобен удару била о медный гонг.       — ...приходит в себя.       Кто это? Я повернула голову на звук голоса — и он показался мне смутно знакомым.       — Паладин, — голос приблизился ко мне. — Можешь открыть глаза?       Паладин, значит... Я.       — Доктор? — мне показалось, что я вскрикнула, но на самом деле с моих губ сорвался только невнятный шепот.       На своем плече я почувствовала прикосновение, которое тут же сменилось острым уколом — игла стимулятора ужалила меня с коротким шипением, и справа от меня пустой корпус звонко стукнул о металлическое дно контейнера.       Головная боль замерла на миг, а потом стала утекать, словно в голове открыли кран.       — Кейд? — спросила я уже увереннее и наконец разлепила веки.       Хорошая вещь — стимпак...       — О, узнаёшь меня — это хороший знак.       Я завозилась, пытаясь выпростать руки из-под простыни, принялась озираться так, словно видела лазарет впервые.       — Придвен... — пробормотала я.       Кейд на секунду поджал губы. Скрестил руки на груди, стоя надо мной.       — Он самый, — он помолчал, глядя на меня со своим обычным спокойствием. — Что еще ты помнишь?       — Да всё я помню! — раздосадованно ответила я. — Как я тут оказалась? Давно? Сколько я была без сознания?       — Полегче, солдат. Оказалась тут как обычно. Не своими ногами, но всё же... — он пожал плечами. — Без сознания ты была не так уж и долго, всего сутки — при такой травме бывает и дольше, но, видимо, у тебя крепкая голова... Тебя контузило при взрыве. Ну знаешь, как оно бывает...       Не знала до сих пор — потому что до сих пор не приходилось ловить взрывную волну своей головой. И больше не хотелось повторять этот опыт.       Данс? Он был там, в бывшем штабе Подземки? Или мне показалось? Как тот взрыв? Ведь я же отчетливо помнила, как прямо над нами что-то рвануло... А что в таком случае с Дансом? Ему никак нельзя было показываться на глаза членам Братства... Что изменилось?       Где Дьякон? Что с той взрывчаткой?       Сутки без сознания? Я вот в таком виде — уже сутки?       И это в то время, как...       Слишком много вопросов было, чтобы валяться и пытаться догадаться об ответах.       — Мне нужен... ну... — я поднялась, отбросила от себя простыни. Голова немедленно закружилась, и накатил новый приступ тошноты, от которого я облилась липким холодным потом.       — Спокойно, солдат, — ровно сказал Кейд, взял меня за плечи обеими руками и надавил, укладывая обратно на кушетку. — Я знаю, кто тебе нужен. Он... старейшина тоже хотел тебя видеть.       Старейшина? Я разве что-то сказала вслух?       Я бросила короткий взгляд на Кейда, надеясь увидеть тот же самый глумливый намек, что видела уже у многих людей на Придвене. Но не увидела — и не стала спорить, послушно опустилась обратно на кушетку.       Неважно. Что бы меня там не связывало со старейшиной, но пока есть другие вопросы...       — В моем отряде еще есть потери?       — Нет. Как тебе хватило проницательности и смелости идти туда одной, я поражаюсь... Мэксон не зря послал на эту операцию именно тебя. Даже если ты не знала о том, что здание было заминировано, все равно — это было очень самоотверженно, паладин.       Заминировано? Не знала. Догадывалась.       То, что Мэксон появился в лазарете, я поняла, даже не поворачивая головы. И совершенно не удивилась, когда вдруг моментально стихли все разговоры — и одновременно словно само пространство сжалось, в испуге откатываясь назад и уступая место тяжкому стальному духу. Впрочем, его присутствие я как-то почувствовала еще до этого. И мне пришлось подавить порыв зарыться в простыни по самую шею, как девице, которая впервые видит особу мужского пола.       — Старейшина... — приветствовал его Кейд.       Я невольно вздрогнула, когда Мэксон приблизился, и стальные глаза остановились на мне.       Как тогда сказал Хэнкок? «Одно и то же действие можно называть разными словами»? Так вот, если называть вещи своими именами, то я собиралась предать его, предать своего старейшину. И — ради чего?.. Задание было, в общем, выполнено... Но как бы там ни было — изначальные планы у меня были другими.       Мэксон молча смотрел на меня, стальные блики непонятно и задумчиво мерцали, тонули в смутной темной глубине его взгляда. И я не понимала, о чем он думает, и не была уверена, что хочу понимать.       — Старейшина, — тихо сказала я, опасаясь, что голос меня подведет, если я буду говорить громче. — Миссия выполнена. Но... возникла одна трудность.       — Я знаю. С заданием ты справилась.       — Не безупречно.       — Совершенно верно, — ровно согласился Мэксон. — Но предугадать все решения диверсантов не в состоянии даже ты.       — Старейшина... — я поднялась на локте. — Что с Дьяконом? Ну, с тем синтом из Подземки?       — Его допросили. Он... согласился сотрудничать почти сразу. И даже был полезен.       Я прикрыла глаза на секунду и кивнула. Дьякона нет в живых — ясно как день.       Впрочем, от Мэксона я не ждала ничего другого.       В кого я превратилась? Почему я так легко принимаю факт лишения кого-то жизни? Почему так легко могу отнять ее сама?       — Еще в штабе Подземки я узнала, что они планировали заложить взрывчатку на борту Придвена, — продолжала я, стараясь говорить ровно.       — Я знаю. Синт поведал нам о том, каким образом им удалось это сделать. Охрана понесет наказание за ослабление бдительности. И нам тоже стоит сделать выводы.       — Значит, всё-таки ядерные отсеки двигателей?       — Да, — сдержанно кивнул Мэксон, — Это самое подходящее место.       — Я видела... еще один взрыв. Я подумала, что...       — Нет. Придвен, как видишь, цел. Они взорвали Северную Церковь... К счастью, наши штурмовики успели убраться оттуда до взрыва.       Я смотрела на него снизу вверх, задирая голову. Приходилось — он возвышался надо мной и не делал попыток присесть и как-то облегчить мне разговор с ним. Меня удивляло не это. Или даже «удивляло» — не то слово. Настораживало...       Что-то было не так в его поведении...       Такого ровного и спокойного тона я могла бы ожидать, например, от Данса. Но не от старейшины — порывистого, импульсивного, бешеного... Мэксон говорил со мной, и между его бровей залегала морщина, прибавляя ему возраста. Он стоял, сцепив руки за спиной, и обычное его хмурое лицо в тот момент было еще и каким-то отрешенным, словно он думал о чем-то еще.       — Старейшина, — подала я голос. — Есть еще информация, которую вам следует знать... Это... касается Института.       Стальные глаза сверкнули, вперились в меня, словно вцепились когтями хищника.       — Не здесь, паладин, — сказал он. — Когда Кейд разрешит тебе подняться, то нам надо будет обсудить это... этот вопрос с Институтом.       — Слушаюсь, старейшина.       Когда он удалился, то даже как будто воздуха прибавилось, хотя обычные разговоры не возобновились. По лазарету все продолжали передвигаться так же тихо, словно он всё ещё был здесь.       Я огляделась, выворачивая шею. Взгляды, что долетали до меня, мне совсем не нравились... И теперь дело было не в том, что эти взгляды мне на что-то намекали или выражали мне какое-то тайное понимание.       Что-то другое. Или, может, у меня просто развивалась паранойя... От контузии.       — Доктор? — позвала я. — Вам известны подробности этого допроса?       — Боюсь, что нет, — откликнулся Кейд, не поднимая головы от каких-то документов. — Подробности — это не ко мне.       — Известны, — прошептала скриптор, как бы невзначай проходя мимо меня и наклоняясь, чтобы поправить мою подушку. — Здесь только полностью глухой и слепой не заметил бы этих самых «подробностей».       — Можно мне воды?       Скриптор кивнула, оторвала крышку с упаковки с чистой водой, перелила ее в стакан и протянула мне. Потом помогла приподняться.       — А вот это зря, — взглянул на нас Кейд. — Это может плохо закончится.       Мы со скриптором переглянулись. Фраза Кейда отвечала сразу на два вопроса — о том, можно ли мне воды, и о том, можно ли мне «подробностей» допроса.       Я выпила воду залпом, отдала стакан.       — Так что там...       — Мэксон сам допрашивал того синта, — негромко сказала скриптор. — Старейшина был... как бы это сказать... в ярости. Хотя синт не сопротивлялся и не отказывался отвечать на вопросы. Он только потом сказал, что ему обещали свободу...       — Да... Я обещала. Если он расскажет о взрывчатке.       Скриптор качнула головой.       — Мэксон не стал слушать. Старейшина сам... сам перерезал этому синту горло.       Накатила дурнота, резко затошнило.       Ох, Дьякон, Дьякон...       Я глубоко вздохнула, пытаясь унять тошноту, но не смогла — перегнулась через край кровати, и меня вырвало.       И когда я, уже одетая в форму, шла на командный мостик Придвена и перехватывала такие же взгляды, то не могла понять, правильно ли это всё. Что это «всё», я тоже не могла сказать.       Наверное, надо было разозлиться, но я пока не могла. Сколько в меня влили стимуляторов, я уже даже и не знала, но всё равно при каждом движении иногда накатывала дурнота, от которой хотелось остановиться, прислониться к стене и подождать, когда подо мной перестанет качаться пол, выворачивая наизнанку. Но я этого не делала.       Злиться казалось таким утомительным, что поневоле приходилось откладывать это на потом. Может, и стоило бы послушаться судового врача и остаться в лазарете еще на некоторое время, но неизвестность и эти странности вокруг меня подгоняли и как будто сами выдергивали с кушетки и гнали подальше от безделья.       — Прибываю по вашему приказу, старейшина.       Мэксон стоял ко мне спиной, опираясь обеими руками об ограждения у иллюминаторов. При моем появлении он не обернулся, только чуть повернул ко мне голову, словно отмечая мое присутствие.       Он ответил не сразу. Некоторое время молчал, продолжая смотреть вниз.       — Взгляни, паладин, — наконец произнес Мэксон, кивая вниз.       Я подошла, встала рядом с ним.       Вид под огромными иллюминаторами расстилался прямо-таки потрясающий. Всё Содружество, утыканное разрушенными зданиями, что ощеривались проржавевшей арматурой, отсюда было крошечным и жалким. Как сломанная игрушечная панорама.       — Что ты думаешь о них? — ему не надо было уточнять, кого он имеет ввиду.       — У них... у них мало шансов, — честно ответила я. — Вот именно у этих людей.       Мэксон кивнул, выпрямился и сцепил руки за спиной. Я не могла истолковать выражение его лица, но в тот момент оно неприятно напоминало мне кое-кого, кто вот также оценивал шансы этих людей на выживание и приходил к такому же неутешительному выводу...       — Я тоже так думаю, — сказал он и не спеша повернулся ко мне. Взгляд холодными стальными пальцами погладил мое лицо, бросил в глаза пригоршню стальных бликов. — Мы разворошили осиное гнездо, паладин. И боюсь, что даже мне неизвестна вся глубина этого факта.       — Подземка...       — Именно. Ликвидация одного из фронтов обернулась такой... хм... неожиданностью.       — Старейшина... — я поколебалась, формулируя вопрос. — Если бы вам стало известно о косвенной связи Подземки и Института раньше, то ваше решение было бы другим?       Стальное мерцание сверкнуло туманной вспышкой.       — Да. То, что выглядело как обычная зачистка, в свете новых данных становится полноценным вызовом. Братство разбудило монстра — и возможно, если бы я знал об этом раньше, то имело бы смысл взять их живыми. Теперь же... — Мэксон не договорил.       — У нас... у меня не было выбора.       — Я знаю. И про то нападение на нас у развалин технологического института — тоже знаю. Взятый тобой синт оказался крайне разговорчив.       Ох, Дьякон, Дьякон...       — Судя по тому, что я слышала, в Подземке сами были не в восторге от такого покровителя, как Институт. Они бы с радостью от него избавились.       Мэксон кивнул.       — О да. Они решили сделать это руками Братства, — он повернулся к иллюминатору и снова оперся руками о перила. — Мне непонятен один момент... Почему они решили избавиться от нас, не дожидаясь наступления на Институт?       — Возможно, сами нашли способ проникнуть туда... Я же смогла найти. И они смогли.       Мэксон бросил на меня пронзительный взгляд — волна колючего холода повеяла на меня, на миг лишив дыхания.       — Если так, то я надеюсь, это обошлось без твоей помощи.       — Я... тоже надеюсь. Старейшина... Моя «помощь» Подземке была для меня неожиданностью, — я сделала шаг назад, отворачиваясь от иллюминатора. Голова закружилась, меня снова начало мутить — то ли от высоты, то ли от удушающей ласки стали. — Я не знала, что они будут отслеживать сигнал чипа. Я даже не знаю, был ли он для них полезен... Ну кроме того инцидента... у развалин института.       — В любом случае, теперь у нас другие заботы, паладин, — Мэксон отпустил перила, повернулся ко мне. — Чего бы там ни планировала Подземка в отношении своего покровителя, теперь это уже неважно. Подземки нет, а Институт по-прежнему считает Подземку своей агентурной сетью. Своей, паладин... То есть факт того, что Братство вырезало их подчистую, будет считаться... хм... сигналом к открытым боевым действиям, — он помолчал и добавил, — Теперь это война, паладин.       — Старейшина... Вы хотите сказать, что мы совершили ошибку? То есть... я совершила?       — Я так не считаю. И... «мы», — поправил Мэксон, непонятно глядя на меня. — Ты была там не одна.       Я кивнула — и так уже было понятно, что нет смысла отрицать факт присутствия там Данса.       — Это была не моя идея. Я понятия не имею, откуда он узнал... Но если бы не Данс...       — Я знаю, — Мэксон помолчал, словно думал, продолжать ли ему свою мысль, — Эта идея была моей.       Я осторожно встряхнула головой, почти всерьез решив, что ослышалась. Контузия... каких только последствий не бывает...       — Я не очень... не очень уверена, что правильно поняла вас, старейшина.       — Ты все поняла правильно, — понижая голос, ответил Мэксон, но в обманчиво смягчившемся голосе вдруг звякнула знакомая сталь. — Не соизволишь ли спросить меня о причинах моего выбора?       Я отступила еще на шаг назад — давящая мощь наползла на меня, отнимая дыхание, я просто не смогла вовремя сдержать порыв. Лучше бы ярость и гнев с его стороны... Когда старейшина понижал голос, то это даже больше пугало.       «Соизволишь»... По спине продрал мороз.       — Как скажете, старейшина, — растерянно согласилась я, невольно отступая.       Стальные глаза недобро сузились, и его рука внезапно метнулась ко мне. Жесткие пальцы сцепились на моей руке повыше локтя, сжали словно тисками, подтаскивая к себе.       — Прекрасный ответ, — тихо произнес он. — Мне нравится, когда ты говоришь так. Еще больше мне бы это нравилось, если бы так не просто говорила, но и так же думала.       Я дернула руку, но безрезультатно. Я не испугалась... ну во всяком случае не больше, чем обычно. Нелегкая аура Мэксона сдавила меня, обдавая жаром и холодом одновременно. Внутри всё уже привычно поджалось, напряглось, комком подскакивая куда-то вверх. Я судорожно выдохнула, от чего голова немедленно закружилась — да от этого ли? — и снова попыталась отнять руку.       — Пожалуйста, — прошептала я. — Старейшина...       Он стоял так близко... Это было невыносимо, просто невыносимо — когда он был так близко! Жар его тела обжигал даже через одежду — и мне стало неловко за эту почти животную реакцию своего тела.       Неужели моя травма оказалась серьезней, чем я думала? До такой степени, что меня так легко было отвлечь от более важных тем?       — Итак. Данс, — тихо сказал Мэксон, и так не вязались его скупые деловые слова с тем жаром, которым он опалял меня! — Мне кое-что было известно насчет агентурной сети Института, но ни мне, ни одному аналитику Братства не пришло в голову связать Подземку и эту самую мифическую сеть. Тебе тоже — хотя ближе тебя к ним не сумел приблизиться никто из Братства Стали... Я подозревал, что твоя миссия может иметь... осложнения. И причин было много.       — Вы не доверяли мне, старейшина?       — В том, что касается этой миссии — да. Я не буду спрашивать, оказался ли я прав или нет. Я не хочу знать ответ... Я понимал, что осложнения могли исходить откуда угодно. И от Подземки, и от тебя самой... Нет, ничего не отвечай! Вообще ничего. Просто слушай... Штурмовых отрядов было два. Один — тот, который вела ты. Второму было приказано оставаться на месте и ждать команды атаковать, если... возникнут непредвиденные обстоятельства.       — А... Данс?       — Данс... — задумчиво повторил старейшина, он словно всё ещё размышлял, стоит ли мне рассказывать все это. — Данс...       Я, кажется, перестала дышать. От волнения и каких-то противоречивых предчувствий даже затошнило.       Мэксон помолчал. И молчал так долго, что мне показалось, что ответа я уже не услышу. Однако, спустя некоторое время он глубоко вздохнул и произнес:       — Данс командовал вторым отрядом.       Наверное, я до сих пор сплю.       Или нет.       Я, наверное, валяюсь где-то под завалом, и вижу бредовый предсмертный сон.       — Он единственный, кто достаточно знает тебя... И кого я мог просто попросить.       — Его? Попросить? О чем?       — Присмотреть за тобой... Да, такая необходимость есть...       Внезапно он отпустил меня, но я не успела сделать ни единого движения, как его руки взяли меня в кольцо, вцепившись в перила по обе стороны моего тела. Я инстинктивно качнулась назад, ударившись о стекло, вжалась в него. Сзади в мою талию уперлись перила, и поэтому получалось, что я сама выгнулась навстречу Мэксону.       — И эта самая необходимость, — тихо и как-то угрожающе произнес он, — вынуждает меня обсудить с тобой еще один вопрос.       Медленно сгибая руки в локтях, он приближался ко мне, вдавливая меня в стекло собой и своим невыносимым стальным ореолом, что мощным потоком сносил меня, грозя раздавить, сжечь, обратить в прах.       — Ответь мне... — прошептал он, касаясь губами моего уха, — Когда ты собиралась сказать мне?       Его борода коснулась моих щеки и шеи словно жесткой кистью, и у меня внутри всё напряглось и сладко заныло...       — О чем?       — Избавь меня от лишних объяснений. Ты прекрасно понимаешь меня.       Я вытянула руки, уперлась ему в грудь — точнее, попыталась. Потому что одним неуловимым движением он обеими руками поймал мои запястья, стиснул их, сильно, до боли, завел мне за спину — и невольная дрожь сотрясла меня с головы до ног.       — Не надо, — с тихим стоном проговорила я, внезапно задохнувшись.       Мое тело само стремилось к нему, к тяжелому жару этого мужчины. Телу было безразлично, что разум желал лишь ненавидеть его. Разум не мог сопротивляться и изнемогал от своего бессилия.       — Я хочу услышать ответ.       — Он... тебе не понравится.       Горячая мужская рука проползла к моему затылку, зарылась в волосы. Пальцы распластались на моем затылке, удерживая голову и не давая вертеться.       — Я знаю, — тихо сказал он, касаясь дыханием моих губ.       — Ты злишься?       — Нет.       Его губы накрыли мои, и его поцелуй подчинил меня себе жаром и глубиной. Голова закружилась — но теперь не от того, что меня замутило. Наоборот, мне стало вдруг так хорошо, так уютно... так... необходимо, что я начала извиваться, вырываясь из его рук.       — Нет! — громким шепотом проговорила я, извиваясь в его руках и сопротивляясь по большей части себе, а не ему. — Не надо. Отпусти меня... Не...       Мэксон сжал меня крепче.       — Артур!.. Что ты делаешь? Мы не одни! — сказала я, и это было первое, что еще могло придти мне в голову, — Артур! — я отчаянно выдирала свои руки из его захвата.       — По-моему, уже поздно что-то скрывать, — спокойно и серьезно ответил он, как будто не замечая моих попыток освободиться. — Тем более теперь.       Я промолчала, но перестала биться в его руках. Он был прав.       Тем более теперь...       — Хорошо, — одобрил он, когда я прекратила вырываться. — Так мне нравится больше. — и его хватка немного ослабла. — Я предпочитаю объяснить твое поведение и нежелание говорить тем, что ты не совсем оправилась от травмы. Мы продолжим этот разговор немного позже — надеюсь, по твоей собственной инициативе, — так и было, или мне показались угрожающие нотки в его голосе? — Или мне придется самому отвести тебя к Кейду, чтобы он продемонстрировал тебе результаты некоторых анализов, которые он сделал по моей просьбе. Но думаю, для тебя это будет несколько... хм... унизительно.       — Что... Да как ты... — кровь бросилась мне в голову, заливая щеки горячим мучительным румянцем. Я опустила голову, пряча лицо, зарываясь им в воротник Мэксона. — За что?       — Я предпочитаю узнавать ответы на свои вопросы из уст того, кому их задаю. В противном случае я могу узнать ответы сам. Но это меня несколько... разочаровывает.       — Это... ошибка, — запнувшись, прошептала я.       Мэксон помолчал.       — Я не спрашиваю твоего мнения в отношении всего этого, — он поднял мое лицо за подбородок, заставил заглянуть ему в глаза. — Просто попытайся хотя бы сейчас не избегать ответственности.       — Я не... не избегаю.       — Вот как?       Я открыла было рот, чтобы ответить, но ту же закрыла его.       Я не смогу ему объяснить... А он не сможет понять. Что это значит — потерять свое дитя, а потом снова обрести, но уже как своего врага. Врага Содружества.       Того, кем надо пожертвовать... Свою родную кровь.       Неужели я снова хочу такого же?       — Не хочу... — ответила я сама себе, глядя в отблески стали. — Ты не понимаешь, Артур. И не поймешь никогда... Я не хочу больше... Даже если ты прав, — продолжала почти бессвязно говорить я. — Даже если ты прав, и я действительно... — я запнулась, не в силах произнести этого слова, — то у этого ребенка нет будущего. В таком мире — нет.       — Прекрати истерику, — жестко отрезал он. — Будущее — это наш личный выбор.       — Наш личный выбор... Да ради чего он нужен, этот выбор? — раздраженно отмахнулась я, — Ты так говоришь, как будто обращаешься к толпе. А вот ты мне скажи — вот мне лично — зачем это нужно мне? Или тебе?       Стальные глаза сузились. Он взял меня за плечи — цепко, сильно, сжал, впиваясь пальцами, и немного отодвинул от себя, словно чтобы заглянуть мне в лицо.       — Что ты хочешь от меня услышать? — и нечеловечески холодный взгляд погрузился в мои глаза, сдавливая в стальных тисках его воли.       Я замерла — он действительно делал мне больно... Во многих смыслах.       — Не знаю... — ответила я. — Услышать, что... ну... это было и твое желание тоже.       — Это и есть будущее, девочка, — сказал Мэксон с некоторой долей насмешки. — Моё... Братства Стали... Твоё... Неужели я этого не хочу?       — Послушай самого себя, Артур, — ответила я. — Тебя заботит будущее многих людей. Всех людей, — поправила я сама себя. — Будущее человечества... А будущее одного-единственного человека? — голос сам по себе понизился до шепота. Голос словно сам не хотел озвучивать такие невозможные вещи, — Твоего... сына? Он повторит твою судьбу. У него тоже не будет семьи, любящих родителей... А будет только долг — перед Братством Стали. И... и «будущее человечества».       Мэксон медленно разжал пальцы, и я качнулась назад. Я не могла отойти дальше, потому что сзади мне в талию по-прежнему врезалось ограждение.       — Да, — сказал он, и взгляд его заледенел, грозя обратить в лед всё живое вокруг себя. — И этого уже немало. Будущее человечества — в обмен на... любовь? Нечто реальное — за которое платой будет что-то... хм... мифическое? — он помолчал, серьезно глядя на меня. — И как ты думаешь, каков будет мой выбор?       И я молча отвернулась к иллюминатору.       Он ответил на множество моих вопросов — даже тех, которые так и не были заданы. Мэксон легко и жестоко разрушил еще одну мою довоенную иллюзию. Чего я всегда хотела? Семью, любящего мужа, ребенка — нашего ребенка, плод нашей любви... И это у меня все было — недолго.       И вот теперь, стоя спиной к Мэксону и ощущая всем телом жар, исходящий от его тела, и леденящий холод, исходящий от его стальной души, я думала об этом, мысленно оплакивая — в который раз! — смерть своего старого мира.       Я не из этого времени... Я не могу мыслить так же. Я устала быть бойцом, устала быть солдатом Братства Стали... Ведь было же когда-то, что мне приходилось думать о таких вещах, как покупка продуктов, организация семейных праздников... Когда-то меня любили, когда-то я была женой и мамой... Когда это было? Да и было ли?       Моё прошлое догоняло меня, преследовало, но двести лет изуродовали его, извратили, и сейчас вдруг мне показалось, что даже оно не могло умереть подобно гулям...       Мэксон обнял меня, мягко привлек к себе, и его губы прикоснулись к моей шее, заскользили, покрывая легкими поцелуями, заставляя замирать и дрожать от нежного пения вибрации.       Я же не хотела этого, не хотела... Но послушно прижалась к нему и позволила убрать от шеи волосы — его губы скользнули выше, опаляя неспешной лаской. Всё тело стало ватным и безвольным, слабея с каждым мгновением, с каждым прикосновением его губ, его бороды, подобной жесткой кисти.       — Я не могу оттолкнуть тебя... — прошептала я, в отчаянии закрывая глаза и принимая его ласки. — Не могу...       Вокруг меня поплыло всё пространство, наполняясь жаром и сладкой истомой. Как это возможно? Как можно ненавидеть этого человека — и при этом желать, изнывать от нетерпения, хотеть его поцелуев?       Хотеть... его.       — Не отталкивай, — соглашаясь, выдохнул мне в шею Мэксон. — Ты хочешь не этого... Чего угодно, но только не этого.       Он был прав. Черт побери, как же он был прав...