Начало

      Я пошевелилась и, свесив руку с кровати, пошарила на полу, пытаясь нащупать пип-бой.       — Нет.       Молниеносным броском ко мне метнулись жесткие руки, затянули обратно, впечатав в горячий монолит мужского тела — и сделали это так резко и бесцеремонно, что у меня из легких вышибло весь воздух.       Я машинально уперлась ему в грудь, с трудом вдыхая.       — Я не... — я вдохнула еще раз, — я здесь, здесь!.. Не надо...       Стальное мерцание невнятным холодком испуга отдалось мне куда-то в затылок. Он сдавливал меня крепко, слишком крепко — я едва могла вдохнуть, но всё же было ощущение, что он сдерживался, чтобы не сжать меня еще сильнее.       — Артур, — произнесла я со всем возможным убеждением, — я не уйду. Я здесь. С тобой.       Хватка ослабла, и я свесилась с кровати, подняла пип-бой. Я не стала его надевать на руку, только посмотрела на время, но когда я повернулась к Мэксону, меня поразила, потрясла до глубины души та боль, которая вдруг отразилась на его лице.       Впрочем...       Неужели мне только показалось? Словно бурный поток, вырвавшийся из-подо льда и завертями течения поднимающий со дна куски мерзлого ила, так и этот отголосок застарелой боли вдруг поднялся из самой глубины, показался только на миг... И скрылся, утонул, погребенный толщей темной воды надолго. Может, очень надолго.       Но не навсегда.       Поддавшись порыву, я приподнялась, перекинула через него ногу и выпрямилась, оказавшись на нем верхом. Руки Мэксона легли на мои бедра, но — и только. Он не делал больше ничего — всего лишь слегка поглаживал их. Его глаза серьезно и выжидательно смотрели на меня, и в тот момент... В тот момент они были просто серыми — сталь угомонилась, успокоилась, как ненадолго уснувший демон.       Он был человеком.       Я уже видела эту смутную тень его человеческой сути, но вот теперь смотрела в серые глаза этой сути — и не верилось, что такое возможно. Я погладила его по груди, провела по коже, слегка царапая ее ногтями и впитывая всем своим существом поющие трели необъяснимой и невероятной вибрации. Я неторопливо повела пальцы выше, к чувствительной коже его шеи, и вибрация последовала за ними.       Мэксон вздохнул, прикрывая глаза.       — Нет, — прошептала я, — Открой глаза. Смотри на меня.       И он без удивления распахнул веки, позволяя мне погружаться в его мир. В его душу.       И я правда хотела в тот момент этого — смотреть на ту человеческую сторону его души, которая вдруг приоткрылась моему взгляду... Я не знала, почему. От нежного ли пения тонкой вибрации, исходящей от наших прикосновений. От той ли смутной боли, что вдруг показалась мне в темных водах...       «Эта боль преследовала его долго, — пропела серебристая трель вибрации, — но он почти смог победить ее... Почти, — засмеялась она. — Почти...»       Я наклонилась над ним, едва касаясь его грудью, и его пальцы мягко поползли по моему позвоночнику вверх, добрались до затылка, зарылись в волосы, и другая рука ненавязчиво надавила мне на спину, вынуждая лечь на него. Я не протестовала. Вот так распластаться на нем — это было невероятно тепло и удобно...       Я сложила руки у него на груди, оперлась о них подбородком. Не отпускала его внезапно потеплевший взгляд, не хотела отпускать — ибо не знала, сколько еще мгновений он будет вот таким.       — Ты человек... — прошептала я, сама не зная, зачем я это говорю.       — Да, — тем же шепотом-дыханием ответил мне Мэксон. — Просто иногда я забываю об этом.       Я кивнула — насколько мне позволяла моя поза.       «Ты не думай, что у него душа вся из стали... Ему тоже было больно...»       Больно...       — Ты... пытался удержать меня...       — Я не хочу, чтобы ты уходила. Не сейчас.       «Его покидали слишком многие, — печально мурлыкнуло пение вибрации, — И ты... И ты его покидала...»       Я смотрела в серые человеческие глаза, молчала и думала. В первый раз я думала именно ТАК, и не могла сказать, не в последний ли.       Он не знал своих родителей. Он рос в холодном каменном мешке, именуемом Цитаделью, среди боевых подготовок, уставов и бесконечного повторения, что он — Мэксон. И кем он должен быть, потому что его обязывает эта фамилия и долг перед Братством Стали.       Вместо тепла, которое должен получать каждый ребенок, у него был только этот долг.       Я молчала, и он, легко поглаживая меня вдоль позвоночника, не прерывал моего молчания. Он позволял мне смотреть в его глаза, ощупывать его взглядом, прикасаться к тени того тепла, которое в нем почти остыло.       — Артур... Ты бы правда... выстрелил в него? — вопрос вырвался сам по себе. Странный был разговор, странный собеседник. Странная обстановка.       Я спросила и тут же пожалела об этом. Я знала ответ и не хотела слышать его. Но — вопрос уже был задан.       — Да, — ответил он после долгого молчания и словно уснувший демон завозился во сне в глубине его взгляда, выдыхая в мою сторону тяжким стальным дыханием. — В тот момент — да.       Нет, нет, вернись ко мне, хотелось уже сказать мне. Но Мэксон вдруг сам прикрыл глаза, словно усилием воли усыпляя в себе дух стали.       — Я знаю, что он может для тебя значить, — неожиданно сказал он. — Я знаю, что может значить тот, кто был твоим наставником... Потому что сам испытал нечто подобное.       О да. Что бы ни привело меня в Братство, но эта тесная духовная связь с наставником меня не миновала.       — Ты?       — Да, — ответил он, погружая свой взгляд в мои глаза. Как будто сам искал того тепла, которого ему досталось слишком мало. — Это правильно. Просто потом... тяжело.       И это я знала.       Когда-то и Данс рассказал мне о своем погибшем наставнике, и о том, каким шоком стала для него новость, что его больше нет. Он не акцентировал на этом внимания, но я знала. Я знала...       — Наставник знает о тебе гораздо больше, чем знаешь ты сам, — сказал он, — Сара... тоже знала обо мне... больше, чем я. — и это уже как будто было сказано не мне, потому что его взгляд вдруг устремился сквозь меня, в прошлое, туда, куда не было доступа никому. Даже мне — хотя я сама пришла из прошлого.       Его наставником была дочь старейшины, это я знала. Но никак не могла бы подозревать какой-либо привязанности от Мэксона... Того Мэксона, которого видела и знала с того самого момента, как впервые увидела на командном мостике Придвена, и где меня впервые огладила необъяснимая и подавляющая мощь стали.       Того же, кто сейчас позволял мне прикасаться к человеческой стороне его души... Да, он должен был полюбить ее. Не просто загореться первой влюбленностью подростка, но полюбить как ребенок, лишенный тепла. И это была не просто духовная связь, которая соединяет любого члена Братства со своим наставником. Это была бы дикая болезненная привязанность, которую пришлось бы отрывать с куском плоти.       Его покидали многие. Его покинула и она — та, кто ненадолго стала для него проводником в теплый человеческий мир.       Насколько ему было тяжело лишаться ее, я даже не могла представить.       — Артур... — я провела кончиками пальцев по его щеке, возвращая его взгляд к себе. Не надо больше прошлого.       И в его взгляде читалось многое... Неужели ему было бы жаль своего решения?       «Выстрелил бы, — говорил этот взгляд. — Лишил бы его жизни — потому что так было нужно. Но... Но мне было бы потом больно. Было бы гораздо больнее, чем ты думаешь. И даже чем я думаю. Из-за тебя... Только из-за тебя, потому что я знаю, что он для тебя значит...»       Я знала, что в Западном Братстве такой традиции не было — чтобы к одному послушнику был приставлен один наставник. Там послушниками занимались все сразу, их обучение, тренировки — это равномерно распределялось между старшими членами Братства. Я никогда не задумывалась об этом раньше, но, видимо, устои и идеалы Братства постепенно въедались в меня все глубже и глубже.       «Его покидали многие... А ты... Ты покинешь его?» — спрашивали тонкие серебристые трели поющей вибрации.       «Покинешь?» — спрашивал мерцающий взгляд.       — Ответь мне, — вдруг спросил он. Его глаза нашли мой взгляд, плеснули в них смутную стальную тень, — это правда — то, что ты сказала мне?       Слишком расплывчато был задан вопрос, но отчего-то я поняла, что он имел ввиду.       «Не-на-ви-жу... тебя...»       Я опустила голову, спрятала лицо у него на груди, но жесткие пальцы насильно заставили меня снова заглянуть ему в лицо.       — Я хочу знать.       — А если... если это правда?       Мэксон отпустил мой подбородок, его руки спустились мне на талию. Его лицо застыло, окаменело, ничего не выражая — только знакомое ледяное спокойствие. Тепло, неожиданно появившееся в его глазах, стремительно уходило, замерзало, словно на него наползал ледник.       — Что ж. По крайней мере, это было честно, — сказал он, и так явственно прозвучала в его голосе знакомая сталь, что у меня невольно по спине побежали мурашки.       Внезапно он прижал меня к себе, и молниеносно развернулся вместе со мной. И я смогла только перепугано ахнуть, когда его тело вдавило меня в матрас.       — Что ты... — едва смогла выдохнуть я, как покрытая шрамами ладонь грубо зажала мне рот.       — Молчи, — прорычал он. — Молчи...       Он приподнялся надо мной, навис каменным утесом — как победитель, завоеватель, как воин, берущий свою законную добычу. Я замерла, перепуганная этой внезапной переменой — и могла только расширенными глазами смотреть на Мэксона, отчетливо ощущая, как бешеный, неистовый дух стали проснувшимся драконом поднял голову, нашел меня своими холодными лишающими воли глазами.       Я вскинула руки, защищаясь. Попыталась его оттолкнуть.       — Нет, — он бросил короткий яростный взгляд на мои руки. — Не отталкивай меня.       Вибрация от его прикосновений взлетела ударом кнута, заметалась в ужасе, перепуганная сокрушительной стальной мощью, что вдруг вырвалась сбесившимся демоном.       — Никогда. Не. Делай. Этого. — раздельно и глухо проговорил Мэксон, парализуя меня каким-то необъяснимым глубинным ужасом. — Никогда. Не. Отталкивай. Меня.       Я могла только смотреть на него, и на глазах у меня сами собой вскипали слезы. И едва его слышала — сердце подпрыгнуло, замирая на один долгий миг, и вдруг забилось часто-часто, заметалось в ужасе как пойманная птичка. Я удивлялась своим слезам — и не удивлялась. Должно быть, так же смотрит побежденная жертва на своего победителя, готовая принять любую его волю — просто потому, что другого выбора у нее нет.       — Тебе понятно?       Вопрос был задан таким же спокойно-ледяным тоном, но отчего-то хлестнул еще одной волной первобытного страха — и я только мелко закивала, насколько мне позволяла его рука, зажимающая мой рот. Я убрала руки, провела ими по его плечами, чувствуя под пальцами литые мышцы. Завела руки ему за спину. Молча — и не потому что он так приказал мне или зажимал мне рот. Даже если бы он убрал руку, я вряд ли смогла бы что-то сказать. Я едва была способна просто вдохнуть, как будто всё дыхание мне заперло сердце, что напряженно забилось где-то возле горла — и я не могла бы сказать, от чего... От страха ли... От сдавившей и сломавшей мою волю силы его желания... Да и только ли его?       В который раз за эту ночь время сделало кульбит и зависло — и я не знала, сколько вечных секунд смотрела в стальные глаза, полыхающие неистовством. Сам воздух вокруг нас изнемогал от наполнявшей его плотской и почти животной жажды, он пропитался насквозь жаром голодного вожделения — и едва не искрил в схватке с ледяной мощью стали.       Мэксон коленом толкнул мои ноги в стороны, шевельнулся, вынуждая меня развести бедра еще шире, обнять его ногами — и мое тело предательски замерло, низ живота напрягся и заныл, словно постанывая от нетерпеливого ожидания. Этот внезапный порыв, вспышка его страсти пополам с гневом, наотмашь ударившая меня стальная мощь — они обожгли меня изнутри, хлестнули сладким беспомощным страхом перед той неконтролируемой и непонятной силой, что я вызвала, вольно или невольно.       Когда он вошел в меня, ворвался резко и грубо, словно стремился разорвать изнутри, я сдавлено и задушено застонала, заметалась, раздирая ногтями его спину — но не от боли, о нет, вовсе не от боли!       — Ты... меня с ума... сводишь... — с трудом произнес Мэксон, парализуя меня своим потемневшим взглядом, резкими толчками вбиваясь в меня еще глубже, заполняя до отказа, целиком, и его ладонь глушила мои готовые сорваться крики.       Не было ни капли нежности или осторожности в этом движении, но, видимо, его болезненная страсть, гнев, его мистическая необъяснимая сила — они сломали меня, раздавили, развеяли. Потому что не было других объяснений тому, что у меня внутри всё ухнуло куда-то вниз, и вдруг появилось ощущение стремительного полета в бездну.       Он убрал руку, но тут же наклонился ко мне, закрывая мои губы поцелуем, врываясь в мой рот так же грубо и мощно — как до того ворвался в мое тело. И это двойное насилие вдруг затопило меня странным, непонятным удовольствием, словно я перестала быть самой собой, что я утратила собственное тело, переродилась, слилась со всей силой его страсти, его желания — его, этого мужчины. Я тонула в его сути и не хотела выплывать никогда.       Мэксон двигался, и двигался, и двигался, и его сильные ритмичные движения изводили и изматывали, обволакивали и опутывали неразрывной сетью. Мои руки лихорадочно гладили его спину, чувствуя, как вздуваются мышцы, чувствуя под пальцами дрожь напряжения. Наше дыхание сливалось, смешивалось, прерываемое моими сдавленными вскриками.       — Кончай для меня, девочка... — рычание, которое я услышала, как-то сложилось в слова, — Хочу это чувствовать... Сейчас же, — и это словно подстегнуло меня, повергая в темную невыносимую бесконечность вне времени и пространства.       И его губы снова задушили мой крик, присвоили его себе, отобрали силой — словно этот крик принадлежал именно им. Так же как он, этот мужчина, с непререкаемостью завоевателя присвоил себе мое тело, мою волю, мою душу... Мысль даже не успела оформиться в голове, как меня накрыла тяжелая волна экстаза и вместе с ней прихлынула безысходная обреченная уверенность, что я никогда и никуда от него не денусь...       Я пришла в себя от легких, почти воздушных прикосновений. Его губы касались моего лица, волос невесомыми поцелуями. Словно успокаивали. Извинялись?       Мэксон отодвинулся от меня, давление его тела ослабло, оно больше не втискивало меня в матрас, вышибая воздух из груди. Я закинула руки ему за шею, потянула на себя. И он с готовностью замер, позволяя мне прижаться к нему, уткнуться лбом ему в шею.       — Артур?       — Нет. Не говори больше ничего, — резковато сказал он, — Не надо.       Я мотнула головой, и с усилием отстранила его от себя, так, чтобы видеть его глаза.       «Скажи это, когда придет время... Не мне. Ему...»       — Артур... Прости меня. За то... за ту выходку. С телепортацией.       Смотри, Данс. Смотри, мой наставник... Вот, я делаю так, как ты велел. Ты доволен мной?       Мэксон внимательно и серьезно смотрел мне в глаза, и я не могла понять, что выражает его взгляд. Его молчание.       — Почему ты это говоришь? — вдруг спросил он.       — Почему?.. — переспросила я, обескураженная и отчего-то пристыженная этим вопросом. — Я не понимаю, к чему это...       Нельзя недооценивать этого человека. Вообще ни в чем.       — Я не верю, что ты действительно чувствуешь себя виноватой.       — Но... Я подвергла твою жизнь опасности, — снова подала я голос, не желая считать эту тему исчерпанной.       — О да. Но ты мне доходчиво разъяснила, что тебя толкнуло на это, — без выражения ответил он.       «Не-на-ви-жу... тебя...» — в который раз эхом отдалось у меня в голове. И звучало, звучало, звучало... Словно потешалось надо мной. И столько же раз, вторя этому эху, прозвучало в моей голове непонимание самой себя.       — Артур...       Мэксон неожиданно закрыл мне рот ладонью — как и до этого. Я вздрогнула и испуганно затихла — невольно ожидая, что он снова набросится на меня.       Но нет, он тут же убрал руку. Однако, мое сердце уже пустилось вскачь от испуга и неожиданности. Одним движением Мэксон соскользнул с меня, лег рядом и обнял, удобно и уютно пристраивая меня на своей груди. Я отвернулась, спрятала лицо, пытаясь как-то утихомирить бешеный бег сердца.       — Ты просила прощения... — вдруг медленно проговорил он, и сталь в его голосе поплыла светлыми разводами, оттаивая, — не потому ли, что думаешь, что я хотел наказать тебя? Когда... — вопрос неловко споткнулся о секундную задержку, — когда взял силой?       — Я не знаю, — ответила я, растерявшись.       И подумала о том, как мой разум изнемогает от глубины моего неведения... Я не знаю, кто он. Я не знаю этого человека даже на самой поверхности. Он позволил заглянуть в человеческую сторону его души, теперь же мне приоткрывалась другая ее часть — которую знать было опасно.       Подавляющая аура, невероятная тяжелая энергетика этого человека уничтожала меня, в некоторые моменты казалось, что еще немного и я сойду с ума от этой нечеловеческой стальной мощи.       — Зачем тебе я? Почему ты это делаешь? — спросила я, пробормотала это так тихо, что не поняла, сказала я это или только подумала.       — Я уже ответил.       «Потому что хочу тебя».       Не означало ли «хочу» в его понимании полной и безоговорочной принадлежности ему? А не только одного лишь желания видеть меня в своей постели? Как это «хочу» касалось всего, до чего могла дотянуться безграничная стальная мощь, воплощенная в этом человеке: технологий, ресурсов, людей, обладающих нужными знаниями... И методы, которыми он получал это всё, явно оставляли желать...       Он — Мэксон. К нему неприменимы обычные мерки. Он смог сделать то, чего не смогли несколько поколений до него — и продолжал делать в настоящее время.       Один.       Да, миролюбия в нем не было, как не было милосердия, сострадания и человечности. И было бы странно ожидать их от него.       Интересно даже, когда же вдруг проявилась в нем эта его невыносимая энергетика? Не в том ли возрасте, в котором мне даже не разрешали смотреть допоздна телевизор?       Я не могла опустить голову и продолжала смотреть в его глаза, и вдруг мне стало по-настоящему страшно. Я не знала, сколько женщин побывало в его постели — всё же эта тяжелая властная аура притягивала, очень притягивала! — и не знала, была ли хоть одна из них для него хоть каким-то увлечением.       И когда в эту минуту я принимала его взгляд, и он погружался в мои глаза, пробирал насквозь холодной мощью стали... Тогда я поняла. Так не смотрят на «увлечения». Так смотрят на то, в чем нуждаются, чего жаждут. На неожиданное обретение — когда вдруг ты получаешь то, что полностью удовлетворяет твою потребность.       Так смотрят на то, что считают своим.       Я понимала это, и понимание вызывало у меня нечто похожее на отчаяние. Такие люди, как Мэксон нужны целому народу, целому миру — но одному человеку их привязанность не вынести. Она убьет и уничтожит, и развеет в прах точно так же как и их гнев.       Это неправильно, в который раз звякнуло у меня в голове. Неправильно. Так не должно быть...       — А теперь ты ответь мне, девочка моя... Ты сказала, почему сбегаешь от меня, но не сказала, почему раз за разом возвращаешься.       Он не уточнил, куда, но я поняла. Возвращаюсь — к нему. Разведчику, тому, кто должен быть «глазами и ушами Братства в Содружестве», нет нужды находится на Придвене всё время. Вообще нет нужды там находится.       Конечно же, тот его порыв не был попыткой наказать меня — даже если ему было неприятно выслушать мой ответ на свой вопрос. И не был даже попыткой таким грубым образом утвердить свою власть надо мной.       Конечно же нет. Для Мэксона это было бы слишком топорно, слишком примитивно...       Это было попыткой (кстати, удавшейся) ввергнуть меня в темную — чернейшую! — глубину запретного, ужасного, невыносимого удовольствия, которое...       — ...которое делает тебя одним целым со мной. Во всех смыслах.       Я молчала. Слушала. Понимала, что это — самый опасный человек из всех, кого я когда-либо знала. А тем более из всех, кто надеялся на какие-то отношения со мной.       Я не могла не сравнивать.       Нейт — он хотел простого человеческого счастья. И оно у нас и было... Нам не надо было ничего большего.       Данс... Был он человеком или нет, и какие бы мотивы не двигали им, когда он упорно прогонял меня от себя, но и он тоже не пытался получить то, что хотел от меня получить Мэксон.       Меня целиком. Всю. Слить с собой, поглотить, растворить в себе, и...       — ...показать тебе, что ты сама этого хочешь. Так же сильно как я.       Я не ответила.       Молча закрыла глаза, не в силах больше выносить пронизывающий взгляд этого мужчины.       Это неправильно.       Так нельзя.       Нельзя...       Мне было по-настоящему страшно. Я боялась, очень боялась, что он прав...       Моя голова лежала на его груди, он обнимал меня, нежно и бережно. И крепко — как раз так, что мне было невероятно уютно и тепло, и безопасно.       И я ненавидела Мэксона за это тепло и эту безопасность. Потому что куда проще было сопротивляться его гневу, его ярости, его взрывной нетерпимости — но не тому обволакивающему чувству уюта, которое вплывало в меня, проникало, казалось, под кожу вместе с его запахом. Запахом металла и мускуса...       Я просыпалась, и в этой полудреме, из которой легко и воздушно выплывало мое сознание, так же воздушно колыхалось удивление этой самой легкостью. В голове было поразительно ясно и свежо. Хотелось есть — и это был здоровый аппетит, без напоминаний самой себе, что надо что-то закинуть в желудок, при этом грубо обрывая его, желудка, протесты.       Я вытянулась всем телом в струнку, потягиваясь и едва не мурлыча от удовольствия. Я знала, где и с кем я, но пока не хотела думать об этом. Было так полузабыто хорошо чувствовать себя настолько отдохнувшей, что мне казалось, что я до сих пор сплю и вот-вот проснусь от противного вибросигнала пип-боя. Или от не менее противной головной боли. Или от холода. Или от ноющей боли в мышцах.       Да мало ли было такого, что могло разбудить... Много чего — кроме этого фантастического чувства свежести во всем теле, которое было настолько прекрасно, что даже не хотелось портить его чем-то еще.       Я открыла глаза — и тут же наткнулась на знакомый взгляд. Или скорее он наткнулся на меня. Скользил по мне, неторопливо, собственнически... Не сжимал, не подавлял, не душил — просто рассматривал, как рассматривают то, что наконец-то получили в свое безраздельное пользование.       Я невольно содрогнулась и пошарила рукой вокруг себя, пытаясь нащупать покрывало. Такой взгляд мне не понравился.       Мэксон предостерегающе поднял палец и едва заметно мотнул головой. Скрестив руки на груди, расслабленно присел на край стола. Он был полностью одет — и это вдруг тоже кольнуло еще одним камушком в сторону моей беспомощности.       — Не делай этого, — негромко сказал он и опустился на край кровати рядом со мной, — Повернись.       И не дожидаясь моих действий, сам поднял меня, разворачивая и усаживая к себе спиной — и тихий стон сам сорвался у меня с губ, когда его ладонь скользнула по моему позвоночнику вниз.       Мое тело снова подводило и предавало меня, позволяя этой жаркой волне ползти вниз, отдаваться вглубь моего тела. Прикосновение его бороды к моей шее, его невесомые ласки — вдруг заставили меня задрожать всем телом и едва не зарыдать от удовольствия и отчаяния.       Как это возможно? Почему? Что он со мной делает???       Я всхлипнула, отклонилась вперед, пытаясь отстраниться — он моментально поймал мои волосы на затылке, притянул, выгнул, прижимая меня к себе. Металлические застежки формы немедленно впились мне в кожу, обожгли своей колючей лаской.       — Отпусти меня... — почти не дыша, взмолилась я.       — Нет.       В тот момент я вряд ли просила просто отпустить мои волосы, потому что он причинял мне боль. Я просила отпустить меня от себя, освободить от тяжкого духа удушающей мощи колосса — чего колосс не мог и не хотел сделать...       — Нет, девочка... — с нежной жестокостью зашептал он, касаясь моего лица теплым дыханием, — Я отпустил тебя... один раз. Больше такой ошибки я не сделаю. Слишком много свободы — и ты едва не угробила и себя, и меня.       — Но ведь этого... не случилось.       — Лишь случайно... Тебе мешают чувства. И личное отношение к ситуации, не так ли?       Я облизнула губы — неосознанный был жест, но я не могла не заметить как у Мэксона дернулись, расширяясь, зрачки.       — С Дансом... — я запнулась, но тут же продолжила, говоря все быстрее и быстрее. — Ты обещал не говорить больше о нем, но я снова вынуждаю тебя нарушать данное слово!.. С ним всё хорошо, и его жизни ничего не угрожает, — быстро говорила я и одновременно пыталась отвернуться, чтобы не смотреть Мэксону в лицо, но его рука все еще сжимала мои волосы и я не могла пошевелиться. — Что бы ты ни думал о нем, кем бы он ни был, но он предан тебе. Предан Братству... Если бы я не попыталась «угробить» всех, то ты бы никогда этого не увидел...       — Замолчи.       — Нет, Артур, нет, пожалуйста! — заверещала я и, едва не выкручивая себе шею и не выдирая волосы, я увернулась от его руки, которая явно собиралась зажать мне рот. — Это одно — когда ты видел его преданность раньше. Ты не знал, кто он — ты знал его как солдата Братства Стали и больше ничего. Теперь другое... Теперь ты знаешь его природу, и он ее знает. Но от этого его идеалы, устои, его мысли не поменялись...       Рука всё же добралась до меня, зажала мне рот, прерывая поток почти бессвязных слов.       И я, скованная с двух сторон — со стиснутыми на затылке волосами, с зажатым ртом, могла только смотреть на него глазами, расширенными от невыносимой потребности донести свою мысль, объяснить, рассказать... От необходимости и невозможности это сделать. Я не знала таких слов, которые убедили бы Мэксона...       «Синты — наши враги».       Всего три слова...       Я могла бы опровергнуть их тремя тысячами, но они все разбились бы на мельчайшие осколки о гранитную непоколебимую убежденность старейшины Мэксона...       — Тебя упорно волнует судьба этого синта... — сказал он, и голос его мертвенно заледенел, — До такой степени, что ты вначале едва не намеренно подставляешь его под пули, а потом спасаешь, самолично подставляясь под те же самые пули... А его, между тем, волнует судьба Братства... Будущее. Так он сказал? Будущее Братства. Не хочешь мне пояснить, что он имел ввиду? — он убрал руку.       И я судорожно вдохнула — отчего-то только теперь поняв, что не дышала всё это время.       — Нет.       Мэксон помолчал. Возможно, в первую секунду его обескуражил мой неожиданно яростный ответ — как обескуражил и напугал меня саму его вопрос.       — Я не буду настаивать, — со странным выражением произнес он. — Но если у тебя не появится желание ответить, то мне придется искать ответ самому, — и я не поняла, как мне понимать его последние слова. Как угрозу, как предупреждение, как факт...       Я промолчала.       Я не верила, что его убеждения вдруг поколебались. Скорее, я бы предположила, что то происшествие с телепортацией Мэксон воспринял как еще одно доказательство необходимости «не утратить бдительность» по отношению к синтам.       И Данса это касалось в той же степени, что и атаковавших нас синтов-бойцов.       Искать ответ самому...       Он отпустил меня и я немедленно обернулась, посмотрела в стальные глаза, еще не так давно показавшиеся мне такими теплыми... Искать ответ — на какой вопрос? На заданный? Или на невысказанный — о том, стоит ли всё ещё доверять мне?       Я не знала, но поневоле возникал вопрос — не ставит ли он мне в вину то нападение на нас? Это было хаотичное и непредсказуемое действие с моей стороны, его даже я не могла бы предсказать! И тем более было странно наткнуться на засаду...       Он решил, что наше присутствие было замечено из-за сработавшего телепорта. Из-за того, что его сигнал перехватили в пределах Института. Но как-то всё случилось очень уж оперативно и организовано... Не мог же там все время находится штурмовой отряд, ожидая появления кого-нибудь из Братства — кого-нибудь, а еще когда-нибудь и в каком-нибудь количестве... Институт при всем его всемогуществе не располагает настолько плотной агентурной сетью на земле. Что-то не сходилось. Я не могла понять, что...       Мэксон протянул руку — медленно, словно спрашивал разрешения, провел пальцами по моей шее, скользнул ими под волосы — и все мысли разом вылетели у меня из головы. Словно натянутая тетива звонко вскрикнула тонким пением вибрации, а отпущенная стрела не улетела вдаль, а мягко растеклась у меня внутри вязким сладким удовольствием, когда Мэксон за затылок притянул мою голову к себе и поцеловал — и его губы долго смаковали поцелуй, не отпускали меня, требовали не просто принять поцелуй, а разделить с ним его удовольствие...       И когда Мэксон оторвался от меня, я даже не сразу пришла в себя. Почти повиснув на нем, я вцепилась ему в воротник, прижалась к нему щекой, пыталась выровнять дыхание.       — Здесь все знают о том, что... ну... о нас. Так ведь? — спросила я, не поднимая головы. Мне вспомнился тот вороватый взгляд скриптора на среднем уровне палубы — взгляд, который вначале кинулся ко мне, а потом рикошетом — на дверь каюты старейшины.       Ничего не было особенного в этом взгляде, да и я сама не понимала, как мне относится к этому. И вроде бы нельзя было мне испытывать такое нелогичное спокойствие, как сейчас... Но, видимо, весь возможный стыд, который я могла испытывать, я уже исчерпала.       Мэксон кивнул.       — Естественно. У всех есть глаза и уши. Ну и мозги — чтобы сделать выводы.       Румянец всё же расплылся по моим щекам, и я еще глубже зарылась ему в воротник, пытаясь как-то спрятать пылающие щеки.       — Вот черт... Что они теперь думают...       — Многое, — ровно и неопределенно ответил он.       Я оттолкнулась от него, резко поднялась с кровати и принялась одеваться. Многое, значит...       — Не удивляйся времени, — добавил Мэксон, отворачиваясь. — Ты спала больше суток.       Я кивнула, застегивая рубашку. Это объясняет, откуда взялось такое позабытое чувство легкости и здоровый нормальный аппетит, а не режущая боль в желудке — то ли от голода, то ли от усталости.       Когда я щелкнула застежкой пип-боя и повернулась к двери, Мэксон неожиданно преградил мне путь.       — Подожди. Нам нужно кое-что обсудить, — он помолчал. Отступил от меня на шаг, сцепил руки за спиной. — Именно то самое «многое» и побуждает меня самому поговорить с тобой о твоей следующей миссии.       Я молча кивнула, чувствуя как внутри меня что-то стремительно каменеет, каменеет, каменеет... Я сама загнала себя в угол. Теперь поневоле придется делать выбор. И выбор будет таким, что лучше бы мне было выбирать, какую руку у себя оставить — правую или левую. Вот она — цена впустую потраченного времени.       — С тобой еще поговорит об этом Келс. Можешь сказать, что ты уже получила от меня лично инструкции, но у него могут быть уточнения, так что выслушай его.       Я едва заметно встряхнула головой.       «Соберись, солдат!» — всплыл в голове раздраженный голос Данса.       «Прекрати истерику», — всплыл в памяти ледяной голос Мэксона и рука в перчатке словно наяву замахнулась, намереваясь отвесить мне несильную, но приводящую в чувство пощечину.       Прекрасно. Собраться — это было бы прекрасно...       Не я ли за последние дни только и занималась тем, что слушала в свой адрес упреки в своей излишней подверженности эмоциям? Не я ли действительно поддавалась им самозабвенно и с полной отдачей? При этом глубоко наплевав на свои основные обязанности и играя сама с собой в какую-то глупую ромашку?       И это я — солдат Братства Стали?       — Я... жду приказа, — сказала я.       — Прекрасно, паладин, — его губы едва заметно изогнулись, — Это задание потребует от тебя предельной внимательности. Это не то, что я обычно поручаю тебе, но обстоятельства... хм... изменились... И я очень, — он подчеркнул это слово, — надеюсь, что этот приказ обсуждаться не будет. Ты понимаешь меня, паладин?       Проверка лояльности. Ну конечно же.       Я молчала. Слушала. Каменела. Мысли метались, сталкиваясь друг с другом, но выхода уже не находили. Я в очередной раз делала глупость — или только собиралась сделать ее? — а ценой ее уже могло стать несколько десятков жизней. Людей, синтов... Какая разница?       Сознательно ликвидировать их всех, если бы это потребовалось — для меня это было бы легко. Полгода на Пустоши лишили меня щепетильности и инфантильной чувствительности.       Однако, знать, что все эти люди (и не люди) пойдут в расход из-за моей собственной нерасторопности, недальновидности... Или подверженности эмоциям... Это было невыносимо. Мэксон все же был прав — я одиночка. Я не могу ходить строем — и тот момент я поняла всю беду этого. И Данс был прав — он дал мне прекрасный, просто великолепный шанс договориться с Мэксоном, провернул всё пусть и без моего согласия (его он все равно не получил бы в тот момент), но с риском для своей жизни. И что я сделала в благодарность? Отмочила очередную выходку, достойную расчувствовавшейся барышни, перечитавшей любовных романов.       Мысли крутились и крутились и крутились в голове, не находя никакого выхода. И они продолжали это делать даже тогда, когда я, уже одетая в форму, спускалась в рулевую рубку Придвена.       — ...и весьма малочисленна. Несмотря на это, используемая ими тактика... — я слушала, стараясь изобразить на лице сосредоточенную заинтересованность. Наверное, у меня даже получалось, потому что Келс продолжал говорить, не меняя своего ровного тона.       Отчего-то мне казалось, что о Подземке я знаю куда больше, чем Братство... Признаться, мне даже было удивительно, что Братство только теперь всерьез — не то слово! — заинтересовалось деятельностью Подземки... В своих отчетах я несколько раз упоминала о них и их методах, но особого интереса к этому не заметила. Что же теперь поменялось?       Причем, меня удивляло не это внезапное понимание угрозы, исходящей от Подземки. Удивляло то, что Братство в который раз наступало на одни и те же грабли — упорно недооценивая тех, кто не обладал огневой мощью, способной противостоять огневой мощи Братства Стали. Действовать можно по-разному... «Это война, солдат», не так ли?       — В случае опасности они вполне... Старейшина, — прерывая самого себя, поприветствовал Келс, глядя поверх наших голов, и все дружно повернулись в ту же сторону. Я зачем-то тоже. — Продолжите инструктаж?       Мэксон, спустившийся в рубку позже меня, тем не менее вызвал на себя тот же залп многозначительных взглядов. Которые к тому же вполне предсказуемо начали рикошетить в меня... Никак не отреагировал на это разве что капитан. Либо настолько хорошо владел собой, либо его это мало волновало, как и старейшину.       Его самого это тоже, казалось бы, нисколько не обеспокоило. Он неспешно приблизился к Келсу, взмахом руки призывая того продолжать. Сразу стало тесно и неуютно, словно нас всех дружно заперли в клетке.       — Наши аналитики, — продолжил Келс, — утверждают, что Подземка может значительно осложнить наши действия, или даже...       Я слушала. Старалась подавить раздражение. Кроме меня в рубке находилось еще несколько человек — кое-кого из них я даже не знала по имени. Но не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — это был штурмовой отряд.       Мой штурмовой отряд.       Потому что на инструктаж они пришли не из чистого любопытства, и среди них не было ни одного в офицерской форме — кроме меня, разумеется.       Раздражало многое.       И то, как они поглядывали на меня. И то, как поглядывали на Мэксона. И то, что он вообще здесь появился. И то, что не дал мне возможность самой набрать людей на эту миссию. И то, что «подробностей» за почти получасовое перечисление особенностей функционирования Подземки я так и не услышала. Более того, сама могла бы добавить парочку подробностей — и это тоже раздражало.       Как раздражало и то, что нам — мне! — не было предложено других путей. Обычная, если не сказать, традиционная тактика Братства — вышибить дверь и перестрелять всех к чертовой матери.       — ...вопросы? — закончил Келс.       Вопросов не последовало.       — Паладин, — прозвучал в этой недолгой тишине голос Мэксона, который до того молчал и слушал. — Уверен, что ты сделаешь всё, чтобы выполнить задание. Действовать надо быстро и наверняка — потому что время возможных переговоров уже миновало...       Ага. И кто же его упустил, а? Не тот ли, кто вообще категорически против любых переговоров?       — ...и если твои действия будут небрежны, то Подземка просто перегруппируется еще где-то. Поэтому ее лидеров надо уничтожить всех. Если же мы атакуем сейчас, то нанесем ей максимальный ущерб... — взгляд Мэксона отпустил меня, медленно переполз на остальных, — Ваша задача — остановить тех, кто попытается помешать нам. Помешать Братству... Мы не можем допустить...       Его голос с нажимом взлетал и опадал, как надвигающийся шторм. Казалось, что даже повеяло холодным ветром, как с моря.       — Игнорируя деятельность этих людей, мы всерьез рискуем успехом нашей миссии. Мы не имеем права на снисхождение... — Мэксон продолжал говорить, сдержанно, но красноречиво жестикулируя.       Я покосилась на окружавших меня людей. Они разве что не раскачивались в ритм его речи, на лицах застыло слепое обожание, стеклянные глаза смотрели на своего старейшину с восторгом. И Мэксон продолжал и продолжал говорить, речь лилась мощным пульсирующим потоком, заражая всех присутствующих стремлением идти напролом и снести все на своем пути. Стальная мощь ползла между нами, овевала тяжелым дыханием, брала в тиски.       — Вы заслужили мое доверие, и я горжусь тем, что...       Я едва не поморщилась. Им-то, наверное, проще — как проще делать что-то, если к этому не примешиваются лишние мысли. А уж у этих людей лишние мысли сейчас выползали из голов, побежденные и изгнанные Мэксоном.       — ...и выполнить это задание, несмотря ни на что! — Мэксон замолчал, обводя присутствующих сверкающими стальными глазами. Вскинул руку в приветствии Братства и резко произнес, нисколько не повышая голос, — Ad victoriam! — и словно громовой раскат сопроводил эти его слова.       — Ad victoriam! — ответил ему стройный хор голосов.       — Можете идти, — разрешил Мэксон, сцепил руки за спиной и на долю секунды поймал меня холодной сталью своего взгляда. — Не подведи меня, паладин.       — Я не подведу, старейшина, — я твердо выдержала колючее прикосновение необъяснимой мистической силы.       Сумерки сгущались и я, глядя на краснеющее небо, скривилась. Не нравилось мне это время суток. Уж либо ночь, либо день... И неба толком не было видно, особенно в этом районе — с земли оно выглядело таким же уродцем, изрезанное обломками и кусками довоенных построек.       Спуск в катакомбы не должен был занять много времени, но откуда нам было знать, что за призраки прячутся там в углах?       — Ты и ты — вперед, — коротко указала я, и двое бойцов протопали вперед меня, круша обломки древнего кирпича обшивкой силовой брони.       Я удобнее перехватила карабин, провела левой рукой по ременной перевязи, убедившись, что подсумок с ядерными батареями достаточно близко к левой руке. Привычка...       — Ты — оставайся здесь.       Еще один боец отделился от нашей группы и остановился. Его броня разбросала вокруг себя пригоршню масляных бликов, когда он повернулся спиной к нам.       — Паладин? — слева от меня скриптор вопросительно остановилась. Совсем молоденькая девушка... Даже, по-моему, младше Хэйлин... Что за романтики им захотелось, когда они рванули в Содружество за Мэксоном?       — Ты со мной. Держись позади. Не становись передо мной, не залезай вперед. Я не хочу зацепить тебя шальной пулей, если... если что.       — Слушаюсь.       Мы медленно продвигались вдоль стены, и хруст каменной крошки под сапогами был подобен грохочущей в горах лавине. Стылый спертый воздух, казалось, слипшийся под собственной древностью, был пропитан пылью и запахом чего-то старого, настолько старого, что оно, казалось, даже не могло уже умереть.       Запах древности.       Под ногами тут и там попадались почерневшие от времени деревянные щепки вперемешку с такими же щепками, только желтовато-бурыми... Обломки человеческих костей. Было даже понятно, откуда они взялись — вывороченные взрывом склепы открывали свои внутренности, вываливая нам под ноги разломанные гробы и россыпь того, что оставалось от их обитателей.       Я вскинула карабин. Мое когда-то распоротое плечо почти зажило, но, видимо, не до конца, потому что его вдруг ощутимо кольнуло болью — приклад прижался как раз к ране.       Мой револьвер удобно и незаметно лежал за голенищем сапога — сама не знаю, что меня толкнуло убрать его туда. Для моей миссии непривычный мне лазерный карабин был более уместен, но расстаться с револьвером я не пожелала.       — Без приказа не атаковать. Направо-налево не палить, — отрывисто говорила я, снижая свой и без того медленный темп еще больше. Карабин я не опускала, глаза сами собой обшаривали темные углы катакомб — уж я-то знала, сколько крыс может прятаться в этих самых углах!       Крысы.       Кто бы они ни были, а они тоже имели право на существование.       Злое и отчаянное веселье гуляло в крови, вскипало пузырьками шампанского — я понимала, что на этот раз я не отделаюсь просто взысканием. На этот раз Мэксон пристрелит меня — сам.       Да пусть! Пусть!       Если я могу спасти чью-то жизнь в этом спятившем мире, то я это сделаю!       «Святость человеческой жизни...»       Чьи слова, а, старейшина?       — Ты — сюда, — я махнула дулом карабина, указывая бойцу направление, и прошла вперед него.       Всё.       Длинные переходы катакомб остались позади, начиналось самое сердце подземелья, что лежало под Северной Церковью. Запах плесени и древнего разрушения как-то поутих, словно спрессовался. Разложение в воздухе стало более заметным, но не то древнее и засохшее разложение, что витает в старых гробницах — здесь скорее усилилась вонь гулей. Спуск занял бы куда меньше времени, если бы я знала, что нас тут ждет. Я приказала двигаться осторожно — но отнюдь не потому что опасалась за жизнь своих бойцов. Силовая броня выдержала бы даже взрывы, а уж местные не стали бы тут закладывать взрывчатку. Не говоря уже о том, что из обычных пистолетов силовую броню можно было расстреливать хоть неделю.       Я не хотела, чтобы агенты Подземки попали под огонь штурмовиков — и который уж никак не выдержали бы.       Должен быть выход! Должен, должен, должен!..       Не может быть, чтобы не было!       Мысли бились в унисон сердцу, голова была ясной и работала четко и быстро.       И — да, я собиралась нарушить приказ.       — Ждёте здесь, — отрезала я.       Бойцы коротко переглянулись, но никто не возразил. Приказ был отдан мне, а не им. В этой операции они были вынуждены слушаться меня, а не Мэксона.       — И ты, — я одним взглядом остановила скриптора, которая уже собиралась было шагнуть дальше вслед за мной.       Я перехватила карабин и ступила в темноту, одновременно медленно и плавно нажимая на спусковой крючок, чтобы выбрать весь его свободный ход. Свет мне был не нужен — никаких поворотов тут не ожидалось.       Да, свет мне не был нужен — и потому когда он внезапно появился, я остановилась, ослепнув на некоторое время. Карабин я машинально сжала крепче, спустя долгую секунду понимая, что жива только потому, что кому-то это надо.       — Бросай оружие, — прозвучал над ухом знакомый голос. — Живо.       Для убедительности карабин потянули у меня из рук и я выпустила его, не сопротивляясь.       — Руки.       — Я так понимаю, что вы нас ждали? — миролюбиво спросила я, изо всех сил пытаясь разжать сведенные веки. Слишком долго пришлось пробираться в темноте — и яркий свет дезориентировал меня. Я подняла руки ладонями вперед. Меня схватили за ременную перевязь, еще чья-то рука вцепилась в рукав формы — и они все дружно втащили меня в тесное помещение.       — Правильно понимаешь, — ответил тот же голос. Вокруг меня завозились несколько человек, зашептались, зашуршали... И я снова попыталась открыть глаза. На этот раз удалось — и когда зрение восстановилось, я увидела именно тех, кого должна была ликвидировать. Почти всех.       Я моргнула несколько раз, пытаясь сфокусировать зрение. Руки я не опускала, даже старалась не двигаться, чтобы никто не занервничал. Я опасалась, что если здесь начнется стрельба, то штурмовики просто не будут ждать приказа атаковать — а уж кто бы вышел отсюда живым, так такой вопрос вообще не стоял.       Я глубоко вдохнула.       — Глория... — начала я. — Послушай меня... Я здесь не за тем, чтобы перестрелять вас.       — Вот как? — скривилась синт, вертя в руках мой карабин. — Тогда что означают те амбалы в силовой броне, которые пришли с тобой?       — Ты... права. Они со мной. Это... долго объяснять. У меня другие цели. Вам надо уходить. Быстро. Я сумею увести их.       — Почему мы должны тебе верить?       Я подавила раздражение.       — Потому что если бы это было не так, то вас уже не было бы в живых. Ты думаешь, я не знала, что и кто меня тут ждет? Почему я оставила штурмовиков там, а сама пошла сюда одна? — я старалась говорить медленно и убедительно, пока что видя, что мои усилия пропадают впустую.       Справа от меня негромко хлопнула потайная дверь, быстро прохрустели обломки кирпича.       — Трое, — слегка запыхавшись, выпалил еще один голос. — Здесь. И... девка какая-то. Без брони, но тоже из Братства. И снаружи еще есть, у выхода. Двое.       — Ясно, — Глория смерила меня туманным взглядом. — Это всё? Или еще есть?       — Всё, — ответила я.       Плохо считаешь, Драмбой. Или штурмовиков, или выходы.       Или солдат Братства — дурачками.       — Так... — мне в лицо пополз сигаретный дым. — Не будет торопиться... Драмбой, возвращайся на пост. Наблюдай за ними, глаз с них не спускай, ясно?       Обломки прохрустели под ботинками.       — Однако, много их, не так ли? — легко, даже как-то весело произнес кто-то рядом со мной. — Что же с ними делать-то будем?       Дьякон. Вот уж кого я ожидала увидеть здесь меньше всего.       Глория махнула карабином в мою сторону и я опустила руки, которые, признаться, уже устала держать поднятыми.       — А, так это твои бойцы? — с деланным удивлением спросил Дьякон. Я промолчала в ответ.       Меня всегда бесила эта его черта — переспрашивать то, что он и без того знал.       Конспиратор хренов.       — Думайте быстрее, — поторопила я. — Время идет... И, Глория, не вздумай спрашивать, почему это мне понадобилось спасать ваши жизни. Пожалуйста.       — Не буду.       — А я буду, — встрял Дьякон. Он радушно улыбнулся и, словно расчувствовавшись, приложил к груди руку. — Разве ты не показала себя достойным членом Братства Стали? Зачем тебе спасать нас?       — Дьякон... — мне захотелось его ударить. Сильно. Чтобы заткнулся. — Ты идиот. Зачем мне ваши жизни? Может, Братству они и нужны, но не мне. Вы помогли мне, я помогу вам. И, надеюсь, уж дальше наши пути не пересекутся.       — О, так ты защищаешь нас от... Братства Стали? Какова ироничная игра... — он саркастично улыбнулся.       — Какая игра? Что ты несешь? — чего мы вообще разглагольствуем на какие-то пустопорожние темы?       — Ну как же... Не далее как пару дней назад тебе пришлось защищать старейшину Братства Стали от синтов. А сегодня ты пытаешься защитить синтов от него.       Я открыла было рот, собираясь ответить, но тут же закрыла его.       — Стоп. Дьякон. Откуда ты это знаешь?       — Ты идиот, Дьякон, — спокойно сказала Глория.       — Да ладно тебе! — весело воскликнул он. — Это разве тайна?       — Нет. Но не то время и не то место.       — Подождите! — оборвала я обоих, повышая голос. — Теперь уже расскажите мне, чего я не знаю.       — Да ничего особенного, — подал голос техник, и как-то нервно хихикнул. — Может, мы и правда будем отсюда как-то выбираться?       — Хорошая мысль, — одобрила я.       Ладно, черт с ними. Узнали они о той перестрелке и узнали. Они же, в конце концов, крысы... У них свои норы под землей.       — А что с теми? — спросил техник, нервно кивнув на дверь.       — Я уведу их, — быстро сказала я. — Уходите.       Негромко хлопнула потайная дверь, и по каменной крошке прошуршали совсем другие шаги.       — Этих нельзя оставлять в живых, — к общему негромкому гулу добавился еще один голос.       Дездемона. Лидер и, так сказать, идейный вдохновитель...       — Кого? — почти хором спросили все и я, кажется, тоже.       — Тех стальных амбалов... Вообще они тут ни к чему.       — Ты в своем уме? — спросила я, тоже начиная нервничать. — К чему тебе терять время?       Плохая идея посетила идейную голову Дез на этот раз... И я была знакома с Подземкой достаточно, чтобы знать — уничтожить бойца в силовой броне можно не таким уж большим количеством способов. А тем более почти безоружному агенту Подземки. Но уж некоторыми они владели...       И дело было не в потере времени.       Всего лишь небольшой направленный взрыв — минивзрыв — в ядерном блоке силовой брони. Направленный внутрь.       В открытом бою это сделать невозможно да и не подпустит боец к себе на такой близкое расстояние никого. Но — то в открытом бою. Не здесь. Темнота, закрытое пространство, чужое и незнакомое поле...       Не зря, похоже, любой солдат Братства опасался вступать в бой в таких местах. Темно, тесно, незнакомо...       — Я не позволю оставить в живых кого-то у себя за спиной, — отрезала она. — Драмбой!       — Подожди! — я рванулась наперерез ему, но мне в грудь уткнулся ствол моего собственного карабина.       Дверь открылась и закрылась, обдав порцией застоявшегося воздуха. Прошуршали шаги. И голос Дездемоны быстро потек, складываясь в четкие инструкции, которые я уже слышала с трудом.       — А девка? — спросил Драмбой.       — Всех, я сказала. С ней даже проще — пулю в голову, и никакой возни.       Я посмотрела на Глорию, перевела взгляд на Дьякона. На ствол карабина, который плотно, даже как-то интимно вжимался мне в грудь.       — Не мешай, — ровно сказала синт.       — Я-то «не мешай»? — разозлилась я. — Вы что творите? Если бы я не мешала, вы бы тут уже лежали ровными кучками!       — Вряд ли. Мы знали, что вы придете.       — Откуда?       Дьякон приобнял меня за плечи, доверительно заглянул в глаза.       — От тебя.       — Что???       Он взял мою левую руку, поднял ее и помахал ею в воздухе, словно демонстрируя мне мой же собственный пип-бой.       — От тебя... — протянул он.       — Это чип охотника, — вставил техник, подходя к нам и явно садясь на любимого конька. — Оторванных от голов охотников — их всего два. Тот, который ты принесла нам, чтобы его расшифровать. И тот, который тебе вшили в пип-бой в Институте.       — Хмм... — я скептически осмотрела их всех. — Ну допустим. А откуда это известно вам?       — Ну... — замялся техник. — Сигнал...       Я молчала. Лихорадочно соображала. Тот чип ведь мне так и не вернули. Более того, это было чем-то вроде платы за помощь в расшифровке сигнала.       — Сигнал, который исходил от твоего чипа... Я перенастроил тот чип, который остался у нас, на прием. Такого же сигнала.       — Насколько я знаю, сигнал в чипе не надо перенастраивать. Он работает в обе стороны.       — Да, — ответил техник. — Но то в пределах головы охотника... Я не могу сказать, как она у него устроена, и как там внутри нее этот чип работает. Но сигналы от других чипов он не ловит... А оказалось, можно сделать так, чтобы ловил, — сообщил он мне с гордостью.       Что ж. Кое-что прояснилось. А кое-что запуталось еще больше...       — Ты хочешь сказать, что вы меня все это время «вели»?       — Именно, — радостно сказал Дьякон. — Это же прямая связь с Братством. Такое нельзя было упустить.       — Так... — протянула я, не хуже Глории. — И какая же польза вам была от этого? Мои перемещения, вообще-то, мало связаны с перемещениями кого-либо другого из Братства.       — А вот не скажи, — возразила синт. Она пожала плечами и ствол моего карабина двинулся, словно устраиваясь на моей груди удобнее. — В чем-то и нам повезло.       — Ага, — вклинился Дьякон.       Дверь еле слышно поскрипывала, выпуская агентов наружу одного за другим. И я могла только ловить толчки гнилостного воздуха, которые вталкивались в это помещение с каждым открытием-закрытием двери. Я скрипнула зубами не хуже двери, лихорадочно соображая.       Мысли были одна другой фантастичнее. Но почему-то сейчас именно фантастические мысли и становились наиболее логичными.       — Вы меня использовали, как переносной маячок? Почему я не знала об этом?       — А что это изменило бы? У нас общий враг.       — Институт? — я обернулась к Дьякону, и молния моей формы металлически царапнула ствол карабина. — Дьякон... Если вы использовали сигнал чипа, то вы могли знать, что я оказалась у развалин технологического института. Но... вы могли «срисовать» только меня. Одну. Откуда вы узнали о старейшине?       — Мощность сигнала телепорта, — вместо Дьякона ответил техник. — Когда через канал телепорта проходит один человек, то мощность и будет... как бы это... однократна. А если двое... трое... То она и будет усилена во столько же раз.       — Допустим. Но какая вам практическая польза была от этого?       — Никакой, — быстро ответила Глория. — Хватит уже болтовни.       — О нет, — возразила я, уже понимая, что терять лично мне совершенно нечего. Ошибку я совершила или нет, но то, что я узнавала сейчас, стоило любых ошибок. — Ни на ком из Братства больше нет маячков. Никто больше не был вхож в Институт, ни у кого больше не было чипа... Телепорта. И не только из Братства. Из Института, кстати, тоже... Разве что те же охотники. Но среди атаковавших нас синтов охотников не было... Были синты-бойцы. И для них телепорт был открыт кем-то. Намеренно и целенаправленно.       Дьякон пожал плечами, и я заметила, что он как-то заметно нервничает.       — Там тоже заметили всплеск активности... — сказал он. Но как-то... неуверенно, что ли.       — Не могли, — ответила я. — Мне заблокировали доступ. Значит, перехват сигнала был сделан здесь. На поверхности... Дьякон. Очень хочется услышать объяснения.       — Он вряд ли тебе что-то объяснит, — подала голос подошедшая к нам Дездемона. — Но если тебе так хочется, то это сделаю я. — Она чиркнула спичкой, закурила. — Думаю, я должна быть благодарна тебе за помощь... Не за эту, — насмешливо проронила она. — За ту, которую ты оказала нам, пока была нашим «туристом»... Жаль, конечно. Но, боюсь, тебе придется последовать за своими бойцами. Ты — солдат Братства Стали. Мы не можем себе позволить оставлять кого-то из вас в живых. И... Да. Наши моральные качества не так высоки, как твои. Извини.       Ствол карабина поднялся, уставился мне с лицо.       — Подземка создавалась изначально немного с другой целью, — продолжила Дездемона. — Видишь ли... Распространение синтов среди людей пошло не так гладко, как планировалось.       — Синты... отличаются, — заметила Глория. — Люди не могут доверять нам. Они вообще не могут доверять ничему и никому. Даже себе, — голос ее был исполнен презрения и высокомерия. Она никогда и не скрывала своих чувств по отношению к людям, но теперь презрение стало буквально вопить в каждом слове ее речи. — Институт пытался распространить синтов разными путями, но люди умудрялись отследить и уничтожить их. Не всех, разумеется... Но всё же. Даже такие потери — это было ударом. И тогда...       — И тогда Институт создал вас, — прошептала я. — Подземку... Которая, якобы, устраивает побеги синтов. Которые, якобы, хотят жить своей жизнью... Среди людей. Вы перепрограммируете синтов на то, чтобы они могли лучше адаптироваться... Замаскироваться...       — Не могу сказать, что ты молодец и всё схватываешь на лету, — насмешливо отозвалась Дездемона. — Дойти до этой мысли самостоятельно ты так и не смогла.       Вот черт...       — Значит, та перестрелка у развалин...       — О, а та перестрелка у развалин едва не стала нашей большой удачей! Кто бы мог подумать что ты перетащишь туда аж самого старейшину Братства?       — Что ж вы не убрали его тихо-мирно сами?       — Мы могли, — встрял Дьякон.       — Цель появилась внезапно, — охотно ответила Дездемона. — И была совсем другой на тот момент... Но мы подумали и решили, что стравить Институт с Братством и спровоцировать резню будет наиболее удачным вариантом.       А как же... Столкнуть двух гигантов...       — Но вам-то оно зачем? Если Институт...       — А тебе никогда не хотелось независимости? — быстро и неожиданно зло спросила Дездемона. — Не хотелось действовать вне рамок и четких инструкций? Самостоятельно принимать решения?       Во как. Значит, побочное дитя Института захотело самостоятельности и решило тихонечко убрать папашу руками Братства Стали? Мудро, что и говорить...       Я едва не рассмеялась.       «Не удивлюсь, если Подземка окажется еще одним выкидышем Института», — сказал как-то Хэнкок и я тогда (вообще никогда) не смогла понять, серьезно он это сказал или пошутил.       Да даже если не пошутил, то я почти явственно услышала глуховатый смех моего драгоценного гуля. Не смех даже. Истеричный хохот.       — Невероятно, — вслух сказала я. — Если бы это сказал кто другой, я бы не поверила.       Дверь скрипнула, закрылась, обдав нас шевельнувшимся застоялым воздухом. Прошуршали шаги.       — Мы ждем только команды, Дез, — сказал Драмбой, даже подпрыгивая от нетерпения. — Ребята ждут...       — Вернись на пост. Я скоро, — не оборачиваясь, бросила ему Дездемона.       Шаги прокатились по каменной крошке, и дверь снова шевельнула воздух.       Я не ожидала такого от Подземки... А зря. Тот выход, которым они пользовались, я намеренно оставила без патруля, чтобы у них был путь для отступления.       Неужели пришло время пожалеть об этом?       «Ты недооцениваешь их... И я бы сказал, сильно недооцениваешь, но боюсь и это не отразит всего...»       О да, Данс. Ты оказался проницательнее меня. Будь ты здесь, позлорадствовал бы?       — Ну что же. Мы удовлетворили твое любопытство, — сказала она мне, — И мне даже жаль, что ты не увидишь главного...       — Как вас накроет тут еще один отряд Братства? — съязвила я.       — Нет, — радушно улыбнулся Дьякон. — Бери выше.       — Придвен, — подала голос Глория, взмахнув стволом моего карабина вверх. — Или ты думаешь, что мы всё время собирались прятаться тут и от Института, и от Братства?       — Придвен? Вы собираетесь атаковать Придвен? — спросила я, стремительно холодея.       Холодея от многого... От глубины своего незнания, от очередной нелепой попытки взять на себя роль лидера, от попытки применить свои мирные категории к военным действиям... От стыда, что нарушила приказ — ради чего???       Я знала, что в лобовую атаку они не пойдут, и спросила просто чтобы потянуть время. Это же... крысы! Они могут пролезть в такую лазейку, которую и не подумаешь запечатать!       Диверсия, саботаж, партизанские методы... Мало ли. Братство этого просто не ожидает.       — Нет, — коротко хохотнула Дездемона. — Мы сделаем все намного изящнее. Зрелищнее... Знаешь, я тут подумала, может, ты всё же захочешь посмотреть, как всё это инженерное чудо Братства Стали взорвется и рухнет ко всем чертям?       — Хочу.       Всё, что угодно, лишь бы потянуть время.       Значит, взрывчатка.       Интересно, где?       — И много ли там взрывчатки? Чтобы обрушить это... инженерное чудо, ее надо... хм... немало.       — Не так уж и много, — охотно возразил Дьякон. — Если заложить в правильные места.       Так, уже яснее. «Правильные места», я так полагаю, это ядерные отсеки двигателей Придвена.       — Как же вы пробрались туда? Кто-то помог? — мне с трудом верилось, что на корабле может быть такая же крыса. Но мало ли...       — Достаточно, — твердо сказала Дездемона. — Время действительно капает и утекает. И у нас действительно много дел, — она неопределенно повела рукой в мою сторону. Глория обошла меня и неожиданно резко ударила меня по коленям, заставив рухнуть. Ствол карабина прижался к моему затылку, заставив согнуться.       — Мы не можем себе позволить таскать лишнюю обузу. Извини. — и ядерная батарея с тихим гудением ожила, готовая отдать заряд.