Начало

      — Хорошие новости, — объявил однажды техник, и сделал это так буднично, словно мы были по уши завалены хорошими новостями.       Вовремя — я уже начинала потихоньку терять терпение. И — что хуже — меня так же начинала тяготить необходимость соблюдать внешнее спокойствие.       — Держись, солдат, — шепнул мне Данс, когда я выразила ему это самое нетерпение. — Ты ведешь армию. У тебя нет права на слабость... Ни на какую слабость.       — Я держусь, — ответила я.       Отчего-то до меня только недавно стало доходить понимание того, какие силы я разбудила. ЧТО именно пришло в движение... Я смотрела на это — я видела, что люди, которые отчаянно хотят жить, будут атаковать или защищаться с не меньшей яростью, чем обученная армия бойцов Братства. Видела, что огневая мощь и выучка простых ополченцев почти приближается к таковой у Братства Стали.       Видел это и Данс.       — Кто бы мог подумать.... — тихо сказал он, и его брови слегка дрогнули, когда он окинул взглядом арсенал.       — Удивлен? — спросила я.       — Да, — признал он. — У них явно есть шансы.       — У нас, Данс. У нас, — поправила я его и на душе вдруг стало так тяжело, словно я делала что-то неправильное. Причисляет ли он сам себя к «нам», стало неважно.       — ...и среди прочего я выяснил, что они до сих пор пользуются старой водопроводной трубой для охлаждения реактора, — вещал техник, и я слушала его с каким-то странным чувством, которому пока не могла дать названия.       Мы смогли? Первый шаг — он... неужели он сделан?       — ...высокий уровень радиации.       — Еще что-нибудь известно? — хладнокровный голос Данса немного стряхнул с меня неуместную задумчивость.       Он сдвинул на затылок сварочную маску и слушал техника с вежливым вниманием, словно информация его совершенно не касалась.       — Вход закрыт решеткой.       — Пустяки какие... — отмахнулась я.       Данс покачал головой.       — Взрывов там лучше не устраивать. Этой трубе двести лет... Если там все рухнет, то, боюсь, даже силовая броня не спасет.       Техник усмехнулся.       — Соглашусь с Норой. Это пустяки. Я дам вам код, который откроет эту решетку. Настоящей проблемой будет другое, — он зевнул и буднично закончил. — Выжить.       — Уж как-нибудь... — я взмахнула отверткой, как волшебной палочкой, — Что дальше?       — А дальше тебе придется...       Данс вернул сварочную маску на место, выкрутил пламя горелки и снова склонился над своей работой. А я слушала подробности, которые должна была знать, кивала и посматривала на Данса. Ну неужели его вообще ничем нельзя пронять? Ему показали дверь в Институт... Неужели он не чувствует себя как Алиса перед входом в кроличью нору?       Даже у меня мурашки по спине бежали, а ведь я там уже была.. Доступ сейчас был закрыт, о чем я, возможно, жалела... Или нет?       Я тряхнула головой.       — ...найти пульт управления телепортом.       Самопожертвование — это судьба каждого солдата Братства Стали. Я до сих пор не знала, считаю ли я себя таковым. Или не так — до какой степени я считаю себя таковым...       Мой план был предельно ясен и прост. То, к чему стремились Братство, Подземка... Мои нынешние бойцы... Данс. Мэксон. Содружество.       Уничтожить Институт. Уничтожить мою родную кровь.       По сути — себя саму.       Не будет ли это самопожертвованием?       Я кивала и слушала. Запоминала. Мысли текли спокойной рекой, не бунтовали и не выходили из берегов. Ровно. Спокойно. Я собиралась собственными руками уничтожить свое дитя, понимая, что так нужно сделать — ради всех этих чужих мне людей...       Где-то в глубине памяти холодно сверкнули серые глаза — стальные глаза стальной души...       «Ну вот, старейшина Мэксон... Артур. Я не хотела тебя понимать, но, взяв на себя твою роль, мне пришлось сделать и это. Понять».       — Ты всё поняла?       — Да. — я твердо посмотрела технику в лицо, и он напоследок только ободряюще улыбнулся.       И ушел.       Я села на пол рядом со станком, как-то сдержав порыв вытащить и положить рядом с собой револьвер, обхватила руками колени.       — Задача упрощается, — бесстрастно заметил Данс. — Для такого пути не нужна целая армия. Достаточно будет... пары человек.       — Да, — повторила я.       Я отчетливо чувствовала, как меня изнутри сковывает лед. Хотелось выть, биться в истерике, кричать... Но на душу наползал — снова, снова! — тот ледник, который когда-то спас меня от безумия. Спасал и теперь.       Полгода — давний срок... Полгода я носила ледяную броню, полгода чувствовала только то, как подгоняла меня моя цель — ищи, ищи! И полгода жила в одном ритме, том, что диктовал мне долг.       И лишь несколько дней назад смогла вздохнуть, когда этот лед треснул и растаял, дав мне возможность ненадолго почувствовать себя живой. Теплой.       И вот всё возвращается. Знакомый холод пробрал до костей — приветствовал...       — Нора? — справа от меня прошуршали его шаги.       — Нет. Не приближайся ко мне. Со мной всё хорошо, — я едва узнала свой голос, но металл, который в нем прорезался... Да, этот металл я узнала.       До сих пор всё это — попытка проникнуть в Институт, сбор сведений — всё это было каким-то оторванным от реальности. И никак не вязалось у меня с тем... с тем, что мне на самом деле предстояло сделать.       — Малыш, — неожиданно проскрипело у меня над ухом. И я вздрогнула.       Данс отшатнулся, возможно, тоже от неожиданности. Он не слышал, как к нему приблизились со спины — ему впору было облиться холодным потом от священного ужаса.       — Матушка Мэрфи?       Я поднялась и подошла к ней. Хлипкая нескладная фигура стояла почти вплотную ко мне, покачиваясь как от сильного ветра. Слишком сильно покачиваясь. Я взяла ее за плечи, намереваясь отвести обратно.       — Врешь... — протянула матушка, растягивая шипящие звуки, но, впрочем, моим попыткам увести ее она не сопротивлялась. — Всё ты врешь...       — Я вру? Подождите... Мы же говорили об этом! Ну что опять?       Я заглянула в мутные выцветшие глаза и поморщилась от досады.       — Это... было... нужно... — раздельно и медленно сказала она, глядя на меня расфокусированным взглядом. На ее лице блуждала бессмысленная улыбка, она слабо хваталась за мои руки холодными пальцами, когда я усаживала ее обратно в кресло.       Под моим сапогом что-то хрустнуло. Я посмотрела туда.       — Потрясающе, — бесстрастно заметил Данс, посмотрев туда же.       Вокруг кресла были живописно раскиданы пустые шприцы.       — А ты молчи, — неожиданно твердо заявила матушка, указав на него крючковатым пальцем.       — Ты держишь дома химию? — с неудовольствием спросил Данс, не обратив на нее внимания.       — Как видишь, — огрызнулась я. — Тебе не приходилось менять наркоту на патроны? Нет? — я даже не пыталась подавить раздражение и как-то сменить свой ворчливый тон. — Ну так тебе повезло.       — Она... ни при чем... — ответила матушка Мэрфи и цепко схватила меня за рукав, глядя при этом на Данса, или даже, скорее, сквозь него. — Я просто... слушала... вас двоих. Я... поняла, что ей нужен... — она прикрыла глаза, — нужен... нужен Дар.       — Вы, стало быть, разорили мой тайник?       — Я?.. — спросила она, растягивая каждый звук, словно собиралась запеть. — Я... взяла что-то. Одно.       — Одно?       — Ну... может... два... Или больше...       Данс выразительно качнул головой и повернулся к двери.       — Нет! — крикнула матушка так, что мы оба синхронно вздрогнули. — Ты! — она ткнула пальцем в сторону Данса. — Стой здесь. Слушай.       Он замер, бросив на нее опасливый взгляд.       Боится, как-то мимоходом отметила я. Но не удивилась — матушка в таком состоянии производила сильное впечатление. Может, в древности так смотрели на безумных шаманов. Вот как сейчас Данс посмотрел на матушку Мэрфи.       — И молчи, — добавила она. — Ты уже всё сказал. Теперь время молчать. Слушать.       Она тяжело и хрипло закашляла, почти со стоном вдохнула. Я придержала ее за узкие плечи, помогла откинуться на подушку.       — Малыш... — сказала она, — У тебя... долгий путь. У вас двоих. Ты... — она перевела мутный взгляд на Данса, — думаешь, что я всего лишь безумная старуха.       Данс не ответил, да это было не нужно — ответ ясно читался на его всегда бесстрастном лице.       — И я тебе вот что скажу... — она с хрипом вздохнула. — Ты прав. Я всего лишь безумная старуха, и ты сам это знаешь... И я это знаю... А ты... вот ты... Ты знаешь, кто ты? Знаешь?       — Матушка, — предостерегающе сказала я, но она с неожиданной силой вырвалась из моих рук и подалась вперед, устремив свои мутные глаза на Данса.       — Знаешь? А? Я вижу... Ты заключен в тот маленький кусочек железа, который у тебя в голове. И именно там, в этом кусочке, в его сотне маленьких проводков, и ютятся все твои мысли... Идеалы... — старательно и певуче произнесла она, — И ты боишься этого кусочка железа. А вот знаешь ли ты, кто ты сам? Не тот ли ты кусочек железа?       Данс заметно побледнел, качнулся назад. И мне впору было испугаться — уже за него.       — Откуда... она знает?       — Вижу... ви...жу... — матушка закрыла глаза и принялась раскачиваться из стороны в сторону, словно слыша мелодию у себя в голове. — Ты не знаешь, кто ты. И боишься того, что делает тебя — тобой.       Она замолчала. Я переводила взгляд с Данса на матушку, не зная, что делать. Если с нашей наркоманкой всё было понятно, то тот словно впал в транс и этим меня прилично так обеспокоил.       — Данс? — с тревогой подала я голос.       — А ты — да... — матушка распахнула глаза, уставилась в пустоту. — Ты — зови его. Тебя он услышит. Однажды уже услышал... сумел выйти за тобой из тьмы. Ты его вывела тогда. Малыш... — я присела на подлокотник рядом с ней, но оказалось, что она обращается не ко мне. К Дансу. — Малыш. Не бойся... Тебе... нельзя бояться.       — Бояться — чего? — спросил он. К нему постепенно возвращалось его прежнее каменное хладнокровие.       — Это хорошо... что не боишься, — одобрила матушка, вперившись в него своим расфокусированным взглядом. — Ты думаешь, что... что ты потерян. Тебя окружали люди... Раньше. Много... много людей. Те, что... сделаны из стали.       Он поморщился. Да уж, с некоторой насмешкой подумала я. Тяжело ему принимать такие вещи, к которым раньше относился исключительно с пренебрежительной брезгливостью, а тут вдруг стал вынужден слушать и внимать.       А уж упоминание о Братстве... Не знаю, что ему не понравилось больше. То ли напоминание того, что «было», то ли напоминание о том, почему оно всё же «было». А матушка-то хороша... Взяла и вывалила, что видела — как ушат воды ему на голову. Даже отчасти стало его жаль.       — Он тебя всё-таки казнил, малыш... — задумчиво и значительно протянула-пропела матушка, — Не поднял даже оружия — а казнил... Он тоже думал, что ты — это всего лишь та железка с проводами в твоей голове.       — Кто — он? — спросила я и тут же осеклась. Ясно же...       Матушка вяло замахала руками.       — Но ты не думай, что он... Тот, — она схватила меня за руку, но тут же отпустила, как будто обожглась, — Не думай, что у него душа вся из стали... Ему тоже было больно.       — Не надо, — тихо сказал я. Не хотелось слушать это. Упоминания о Мэксоне стали какими-то болезненными и я еще не поняла, почему. И не хотела понимать.       — Тебе — не надо. Я знаю. Но ты, малыш... — она указала пальцем на Данса и тот как-то непроизвольно вздрогнул. — Ты должен быть рядом с ней. Последнему из тех, кто... кто... ведет их, стальных, нужна будет твоя помощь.       — Мэксону? Моя помощь?       — Не ему. Последнему...       Данс изогнул губы в намеке на усмешку.       — Последний Мэксон, матушка, это Артур. Старейшина Братства Стали.       Шипящий прерывистый звук, от которого по коже продрал мороз, возможно, был смехом. Хотя, смешного в сказанном я находила мало — как и во всей той нелепой ситуации, в которой мы находились.       — Ошибаешься... — крючковатый палец мазнул воздух в моем направлении. — В ней — будущее стальных людей. Последний из рода.       Молчание.       Оно рухнуло на нас, как гранитная плита. Придавило. Уничтожило.       — Что? — прошептала я. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я смогла вытолкнуть из себя этот вопрос.       Данс молчал. По-моему, он даже перестал дышать.       — Я... устала, — жалобно заявила матушка Мэрфи. Она свернулась в кресле, подобрала ноги и словно уменьшилась в размерах. — А ты всё ещё из них... стальных. — глухо сказала она из глубины кресла, — И он... тот, кто ведет их... он поймет. Просто пока он понимает другое. Ему придется... — она помолчала, и, тяжело вздохнув, продолжила, — Ты должен беречь его, последнего из рода. Его отец — великий человек. Но сыну придется превзойти своего отца...       Мои руки сами собой метнулись к животу.       Что, что я только что слышала???       Я что же, верю в бред пожилой наркоманки?       — Матушка... Да вы, похоже, перебрали... с винтом-то, — сказала я, раздражаясь.       — Перебрала, — легко согласилась матушка Мэрфи. — Но это неважно. Тебе нужен был Дар. Ему нужен... — из глубины обивки высунулась худая ручонка и неопределенно повела в сторону Данса. — Последнему... Его отцу угрожает опасность.       — Какая? — спросила я.       — Оно... страшное. Большое... Такое большое, что я не вижу... Я устала. — матушка повозилась, скрипя креслом и суставами, устроилась удобнее, — Теперь идите. Я буду спать.       Данс взял меня за локоть и мягко потянул к выходу.       — А ты запомни, что я сказала, — неожиданно чистым и ясным голосом произнесла матушка.       Мы как по команде обернулись.       — Ты, ты, изгнанник... Опасность велика. Он может не выжить — тот, у кого душа из стали... Тебе, — она подняла голову и прежде мутные глаза вдруг сверкнули двумя звездами, — Тогда именно тебе... придется стать последнему... всем. Наставником... Защитником... Отцом... Запомни это, изгнанник.       — Я... запомню, — ответил Данс, и я видела, что ему почему-то трудно дались эти два слова.       — Хорошо, — как-то сразу успокоилась матушка Мэрфи и снова утонула в кресле.       Я развернулась и вышла. Хотелось вдохнуть свежего воздуха. Много, много вдохнуть... Я как будто забыла как дышать, пока длился весь этот разговор.       Стало уже темно. Звездное небо и луна — это было так красиво... Так пасторально. Как до войны.       Сколько же мы возились с матушкой Мэрфи?       — Нора.       Я чуть повернула к нему голову.       — Ты же не веришь тому, что она наговорила? Какая еще опасность?       — Если ты про Мэксона, то они уже двести лет не умирают в своей постели... Конечно, ему угрожает опасность, — Данс криво усмехнулся, — чтобы до этого додуматься, никакой Дар не нужен... Что до всего остального... А ты — веришь?       — Нет.       Мой ответ был слишком поспешным, слишком твердым и слишком уверенным. А потому растерял свою убедительность еще до того, как был произнесен.       Матушкин Дар пока не подвел ни разу. Те путаные вещи, которые она говорила, еще ни разу не оказались ложными. Но вот именно сейчас она сказала то, что было слишком личным. Слишком неправдоподобным.       Конечно же, я не верила. Не хотела верить.       Не должна была верить.       Даже мысли не хотелось допускать такой, что...       Я встряхнула головой.       — Бред это. Зря ты слушал. — со всей возможной уверенностью сказала я,       — Я знаю, — бесстрастно ответил он.       Не хотелось больше об этом говорить. Ни с кем. А с Дансом — тем более. Не сейчас.       Я буду думать об этом потом, когда придет время. Сейчас думать о чем-то, кроме дела, было опасно.       Моя миссия могла сорваться — и глупее причины сложно было бы придумать.