Начало

      — Нора, — повторил он.       И отстранился.       Я разжала руки и мне показалось, что он со всей силы влепил мне пощечину. Точно так же запылали щеки, зазвенело в голове и на глаза навернулись слезы от расплывшихся перед ними красных кругов. Я прикусила губу, сжала кулаки — в тот момент мне реально хотелось его ударить. Выхватить револьвер и закончить то, что я не закончила, потому что мне помешали «личные предпочтения».       — Не делай этого, — глухо сказал он, отступая от меня на шаг.       Уж не мысли ли мои он прочитал?       Я видела в его потемневших глазах этот же животный безумный голод, я физически чувствовала его болезненное желание — казалось, что еще немного и оно убьет его.       — Почему?       Данс взъерошил волосы, потер глаза, словно пытаясь привести себя в чувство.       — Ты… сделаешь хуже себе. Тебе нельзя здесь находится, не здесь даже, а со мной — ты это знаешь. Я — вне закона для Братства. Ты… слишком дорога мне, и я не хочу, чтобы тебя… — он замолчал, не договорив.       «…пристрелили, увидев нас вместе», — закончила я за него.       — То есть, я скомпрометирую себя?       — Уверен.       Я со злостью вытерла готовые хлынуть слезы.       — Черт бы тебя побрал, Данс.       — Нора. Пожалуйста. — раздельно и медленно произнес он тем же глухим и дрожащим от напряжения голосом. — Мне об этом… тяжело говорить… Но… ты послушай. У нас нет будущего. Со мной тебе будет угрожать опасность — постоянно, каждую минуту. Или секунду. Тебя пристрелят, не задумываясь — и заслуги перед Братством тебя не спасут.       Я молчала, понимая, что так оно и есть.       — Вспоминать о… тебе… это пытка. И я не хотел бы, чтобы это стало пыткой и для тебя. Мне трудно держаться от тебя на расстоянии. После того, что… между нами произошло — особенно. Думаю, что тебе это тоже нелегко.       Думает он…       — Пойми меня правильно. Ради твоей безопасности я согласен… на многое.       — Тогда ты пообещал… быть со мной всегда, — это прозвучало пафосно, прямо как в средневековой балладе. Но от того сказанное не стало смешным — зато кольнуло тупой болью.       — Я всегда с тобой. И после всей этой истории я ценю нашу дружбу еще больше.       — Дружбу — и только?       Данс невольно дернулся ко мне, но тут же отступил, и я видела, как побелели его пальцы, которыми он вцепился в край верстака. И так странно, и так непохоже на него было видеть проявление чувств на этом каменном лице…       — Не только, проклятье! — повысив голос, с отчаянием ответил он, — Не только! Я люблю тебя, Нора. Я люблю тебя… Это ты хотела услышать?       — Черт бы тебя побрал, Данс, — со злостью повторила я, круто отворачиваясь к двери. — И черт бы побрал твое благородство. Какого черта ты решаешь за меня?       Средние века, чтоб им… И рядом мой рыцарь в сверкающих доспехах, который не хочет меня компрометировать и ради этого согласен пожертвовать своими… «личными предпочтениями».       А заодно и моими тоже.       — Твои решения могут привести к плохим последствиям, — словно створки ворот с грохотом захлопнулись — каменная броня вернулась на место, спрятав все проявления чувств. Данс обошел меня и заглянул мне в лицо — карие глаза с янтарными искрами снова стали непроницаемыми, почти чужими. — А ради твоей безопасности…       — О, замолчи!       Он вздохнул. Вздох получился судорожный, прерывистый — как рыдание. Данс не сделал даже попытки приблизиться ко мне.       — Так будет лучше. Я надеюсь, что когда-нибудь ты это поймешь.       Я пнула сапогом дверь, едва не выбив ее с петель. Та отлетела, ударилась о стену с таким грохотом, что с другой стороны посыпалась каменная крошка, но удержалась. Данс не отреагировал никак, даже не изменился в лице — как будто каждый день при нем разъяренные женщины вышибали двери.       И меня это разозлило еще больше.       Я бегом вылетела из бункера, на ходу оттирая рукавом жгучие злые слезы. Почему-то я вспомнила, как плакала у него на груди несколько дней назад. И что потом произошло… Но тогда слезы были очищающими, освобождающими. Как если бы над моей головой рассеивались тучи и впервые я видела свет между ними.       Теперь же слезы не текли сплошным потоком, но ослепляли, душили меня, застилали глаза чернейшей злобой и яростью.       На Данса. На Мэксона. На себя. На всё Братство Стали.       Один оказался слишком благородным, слишком пафосно-великодушным для этого времени и этого места. Так нельзя! Нельзя! Почему он такой? Зачем? Я не могу чувствовать себя таким ничтожеством… Это невыносимо — злость на него, обида, стыд, вина… Всё сразу.       Мэксон… Да в чем он-то был виноват по сути? В том, что отдавал жестокие приказы, с которыми я была не согласна? Да, возможно, в этом… Но ведь — «это война, солдат». В моей голове въевшимися паразитами остались рудименты мирной довоенной жизни. И почему именно сейчас они начали кричать во весь голос, навязывая мне свои нормы, свою мораль — свои умершие и давно забытые нормы мирной жизни?       «Это война, солдат».       Черт бы тебя побрал, Данс.       И меня тоже…       Я неслась через Пустошь, не разбирая дороги и не чувствуя усталости. Металлические обломки разлетались из-под моих ног ржавыми брызгами, с испуганным звоном ударяясь о ржавые же остовы-трупы машин. Я производила столько шума, что, казалось, сюда должна была сбежаться добрая половина послевоенной нечисти… И я была бы рада. Злость переполняла меня, я, наверное, разорвала бы голыми руками любое творение местной радиации.       Но, вероятно, они это как-то прочувствовали, потому что на моем пути никого не возникло.       Когда я совсем выдохлась, то просто рухнула на землю, хватая ртом воздух. Спина взмокла, но форма не липла к телу — что мне в ней всегда несказанно нравилось. Спустя некоторое время я отползла на некоторое возвышение, откуда прекрасно просматривалась округа, прислонилась к стволу дерева, поджала ноги под себя. Машинально вытащила револьвер, положила на колени и привычно передвинула сумку с патронами ближе к левой руке. Укрытие не ахти какое, но уж лучше так. Я не боялась оказаться в поле зрения возможного противника — если и я буду его видеть.       Спасибо еще раз за науку, Данс.       Бешеный бег немного освежил мою голову — я хотя бы заново обрела способность соображать здраво. Ну насколько это было возможно в моем случае…       Что я, в конце концов, устроила истерику на пустом месте? Приказа об уничтожении пока не было. И не исключено, что не будет в ближайшее время. Если Данс сказал, что я их недооцениваю, может, так и есть.       И в этом смутно брезжила надежда для них.       Дело не в каких-то моих высших убеждениях, не в несогласии с возможным приказом Мэксона. Стыдно было бы самой себе признаваться, но от себя не убежишь… Эта истерика… Это была всего лишь обида отвергнутой женщины.       Я стащила с головы берет, вытерла пот со лба. Волосы взмокли и слиплись — и я даже с каким-то мазохистским удовольствием подумала о душе на Придвене. Ледяная вода была бы сейчас кстати…       Было неприятно видеть, что самоконтроль и выдержка Данса оказались сильнее, чем я могла предположить. Еще неприятней было осознать то, что и в этом он оказался лучше меня.       Средневековый рыцарь без страха и упрека, мать его…       Я прикусила губу, загоняя стыд внутрь и приказывая совести заткнуться. Я-то не особенно озаботилась самоконтролем, когда… Я пыталась думать о другом, а мысли упорно сползали на Данса. И Мэксона. На них обоих.       Что за дрянь я замесила со всем этим… Как теперь мне самой с этим разобраться…       Я усилием воли заставила себя думать о более важных вещах, чем о своей обиде.       Не хотелось смертей. Больше не хотелось.       Но дипломатического решения тут не было и быть не могло. Даже если так... Выступить в роли дипломата могу только я — ибо только я связываю эти две стороны, Подземку и Братство. От собственной наглости даже дух на миг захватило... Я очень хорошо понимала, что такая роль мне не по зубам. Они никогда не найдут общий язык. Подземка, Братство... Они только на первый взгляд разные. По сути они слишком похожи, чтобы научиться терпеть присутствие друг друга.       Да дело и не только в этом… Эти их диаметрально противоположные, а по сути твердолобые и крайне недальновидные убеждения — обеих сторон! — изначально исключали хоть какую-то надежду на то, чтобы договориться.       И, боюсь, меня одной не хватит на то, чтобы отвести их жажду уничтожения друг от друга.       И вот тут, наконец, те мысли, что крутились у меня в голове подобно рою мошек, сложились воедино и вытолкнули в голову оформленную мысль.       Нужна третья сторона.       Сторона не менее сильная, чем и эти две.       Всё так же сидя на земле, я натянула берет на колено. Кидать на голую землю нельзя ничего из того, что потом одевается на тело — мало ли что может туда заползти…       Я разгладила берет на колене, критически его оглядела и усмехнулась.       Спасибо за науку, Данс. В который раз.       Чтобы сдержать их обоих — и Подземку, и Братство — нужно что-то такое же, как они, Но… попроще что ли.       И я, кажется, уже знала, что это.       Если мне выпадает такая роль, то пусть так и будет. Я вскочила, отчего-то чувствую, как внутри меня пробивается родник из новых сил, вскипает каким-то извращенным злым весельем. Оставалось только демонически расхохотаться — до того отчетливо я ощутила себя кукловодом, который собирается разыграть спектакль из кукол, которые пока не знают, что они, собственно, куклы.       Да и черт с ними! Чего мне терять?       Я убрала револьвер, щелкнула кнопкой пип-боя, взглянула на карту, часы. Решение пока еще созревало, оформлялось в голове, но я уже могла позволить себе по крайней мере надеяться.       Я собиралась вернуться домой. Вернее, туда, где когда-то был мой дом, тут же исправила я сама себя. Вздохнула, снова разглаживая берет на колене. И всё же первой мыслью было — "домой"… Там сейчас живут другие люди — как они сами надеются, именно живут, а не выживают. В этом спятившем мире я не видела разницы. Каждый день тут был отчаянной лихорадочной борьбой за еще один такой же день. И смысл этого сводился к тому, чтобы продолжать эту бесконечную борьбу просто ради… ради самой борьбы. Ибо это сейчас и стало жизнью.       Но так было нужно.       Я встала, отряхнулась, засунула берет за пояс и направилась к дороге, постепенно переходя на бег.       «Отчаяние — это легкий путь, поверь мне, я знаю», — сказал мне как-то один из них. Тот, кто еще верил в какие-то реальные идеалы. Реальные, а не оторванные от простой жизни, как у Братства.       И вот помощь этого человека мне, кажется, и требовалась…