Начало

      ...Так тепло мне не было уже очень давно. Очень, очень давно. Моя голова лежала на теплой мужской груди, крепкое кольцо его рук обнимало меня со всех сторон, защищая, отгораживая от всего мира — как я соскучилась по этому чувству... Соскучилась до щемящей тоски — и в тот момент не знала и не хотела знать, почему. Отогнала эти негодные, холодные мысли. Я хотела чувствовать только это. Я была уверена, что умру от холода, если это тепло меня оставит — хоть на секунду. Медленно выплывая из сна, я закинула ногу на мужское бедро, придвинулась ближе и чуть не замурлыкала от почти забытого обволакивающего уюта. Были одни только ощущения — и никаких мыслей.       Я знала, что они будут, и почему-то боялась этого момента. Не знала, почему — но хотелось оставаться в этом уютном теплом мирке как можно дольше. Не открывая глаз, я потерлась щекой о его грудь, устраиваясь удобнее. Провела пальцами по коже, чувствуя под ними длинные полосы шрамов — странно, что не разглядела их раньше...       Длинные шрамы тянулись через правое плечо, косо пересекая его, как следы чьих-то когтей. Странно, почему-то всплыла мысль. Не ожоги, как у большинства солдат Братства Стали, а резаные раны.       Как от когтей...       Когтей.       Тонкая поющая вибрация насмешливо ответила мне, огладила кончики моих пальцев, лежащих на мужской груди.       Я открыла глаза, с ужасом уставившись на Мэксона. Он спал, по-хозяйски обнимая меня, и на секунду меня даже кольнуло удивление — как можно считать, что он выглядит старше своих лет? Он же просто... Просто утомленный мальчишка. На которого судьба взвалила эту непосильную ношу — власть, не спросив его согласия. И он вынужден был принять её, потому что... Ну потому что так было нужно.       Потому что он — Мэксон.       И это совершенно не помешало улечься к нему в постель, ядовито напомнил внутренний голос.       Я едва не застонала от внезапно нахлынувшей волны стыда и отдернула руки, словно это могло что-то изменить.       Что мы наделали??? Что Я наделала???       На миг я даже перестала дышать. Кровь бросилась мне в лицо — мучительный жгучий стыд разливался внутри подобно расплавленному свинцу. Я осторожно пошевелилась, высвобождаясь, выползая из его объятий.       Лучше бы и правда расплавленный свинец...       Насколько это возможно, отодвинулась от него, отползла, прикидывая, как бы мне сползти с кровати, не потревожив его.       Ну хороша, однако... Ох, хороша...       На ум шло только одно короткое и ёмкое слово, которым называют легкомысленных женщин.       Я щелкнула кнопкой пип-боя — времени прошло, оказывается, совсем немного, я еще успею вернуться на верхний уровень палубы, чтобы моего отсутствия никто не заметил. Здесь никто никогда не задавал лишних вопросов — всё равно рано или поздно правда выплывала наружу. Мне этого совсем не хотелось. Вопросов и перешептываний не будет — но это меня мало успокаивало. Я и сама себе уже высказала всё, что не смогла бы сказать и полиция нравов.       Я ползком попятилась, намереваясь убраться отсюда как можно быстрее... Но вдруг на моей лодыжке сомкнулись жесткие пальцы и я взвизгнула от неожиданности, не сдержав своего порыва пнуть в ту сторону другой ногой.       Другая лодыжка тоже оказалась поймана словно не пальцами, а железным кольцом, и меня дернули за ноги, опрокидывая на спину.       Тело Мэксона придавило меня сверху — и я едва не возненавидела себя за ту волну сладкой дрожи, что вызвало ощущение его тяжести.       — Не сбегай от меня.       Я уперлась ладонями ему в грудь и замотала головой. Если он меня поцелует...       — Не надо. Артур...       — Что я слышу? — усмехнулся он. — Я для тебя всё ещё Артур?       «Артур, прошу тебя...»       Память подсунула эти недавние воспоминания, мышцы заныли, тоже напоминая, почему. И кровь зашумела у меня в голове, наотмашь плеснув мне в лицо пригоршню едкого ледяного стыда.       — Отпусти меня.       — Нет.       Я завозилась, начала отчаянно извиваться. Никогда больше, никогда, никогда...       — Артур!..       Давление на мое тело прекратилось так же внезапно, как и началось — он легко отодвинулся от меня на вытянутых руках, поднялся.       Подал руку мне и рывком поднял и меня тоже.       И всё это молча.       Я пригладила волосы, стараясь, чтобы этот жест не выглядел слишком нервным. Смотреть на Мэксона не хотелось — я даже мимолетно пожалела о том, что не пристрелила его, когда собиралась.       — В чем дело?       Я подняла с пола свое белье, принялась одеваться. Обычный вопрос, казалось бы — но так явственно прозвучали в нем обычные для него металлические нотки, что по коже продрал мороз. Я вздрогнула, словно попала под порыв студеного северного ветра, вскинула на него глаза.       И содрогнулась еще раз — такой чудовищной на миг показалась мысль о том, что ЭТОГО человека я могла назвать по имени. Да и называла ли?..       Старейшину Братства Стали? Чтобы заработать взыскание за нарушение субординации?       Дрожащими руками, торопясь, я натянула форму, застегнула, неловко дергая язычок молнии.       — Я задал вопрос.       Он не злился. Он действительно ждал ответа.       Я глубоко вздохнула, пытаясь соображать.       «Нора, не создавай себе проблем больше, чем ты уже создала — хотя бы сейчас...»       Стыд и острое беспомощное сожаление прибоем прихлынули откуда-то изнутри, скрутив внутренности в болезненный комок. Каким-то смазанным движением Мэксон оказался возле меня, поднял мою голову за подбородок, заглянул в лицо.       И у меня появилась причина гордиться собой — когда я с трудом поймала свой внутренний порыв отшатнуться и осталась на месте.       «Данс», — беззвучно и ясно читалось в холодных серых глазах.       «Данс», — так же беззвучно согласилась я.       Он обещал больше не говорить на эту тему, а он всегда держал свое слово.       — Не отвечай, — произнес он.       Я коротко кивнула. Мэксон неуловимым движением сунул руки в рукава формы — когда это она оказалась на нем? — рывком набросил ее на плечи.       — Найди Инграм, — отрывисто сказал он, застегиваясь. — Остальное она сама тебе объяснит.       Что ж, такая быстрая смена темы разговора — это было вполне в духе Мэксона. Если всё выяснено, то долгие переходы ни к чему.       — Слушаюсь, старейшина.       Он затянул ремень и повернулся ко мне. Хмурое непроницаемое выражение его лица заново напомнило мне о той стене, бездонной пропасти, что пролегала между нами — но в тот момент я испытала даже что-то вроде облегчения. Такие люди, как Мэксон, вблизи подавляют, стирают в порошок, развеивают пылью, их присутствие тяжело переносить обычным людям. Они должны быть, ибо мир нуждается в них — но должны быть далеко.       — Ты можешь идти, — старейшина помолчал, глядя на меня со странным выражением, и раздельно произнес, вскинув руку в приветствии Братства: — Ad victoriam, паладин.       Я нашла Инграм в ремонтном отсеке, хотя, в другом месте ее сложно было бы представить. Склонившись над ногой силовой брони, она яростно ковыряла ее отверткой.       — Как вы умудряетесь убивать ноги так быстро? — шипела она, не выкручивая, а буквально выдирая болты из обшивки. — Хотя, чего я спрашиваю? Прыгали с летной палубы? А? Прыгали?       От станка отлепилась еще одна фигура. Рыцарь — имя его я забыла — энергично замотал головой.       Прыгали, вяло подумала я. Все прыгают. И этот прыгал — одного взгляда на разбитый амортизатор правой ноги было достаточно, чтобы прийти к этому выводу. Про оплавленные края обшивки подошвы и говорить нечего.       И я прыгала. Всяко быстрее, чем ждать, пока пилот оторвет свою задницу и притащится к винтокрылу...       Но прыгать без сервоприводов?.. Придурки.       Мэксон, поди, просто не знает, куда уходит такая прорва запчастей для брони. Впрочем... Знает, скорее всего, просто не имеет желания заниматься такими пустяками. Понимает, что людям надо куда-то девать энергию, пока тут не развернулась масштабная боевая деятельность.       — Проктор.       — А! — она подняла голову, выпрямилась, отирая пот со лба. — Поздравляю с повышением, паладин.       — Спасибо, — даже не пытаясь придать голосу хоть какое-то адекватное выражение, ответила я. — Мэксон сказал, что...       — Да, да, — перебила она меня. — Держи, — Инграм протянула мне ключ и кивком указала на отсек, где находились офицерские каюты. — Располагайся, паладин... И... вот, — она широким жестом повела перед собой, указывая на что-то позади меня.       Ну, конечно же.       Силовая броня Данса. Теперь моя. Как и его каюта, его звание, его место в Братстве Стали.       — Я подправила систему наведения, — сказала Инграм. — Ты ведь ниже ростом, чем... Ну...       — Мда, — задумчиво добавила она после некоторого молчания. — Нехорошо вышло с Дансом, да?       Не то слово, мрачно подумала я. Во многих смыслах.       И смиренно приняла новую порцию гадостного липкого сожаления.       — Да.       — Я едва смогла поверить, что Данс... Ты побледнела, — внимательно глядя мне в лицо, сказала Инграм. — Травмы головы были?       А то как же. Других объяснений у меня просто не было. Не обзывать же себя, в конце концов, тем самым коротким и емким словом...       — Вы считаете, что казнь Данса была оправдана, проктор? — вместо ответа спросила я.       — Несомненно, — без колебаний ответила Инграм. — Мэксону было трудно отдать такой приказ, я уверена. И думаю, что тебе тоже было нелегко нажать на курок. Жаль, что тебе пришлось сделать это. Но так было нужно — во имя Братства.       — О да. Согласна, — ответила я.       Достойные детища Братства Стали. И у каждого в речи сквозил старейшина Мэксон. Только он — словно незримо присутствовал в каждом из них.       Из нас.       Я едва взглянула на свою новую броню. Уж она-то была мне известна и так. Едва ли не до последней царапины. Я вздохнула — почему-то воздух втекал в легкие с трудом, словно разом сгустился. Дышать стало тяжело.       — Зайди к врачу, паладин, — посоветовала Инграм. — Выглядишь... хм... не очень.       Это было бегство. Постыдное, трусливое бегство. Я, конечно, сама себе говорила, что решила просто ненадолго уйти, чтобы подумать, но как не назови то, что я сейчас сидела на земле, привалившись спиной к полуразрушенной стене какой-то довоенной хибары, — это было бегство.       Одна.       Впервые за долгое время.       Я всегда считала, что мы с Дансом отлично ладим друг с другом — и в первую очередь тем, что не мешаем друг другу. Позже мы сблизились, и это тоже мне нравилось. Согревало. А сейчас, сидя на земле и поглаживая рукоять револьвера, я вдруг почувствовала... одиночество. Что бы там ни было между нами, а всё же... Всё же он был моим другом. И я по нему скучала. Скорее всего, Данс тоже скучал — и если даже не по мне, то по живому человеческому теплу. Он не привык быть в изоляции.       Вокруг меня было пусто. Я была в этом более, чем уверена — Братство тут уже поработало, а, как правило, в таких местах очень нескоро заводилась еще какая-нибудь послевоенная нечисть. Землю ровным слоем покрывали стреляные гильзы, хрустели под ногами, рассыпались со звоном. Редкие стволы деревьев были покрыты, как кружевом, ровными выжженными дорожками.       Разве не приходилось и мне заниматься такими же вещами? Здесь не было такого понятия, как «не женское дело». А в Братстве Стали — тем более.       А самое страшное в этом лежало совсем на поверхности — и оно заключалось отнюдь не в необходимости расстреливать всё, что движется. А в том, что спустя время начинаешь воспринимать такие зачистки как скучную работу. Может, и необходимую, но скучную. Ты просто считаешь тех, кто свалился под градом твоих выстрелов, хладнокровно перезаряжаешься, поглядывая на систему наведения, встроенную в шлем силовой брони. И единственное, что тебя волнует — это полная обойма.       Когда спина затекла, а небо стало темнеть, я поднялась, вытащила из-под кучи обломков остатки спального мешка. Я его там заметила еще раньше, но поленилась доставать. Теперь же, пока еще хоть что-то можно было разглядеть в наступающей темноте, я все же выдернула его. С омерзением вытряхнула оттуда россыпь человеческих костей — никак не могла я привыкнуть к этому сувениру, оставшемуся от бомбардировок.       Расстелила его на некотором возвышении и уселась.       Хотелось есть, но с собой не было ничего съедобного. Данс бы отчитал за такой промах. Чистой воды, кстати, тоже не было — а за это можно было бы получить настоящее наказание. В стиле Данса, разумеется... Нудную лекцию о том, как вредно не озаботиться такими вещами перед походом.       Данс.       Снова Данс.       Вообще не шел у меня из головы. То ли я беспокоилась за него, то ли... не знаю. Беспокоиться за него — всё равно, что беспокоиться за движение звезд по небу. Уж если его не сломала Столичная Пустошь...       Я обняла колени левой рукой, уткнулась в них лицом. Правую я привычно держала на рукояти револьвера, передвинув под руку сумку с патронами.       Мои терзания не были поводом для того, чтобы позволить Пустоши сожрать меня.       Мысли о беспокойстве протекли через голову, зацепившись за что-то... За кого-то. Хэйлин.       Я открыла глаза, посмотрела в густеющую темноту.       Хэйлин. Вот кому реально не всё равно гораздо больше, чем остальным. А ведь она даже не знает, что с Дансом. Вряд ли он так быстро нашел способ сообщить ей о том, что жив. Что ж. Значит, следующий пункт — Кембридж. Но это, пожалуй, завтра: Содружество ночью — надо сказать, тот еще аттракцион...       Я нащупала под сапогом что-то маленькое и твердое. Отпихнула, с отвращением разглядев фалангу человеческого пальца.       Если даже не застану Хэйлин в полицейском участке, то хоть найду, что поесть и, может, смогу выспаться, не рискуя сама стать едой.