Начало

      Его пальцы горячими оковами сжимали мои руки, то ли удерживая на себе, то ли пытаясь оттолкнуть.       — Ты рискуешь...       Я, кажется, даже перестала дышать. Так близко к нему... черт возьми, я даже чувствовала его дыхание! И оно тоже было горячим, таким горячим...       Рискую? О чем он говорит?       Надо же, а его глаза имеют такой теплый янтарный оттенок... Как я не замечала раньше?       — ...своей жизнью. Ради меня? Ради синта?       Я на миг прикрыла глаза.       — Скажи мне! — Данс еще сильнее сжал пальцы и мне стало больно. Я как-то отрешенно подумала, что он может сломать мне руки. Остатки связных мыслей улетучились из головы.       — Да. Да... — прошептала я. — Не надо, Данс... Я однажды уже потеряла всё. Я не хочу потерять еще и тебя.       Он не ответил. Просто стоял так и смотрел мне в глаза. Не отпускал меня — а я и не хотела, чтобы отпустил.       — Данс? — я даже не поняла, сказала я это вслух или только подумала.       — Наверное, ты права, — наконец, медленно выговорил он. — Я... не видел раньше, что... есть люди, которым небезразлична моя судьба. Ты ведь... рискуешь навлечь на себя гнев Мэксона.       — К черту Мэксона.       Данс покачал головой.       — Я имею ввиду то, какие проблемы у тебя могут быть... Тебе нужно взять мои жетоны... предъявить их... операция прошла успешно, иначе...       Я закрыла глаза: его голос втекал в уши бархатным ручейком, слова вдруг утратили свой смысл. Невероятное облегчение разлилось у меня внутри какой-то вязкой волной, вышибая из меня остатки воли и выдержки.       Я смогла.       Я сделала это.       Интересно, не это ли чувствуют психологи, когда вынимают из петли суицидников?       Глаза вдруг защипало, ожгло вскипевшими слезами, они поползли по щекам, бороздя на коже дорожки забытым, почти болезненным ощущением. Мне казалось, что я разучилась плакать — более того, уже полгода я была в этом уверена.       Данс замолчал, и сквозь пелену слез я видела, что он удивлен не меньше меня.       — Нора?       Он никогда не называл меня по имени. Никогда.       Как любой солдат Братства. Имена ни к чему — есть универсальное обращение «сестра», которое уравнивает всех и сплачивает в единую команду, единый непобедимый организм.       Неужели я сама едва не забыла свое имя?       Хватка его пальцев ослабла — но не затем, чтобы он отодвинулся от меня. Данс мягко взял меня за плечи, привлек к себе.       — Нора...       Его голос, жар его тела, его руки, заключившие меня в крепкое кольцо объятий, а, может, звук моего имени — не знаю, что взломало тот лед, что сковывал мою душу уже полгода. Или события последних нескольких часов, потрясение, тяжелые разговоры с... многими людьми. С разной степенью успешности. Необходимость держаться, держаться, держаться...       Я держалась. Я уже полгода делала то, что должна была делать, не понимая, что от меня самой остается все меньше и что саму себя я постепенно заменяла выучкой и долгом.       Необходимостью.       Голова закружилась, всё тело как-то ослабело — я бы упала, если бы он не держал меня.       Влекло ли меня к нему раньше?       Не знаю...       Не помню...       Мои руки были ледяными — я так замерзла, так замерзла... В этом холодном мире не осталось ничего теплого, был только лед, который сковал меня, мою душу... Мою жизнь. Может, он и держал меня, делал меня жесткой... холодной.       — Нора...       Я не знала, сказал он это или только подумал.       Какая разница?       Мое тело само выгнулось навстречу Дансу, прижимаясь теснее, стремясь как можно ближе. Тот лед, что держал меня в плену, был моей личной броней, треснул, лишая меня поддержки.       Единственной поддержки, которая держала меня на моем скорбном пути.       Моя ледяная броня таяла, разлеталась в клочья — и это было больно. Но эта боль, что вызывала новые потоки слез, в тот момент даже радовала меня.       Я живу.       Я есть.       Мое прошлое, Нейт — и он навсегда останется со мной. Я всегда буду любить его. Но он остался там, далеко, оторванный от меня войной и двумястами годами, пролетевшими над убежищем 111.       Моей семьи больше нет.       Моего мужа нет. Его тело навсегда осталось там, в убежище, которое стало ему могилой.       А мой сын...       Я всхлипнула и разрыдалась с новой силой, даже не пытаясь сдержаться. За что?.. За что???       Я плакала, размазывая слезы по груди Данса, а он гладил меня по спине и его тихий голос словно вел меня по этому болезненному пути осознания. Принятия.       — Я с тобой... — плыл мягкий шепот. — Не бойся ничего... Нора...       Данс — такой горячий, такой близкий, такой... мой. Я едва не лишилась и его тоже, и весь ужас осознания этого был еще больнее. Я цеплялась за него, едва не разрывая ногтями ткань его формы, и плакала — от стыда за свою слабость, от боли, от ужаса близкой и такой возможной потери.       Возможно, именно в это мгновение в моих глаза окончательно умирал старый мир и я оплакивала его. Понимал ли это Данс? Может быть. Он понимал куда больше, чем показывал — или чем был способен показать. Его старый мир тоже рухнул в одно мгновение, и там тоже было нечто реальное, или, по крайней мере, то, что он считал реальным.       Пространство вокруг меня повело — он поднял меня на руки и уложил на пыльный матрас.       — Ты устала.       Я отыскала его глаза затуманенным от слез взглядом, поймала за рукав:       — Нет! Не уходи!       — Я всегда буду с тобой, — он сел на край кровати и серьезно заглянул мне в глаза. — Я не уйду, пока ты сама не скажешь мне уйти... Наши судьбы переплелись, и это не изменится никогда.       — Не изменится... — эхом повторила я. Как же это в тот момент мне было нужно! Нечто, что не изменится. — Данс...       — Да?       Я приподнялась на локте, протянула руку и обняла его за шею.       — Данс...       Моя ледяная броня покинула меня и я отчетливо видела, что под ней ничего нет — внутри меня пустота, гулкая и холодная.       И больше ничего.       Когда-то мою жизнь наполнял смысл — давно, до войны. Полгода назад смысл стал другим, но и тогда он тоже был!       А теперь, когда мои поиски закончились... Снова пустота?       Я устала, так устала... Мне холодно. Я не хотела больше никогда ничего чувствовать. Я так долго сопротивлялась безумию, что теперь почти жалела об этом — быть может, оно бы спасло меня от... этой пустоты.       Данс осторожно коснулся моей щеки кончиками пальцев — так легко и невесомо, что я невольно издала нетерпеливый стон. Ненормальная, всепоглощающая жажда вскипела, потоком из прорвавшейся плотины хлынула откуда-то их самой глубины души, затопила меня.       Я изогнулась и сама потерлась щекой о его руку, как кошка, которая ищет ласки. Его ладонь была покрыта ожогами разной степени давности и старые шрамы слегка царапали мою кожу — это ощущение неожиданно отдалось у меня в животе почти невыносимым томлением.       Глаза Данса, его чудесные карие глаза смотрели на меня и янтарные искры гасли в них, испуганно уступая место тьме. Его глаза темнели и я видела — я почти физически ощущала! — как сквозь маску сдержанности проступает животный, отчаянный голод. Он еще ниже наклонился надо мной, опираясь обеими руками о матрас и заслоняя собой скудный свет бункера.       Мои пальцы словно сами по себе поползли ниже, огладили его плечи — я с полузабытым восторгом отметила, как под моими прикосновениями напрягаются его мышцы, как с его губ срываются звуки, похожие на рычание. А в следующий момент его губы накрыли мои, целуя жадно, исступленно, и это было почти насилие — я послушно отдавалась его поцелую, позволяя растворять меня в себе, в своей воле, но ему, его губам, словно этого было мало. Я содрогнулась от волны сладкой дрожи, перед закрытыми глазами поплыли красные пятна, мое тело непроизвольно выгнулось ему навстречу. Руки блуждали по его плечам, я гладила его напряженные бицепсы, досадуя на плотную ткань формы. Я нащупала молнию на его форме, потянула вниз, просунула под ткань руки.       Данс дернулся, на миг оторвавшись от моих губ.       — Что ты со мной делаешь... — выдохнул он.       Я схватила его за распахнутый воротник, не позволяя отодвинуться. Потянула на себя, прижалась щекой к его обнаженной груди. Жадно вдохнула его запах. Его запах... Мы столько времени провели вместе, но никогда, никогда я не чувствовала его ТАК.       Металл, пороховая гарь и мускус.       — Нора, пожалуйста, — пробормотал он и немного отстранился, — Послушай меня.       Я с трудом слышала, что он говорит. И тем более, не понимала, зачем. Сцепив руки у него на затылке, я подтянулась к нему, почти повисла на мощном торсе. Поймала губами мочку его уха, провела по ней языком — ответом мне был прерывистый стон.       Данс поймал мои руки и прижал их к матрасу у меня над головой, так, что я оказалась распластана под его телом.       — Нора.       Я открыла глаза, безуспешно пытаясь сосредоточиться на том, что он говорит. В голове не было ни одной мысли, все испарились. Я завозилась под ним, с удовлетворением отмечая, как напрягается и дрожит это сильное тело, но тут Данс сильнее придавил меня к матрасу.       — Не надо так делать, — простонал он и его дыхание коснулось моих волос. — Послушай. Я должен тебе сказать. Думаю, у меня мало опыта... в этом вопросе. Если он есть вообще. То, что я помню... Не знаю, правда ли это. Может, это тоже... запрограммировано.       До меня, наконец, дошло то, что он пытался сказать. И от изумления я даже перестала двигаться. Я понимала, каково ему говорить об этом. Для многих было бы тяжелее, чем принять неравный бой. А для него — тем более. Потому что... «Это же Данс!..»       И волна невероятной оживляющей нежности теплым бальзамом растеклась по моей душе.       — Сейчас это имеет для тебя значение? — спросила я.       — Не знаю, — он внимательно заглянул мне в глаза. — А для тебя?       Я пошевелилась. Точнее, попыталась это сделать — всё ещё вдавленная в матрас.       — Поцелуй меня, Данс.       Давление — эта восхитительная тяжесть его тела — внезапно ослабло, Данс отодвинулся от меня на вытянутых руках.       — О да. Только... на тебе слишком много одежды.       Его руки с неожиданным проворством расстегнули все застежки и молнии на моей форме. Впрочем, почему меня это так удивило? Уж эта самая форма была ему знакома как ничто другое. Не он ли бессчетное количество раз сам снимал ее с меня, чтобы наложить очередную повязку?       Но тогда было не то. Равно как осмотр у врача или общий душ на «Придвене». Там тоже некого было впечатлять — там все сливались в одну бесполую массу, никто ни на кого не обращал внимания.       Сейчас же Данс смотрел на меня, словно узнавая заново, и я, чувствуя на своей коже стылый воздух подземного бункера, дрожала то ли от холода, то ли от его взгляда, который был почти физически ощутим и скользил по мне откровенной лаской.       — Ты прекрасна, как же ты прекрасна... — шептал он и легкие невесомые прикосновения его губ рассыпались по моей шее и груди, пока он стаскивал с меня форму.       Я прикусывала губы, чтобы не стонать в голос, запустив руки ему под воротник, вцеплялась ногтями в плечи. Сердце бешено колотилось, грозя разорвать грудную клетку. Мое тело казалось невесомым, когда он приподнимал меня, избавляя от очередного предмета одежды — я даже не замечала, как это происходило. Его руки не останавливались, блуждая по моему телу, исследуя и лаская всё, до чего могли дотянуться — жаждущие, голодные...       В какой-то момент я отрешенно отметила, что сижу на коленях у Данса лицом к нему и мои ноги бесстыдно опираются о матрас по обе стороны его тела — и его пальцы беспрепятственно скользили у меня меж бедер, поглаживая, лаская, изучая... Я вскрикивала, покачиваясь, выгибаясь навстречу его рукам. Волны экстаза накатывали на меня одна за другой и отступали, оставляя меня обессиленной, беспомощной. Податливой и покорной, едва не рыдающей от наслаждения. И это отзывалось непостижимым, странным и острым чувством, будто всё уносилось куда-то прочь, оставляя одно лишь исступленное желание, порождая и утоляя тот же животный голод, который плескался сейчас в глазах Данса.       Исходил от его кожи.       Слышался в его тяжелом дыхании.       Был им самим.       — Хочу тебя... — Данс наклонился к моей груди, что покачивалась у него на уровне глаз, и я с готовностью подставила её под его поцелуи.       — Да... да, — бессвязно пробормотала я, просунула дрожащие руки между нашими телами, пытаясь нащупать застежку на его форме.       Он мягко отвел мои руки и сделал всё сам — и это было верное решение, потому что я уже не принадлежала самой себе и даже мое тело — даже оно в тот момент было покорно только лишь рукам и губам Данса.       Когда он сжал мои бедра, я непроизвольно затаила дыхание, и, кажется, он тоже, потому что в следующий момент я услышала его хриплый стон, который смутно долетел до меня, оглушенной биением собственного сердца. Затем последовал резкий рывок — и внутри меня словно что-то взорвалось, освобождая от последних оков, смывая воспоминания о застарелой боли. Я вскрикнула, выгибаясь дугой в его руках.       Я... я остро чувствовала его внутри себя. Глубоко, о, как глубоко...       Это было... необходимо. Правильно. Именно это — чувство заполненности. И именно им, Дансом.       Я приподнялась немного, потом опустилась. Снова приподнялась... С его губ сорвался еще один стон, полный едва сдерживаемого напряжения, он стиснул меня, прижал к себе, не давая больше сделать ни одного движения.       — Тише, сердце моё, — прошептал Данс, уткнувшись лбом мне в шею. — Я боюсь, что не смогу... долго...       Я мотнула головой, нетерпеливо завозилась в его руках.       — Пусть!.. Пожалуйста, Данс... Не останавливайся! — я едва понимала, что говорю. Чувства обострились настолько, что, казалось, даже его звенящий шепот, касающийся моего уха, был способен ввергнуть меня в пучину экстаза, — Не останавливайся!       С глухим рычанием он поднял меня и, молниеносно развернув, уложил спиной на матрас — я только пискнула от неожиданности, на миг ощутив тяжесть этого мощного тела, обвила его ногами. Но тяжесть была лишь секунду, потому что он тут же приподнялся на вытянутых руках. Сквозь мутную пелену, застлавшую мой взгляд, я видела его сосредоточенное лицо, видела его напряжение, видела, как из последних сил он пытается сдержать свою страсть.       Но не мою.       Я закрыла глаза и приподняла бедра ему навстречу. Я хотела, чтобы наше единение было полным и бесконечным. И не только сейчас, сию секунду, но и завтра, послезавтра...       Всегда.       Всегда полным, всегда бесконечным — как та волна, что захлестнула меня с головой, утопив в восторге обретения. Кажется, я закричала, цепляясь за Данса, заметалась под ним, раздирая его спину ногтями. И в следующий момент ясно ощутила то, как содрогнулось его тело. И его сдавленный изумленный крик стал для моего слуха прекраснейшим из земных звуков...