Личный

Чонгук впервые ослушался свою нуну, наотрез отказавшись куда-либо выходить. Ему нужно было, как он сам наивно считал, остаться наедине с собой, усмирить ураган чувств, что бушевал у него внутри. Ещё он опасался, что злость затуманит разум и руки, как когда-то давно, вновь окрасятся кровью. Парень валялся на кровати, отрешенно пялясь в потолок, и упорно пытался найти в своей памяти хотя бы одно мгновенье, в котором он смог бы разглядеть обман Суран. Но никак не получалось, хотя он дотошно анализировал каждый взмах её ресниц. Возможно, это просто любовь не позволяла увидеть очевидное… Но ведь первое время, после их знакомства, он по привычке ловил каждое её движение, интонацию, и точно бы без проблем учуял ложь. Но Кан Суран была невинна и чиста, полностью искренняя и доверчивая… От этого сердце студента сжималось от боли ещё сильнее. Он злился на себя, что раскис, как наивная влюбленная девчонка; на Суран, что приручила, а потом обманула, словно в душу плюнула без зазрения совести; на старших, что тоже всё проворонили, и теперь он страдал. — Чонгук-а, — тихо постучав и не дождавшись ответа, вошла Хвами. В доме, кроме них и парочки охранников, никого не было. Все заняты подготовкой к поимке Рюджина, а его оставили заниматься самоистязанием, наверняка просто жалея, хотя сказали, что он должен присматривать за госпожой Мин. Лили была отправлена куда подальше, ибо уж больно впечатлительная. Да и Намджуну так было спокойнее — жена была в безопасности, среди природы и парочки шкафоподобных амбалов, что присматривали за ней и старались по мере своих сил выполнять все её желания и прихоти. — Я хочу, чтобы ты выслушал Суран, — садясь возле него, говорит тихо, без натиска, и начинает нежно гладить парня по голове, словно заранее успокаивая и подавляя вспышку упрямого отрицания. — Она уже с тобой связалась? — обреченно выдыхая, подползает ближе и кладет голову ей на колени, позволяя делать всё, что доброй нуне только вздумается. Обидеть её или послать куда подальше не сможет никогда и ни при каких обстоятельствах, она для него слишком важна и жизненно необходима. Первое время он даже думал, что влюблен в неё, от чего себя упрекал и боялся посмотреть Юнги-хёну в глаза. Но нуна, на то и нуна, без слов всё поняла и объяснила, что он в ней видит если не сестру, то мать, которой никогда не имел. Чонгук тогда ужасно смущался, краснел и едва не пищал от того, насколько глупо себя чувствовал, но хён только улыбнулся понимающе, потрепал по шевелюре и сказал, что всё прекрасно видел, замечал и точно так же, как и нуна, понимал, поэтому и не был против. Хвами стала хранительницей очага семейного тепла для них всех, и ради неё они были готовы отдать свои жизни, не задумываясь. И эта мысль крутилась у него в голове снова и снова. — Да, — улыбается так, как умеет только она, и на краткое мгновенье кажется, что мир прекрасен и всё будет хорошо. Спустя пару секунд Чонгук с удивлением понимает, что Хвами явно чем-то довольна, и осуждения в сторону Суран, как было сперва, когда она его только выслушала (точнее вытащила весь рассказ силой), в глазах больше нет. Огонёк надежды, что, казалось, давно сотлел и превратился в пепел, моментально возродился, как пресловутый феникс, и вновь затрепыхался возле сердца. Но обида тут же громко рыкнула, не давая возможности радоваться на пустом месте. — И я не увидела лжи, поэтому и прошу тебя выслушать её… — И простить? — кривя губы в саркастичной ухмылке, спрашивает ехидно, хотя на дне его зрачков плещется агония, в которой он захлёбывается. Хвами только улыбается шире, не обижаясь на столь грубый тон. — Нет, — качает она головой, — ты просто сможешь узнать причины её поступков, а там уже поступишь так, как посчитаешь нужным. Я тебя поддержку и останусь рядом в любом случае, — её голос умиротворял, а слова внушали веру в лучшее, от чего маленький феникс в груди довольно шуршал пёрышками. — Хорошо, — согласно кивает, поджимая губы, совершенно не зная, как отреагирует, когда увидит Суран, и сможет ли обуздать свою ярость.

***

Войдя на кухню, где сидела Кан, что так и не притронулась к уже остывшему чаю, Чон едва не взвыл. Девушка, что напоминала ему нежное солнышко, сейчас была похожа на призрака — болезненно бледная, с тёмными кругами под утратившими свой блеск глазами. Сердце вновь неприятно сжалось, захотелось броситься к ней, крепко-крепко, до хруста костей обнять. Вновь блаженно вдохнуть её цветочный аромат, ощутить бархатность кожи… Но он, сцепив зубы до тихого скрежета, молча сел напротив, не скрывая своего хренового настроения. Смотрел куда угодно, но только не на девушку, что сперва обволокла его сердце тягучим, сладким мёдом, а потом пустила по венам яд, что медленно и мучительно его убивал. Хвами поставила перед макнэ чай и ободряюще улыбнулась гостье, давая немой толчок к началу рассказа. Девчушка, тяжело сглотнула, словно кактус пыталась проглотить, опустила тёмные ресницы и нерешительно покрутила в руках чашку. — Прости, что скрывала нечто подобное, — начала было она, но тут же вся сжалась, услышав, как демонстративно громко фыркнул Чонгук. Начала кусать губы и явно едва-едва сдерживала слёзы. Чонгук повёл плечом и вновь уткнулся в чашку, которая уже была наполовину пуста, хотя чай и был горячим, но он этого почти и не чувствовал, будучи поглощенным совсем другими мыслями. Девушка боялась вновь начать и Чонгук, не выдержав, решил забить на эту затею и уйти куда подальше. Желательно на улицу покурить. Но маленькая ручка нуны удивительно сильно сжала его плечо, заставляя опуститься обратно. — Если не веришь ей, то доверься мне, — спокойно, но строго. Макнэ едва ли не потерял челюсть — Хвами научилась говорить так же мягко-приказывающе, как и Юнги-хён. Глава вроде и говорил медленно, лениво, слегка шепелявя, но желание ослушаться его пропадало сразу же, заставляя строго следовать каждому слову. Повернув к ней голову, увидел родную, мягкую улыбку, от чего буря в душе и ярость мигом утихли, превратившись в безмятежный штиль. Что же, причин не верить ей у него не было, поэтому он просто кивнул и послушно сел снова. — Мой отец был любимчиком главы якудза, у которого своих детей никогда не было. И ко мне в детстве он обращался, как заботливый дедуля со своей любимой внучкой, — собрав волю в кулак и шумно набрав воздуха в лёгкие, заговорила студентка. У Чона внутри что-то странно зашевелилось. Суран пару раз упоминала своего дедулю, что был ужасно строг и сверхзаботлив, но тогда не придал этой информации никакого значения. Сделав поспешно пару глотков, зеленоглазая, словно боясь, что у неё истекают положенные секунды и её вот-вот просто выставят за дверь, торопливо, едва не задыхаясь, попыталась продолжить, но закашлялась. — Спокойно, — Хвами оказалась рядом и любезно похлопала по спине. — Пока ты не закончишь свой рассказ, тебя не пошлют на все четыре стороны, — погладила по голове, а у Чонгука заиграла ревность. Она у него всегда бушевала, когда любимая нуна гладила кого-то из хёнов. Только видя счастливую нуну с ворчливым хёном, забывал обо всём и радовался за них. Нуна же, бросив на него предостерегающий взгляд, вернулась на его сторону стола и присела рядом. Облегченно выдохнув, хотел, как кот, попросить новую порцию ласки, но постеснялся, да и ситуация не очень располагала. Кан, вернув себе нормальное состояние и отпустив страх, заглянула своими зелёными глазищами в самую душу своего парня, от которого просто так отставать явно отказывалась. — Отец хотел, чтобы я и мама жили спокойно, без всех этих заговоров и вечных боев, поэтому вымолил у дедушки разрешение не только выйти из клана, но и покинуть страну. Чонгук слышал, что в Японии выйти из клана невозможно. Точнее, есть только один вариант — умереть. Да вот семейство Кан было в полном составе, все живы и целехоньки. Видимо, глава действительно их сильно любил, позволив такое. — Но он поставил условие, — тяжело вздохнув и искривив губы в грустной улыбке, Суран сжала чашку покрепче. — Если кто-то будет претендовать на меня, то будет обязан сразиться с Хиро, доказав свою силу и способность защитить меня. Чон нахмурился и попыталась сложить всё воедино, но выходило как-то не очень. — Кто такой Хиро? — решил уточнить, начиная бесновать от того, что его девушка, знающая о его навыках и силе, решила, что кто-то там сможет его одолеть и тем самым разлучить. Хвами усмехнулась и потрепала мальчишку по голове, видя все его эмоции на лице. Гордый юнец, сильный, но ещё глупый. — Помнишь того здоровяка, что весь в тату? Чонгук вздрогнул. Тот шкаф был огромен. Здоровенный, мускулистый, лысый и с тату черепа на всё лицо. Такой одним взмахом руки голову проломит и не заметит. От воспоминаний передернуло, а от осознания того, что Суран действительно просто пыталась уберечь его от наверняка проигранного боя, пошатнуло весь мир. Хотелось возмутиться, он ведь не слабак, но… и не дурак. Сам понимал, что против такого не попрешь, да и Суран переживала бы жутко. Хотя, она и так наверняка нервничала ого-го как, ведь врать не любила и всегда чувствовала себя виноватой. — Я не хотела, чтобы ты пострадал из-за былых связей отца, — не удержавшись, она всхлипнула. — И не думала, что дедушка обо всём узнает и пришлет сюда Хиро и компанию, — голос дрожал и медленно переходил на поскуливание. Чонгуку стало до ужаса тошно. От своей вечной вспыльчивости, от всей ситуации в общем, и от того, что он действительно не видит никаких шансов для них быть вместе. Они либо расстанутся прямо сейчас, либо он позорно проиграет, так и не получив права быть рядом с той, которую любил. Хотелось с дуру взять и швырнуть чашку в стену, выпустить пар. Только вот мысль, что это любимый сервиз нуны, охладила пыл. Чонгук иногда даже пугался того, как сильно Мин Хвами может влиять на его поступки и мысли, контролировать, не делая при этом совершенно ничего особенного. Госпожа Мин, видя, что дитятки вот-вот будут уже дружно жевать сопли и рыдать, глянула в сообщения на телефоне, улыбнулась под нос и, встав, взяла сперва Чонгука за руку, потом и Суран. Потянув слегка на себя, заключила в объятия, ощущая, как они вздрагивают, а потом обнимают в ответ крепко-крепко, вызывая очередную улыбку. Такие юные и искренние, но столкнувшиеся со стеной, которую в одиночку преодолеть им не под силу. Но у них для этого есть старшие, что в беде не бросят. Поглаживая по волосам, не переживала о том, что её любимая голубая кофточка намокла от тихих всхлипов девчушки. Чонгук, согнувшись в неудобной позе, продолжал сопеть на ухо и шмыгать носом, не желая разводить сырость ещё больше. Да и вообще, мужик он или кто? — Хиро с друзьями приехал по просьбе Юнги, вообще-то, — решила она наконец-то подать голос, когда младшие немного успокоились. Услышав её слова, застыли на миг, но тут же отстранились, выпучив на неё красные глаза. — Чимин сразу узнал, что твой отец, малышка, не так прост, как кажется. Да и ваша реакция на причастность Чонгука к мафии насторожила сразу. Когда мы узнали, что на вас могут открыть охоту, решили связаться с якудза, чтобы получить поддержку. Мой дед успел насолить и им, так что откликнулись сразу и с большим удовольствием, — объяснила то, что с мужа выструсила не так давно, после чего устроила настоящую пытку, ковыряя мозги Юнги чайной ложечкой. Медленно. Со вкусом. Мог бы ей и сразу рассказать, а не молчать, как партизан. Чимину потом тоже досталось по рыжей макушке, ибо нечего от неё такое скрывать. — Это, конечно, здорово, — Чонгук невольно, по привычке, притянул Суран за талию к себе, чтобы чувствовать её тепло, понимать, что она рядом. От близости, которой, казалось бы, не было так давно, по телу прошелся разряд тока, и на миг он запнулся, совсем позабыв о том, что говорил. Кан слабо улыбнулась и уткнулась носиком ему в плечо, блаженно прикрывая глаза. Она точно так же, как и он, безумно скучала и страдала. — Но условия её деда остаются. И я совсем не уверен в своих силах… — Ой, забей, — махнула рукой Хвами, улыбаясь шире. Такая милая и очаровательная пара, по её мнению, не должна была распадаться только из-за прихоти старика. Хотя по их лицам можно было понять, что они уже почти приняли жестокую реальность. — Это не то, на что можно забить, нуна, — Чонг нахмурился, совершенно не понимая, почему нуна цветет и пахнет, словно ничего страшного не происходит. — Ты решил меня ослушаться, что ли? — прищурив глаза, удивленно вскинула брови. — Совсем от рук отбился, — покачала головой, театрально грустно вздыхая. Но её веселья младшие не разделяли, только удивлялись всё больше и больше. — Видимо, зря убеждала дедушку Суран в том, что ты идеальный кандидат на роль её парня, что воспитан хорошо и ему не о чем переживать, — цокнула языком, снова удрученно вздыхая. — Что ты сделала? — едва выдохнул, не веря в услышанное и в то, что всё так легко решилось. Не бывает ведь чудес. — Убедила ворчливого деда в том, что мордобоя не нужно, и Суран в праве сама выбирать свою судьбу, — хохотнула, увидев, как бледные лица ребят вытянулись ещё больше. Переглянувшись между собой, бросились её обнимать, вновь плача, но уже от радости. Суран, казалось, и вовсе выпустила наружу весь свой груз, хватаясь тонкими пальчиками за рубашку Хвами, как за спасательный круг, благодаря её. Теперь было понятно, что девчушка этого всего жутко боялась, это давило на неё, не позволяя спокойно жить. Было больно представлять, как она это скрывала, пыталась самостоятельно найти выход, но в итоге натыкалась раз за разом на безразличную безысходность. Хвами удивилась, как это они не стали обнимать друг друга, а так дружно решили проявить эмоции к ней, хотя должны просто радоваться тому, что могут быть вместе, уже не переживая о том, что кто-то может стать между ними. — Ну что, будешь ещё со мной спорить и не слушаться? — посмеиваясь, гладила мальчишку по широкой спине. — Обещаю, не буду, — целуя в висок, тянет довольно. Широкая улыбка радовала глаза и душу. — Обнимашки! — радостный Тэхён, вошедший совсем бесшумно, тут же кинулся к ним, сгребая в медвежьи объятия, растягивая губы в своей уникальной, обворожительной улыбке. Чонгук тут же фыркнул, попытался отгородить любимую нуну и свою девушку от хёна, ибо хотел наслаждаться их близостью в эгоистичном одиночестве. Но старшим было фиолетово, только веселее становилось от его недовольного пыхтения и попытках прибить взглядом. Остальные, подтянувшись, присоединились, хохоча и шутя о том, что Чон устроил настоящую драму и, как всегда, побежал психовать, вместо того, чтобы сперва выслушать и во всём разобраться. Макнэ фыркал, ворчал, краснел, но девушек от себя не отпускал. Только когда в проходе появился уставший Юнги-хён, отпустил нуну к нему. Если он и готов делить Хвами с кем-то, то только с Юнги. Суран плакала и смеялась, вновь доверчиво прижимаясь к твёрдой груди Чонгука, слыша его быстрое сердцебиение, что словно пело в одном ритме с её собственным. Она не верила в своё счастье, но поняла, почему ребята называют Хвами своим личным чудом, что умеет творить невозможное, оставаясь при этом спокойной и безмятежной. Чонгук же в который раз благодарил небеса и всех богов за то, что те послали ему такую замечательную семью. И как бы он не демонстрировал, что телячьи нежности с ними ему противны, что они его бесят, он их до безумия любил и не мог представить свою жизнь хотя бы без одного из них. Каждый стал родным и незаменимым, частичкой его душевного спокойствия и счастья, о котором в этом мире могут только мечтать. Пока «детишки» тискали друг друга, Хвами погладила мужа по бледной коже, стараясь не думать о его тёмных мешках под глазами и том, что он стал ещё более худым, хотя она очень старалась откормить, чтобы кости стучали не так громко. — Не переживай, — целуя в подушечки пальцев, вымучено улыбается. — Скоро всё закончится, наш план начал действовать. — Главное, чтобы дед не догадался слишком быстро, что к чему и не явился к нам домой с пистолетом наперевес, — положив голову на плечо, втянула носом его аромат — легкие нотки мяты и запах сигарет. Тоже мятных. И, судя по тому, что запах был сильнее обычного, курил он в разы больше, чем привык, и это подтверждало то, что он только кажется спокойным. На самом деле переживает больше всех, но не хочет показывать слабость. Знает ведь, что если и он потеряет хладнокровие, паниковать будут все. От её слов он только смешливо фыркнул, но тут же напрягся всем телом, услышав, как дверной звонок тихо запиликал, оповещая о неожиданном ночном визитере, что пришел явно не по приглашению. Остальные тоже притихли и замерли, позабыв о тех позитивных эмоциях, что секундами назад витали в комнате, словно делая весь мир ярче.