А капелла души

И вновь дождь. Порой девочке казалось, что он не прекращается, но после наступало осознание: она оживает лишь когда тяжелые капли разбиваются о тонкое стекло. Вот и сейчас, сидя на одном из множества каменных парапетов, она наблюдает за тем, как небесные слёзы собираются в мокрые дорожки, медленно стекающие по идеально ровной поверхности. Природа плачет вместо неё. Гермиона не могла сказать точно, почему слёзы не появлялись на щеках. Возможно, её унижение было недостаточно большим. А может, она просто не умеет плакать? Сейчас это волновало меньше всего. Она просто сидит и смотрит сквозь мутное стекло на медленно темнеющее небо и замирает, заслышав быстро приближающиеся шаги. — Грейнджер? Звонкий голос отлетает от вспотевшего стекла и врезается в слух, становясь невыносимым. Позже Гермиона будет долго думать о том, почему же Поттер остановился, увидев её в коридоре. Позже она обязательно подумает, что он просто хотел над ней посмеяться... Но сейчас, когда он стоит от неё в нескольких шагах и смотрит своим чистым и искренним взглядом, она не может сказать ему то, что он готов услышать. Гарри привык, что Слизеринцы всегда его задирают. Гермиона так и не стала истинной Слизеринкой. — Чего тебе, Поттер? Она постаралась скопировать интонации их общего врага, но получилось ли это у неё – она так и не узнает. В любом случае, даже если ей удалось повторить излюбленную фразу Малфоя, то реакция Поттера разительно отличалась от обычной. Грейнджер даже успела удивиться столь искреннему смеху: он был редкостью даже для Гриффиндора. Но Поттера это, кажется, не смутило. Позже она подумает, что он смеется над её попыткой съязвить. А он искренне удивится тому, что она выбрала именно Змеиный факультет. — Я направляюсь в Большой зал. Составишь компанию? Он ласково улыбается и медленно протягивает ей руку. Она до последнего сомневается, хоть и хочет коснуться тёплой кожи. Его лицо освещает молния и она подпрыгивает от неожиданности. Он никогда бы не подумал, что она боится грома. Она больше никогда не позволит себе подобной слабости. Но сейчас, когда он обнимает её, защищая от бушующей за стеклом стихии, она готова разрешить себе стать хрупкой. И впервые за учебный год по щеке пробегает солёная дорожка. Он не заметит её слёзы. Она впервые улыбнется, сжимая его джемпер. Он не будет дожидаться согласия, ему достаточно того, как она прижимается к нему: с каждым разом ближе, спасаясь. Сейчас он благодарен грому. Сейчас он счастлив. — Я так понимаю, ты не торопишься? Её голос прошелся по сознанию, подобно полчищу мозгошмыгов, улетучивая внезапное желание зарыться в мягкие светлые волосы. Мальчик встрепенулся, попутно хватая спутницу за руку. Внезапное воспоминание о друзьях, промелькнувшее в его голове, словно подстегивало Грифиндорца двигаться как можно быстрее. Он даже не обратил внимания на активное сопротивление со стороны напуганной девочки. Сейчас она была готова жестоко проклясть несносного мальчишку, так некстати наткнувшегося на неё в безлюдном коридоре. Она не хотела возвращаться в Большой зал. Чертов Поттер. Драклово благородство красно-золотого факультета. Гермиона с трудом вырвала свою руку из широкой ладони мальчика, резко тормозя. За мгновение до того, как он открыл дверь. Это стало бы последней каплей. Следующим вечером, плотно прижимаясь к друзьям и стараясь как можно лучше спрятаться под зонтиком, он будет искать взглядом её светлые волосы. Он до последнего не будет понимать, почему она так и не вошла вместе с ним, продолжая стоять в метре от распахнутой двери. Он не сможет понять, почему она убежала, предпочтя теплу Большого зала могильный холод и невыносимую сырость подземелий. Он не сможет вернуть её. Она будет стоять позади него и умилённо наблюдать за сопящим себе под нос ругательства Уизли. Она в тот же вечер заметит взгляд юной Лаванды Браун, влюблённо впитывающий каждый вздох рыжего друга. Она захочет подойти к нему и снова уткнуться носом в его джемпер, пахнущий свежескошенной травой и чернилами. Она трусливо пройдет мимо Золотого трио, завистливо наблюдая за весёлым хрипением лесничего, так и не решившись заговорить с Поттером.

***

Сентябрьское утро в Лондоне выдалось на удивление солнечным. Настолько ярким, что девочка даже успела этому несказанно удивиться. Гермиона никогда не любила вставать ранним утром, встречая первые лучи просыпающегося солнца. Она никогда не была приверженцем здорового образа жизни и утренней зарядки. Однако это утро стало для неё иным. Грейнджер проснулась, подчиняясь желанию пушистого кота, что так беспощадно щекотал и царапал нежную кожу ступни. Сонное сознание упорно хотело пнуть мелкого пакостника, но толика здравого смысла ещё помнила, чем чревато подобное пренебрежение царской милостью. — Знаешь, что мне тут в голову пришло? – Пушистый хвост молниеносно прошелся по беззащитной пятке. Грейнджер громко икнула, но упорно старалась досмотреть бесследно сбежавший сон, на что Живоглот лишь тяжело вздохнул. Он никогда не жалел фантазии для благого дела, но сегодня даже она решительно посылала представителя семейства кошачьих куда-подальше. — Вот спишь ты в своей кровати, храпишь, слюнявишь подушку, пердишь. – Гермиона резко распахнула глаза и подскочила на кровати, стоило острому когтю болезненно пройтись по нежной коже. — А ведь кто-то мнит тебя своей мечтой. – Гермиона лишь закатила глаза. Эту интонацию она узнала даже в сонном состоянии. — Малфой плохо на тебя влияет. И давящая тишина мгновенно заполняет комнату. Она вновь произнесла его фамилию, на что котяра лишь многозначительно поиграл подобием бровей, в лучших традициях Минервы, и важно удалился из комнаты, предположительно держа курс на кухню. Девочка вздохнула с облегчением, вновь откидываясь на смятую простынь. Сейчас она старается не думать ни о чем, уверена в собственной ненависти к Малфою. Впервые за время каникул Гермионе не хотелось вернуться в Хогвартс. Об этом она думала, собирая огромный чемодан, тщательно сверяя элементы гардероба и книги с давно составленным списком. Она смотрела на спешащих по делам жителей столицы и в каждом встречном видела их лица, старательно пытаясь понять, что же это значит. Она изо всех сил пыталась скрыть румянец, появлявшийся на щеках, стоило ей наткнуться взглядом на смоляную взлохмаченную макушку. Она с завидным упорством пыталась забыть то чувство, что испытывала тогда, в пустынном коридоре. — Гермиона? Голос матери стал для неё чем-то далеким и несущественным. Девочка на автомате обняла родителей, пытаясь вновь почувствовать его: всепоглощающее желание обнимать кого-то вечно. Она не хотела, чтобы он её отпускал. Гермиона не знала, что это значит. Она надеялась лишь на то, что он стал её другом. Тем, кого ей так не хватало на первом курсе. Она незаметно прошмыгнула мимо галдящего семейства, будучи совершенно уверенной, что он её не заметил. Отрицая любую возможность того, что именно в ту секунду, когда она подбегала к десятой платформе, он посмотрел в её сторону. Она никогда не узнает, как сильно он хотел последовать за ней. Гермиона не поняла, как оказалась в пустом купе, не помнила попыток протиснуться сквозь толпу, не знала, где именно остановилась. Даже не заметила распахнувшего дверь мальчика с платиновыми волосами. Всё, что она видела – множество незнакомых людей, снующих по отправной платформе. Она надеялась снова увидеть его улыбающимся миссис Уизли, захотеть оказаться на её месте, когда он ласково целует веснушчатую щеку. Она снова хотела оказаться в его объятиях. Малфой откровенно наслаждался замечательной картиной. Он никогда бы не признался, что грязнокровка казалась ему красивой. Но сейчас, когда никого нет и даже она не замечает его присутствия, он может любоваться ей. Сегодня она просто улыбнулась ему, протискиваясь в купе. Просто поздоровалась с ненавистным мальчишкой. Если бы она только помнила об этом. Она бы поняла, что он уже стал её. Что простого “привет” было более чем достаточно. Грейнджер почувствовала на себе пристальный взгляд слишком поздно: Живоглот уже придумал множество подколок и издевательств, но это её не волновало. Сейчас был другой более веский повод для беспокойства. Они не отводили друг от друга глаз в надежде, что хоть кто-то сможет сказать нечто существенное. Но слов не было. Были лишь его глаза, подобные извечному спутнику – мрачному грозовому небу. Для него же её глаза стали приютом, насыщенный цвет слишком ярко напоминал о доме и идеально ровных цветочных клумбах. Воспоминания не давали погрязнуть в этих омутах. И это было его спасением. Он хотел сказать нечто дерзкое. Жестокое. Мучительное. Он хотел растоптать её гордость, так надеялся, что прошлогодняя шутка сломала наглую девчонку. Но он ошибся: всё, на что его хватило – лишь пропущенная церемония награждения, которая была не самым важным событием в её не столь насыщенной жизни. В голове сразу всплыла их встреча в книжном магазине, круто изменившая его мнение о девчонке. Тогда она стояла отдельно от восторженных фанаток Локонса и заинтересованно изучала стеллажи с древними фолиантами. Её взгляд ласково касался обложки каждого тома, опасаясь, будто это могло обратить их в пыль. Тогда он впервые посмотрел на неё не как на статус крови. Тогда он впервые увидел в ней единомышленника. Однако даже это не позволяло ему общаться с ней. Даже сейчас, когда он почти забыл о своем презрении к ней. Нет, особенно сейчас, когда он стал посмешищем. Малфой отлично помнил прошлый учебный год, словно каждый день прокручивался у него перед глазами множество раз. Он отчётливо помнил, как опозорил Грейнджер перед всей школой, подшутив над её школьной формой. Сейчас он понимал, что подобное деяние было величайшей глупостью недостойной аристократа, но тогда он считал себя великим злодеем. Тогда он думал, что она сломается… — Я порой поражаюсь людям… - Хриплый голос вывел Слизеринцев из оцепенения. Гермиона несказанно удивилась тому, что до сих пор не услышала от Малфоя ни одного слова, но ещё больше её ошарашил подавший голос полу-книззл. — В чем дело, Глот? – Малфоя откровенно забавлял домашний питомец грязнокровки. В первую очередь тем, что он умел не только думать, но и говорить. Во-вторую, пожалуй, это был слишком мудрый кот. — Вы до сих пор не поругались, не наслали друг на друга проклятья. Я говорю это к тому, что даже ваши палочки лежат в футлярах. – Негодующе ответил кот на два удивленных взгляда. Гермиона старалась сохранить лицо, когда Живоглот подал голос. Она пыталась не обращать внимания на его внезапно возникшее взаимопонимание с Малфоем, но пренебрежение её чувствами она не прощала никому. — Какого черта здесь происходит? – Гермиона впилась гневным взглядом в мирно покоящуюся на сиденье клетку и испытывала некоторое недовольство происходящим. Иначе говоря, она была в ярости, но это никого не волновало. Казалось, что её даже не заметили.. — Вот и я о том же толкую. Малфой, тебе что, совсем за лето мозги поджарило? Или слухи, долетевшие до меня от дворовых котов — ложь? – Котяра довольно улыбнулся, смотря на медленно багровеющее лицо блондина. Живоглот отлично знал, что Домовой не соврал ему, уж больно хороша была рыбка, пошедшая в оплату неожиданных новостей. — Значит, таки правда? Гермиона лишний раз убедилась, что её кот мастерски научился пародировать одного из главных Змеев Хогвартса. Малфой даже на какое-то время забыл о злости, узнав в голосе кота своего крёстного. Однако, одно ему не давало покоя — откуда котяра смог узнать о его позоре? Она видела его внутреннюю борьбу. Видела его желание остаться в гордом одиночестве. Чувствовала его мольбу о помощи. Она не имела ни малейшего понятия о словах кота. Но она хотела помочь. Позже она подумает об этом, будет ругать и проклинать свои глупость и мягкосердечность. Но сейчас он выглядит таким беззащитным… Малфой упрямо смотрел в окно, игнорируя заинтересованный взгляд. Ему было страшно. Он боялся признаться в своей слабости. — Драко? Она никогда не произносила его имя. Тем более с такой нежностью и заботой. Казалось, ей не всё равно на его чувства, словно она хотела помочь ему. Он старался оправдаться. Придумывал что-то несущественное, говорил всё, что только придёт на ум, не обращая внимания на смеющегося взглядом Живоглота. А потом его накрыло волной осознания: она всё видит. Сейчас, смотря в его расширившиеся от страха глаза, Грейнджер читает мысли, распутывает клубок того, в чем он безвылазно погряз ещё на вокзале. Она видит себя в каждом новом витке дебрей, выросших под дождливым небом. Она знает, что он больше не ненавидит её. Она отказывается в это верить. — Нам пора. Филч снова будет бурчать, - она говорит понятные и логичные вещи, но ему кажется, словно смелая грязнокровка готова сбежать. Малфой поднимается следом за ней, кидая беглый взгляд на притихшего полу-книззла, и этот взгляд кажется ему знакомым. Кот всегда смотрит на них именно таким взглядом. Но едва ли его это волнует. — Грейнджер, - его голос кажется глухим, или это она не слышит тихого зова. Блондинку это не волнует. Она старается преодолеть расстояние до кареты как можно быстрее, чтобы попасть в замок и хорошенько подумать о том, что произошло в поезде между однокурсником и питомцем. — Грейнджер. - Громко. Надрывно. Отчаянно. А она лишь прибавляет шаг, потому что..боится. — Гермиона. - Она резко затормозила, полоснув кончиками волос по руке, но он не обратил на это и толики своего внимания. Карета без лошади медленно сдвинулась. На сантиметр, всего мгновенье. Но этого хватило. Она снова встретилась с ним глазами. Её взгляд был полон страха и непонимания, на что он лишь улыбнулся. Он не знал, что должен сказать, не понимал — уместны ли слова в такой ситуации, этому его не научили. — Я не ненавижу тебя, грязнокровка. Сердце пропускает удар. Ещё один. А она не может оторвать удивленного взгляда от его глаз. Отказывается верить. Это последнее, что она хотела бы услышать от него. А он понял, что должен был это сказать. Что это правильно. — Ты ещё передумаешь. В тот день она отправилась в замок пешком, оставив его наедине с собой. Тогда она отказалась от него, решив выбрать одиночество. Тогда она предпочла свободу и покой. Он смотрел ей вслед, не понимая чего она добивается. В голову закрадывались совершенно неуместные мысли, которые он никак не мог прогнать прочь. Навязчивые. Ненужные. Слишком честные. На него обрушилось понимание собственных слов: он больше не ненавидит. Это было равноценно признанию в любви. Клятве в вечной верности. Если бы не было столь банально. Он всего лишь сказал, что ему плевать на её существование. Всего лишь отпустил её. В тот вечер он впервые посмотрел ей в глаза. Впервые утонул в печали и тоске, хранящихся в их глубине. Тогда он впервые прочел её мольбу о помощи. Увидел в ней Леди, скрывающую боль за улыбкой.