Семейный ужин

       Мне нравится миссис Донаван. Всегда нравилась. Добрая она. Милая. И детей любит. Но не сейчас. Сейчас она сидит на полу и даже не сразу замечает, что кто-то включил свет. У нее есть дела поважнее. Она быстро разрывает на куски плоть и отправляет ее к себе в рот. Это сколько в ней силы, чтобы с такой легкостью расправляться с замороженным мясом? Ведь именно его она и ест. Стою и смотрю на это зрелище, как завороженный. Сердце на пути к горлу. Уже даже вкус его ощущаю. И ладони вспотели. Что-то надо делать. Убежать? Миссис Донаван и не думает меня замечать. Сидит себе в тонкой шелковой сорочке, ноги по-лягушачьи расставлены, руки заняты, спутанные волосы лицо закрывают. Даже на человека не похожа. Жуть. И я понимаю, что надо бежать. Не Вилсона на помощь звать, а бежать. Сделать шаг назад, захлопнуть дверь и бежать. И похоже, не только меня озаряет эта мысль. Миссис Донаван резко поднимает голову и смотрит. На меня смотрит. Глаза у нее черные. Такие же как у моих родителей. Глядит ими на меня. Внимательно. Присматривается. Не моргает даже. Головой клонит то влево то вправо. Как зверь дикий. От прежней миссис Донаван, которую все так любят, ничего не осталось. Не она это. Кто-то другой. Что-то другое. Осторожно делаю шаг назад. Совсем маленький. А она следит за мной. — Миссис Донаван? Это я Майки, — говорю зачем-то, а у самого коленки трясутся. Прикидываю в уме, что еще два шага и как раз выйду из камеры. А потом уже можно смело захлопнуть тяжелую металлическую дверь и бежать. Стоп. Куда бежать? А Фрэнк? От страха даже забываю, что где-то здесь должен быть Фрэнк. Отводить взгляд от миссис Донаван не хочу. Знаю, что стоит только мне отвернуться или даже моргнуть, она приблизится. Быстро, неожиданно и все. Конец мне. Так хищники делают. А Миссис Донаван сейчас — хищница. Смотрит на меня, а я на нее. И несмотря на то, что мы в морозильной камере, становится жарко. Делаю еще один крошечный шаг. А она в это время головой медленно вертит. Словно шея у нее болит. А потом она делает совсем что-то странное. То, чего я вообще от нее не ожидаю. Она говорит. — Майки… Майки, это ты? А сама потихоньку движется ко мне. Правую руку вперед, затем левую. А потом тоже самое и с ногами. Так и ползет на четвереньках, а голова медленно качается: то влево, то вправо. Между нами несколько шагов. Точнее, четыре. Нормальный взрослый человек преодолел бы это расстояние за четыре шага. Но она то не нормальный взрослый человек. Она ползет. Я делаю еще один шаг назад. Сейчас побольше. А миссис Донаван в это время говорит: — Майки-и-и… Мальчик… Майки, иди ко мне… Я тебя накормлю. Хочешь? И головой трясет так, что волосы в разные стороны. Тут я уже сам не выдерживаю. Наверное, мы оба не выдерживаем. Прелюдия, так сказать, заканчивается. Мой прыжок назад напоминает больше падение. А вот миссис Донаван по-настоящему прыгает. Как огромная лягушка. Отталкивается ногами и летит. Прямо на меня летит. И словно время в этот миг замедляется. Я вижу ее силуэт с растопыренными руками и ногами на фоне лампочек. Вижу ее лицо, перепачканное кровью. Она улыбается. Радостной, безумной и злой улыбкой. Вот и все. Сейчас упаду на пол, а она сверху. И прокусит мне шею. С этими мыслями я и падаю. Больно падаю, прямо копчиком приземляюсь, а головой ударяюсь об стенку. Это я так в коридор удачно влетел. Но даже при падении не закрываю глаза. Слежу, как миссис Донаван летит на меня. Еще чуть-чуть и… И передо мной вдруг появляется серая дверь. Она с грохотом ударяется об что-то, отпружинивает и возвращается на место. И после этого миссис Донаван уже не летит на меня, а лежит на полу. Это об нее дверь стукнулась. — Вы, я вижу, совсем без проблем не можете, что б вас! — ругается Вилсон. Он стоит рядом. Сначала на меня смотрит, а потом на миссис Донаван. На меня смотрит укоризненно и устало, а на миссис Донаван — с опаской и долей любопытства. — Что с ней? Она мертва? — спрашиваю я, когда язык начинает слушаться, а мозг понимать, что только что произошло. Спасли меня. Вилсон снова спас. Второй раз за ночь уже. — Оглушило ее, — со знанием дела говорит старик, наклоняясь к миссис Донаван. Он садится на корточки, убирает волосы с ее лица. Странно, но сейчас, в отключке, миссис Донаван выглядит как прежде. Что-то злое, звериное в ней пропадает. Она обычная. Просто полуголая, лохматая и с кровью в уголках губ. Будто прилегла отдохнуть на полу в морозильной камере и уснула. — Да, — тихо бормочет Вилсон, — как я и думал. Спросить, о чем он думал, я не успеваю. Из морозильной камеры доносится шорох. Мы, я и Вилсон, синхронно поднимаем головы, готовясь к новой опасности. Но никакой опасности нет. Из-под нижней полки вылезает Фрэнк. Живой, невредимый, но порядком испуганный. — Она… она… — Сначала он показывает пальцем на миссис Донаван, а потом на меня. — А ты… ты… Ты ее! Вау! — Все, хватит, — резко прерывает его Вилсон. — Вы с такими темпами до утра не доживете. — Я думал, что все… пропал. Зашел в камеру, ищу консервы, в самый конец пошел, слышу кто-то скребется, шуршит… Ну, как собаки дверь царапают. Такой звук, — тараторит Фрэнк, не слушая Вилсона. — Сначала думал, что это ты, Майки, меня напугать решил. А потом вижу, как кто-то открывает дверь. Я сразу заполз на нижнюю полку и фонарик выключил. Думал, посмотрят, что здесь никого нет и уйдут. А она взяла и заползла. И давай шуршать пакетами, разрывать их… Прямо возле меня сидела. Еще бы чуть-чуть и все! Заметила бы меня. Даже принюхиваться начала, а потом ты зашел! — Ну все, хватит, хватит, — прерывает его Вилсон. — Запираем ее в кладовке и уходим. Консервы-то возьми! — кивает он Фрэнку, который, кажется, забыл про все на свете. — В кладовке? Она же замерзнет, — говорю я. — А что ты предлагаешь? Уже забыл, что она на тебя напасть собиралась? — спрашивает Вилсон. — Она ведь сейчас нормальная, — робко замечаю я. Я ведь еще сам не уверен, нормальная она или нет. Вилсон смотрит на тело миссис Донаван на полу и согласно кивает. — Знаю. Если это все-таки то, о чем я думаю, то миссис Донаван все еще миссис Донаван. Нельзя ее убивать. И мы оставляем ее в коридоре, связав, на всякий случай, ей руки и ноги. На улице Вилсон дает мне свою куртку. — Идти придется долго, — говорит он. Мы с Фрэнком переглядываемся. Знаем ведь, где живет городской сумасшедший Чесночный Роджер. В сторожке возле городского кладбище он живет. Все это знают. — Ну, что еще? Не нравится что-то? — недовольно спрашивает Вилсон, заметив, как мы с Фрэнком топчемся на месте. — Мы сейчас что, на кладбище пойдем? — спрашивает Фрэнк. Старик Вилсон сначала долго на нас смотрит и молчит. А потом ухмыляется. — А вы так ничего и не поняли? — спрашивает. — Не мертвых нужно бояться. Бояться нужно живых. *       В сторожке Вилсона даже уютно. Правда, уютно. Особенно если не думать, что мы находимся на кладбище. Добираемся мы туда без приключений. На улицах пусто и тихо. Однако всю дорогу ощущалось потрескивающее напряжение. Будто кто-то следит за нами. Как только мы заходим в сторожку, Вилсон сразу же зажигает огонь в древнем камине, и становится тепло. Хорошо становится. Спокойно как-то. Впервые за эту неделю. — Все удобства на улице, — сообщает Вилсон, запирая входную дверь, — так что, если кому надо, идем вместе со мной сейчас. Следующий раз будет уже утром. Есть желающие? — Мне не нужно, — отвечаю я. — Я пока не хочу, — говорит Фрэнк, — а если я захочу в туалет ночью, я уже не смогу выйти? И что мне тогда делать? Вилсон хмуро кивает на ведро, стоящее в углу. — Серьезно? — морщится Фрэнк. — Все удобства, ничего не скажешь. — Если хочешь выйти ночью из дома без сопровождения, то валяй. Только знай, что в следующий раз, когда на тебя нападут, никого не будет рядом. Меня уж точно не будет. Я не подписывался на то, чтобы все время спасать ваши задницы, — говорит Вилсон. Однако это он и делает. Спасает наши задницы. Сначала от того, кто бродил возле мусорного контейнера. После от обезумевшей миссис Донаван. А потом он готовит нам ужин и спасает нас от голода и переутомления. После трех дней, когда я почти ничего не ел, жаркое из консервированной банки с фасолью кажется идеальным. Таким идеальным, что на некоторое время я забываю обо всем. О родителях, о Джерарде, об остальных жителях города… Мы сидим на полу возле камина, потому что стол у Вилсона слишком маленький (на одного человека рассчитан ведь, а гостей, судя по всему, у него не бывает). В его каморке одна кровать, один стол, сломанный шкаф, коробки, сваленные в углу и все. Неужели он так восемь лет и живет? Никаких удобств, по соседству с кладбищем, а самое главное — в полном одиночестве. Мне становится жалко старика. — Я думал, что умру, — прерывает тишину Фрэнк, разрывая упаковку с печеньем. — Миссис Донаван была намного хуже моих родителей. Ну, то есть мои родители тоже изменились, но не настолько как она. Она была уже не человеком. Вилсон протирает глаз за повязкой и задумчиво смотрит на полыхающий огонь в камине. Я понимаю, что пора бы и расспросить нашего нового друга о том, что же все-таки здесь, черт возьми, происходит? Он ведь знает. Точно знает. — Вы нам расскажете? — спрашиваю. — О чем? — спрашивает Вилсон. Взгляд его становится каким-то рассеянным. — Обо всем, — отвечаю. Фрэнк перестает шелестеть упаковкой печенья и внимательно смотрит на старика. Я тоже на него смотрю. Вилсон молчит некоторое время, а мы его не торопим. — Порой лучше о чем-то не знать, — тихо начинает он. — Например, о том, что люди — не единственные разумные существа на Земле. И о том, что существует древнее неискоренимое зло. И это зло не нечто абстрактное, а вполне себе материальное. — Нечисть, — таинственно шепчет Фрэнк, — я всегда знал, что все это существует. Вампиры, оборотни… — Вампиров и оборотней придумали, сказки все это, — перебивает его Вилсон. Он тяжело вздыхает и делает глоток из маленькой фляги, которая незаметно появляется в его руке. — Есть настоящее зло. Древнее. И действует оно подло, незаметно и очень умно. Это вам не выпендрежники с клыками, спящие в гробах. Нет, не-е-ет, они совсем другие. — Кто «они»? — спрашиваю я. Вилсон снова отпивает из своей фляги. Сдается мне, что там не тыквенный сок. И даже не кофе. Старик морщится и продолжает. — Впервые я встретился с ними во Вьетнаме. В шестьдесят пятом. Меня тогда сразу после школы призвали в армию, а там отправили прямо в горячую точку. Тяжелое было время. Впервые увидел, как люди умирают. Я ведь до семнадцати лет никого не терял. Родители были живы, бабушка с дедушкой, даже наш пес, которому было чуть ли не двадцать, был живее всех живых. Так что на похоронах бывать мне не приходилось. Зато потом я этих смертей навидался. На всю жизнь хватит. — Старик снова отпивает из фляжки. Мы с Фрэнком не двигаемся. Слушаем. За стенами сторожки воет ветер. — Так вот, впервые я увидел их в своем втором бою, — продолжает Вилсон, — слышали что-нибудь про операцию «Старлайт»? Мы отрицательно качаем головой. — Я был в морской пехоте. Попал в самый эпицентр битвы. Сколько же крови тогда было пролито. Сколько жестокости… Я после этого еще несколько месяцев заикался. И кошмары снились. Кошмары и сейчас снятся. Но тогда каждый сон был как реальность. И снились мне не взрывы в полуметре от меня, не лица умерших друзей… Нет, нет… Я до сих пор помню их. Они находились прямо на поле боя. Было непонятно, за кого они. У них не было ружья. Ружья им были ни к чему. Они выглядели как люди. Только лица у них были радостные. Конечно, почему бы им не радоваться? Мы ведь их кормили. Да, они питались трупами солдат. Моего приятеля Эрика подстрелили, а я и не понял, что смертельно. Подполз к его телу почти одновременно с этим. Смотрю, вроде вьетнамец, хотел уже прострелить ему голову, как вдруг вижу, а он ест его. Глаза кровью налиты, зубы мелкие и острые, вгрызается в его шею. И я растерялся тогда. Одно дело видеть человека с автоматом, а тут… Даже не помню, что со мной потом было. Может, рядом мина взорвалась, но очнулся я уже в лазарете. Вилсон замолкает. Взгляд его блуждает по рисунку на старом коврике возле камина. — Что было потом? — не выдерживает Фрэнк. — Кто это был? — Кто? — переспрашивает старик. — До сих пор не знаю. Я боялся рассказывать о том, что видел тогда. Операция «Старлайт» успешно закончилась, и меня отправили домой. Я уже был не тем человеком, каким был раньше. Каждый раз, когда я закрывал глаза, видел, как то существо пожирает Эрика. Это был какой-то вечный кошмар. Я рассказал об этом военному психологу. На что, конечно, получил ответ, что такое часто случается с солдатами. Проекция страха или что-то типа того. Будто бы мне легче думать, что существуют какие-то сверхъестественные существа, которые убивают людей. Ведь легче думать, что нас убивает монстры. Так спокойней. — Но то существо было не человеком? — спрашиваю я. — Нет, — отрицательно качает головой Вилсон, — конечно, нет. Я ведь видел его. Люди, конечно, тоже жестоки, но то был не человек. После походов к психологу я и сам стал считать, что мне все это почудилось. Проекция страха, чтоб ее. Однако подсознание каждый раз говорило мне, что это было реальностью. Я видел то, что видел. Не знаю, кем были те существа. Вероятнее всего, они были мелкими трупоедами. Не удивлюсь, что они вылезают из своих убежищ каждый раз, когда происходит какая-нибудь битва или всеобщий мор. Война — это пир для них. Только этим и живут. Но они были самыми безобидными существами, которых я повстречал. — Вы встречали еще кого-то? — спрашивает Фрэнк. Таким заинтересованным я его никогда не видел. — Да, — отвечает Вилсон, — этих тварей много. В основном, они, конечно, не рыпаются. Сидят тихо. Но вы никогда не задумывались, куда деваются люди? Я о тех, кто вдруг пропадает и их не могут найти? А таких случаев сотни тысяч. И все эти странные убийства, вымирание целых городов от неизвестных вирусов и многое из того, что скрывает от людей правительство. Все это имеет место быть. — Вилсон отхлебывает из фляжки и откашливается. — Они хорошо приспосабливаются. Живут среди нас. Вот заходит человек в лифт, но уже не выходит из него. Пропал. Просто пропал между двумя этажами. Как это объяснить? Если следовать логике, то никак. Но я то знаю, кто его забрал. Те, кто живут в стенах многоэтажек, в подвалах и на чердаках. Эти любят одиноких людей. Сначала следят за ними долгое время, чтобы удостовериться, что его искать никто не будет, а потом забирают его. Проникают в квартиру или подкарауливают где-нибудь. Не дай Бог с таким встретиться. А ведь их очень много. — Откуда вы все это знаете? Вы что, охотник или что-то вроде этого? Ну, как Баффи или Ван Хельсинг? — восхищенно спрашивает Фрэнк. — Не совсем, — мрачно отвечает Вилсон, — всякое бывало. Бывало, что я убивал подобных тварей. Но все это было после Ирана. До Ирана я все еще продолжал делать вид, что монстров не существуют. Но они существовали. Всегда существовали. — А что случилось в Иране? — спрашиваю. — Там я встретил его. Существо рангом выше, чем трупоед. Намного выше. Умное, хитрое, жестокое. Оно убивает ради удовольствия, а не ради пропитания. Исчадие Ада. Самое настоящее. Где-то вдалеке кто-то истошно завывает. Мне становится страшно. Как-то по-другому страшно. Не так, когда я впервые заметил, что с Джерардом что-то не так. И не так, когда мои родители изменились и заперли меня в ванной комнате. Я ощущаю совсем иной страх. Смотрю на Фрэнка. Кажется, он тоже ощущает его. Сидит, ничего не говорит, а уголки губ вниз опустились. — Я тогда дослужился до первого лейтенанта. Был у меня свой отряд. В этот раз отсиживались мы вдалеке от горячих точек. Другая у нас была миссия. И был у меня друг Виктор. Когда в нем что-то изменилось, я понял не сразу. Однажды он вернулся из разведки каким-то… другим. Походка шатающаяся, исхудавший, будто неделю не ел. Хотя его всего сутки не было. Но на войне ведь всякое бывает. К разному привыкаешь. Молодые парни могут за ночь поседеть. Поэтому я не стал придавать этому большого значения. Но потом начали происходить действительно странные вещи. Нас в отряде было пятнадцать человек, и половина парней вдруг как с ума посходила. Сначала эти парни ели. Очень много ели. Все припасы наши съели за сутки. Я, конечно, устроил им встряску, и уже тогда почуял неладное. Все они изменились. Стали другими. А Виктор… тот тихо наблюдал за всем этим. Потом началась следующая фаза. Застал однажды я троих солдат… кхм… вместе, — тут Вилсон смущенно кашляет. Я понимаю, о чем он, а вот Фрэнк недоуменно открывает рот. — В смысле? Вместе? И что они делали? — спрашивает он. Я пихаю его локтем и выразительно моргаю. Он сначала качает головой, а потом до него доходит, о чем это мы. — Что? Мерзость! — кривится он. — Я подумал, что это все война. Люди по-разному на нее реагируют. В конце концов, не мое это дело. Хотя у одного из тех парней была жена и маленький ребенок. Все тогда казалось каким-то нереальным. Может, я еще с самого начала понял, что происходит, но просто боялся признаться в этом себе. Боялся. До последнего боялся, что мой давний кошмар станет явью. А потом стало уже поздно. Начались убийства. Та изменившаяся часть солдат совсем озверела. Они напали на нас. — Что с ними произошло? — спрашиваем мы с Фрэнком одновременно. — Это все Виктор. С него все началось. Тогда с разведки вернулся уже не он, — отвечает Вилсон. Мне кажется, что глаза его заблестели от подступающих слез. — А кто? — на этот раз спрашиваю я один. Вилсон осушает до дна фляжку, вытирает нос и произносит: — Тот, кто сейчас притворяется твоим братом. И становится тихо. И страшно. Мы так и сидим в каком-то странном оцепенении, пока снаружи громко воет ветер. Первым заговаривает Фрэнк. — Откуда вы знаете, что это одно и тоже существо? — Знаю, — отвечает старик, — не спрашивай откуда, просто знаю. — Вы тогда не убили его? — снова спрашивает Фрэнк. — Нет, — качает головой Вилсон и усмехается, — я струсил. Убежал. — Вы даже не пробовали? — спрашиваю я. Не хочу, чтобы мой вопрос звучал как укор, но именно так он и звучит. — Пробовал, — говорит Вилсон, — так я и лишился глаза. Он показывает на свою черную повязку и улыбается. Понятно. Хотя нет. Все равно ничего непонятно. — Его можно убить? И что оно делает с людьми? Заражает их? Почему они меняются? — задаю я накопившиеся за все это время вопросы. — Убить? Конечно, можно. Они такие же, как мы. Из плоти и крови. Только сильнее, вот и все. Я после Ирана искал его. Того, кто убил моего лучшего друга и притворился им. Начал искать похожие случаи. Их оказалось достаточно. Я преследовал его. Он менял места обитания, но почерк его всегда был одинаков. Несколько раз я почти нашел его, но… У меня не получилось его убить. Что он делает с людьми? Я долго думал над этим. С одной стороны, это похоже на заражение. Он пробуждают в людях самые низкие, демонические качества. Такие как агрессия, похоть, неуемный аппетит. Люди словно превращаются в диких зверей. — А это лечится? — мой голос дрожит, когда я задаю этот вопрос. Вспоминаю своих родителей. Мама ведь на какое-то время стала прежней. Значит, это можно излечить. — Я не знаю, — пожимает плечами Вилсон. — Может, все что нужно сделать, так это убить его, и тогда влияние на людей, которых он изменил, пройдет само. Я надеюсь на это. — Но как мы убьем его? И почему заразились только взрослые? — недоуменно спрашивает Фрэнк. — Думаю, он влияет только на тех, кто уже вкусил долю греха. Дети ведь, так сказать, чисты и невинны. А как убить, этим мы займемся завтра. Тяжелый был день. Пора спать, — говорит старик и встает. Пора спать? Мы с Фрэнком возмущенно переглядываемся. Как можно спать, когда столько вопросов осталось без ответов? Но Вилсон остается неприступен, когда мы нападаем на него с новым шквалом своих вопросов и предположений. Он достает из коробок пыльные матрасы, такие же пыльные одеяла и кидает на пол. — Спите на полу, — поясняет он. Мы все еще продолжаем ворчать и строить догадки, когда расстилаем себе на полу, прямо возле горящего камина, место для ночлега. У Фрэнка получается что-то вроде гнезда, а у меня — спальный мешок. Вилсон сидит на своей кровати и курит. Наши одеяла пахнут сыростью, и мне кажется, что я не смогу уснуть. Как вообще можно после такого спать? — А имя Роджер ему больше подходит, правда? — спрашивает меня Фрэнк и зевает. — Ага, — отвечаю я, а потом, сам не понимаю, как это произошло, быстро проваливаюсь в сон. За окном кто-то отчаянно воет. То ли ветер, то ли человек. *       Сначала мне снятся мама с папой. Мы в Диснейлэнде. Мама ест мороженное, папа показывает сувениры, которые купил. Мы смеемся, а потом покупаем билеты на самый классный аттракцион. Но как только подходит наша очередь, появляется Джерард. Я бегу к нему, обнимаю, спрашиваю, что он здесь делает, ведь у него же практика в Словакии, а он тормошит мне волосы и говорит: «Я так по вам соскучился». И это Джерард. Настоящий Джерард. Мой старший брат, которого я очень люблю. И он меня любит. Мы не самые лучшие братья, но все же… Я обнимаю его, а потом вдруг что-то меняется. Я уже не в Диснейлэнде. Я валяюсь на земле. Слышу громкую стрельбу рядом с собой. В трех метрах от меня лежит Джерард. Он почему-то в военной форме. И он не двигается. А рядом сидит смуглый черноволосый парень в лохмотьях. Его лицо в крови и кусочках плоти. Он улыбается безумной улыбкой. И зубы у него мелкие, острые… Он поедает труп Джерарда. Просыпаюсь я от того, что кто-то усиленно трясет меня за плечи. Спросонья даже начинаю пинаться, а потом открываю глаза и перестаю. Фрэнк. Сидит рядом со мной на корточках и смотрит мне в лицо. — Эй, это я, — говорит. — Что случилось? Где Вилсон? — вскакиваю я сразу же. Вилсон оказывается на месте. Лежит с ружьем в обнимку в своей кровати. — Да нормально все с Вилсоном, — отвечает Фрэнк, — всю ночь так громко храпел. Ты разве не слышал? — Нет, — говорю. Конечно, не слышал. Я вообще ничего не слышал из-за своих кошмаров. — Везет, — говорит Фрэнк. Я замечаю, что он сидит в куртке. — А ты куда собрался? — В туалет. Не могу больше терпеть! — жалуется он. — Пошли вместе, если вдруг что-нибудь произойдет. — Может, лучше Вилсона разбудим? — предлагаю я. Не нравится мне идея Айеро. — Уже восемь утра. Давно рассвело. Сами справимся. Тем более, он и так считает меня огромной занозой в задницей. Думает, что я без присмотра обязательно куда-нибудь вляпаюсь. — А что, разве не так? — говорю. Сон уже прошел. Понимаю, что Фрэнк от меня не отстанет, да и одного его отправлять на улицу опасно. — Заткнись, Майки, — морщится Фрэнк, - я, если ты забыл, жизнь тебе спас. Что верно, то верно. Я даже соглашаюсь с Фрэнком насчет того, чтобы не будить Вилсона. Мы и так ему доставили хлопот. На этот раз сами справимся. Не маленькие. На улице туманно, морозно и свежо. Кое-где проглядывают черные надгробия и кресты. А я и забыл уже, что мы на кладбище. Фрэнк бежит в туалет, а я медленно бреду за ним. Снег здесь совсем нетронутый. Глубокий. Проваливаюсь по колено. На всякий случай озираюсь по сторонам каждые три секунды. Но вокруг никого. Только безмолвные могилы. А ведь Вилсон был прав, когда говорил, что бояться нужно живых, а не мертвых. Интересно, что сейчас с моими родителями? Можно ли их еще спасти? — Черт! — слышу я голос Фрэнка. — Кажется, здесь нет туалетной бумаги! Я прыскаю от смеха, но на кладбище смех звучит особенно жутко. Поэтому замолкаю. — Хватит смеяться, — говорит Фрэнк, — лучше бы принес мне ее. — И оставить тебя здесь одного? — говорю. — Да как только я сделаю это, все наши новоиспеченные зомби прибегут к тебе. На самом деле, это я так шучу. Сам уже иду обратно, увязая в снегу, за туалетной бумагой. Все-таки дело серьезное. — Это случилось со мной всего один раз. Один раз. А вы делаете из меня какого-то неудачника. Тем более, это на тебя миссис Донаван напала. На тебя! Я то спрятался, если ты забыл. И вообще я смогу дать отпор, если что… Фрэнк продолжает что-то возмущенно говорить, но я перестаю слушать его еще несколько секунд назад. Из тумана появляется темный силуэт, направляющийся прямо в мою сторону. И я узнаю его. Это Джерард.